Из выполненного Хади Бенотто перевода томов, обнаруженных в Дар‑эс‑Балате 27 page

– Хочешь, я кое‑что тебе прочитаю, Дункан? – спросила Сиона.

Какое‑то мгновение Айдахо соображал, что именно она сказала. Кулаки его все еще были сжаты, он обернулся и посмотрел на Сиону. Она сидела на краю лежанки с книгой на коленях. Его внимание она приняла за знак согласия.

– Некоторые полагают, – начала читать Сиона, – что должно нарушить свою цельность некими грязными делами, прежде чем начать пользоваться своим гением. Говорят, что это нарушение цельности начинается тогда, когда вы покидаете свое святое «я», чтобы понять, в чем состоят ваши идеалы. Монео считает, что мое решение состоит в том, чтобы не покидать свое святое «я», а заставить других выполнить мою грязную работу.

Она взглянула на Айдахо.

– Бог‑Император, это его доподлинные слова. Айдахо медленно, словно нехотя, разжал кулаки. Ему будет полезно отвлечься. Было интересно, кроме того, что Сиона нарушила наконец свое молчание.

– Что это за книга? – спросил он.

Она вкратце рассказала ему, как они с товарищами выкрали план Цитадели и копии записок Лето.

– Естественно, ты знал об этом, – сказала девушка. – Мой отец доложил, что шпионы, нас выследили.

Айдахо увидел, что в глазах Сионы блеснули слезы.

– Волки убили девятерых из вас? Она молча кивнула в ответ.

– Ты паршивый командир, – сказал он.

Она ощетинилась, но он не дал ей заговорить, задав следующий вопрос:

– Кто перевел их для тебя?

– Иксианцы. Они утверждают, что Гильдия нашла ключ.

– Мы и так знаем, что наш Император не упускает своей выгоды, – сказал Айдахо. – Что еще он говорит?

– Почитай сам, – она порылась в сумке и вытащила оттуда первую книгу перевода, которую она небрежно бросила на его лежанку. Когда Айдахо вернулся к своей койке, она спросила: – Почему ты сказал, что я паршивый командир?

– Ты совершенно глупо потеряла девять своих людей.

– Как ты глуп! – воскликнула она. – Ты же никогда в жизни не видел этих волков.

Он поднял книгу, удивившись ее тяжести, потом понял что она напечатана на кристаллической бумаге.

– Надо было как следует вооружиться против волков, – сказал он, открывая первую тетрадь.

– Каким оружием? Против них не действует никакое доступное нам оружие!

– И лазерные ружья? – спросил он, переворачивая, страницу.

– Только дотронься на Арракисе до лазерного ружья, как Червь тотчас узнает об этом!

Айдахо перевернул следующую страницу.

– Однако со временем твои друзья раздобыли лазерные ружья.

– И что из этого вышло?

Айдахо прочел одну строчку, потом сказал:

– Вам вполне доступен был яд. Сиона судорожно глотнула. Айдахо взглянул на нее.

– Вы же отравили волков в конце концов, ведь так?

Ее голос почти превратился в шепот.

– Да.

– Тогда почему вы не сделали этого с самого начала? – спросил он.

– Мы… не… знали… тогда… что… можем… это… сделать.

– Но вы даже не попробовали подумать, – сказал Айдахо и снова вернулся к книге. – Нет, ты плохой командир.

– Он такой хитрый! – воскликнула Сиона. Айдахо прочитал один абзац, потом снова посмотрел на Сиону.

– Такая характеристика не описывает его полностью. Ты читала все это?

– Каждое слово! Некоторые места по несколько раз. Айдахо взглянул на раскрытую страницу и начал читать:

– Я создал то, что и намеревался создать, – мощное Духовное напряжение во всей Империи. Немногие чувствуют силу этого напряжения. С помощью какой энергии я его создал? Я сам не настолько силен. Единственная власть которой я обладаю, – это власть контролировать личное преуспеяние каждого. Это вершина всего, что я сделал. Но почему тогда люди ищут моего присутствия в других вещах? Что может вести их к неминуемой смерти в их стремлении достичь моего присутствия? Они хотят быть святыми? Они воображают, что таким способом смогут прозреть, как Бог?

– Он законченный циник, – в голосе Сионы явственно послышалось рыдание.

– Как он испытал тебя?

– Он показал… он показал мне свой Золотой Путь.

– Этот удобный…

– Он очень реален, Дункан. – Она взглянула на него тазами, в которых еще блестели не вытертые слезы. – Но даже если это причина и достаточное основание для существования Бога‑Императора, то это не основание для того, каким он стал!

Айдахо сделал глубокий вдох.

– До этого дошел Атрейдес!

– Червь должен уйти!

– Интересно, когда он придет? – задумчиво произнес Айдахо.

– Этот похожий на крысу маленький друг Гаруна ничего не сказал.

– Надо спросить, – предложил Айдахо.

– У нас нет оружия, – сказала Сиона.

– У Наилы есть лазерное ружье, – подсказал Айдахо. – У нас есть ножи… веревка. Я видел веревку в кладовой Гаруна.

– Против Червя? – спросила она с сомнением. – Даже если мы отнимем ружье у Наилы, то оно не причинит ему никакого вреда.

– Но устоит ли против ружья его тележка?

– Я не доверяю Наиле, – вдруг сказала Сиона.

– Разве она не подчиняется тебе?

– Да, но…

– Давай продвигаться постепенно, – сказал Айдахо. – Спроси Наилу, сможет ли она выстрелить из ружья по тележке Червя?

– А если она откажется?

– Убей ее.

Сиона встала и отложила в сторону книгу.

– Как Червь попадет в Туоно? – спросил Айдахо. – Он слишком велик и тяжел, чтобы поместиться в орнитоптер.

– Об этом нам скажет Гарун, – сказала Сиона. – Но я думаю, что он придет так, как он всегда путешествует на дальние расстояния.

Она взглянула на карниз, венчавший стену периметра Сарьира.

– Думаю, что это будет его обычное паломничество в сопровождении придворных. Он пройдет по Королевской Дороге, а сюда войдет на подвеске тележки. – Она посмотрела на Айдахо.

– Что ты можешь сказать о Гаруне? – спросила она.

– Странный человек. Он отчаянно хочет быть настоящим фрименом, но понимает, что он не тот, какими были они в мое время.

– А какими они были в твое время, Дункан?

– У них была пословица, которая говорила о них лучше любых ученых книг, – ответил Айдахо.

– Никогда не дружи с тем, с кем бы ты не хотел умереть.

– Ты говорил это Гаруну?

– Да.

– И что он ответил?

– Он сказал, что я – единственный такой человек из всех, кого он знал.

– Возможно, Гарун мудрее всех нас, – сказала Сиона.

***

Вы думаете, что власть есть самое неустойчивое из достижений человечества? Тогда что вы скажете по поводу явных исключений из этой внутренней нестабильности? Некоторые династии правит веками. Известны очень долговечные религиозные бюрократии. Примите во внимание соотношение веры и власти. Они взаимно исключают друг друга, притом что зависят друг от друга. Бене Гессерит обезопасим себя за стенами веры и просуществовал тысячи лет. Но куда делась его власть?

(Похищенные записки)

– Господин, я просил бы вас дать мне больше времени, – раздраженно сказал Монео.

Он стоял во дворе Цитадели, укрывшись в короткой полуденной тени. Лето лежал прямо перед ним в своей тележке со сдвинутым назад защитным колпаком. Лето только что совершил выезд вместе с Хви Нори, сидевшей в недавно установленном на тележке кресле, расположенном возле лица Лето. Хви проявляла простое человеческое любопытство по отношению ко всей суете, которая творилась сейчас вокруг них.

Как она спокойна, думал Монео. Он подавил дрожь, которая возникала в нем всякий раз, когда он вспоминал о ее столь близком родстве с Малки. Бог‑Император прав. Хви в действительности является такой, какой кажется, – исключительно приятным и понятливым созданием Она действительно сошлась бы со мной? – с недоумением думал Монео.

Мысли о делах отвлекли его от дум о Хви. Пока Лето катал свою невесту вокруг Цитадели, здесь собрались придворные и Говорящие Рыбы. Придворные были разодеты в лучшие свои одежды, украшенные бриллиантами и расшитые золотыми и красными цветами. Говорящие Рыбы были в парадной форме, синий цвет которой оживляли лишь знаки различия. Повозку с вещами, которая следовала в арьергарде, толкали несколько Говорящих Рыб. Воздух был полон пыли и казался тяжелым от звуков и запаха всеобщего возбуждения. Большинство придворных были недовольны, узнав, куда им предстоит направиться. Некоторые немедленно начали скупать для себя тенты и легкие павильоны. Их предстояло выслать вперед, и сейчас все это имущество было свалено на песке возле Туоно. Говорящие Рыбы не воспринимали происходящее как праздник. Настроение их было скорее подавленным. Они громко высказывали свое недовольство, когда им сказали, что Лето запретил брать с собой лазерные ружья.

– Еще немного времени, – жалобно просил Монео. – Я не знаю, как мы будем…

– При решении многих проблем нет замены времени, – сказал Лето. – Однако ты возлагаешь на время слишком многое. Я не могу больше терпеть задержек.

– Нам понадобится три дня только для того, чтобы Добраться до места, – жаловался Монео.

Лето задумался. Ходьба – бег – ходьба: как всегда при паломничестве. До Туоно сто восемьдесят километров. Да, ничего не поделаешь, три дня.

– Я надеюсь, что ты хорошо позаботился о местах стоянок, – сказал Лето. – Должно быть много горячей воды Для снятия судорог в икрах.

– Нам будет достаточно удобно, – сказал Монео, – но мне не нравится сама мысль оставить Цитадель в такое время! И вы знаете почему!

– У нас есть средства связи и верные помощники. Гильдия пока не поднимет голову, получив свое. Не волнуйся, Монео.

– Мы могли бы провести церемонию в Цитадели!

Вместо ответа Лето закрыл колпак, отделив себя и Хви от внешнего мира.

– Это очень опасно, Лето?

– Это всегда опасно.

Монео вздохнул и побежал туда, куда направилась тележка, начав подъем на восток, прежде чем свернуть к югу, чтобы обойти Сарьир. Лето привел в движение тележку, глядя, как вся его пестрая свита устремилась следом, стараясь не отставать.

– Мы все движемся? – спросил Лето. Хви оглянулась, перегнувшись через него.

– Да, – она посмотрела ему в глаза. – Почему Монео так переживал?

– Монео только что впервые открыл для себя, что прошедшего мгновения не вернешь.

– Он был в очень дурном расположении духа с тех пор, как ты вернулся из Малой Цитадели. Да что там, он просто не похож на себя.

– Монео – Атрейдес, любовь моя, а ты была создана для того, чтобы ублажать Атрейдесов.

– Нет, я бы знала, если бы это было так.

– Да… ну тогда, может быть, до Монео дошла страшная простота смерти.

– Что было в Малой Цитадели, когда ты был там Монео? Какова она?

– Это самое уединенное место во всей Империи.

– M не кажется, ты уходишь от ответа на мои вопросы.

– Нет, любовь моя. Я разделяю твою озабоченность по поводу Монео, но ему сейчас не помогут никакие объяснения. Он в ловушке. Он узнал, что очень трудно жить в настоящем, бесцельно жить в будущем и невозможно жить в прошлом.

– Мне кажется, что это ты загнал его в ловушку, Лето.

– Но освобождаться ему придется самому.

– Но почему ты не можешь его освободить?

– Потому что он думает, что моя память – это ключ к его освобождению. Он думает, что я строю будущее, опираясь на прошлое.

– Но разве не делается всегда именно так?

– Нет, дорогая Хви.

– Но тогда как?

– Многие думают, что удовлетворительное будущее строится, если удается вернуться в идеализированное прошлое, которое в действительности никогда не существовало.

– А ты, обладая феноменальной исключительной памятью, убежден в обратном.

Лето повернул к Хви свое лицо и испытующе посмотрел в глаза невесте. Из того множества образов, которые существовали в его памяти, он мог выбрать генетического близнеца для Хви или хотя бы нечто очень похожее.

Правда, этот двойник был далек от воплощения живой Хви. Ничего не поделаешь, это было так. Прошлое выстраивало бесконечные ряды безжизненных глаз, которые смотрели вовне, а Хви вся лучилась вибрирующей энергией жизни. У нее были греческие губы, словно созданные для дельфийских речитативов, но она не произносила пророчеств. Ей вполне хватало реальной жизни, она была словно благоухающий цветок, готовый раскрыться навстречу ласковому солнцу.

– Почему ты так на меня смотришь? – спросила она.

– Я хочу погреться в твоей любви.

– Да, в любви, – она улыбнулась. – Мне кажется, что, поскольку мы не можем разделить любовь плоти, нам надо разделить любовь душ. Ты разделишь со мной такую любовь, Лето?

Он отпрянул.

– Ты спрашиваешь меня о моей душе?

– Я уверена, что о ней тебя спрашивали и другие.

Он коротко ответил:

– Моя душа переваривает мой опыт, вот и все, что о ней можно сказать.

– Я слишком многого от тебя хочу? – спросила она.

– Думаю, что для меня не существует понятия «слишком много».

– Тогда я, полагаясь на нашу любовь, позволю себе не согласиться с тобой. Мой дядя Малки говорил, что у тебя есть душа.

Лето вдруг почувствовал, что не может отвечать. Она же восприняла его молчание как приглашение продолжать.

– Он говорил, что ты – художник в том, что касается исследования души, и прежде всего своей собственной души.

– Но твой дядя Малки всегда отрицал, что у него самого есть душа!

Она услышала грубые ноты в его голосе, но это не заставило ее изменить позицию.

– Все же я думаю, что он был прав. Ты гений души, причем блистательный гений.

– Для гениальности нужно только упорство и неторопливость, но не блеск.

Между тем тележка поднялась на гребень, тянувшийся вдоль периметра Сарьира. Лето выпустил колесное шасси и отключил подвеску.

Хви снова тихо заговорила, ее голос был почти не слышен из‑за скрипа песка под колесами и топота множества бегущих ног.

– Можно я все же буду называть тебя любимым? Он ответил, преодолевая скованность в горле, которое было уже не вполне человеческим.

– Да.

– Я родилась иксианкой, любимый, – сказала она. – Почему я не могу разделить их механистического взгляда на вселенную? Ты знаешь мое отношение к вселенной, любимый мой Лето?

Он смог лишь удивленно воззриться на нее.

– На каждом шагу я вижу сверхъестественное, – сказала она.

Голос Лето стал хриплым. Даже он сам понял, что в нем зазвучали злобные интонации.

– Каждый человек создает для себя сверхъестественное.

– Не сердись на меня, любимый. Снова в ответ раздался ужасный хрип.

– Для меня невозможно сердиться на тебя.

– Но когда‑то произошло что‑то непоправимое между тобой и Малки, – продолжала Хви. – Он никогда не рассказывал мне об этом, но сказал, что всегда удивлялся тому, что ты пощадил его.

– Из‑за того, что он многому научил меня.

– Что произошло между вами, любимый?

– Я не хочу сейчас говорить о Малки.

– Прошу тебя, любимый, это так важно для меня.

– Я сказал Малки, что есть вещи, которые люди не должны изобретать.

– И это все?

– Нет. – Лето говорил с явной неохотой. – Мои слова рассердили его. Он сказал: «Ты думаешь, что если бы не было птиц, то человек не создал бы самолет? Глупец! Люди могут изобрести все!»

– Он назвал тебя глупцом? – Хви была потрясена.

– Он был прав. И хотя он отрицал это, но говорил он истинную правду. Он научил меня тому, что есть причины остерегаться изобретений.

– Значит, ты боишься иксианцев?

– Конечно, боюсь! Они могут изобрести катастрофу!

– Но что ты можешь с этим поделать?

– Бежать быстрее их. История – это постоянное состязание между изобретениями и катастрофами. Помогает образование, но его иногда оказывается недостаточно.

– Ты делишься со мной своей душою, любимый, ты знаешь об этом?

Лето отвернулся и начал смотреть в спину бежавшего впереди Монео. Процессия миновала первую мелкую ложбину. Теперь она сделала поворот и начала подниматься на Круговую Западную Стену. Монео двигался, как всегда, ставя ноги одну впереди другой и рассматривая то место, куда предстояло шагнуть. Но все же в нем появилось что‑то новое. Лето чувствовал, что мажордом больше не стремится оказаться рядом с лицом своего Императора и не хочет разделять его судьбу. Еще один поворот, на восток, вокруг лениво отдыхающего Сарьира. Монео не смотрел ни влево, ни вправо. Он искал свой путь, свой пункт назначения, свою личную судьбу.

– Ты не ответил мне, – сказала Хви.

– Ты и без того знаешь ответ.

– Да, – заговорила Хви. – Я начала кое‑что понимать. Я чувствую некоторые твои страхи. Думаю, что уже понимаю, чем ты живешь.

Он повернулся к ней изумленным лицом и перехватил ее взгляд… Это было поразительно. Он не мог оторвать от нее глаз. Его пронзил глубинный страх, руки его начали трястись.

– Ты живешь там, – сказала она, – где соединяются страх бытия и любовь бытия, соединяются в одном человеке.

Он, не мигая, продолжал смотреть на нее.

– Ты мистик, – продолжала она, – нежный к самому себе только потому, что находишься в самом центре вселенной, смотрящей вовне, смотрящей такими глазами, которыми не может смотреть никто, кроме тебя. Ты боишься разделить это с другими, но хочешь сделать это больше чем кто бы то ни было другой.

– Что ты видела? – прошептал он.

– У меня нет внутренних глаз и нет внутренних голосов, – ответила она. – Но я увидела господина Лето, которого я люблю, и что я знаю то, что ты истинно понимаешь.

Он оторвал от нее взгляд, боясь услышать то, что она сейчас скажет. Дрожь в руках усилилась, теперь трясся весь передний сегмент.

– Любовь, вот, что ты понимаешь, – сказала она. – Любовь, и этим все сказано.

Его руки перестали дрожать. По щекам покатились слезы. Из тех мест, где слезы касались форельей кожи, начал подниматься синий дымок. Он почувствовал жжение и был благодарен за эту боль.

– Ты имеешь веру в любовь, – сказала Хви. – Я знаю, что мужество любви может опираться только на веру.

Она протянула руку и вытерла его слезы. Лето удивился, что капюшон из песчаных форелей не сократился, закрыв лицо от чужого прикосновения, как это всегда бывало.

– Знаешь, с тех пор, как я стал таким, ты – первый человек, коснувшийся моей щеки.

– Но я же знаю, кто ты и каким ты был, – просто сказала она.

– Каким я был… ах, Хви. То, что было мною, стало одним только лицом, а все остальное потеряно в памяти, ушло, навсегда растворилось.

– Но не для меня, любимый.

Он снова, но на этот раз без страха посмотрел ей в глаза.

– Возможно ли, чтобы иксианцы знали, что они сотворили?

– Уверяю тебя, Лето, любовь моей души, что этого они не знают. Ты – первый человек, перед которым я так открыла свою душу.

– Тогда я не стану оплакивать то, что могло быть, – сказал он. – Ты – моя любовь, я разделю с тобой свою душу.

***

Думайте об этом, как о пластической памяти, как о той силе, которая влечет вас и ваших ближних к пламенным формам. Эта пластическая память хочет вернуться в свою древнюю форму, в племенное сообщество. Все это находится вокруг вас – феодальные сословия, диоцезы, корпорации, воинские подразделения, спортивные клубы, танцевальные группы, революционные ячейки, плановые отделы, религиозные секты… каждая форма со своими хозяевами и рабами, врагами и паразитами. Тучи отчуждающих приспособлении и самые слова со временем становятся аргументами в пользу возвращения к старым лучшим временам. Я отчаялся научить вас иным путям. У вас прямолинейное мышление, которое чуждо округлой спирали.

(Похищенные записки)

Айдахо вдруг понял, что может взбираться в гору, совершенно не замечая подъема. Это тело, выращенное тлейлаксианцами, помнило такие вещи, о которых на Тлейлаксу даже не подозревали. Его юность протекала много эонов назад, но мышцы были молоды и хранили память той, давно прошедшей юности. В детстве он учился выживанию в скалах своей родной планеты. И не важно, что те скалы, которые он преодолевал сейчас, были созданы руками человека, они тоже окончательно формировались под действием ветров на протяжении столетий.

Утреннее солнце пекло спину Айдахо. Он слышал, как Сиона пытается закрепиться на узком выступе далеко внизу. Это положение не имело никакой выгоды для Айдахо, но между ним и Сионой произошел спор, в результате которого она согласилась, что им надо совершить восхождение.

Им.

Она не захотела, чтобы он шел один.

Наила, трое ее Говорящих Рыб, Гарун и еще три музейных фримена ждали на песке у подножия Вала, который окружал Сарьир.

Айдахо не думал о высоте Вала. Он думал только о том, куда поставить ногу и за что схватиться рукой. Он думал о легкой веревке, обмотанной вокруг его плеч. Эта веревка и была высотой Вала. Он, пользуясь триангуляциями, вычислил высоту на земле и отрезал веревку соответствующей длины. Если веревка достаточной длины, то она достаточной длины. Ее длина равняется высоте Вала. Все прочее только затуманивало рассудок.

Ощупывая стену в поисках невидимых неровностей, за которые можно было бы ухватиться, Айдахо медленно продвигался вверх по отвесной стене… впрочем, по не совсем отвесной. Ветер, песок, жар, холод и дожди славно поработали над этой стеной в течение трех тысяч лет. Айдахо целый день простоял на песке под стеной, изучая по теням все выступы и неровности, чтобы облегчить себе Подъем. Он прочно отпечатал у себя в памяти все видимые с земли неровности, шероховатости, впадины и углубления.

Вот его пальцы ухватились за широкую трещину. Он попробовал, выдержит ли камень его вес. Да, выдержит. Он немного передохнул, прижавшись лицом к теплому Камню, не глядя ни вниз, ни вверх. Он находился просто здесь. Все дело заключалось в том, чтобы выбрать темп – Это было самым важным. Плечи не должны слишком скоро устать. Вес должен быть равномерно распределен между руками и ногами. Пальцы, конечно, травмировались, но пока были целы кости и сухожилия, на кожу можно просто не обращать внимания.

Он прополз еще чуть‑чуть вверх. Из‑под его руки скатился вниз кусок камня. На правую щеку просыпались песок и пыль, но он даже не заметил этого. Каждая частица его внимания была сосредоточена на хватке рук и на ногах, которые упирались в едва заметные выступы скальной породы. Он был сейчас пылинкой, созданием, игнорировавшим закон всемирного тяготения… здесь зацепился пальцами рук, там оперся мысками стоп, вот прилип к камню, держась только на силе своей воли.

Один из карманов Дункана оттопыривался от девяти гвоздей, но он пока воздерживался от их применения. С пояса свисал молоток, привязанный на шнуре, узел которого Айдахо мог отыскать по памяти.

Наила проявила упорство и не хотела отдавать лазерное ружье. Однако она подчинилась прямому приказу Сионы сопровождать их. Странная женщина… и странное у нее послушание.

– Разве ты не клялась беспрекословно мне подчиняться? – спросила у нее Сиона.

Упрямство Hаилы было преодолено. Позже Сиона сказала:

– Она всегда выполняет только прямые приказания.

– Тогда нам не придется ее убивать, – заключил Айдахо.

– Я бы не хотела даже пытаться это делать. Ты не имеешь даже отдаленного представления о ее силе и реакции.

Гарун, музейный фримен, который спал и видел, как он станет настоящим наибом старого образца, указал место для восхождения, ответив на вопрос Айдахо: «Как Бог‑Император попадет в Туоно?»

– Тем же путем, каким он пользовался во времена моего прапрапрадедушки, – ответил Гарун.

– Но как и где именно? – уточнила Сиона.

Они сидели в пыльной тени гостевого дома, спрятавшись от послеполуденного солнца на исходе того дня, когда было объявлено, что Бог‑Император будет сочетаться браком в Туоно. Помощники Гаруна полукругом оцепили место, где находились Гарун, Сиона и Айдахо. Неподалеку прохаживались две Говорящие Рыбы и прислушивались к разговору. Наила должна была появиться с минуты на минуту.

Гарун показал рукой на высокий Вал позади деревни, стена блистала золотом на ярком солнечном свету.

– Королевская Дорога поднимается к тому месту, а оттуда Император спускается, как на крыльях, с помощью своей машины.

– Это устройство вмонтировано в его тележку, – сказал Айдахо.

– Подвеска, – поддержала его Сиона. – Я ее видела.

– Мой прапрапрадедушка говорил, что они появляются большой группой со стороны Королевской Дороги. Император спускается прямо на деревенскую площадь с помощью своего приспособления, а остальные пользуются веревками.

– Веревками, – задумчиво повторил Айдахо.

– Зачем он являлся тогда? – спросила Сиона.

– Чтобы подтвердить, что он не забыл своих фрименов, так, во всяком случае, объяснял мой прапрадедушка. Это была великая честь, но не такая, конечно, как бракосочетание.

Айдахо встал, когда Гарун еще не кончил говорить. С ближнего места был хорошо виден высокий Вал – его подножие выходило прямо на центральную улицу. Вал был виден от основания, ушедшего в песок до верхнего края стены. Айдахо обогнул гостевой дом и вышел на центральную улицу. Там он остановился и взглянул на Вал. В первый же момент он понял, почему все считали, что на него невозможно подняться. В тот момент он не помышлял еще о том, чтобы косвенно измерить высоту стены. Она могла с равным успехом оказаться равной и пятистам, и пяти тысячам метров. Более важную вещь Айдахо Узнал, приглядевшись к стене как следует. По всей ее поверхности шли горизонтальные трещины, разломы, даже Узкие террасы приблизительно на высоте двадцати метров над песком, засыпавшим подножие… еще один выступ располагался от земли на расстоянии, равном двум третям высоты.

Он знал, что его подсознание уже произвело необходимые вычисления – эта древняя часть уже примерилась: где схватиться рукой, куда поставить ногу. Это были его руки и его ноги. Айдахо чувствовал себя так, словно он уже взбирается вверх по стене.

Справа, возле его плеча, раздался голос Сионы:

– Что ты делаешь? – спросила она. Девушка подошла к Айдахо бесшумно и теперь смотрела туда, куда смотрел и он.

– Я могу взобраться на стену, – сказал Айдахо. – Если я возьму легкую веревку, то потом с ее помощью смогу втянуть туда более тяжелую. Потом по ней вскарабкаетесь все вы.

Гарун подошел как раз в тот момент, когда Айдахо произносил эти слова.

– Зачем ты хочешь вскарабкаться на Вал, Дункан Айдахо? – спросил он.

Сиона, улыбаясь, ответила за Дункана:

– Он хочет достойно встретить Бога‑Императора. Этот ответ сорвался с ее языка до появления сомнений, до осмотра стены, который сильно поколебал ее первоначальную уверенность. Она не умела лазить по скалам.

Движимый первым порывом, Айдахо спросил:

– Какова ширина Королевской Дороги?

– Не знаю, – ответил Гарун. – Я никогда ее не видел, но говорят, что она очень широкая, по ней шеренгой может пройти очень большой отряд. Там много мостов и площадок для обзора. Говорят, что красивее нет ничего на свете.

– Почему вы никогда не поднимались на стену, чтобы увидеть эту красоту своими глазами? – спросил Айдахо.

Гарун, не говоря ни слова, пожал плечами и красноречивым жестом указал на Вал.

Пришла Наила, и начался спор о восхождении. Айдахо вспоминал этот спор, поднимаясь все выше и выше. Какие они странные – отношения между Наилой и Сионой! Они были как два заговорщика… но они не были заговорщиками. Сиона командовала, Наила подчинялась. Но ведь Наила была Другом, Говорящей Рыбой, которой Лето доверил первую беседу с новым гхола. Она сама говорила, что с детства воспитывалась при императорской полиции. Сколько в ней силы! При такой силе было что‑то зловещее в столь раболепном подчинении Наилы Сионе. Было похоже, что Наила слушает какой‑то голос внутри себя и подчиняется именно ему, этому голосу.

Айдахо подтянулся на руках и продвинулся еще немного вверх. Пальцы его ощупывали скалу – вверх, вправо, влево, находя невидимые трещины, за которые можно было ухватиться, куда входили кончики пальцев. Память подсказывала прямую линию восхождения, и он следовал этой линии. Левая нога нашла углубление… выше… выше… медленно… на ощупь. Теперь вверх пошла левая рука… ага, трещины нет, но зато есть выступ. Вот над краем выступа, который он видел снизу, поднялись глаза, вот подбородок, вот он уже уперся в выступ локтями. Перекатившись на выступ, он решил немного отдохнуть на нем. Нельзя ни в коем случае смотреть ни вверх, ни вниз. Только горизонтально. Вдали виднелся бескрайний пустынный горизонт, ветер нес тучи пыли, что сильно ограничивало обзор. Айдахо видел множество таких горизонтов во дни древней Дюны.

Он быстро повернулся лицом к стене, поднялся сначала на колени, поднял кверху руки и снова начал подниматься, по‑прежнему держа в голове картины видимого снизу Вала. Стоило только закрыть глаза, как вся картина возникала перед ним во всех подробностях. Так было в Детстве, когда он прятался в скалах от рабства Харконненов – тогда их отряды захватывали во время набегов всех, кто попадался им под руку. Кончики пальцев тем временем нашли подходящую трещину, он подтянулся еще немного вверх.

Наблюдая за ним снизу, Наила все больше и больше чувствовала свое сопереживание восходителю. Айдахо, Уменьшенный большим расстоянием, казался таким одиноким на фоне исполинской стены. Должно быть, он знает, что значит быть одному, когда надо принимать быстрые и роковые решения.

Date: 2015-07-17; view: 345; Нарушение авторских прав