Глава 24 О путешествии Эарендила и Войне Гнева

Ясный Эарендил был вождем народа, жившего в устье Сириона; он взял в жены прекрасную Эльвинг, и она родила ему Элронда и Элроса, что зовутся Полуэльфами. Однако Эарендил не ведал покоя, и плавания вдоль берегов Ближних Земель не утоляли его беспокойства. Два стремления родились в его сердце, сплетаясь в тоску об открытом море: он желал отыскать Туора и Идриль, которые так и не вернулись; замыслил он также найти последний берег и, прежде чем настигнет его смерть, принести на Запад, валарам, послание от эльфов и людей, что склонит их сердца к состраданию бедам Средиземья.

Эарендил близко сдружился с Кирданом Корабелом, который обитал на острове Балар с теми своими соплеменниками, что спаслись после гибели гаваней Бритомбара и Эглареста. С помощью Кирдана выстроил Эарендил Вингилот, Пеноцвет, прекраснейший из всех воспетых кораблей. Весла его были золотые, борта сложены из белых берез, срубленных в Нимбретиле, а паруса сияли, словно серебряная луна. Песнь об Эарендиле много повествует о его приключениях в глубинах моря и в неизведанных землях, во многих водах и на многих островах; Эльвинг, однако, не было с ним, ибо она, печалясь, ждала его в устье Сириона.

Эарендил не нашел ни Туора, ни Идриль; и к берегам Валинора не приблизился он в этом плавании, побежденный тенями и чарами, отброшенный враждебными ветрами; и вот наконец, истосковавшись по Эльвинг, он повернул домой, к берегам Белерианда. Сердце велело ему торопиться, ибо сны навеяли страх; и ветра, с которыми он так яростно прежде сражался, несли его теперь назад, стремительные, как мысль.

Когда Маэдрос впервые услышал о том, что Эльвинг спаслась и, владея Сильмарилом, живет в устье Сириона, он сдержал себя, сожалея о совершенном в Дориате. Но потом сознанье неисполненной клятвы вновь стало мучить его и братьев, и, сойдя со своих скитальческих троп, они отправили в Гавань послания дружественные, но повелительные. Однако Эльвинг и ее сородичи не могли отдать Сильмарил, который добыл Берен и носила Лютиэн, из–за которого был убит Диор Прекрасный; менее всего могли они сделать это, пока вождь их, Эарендил, был в Море, ибо верили, что в Сильмариле заключено исцеление и благословение, снисходящее на их жилища и корабли. И так случилась последняя и самая жестокая резня меж эльфами; была то третья великая беда, причиненная проклятой клятвой.

Ибо уцелевшие сыновья Феанора внезапно напали на изгнанников из Гондолина и беглецов из Дориата и перебили их. Многие сородичи сыновей Феанора в той битве сражались на их стороне, другие же взбунтовались и погибли, защищая Эльвинг от своих же вождей — таковы были страданья и смятенья в те дни в душах эльдаров; однако Маэдрос и Маглор победили, хотя они одни остались в живых из сыновей Феанора, ибо Амрод и Амрас были убиты. Слишком поздно пришли на помощь эльфам Сириона корабли Кирдана и верховного короля Гил–Гэлада; сгинули и Эльвинг, и ее сыновья. Те поселенцы, кто уцелел в битве, присоединились к Гил–Гэладу и с ним приплыли на Балар; и рассказывали они, что Элронд и Элрос взяты в плен, Эльвинг же с Сильмарилом на груди бросилась в море.

Так Маэдрос и Маглор не завладели камнем; но он не сгинул. Ибо Ульмо вынес Эльвинг из волн и обратил в большую белую птицу, а Сильмарил сиял звездой у нее на груди, когда летела она над водой, разыскивая возлюбленного своего Эарендила. Эарендил же в ночи, стоя у штурвала своего корабля, узрел ее белым облаком над морем, бледным пламенем на крылах бури. И рассказывают песни о том, как пала она с воздуха на палубу Вингилота, лишась чувств, полумертвая от стремительного полета, и Эарендил прижал ее к своей груди; утром же он в изумленье узрел свою жену в ее истинном облике — она спала рядом с ним, а ее волосы рассыпались по его лицу.

Велика была скорбь Эарендила и Эльвинг о разорении гаваней Сириона и пленении сыновей; опасались они, что те будут убиты; но так не случилось. Ибо Маглор пожалел Элронда и Элроса и обращался с ними ласково, и меж ними возникла приязнь, как ни странно это казалось; но душа Маглора была измучена и иссушена тяготой страшной клятвы.

Для Эарендила, однако, не осталось надежд в Средиземье. В отчаянье он вновь повернул прочь и не возвратился домой, но поплыл опять в Валинор, и с ним была Эльвинг. Часто стоял он теперь на носу Вингилота, а на челе его сиял Сильмарил, и сияние становилось тем ярче, чем далее плыли они на запад. И говорят мудрецы, что именно мощью священного этого алмаза они наконец приплыли в воды, что не знали иных кораблей, кроме кораблей тэлери; они достигли Зачарованных Островов и избежали их чар, они приплыли в Затененные Моря и избегли их теней, они узрели Тол–Эрессеа, Одинокий Остров, но не остановились; и вот они бросили якорь в заливе Эльдамар, и тэлери увидели корабль, приплывший с востока, и изумились, узрев издалека Сильмарил — а был он ярок. Так Эарендил первым из живших людей приплыл к бессмертным берегам; и он обратился к Эльвинг и прочим своим спутникам — были то три морехода, проплывшие с ним все моря, звали их Фалатар, Эреллонт и Аэрандир. И сказал им Эарендил:

— Никто, кроме меня, не ступит на эту землю, чтобы не пал на него гнев валаров. Я один приму эту опасность во имя Двух Племен.

Эльвинг, однако, отвечала:

— Стало быть, наши пути будут разделены навеки; но все грозящие тебе опасности приму и я.

И она спрыгнула в белую пену и побежала к нему; но печалился Эарендил, ибо опасался гнева Западных Владык на пришельца из Средиземья, что осмелился пересечь границу Амана. Там они простились со своими спутниками и расстались с ними навеки.

Тогда Эарендил молвил Эльвинг: «Жди меня здесь, ибо лишь один может явиться с посланием, которое суждено нести мне». И он двинулся один в глубь края и вошел в Калакирию, и она показалась ему безмолвной и пустынной, ибо, как некогда Моргот и Унголианта, так ныне Эарендил появился во время празднества, и почти все эльфы ушли в Валимар либо собрались в чертогах Манвэ на Таникветиле, и лишь немногие остались нести стражу на стенах Тириона.

Были, однако, такие, что узрели его и свет, который он нес, и поспешили в Валимар. Эарендил же взошел на зеленый холм Туну, но никого не было там; он пришел на улицы Тириона и увидел, что они опустели, и тяжко стало у него на сердце, ибо он опасался, что неведомая беда приключилась с Благословенной Землей. Он шел опустевшими дорогами Тириона, и пыль оседала на его одеждах, а была то алмазная пыль, и он весь сиял и блистал, подымаясь по длинным белоснежным лестницам. И он громко воззвал на многих наречьях людей и эльфов, но никто не ответил ему. И в отчаянии Эарендил повернул к морю, но не успел ступить на дорогу, ведущую к берегу, как некто, встав на вершине холма, обратился к нему громким голосом:

— Привет тебе, Эарендил, славнейший из мореходов, долгожданный и пришедший нежданно, из отчаянья принесший надежду! Привет тебе, Эарендил, несущий свет предсолнечный и предлунный! Величье Детей Земных, звезда во тьме, алмаз заката и сиянье рассвета!

То был голос Эонвэ, посланника Манвэ; он явился из Валимара и призвал Эарендила предстать пред Силами Адры. И Эарендил явился в чертоги Валимара. Никогда не ступал он больше по землям смертных. Тогда собрались валары и призвали из глубин моря Ульмо; и Эарендил встал перед ними и передал им послание Двух Племен. Прощения просил он нолдорам и сострадания их неисчислимым горестям, милосердия людям и эльфам и помощи в нужде. И мольба его не была отринута.

Говорят эльфы, что, когда Эарендил ушел за женой своей, Эльвинг, Мандос заговорил о его судьбе и молвил так:

— Или Смертный ступит на Бессмертные Земли и останется жив?

И отвечал ему Ульмо:

— Для того он был рожден. И скажи мне, разве он не Эарендил, сын Туора из рода Хадора, сын Идриль, дочери Тургона из рода эльфа Финвэ?

Мандос возразил:

— Также и нолдор, по воле своей ушедший в изгнание, не вправе вернуться сюда.

Умолкли они, и промолвил Манвэ:

— Право суда за мной. Опасность, которой осмелился подвергнуться Эарендил из любви к Двум Племенам, не должна пасть ни на него, ни на жену его, Эльвинг, которая осмелилась на то же из любви к нему; но никогда не ступать им более по Внешним Землям, меж людей и эльфов. И решенье мое таково: Эарендилу и Эльвинг, а также сынам их будет дано право избрать, судьбу какого народа они пожелают разделить.

Между тем Эарендила долго не было, и Эльвинг стало боязно и одиноко; и, бродя вдоль берега моря, пришла она в гавань Альквалондэ, где стоял флот. Тэлери дружески приняли ее, а она поведала им о Дориате, Гондолине и злосчастьях Белерианда, и они дивились и печалились; и Эарендил, воротясь, нашел ее в Лебединой гавани. Очень скоро, однако, они были призваны в Валимар, и там объявили им волю Старейшины.

Тогда Эарендил молвил Эльвинг: «Выбирай ты, ибо я устал от мира». И Эльвинг, памятуя о Лютиэн, избрала судьбу Перворожденных Детей Илуватара, а Эарендил из любви к ней избрал то же, хоть сердце его и тянулось больше к людям племени его отца. Тогда, по велению Манвэ, Эонвэ явился на берег Амана, где ожидали вестей спутники Эарендила; взял он ладью и посадил в нее троих мореходов, вал ары же даровали сильный ветер и направили их на восток. А Вингилот валары благословили и перенесли через Валимар на крайнюю оконечность мира; он прошел во Врата Ночи и был поднят в небесный океан.

Стал этот корабль невыразимо прекрасен и наполнен живым светом, чистым и ясным, а на носу его сидел Эарендил Мореход, сверкая пылью эльфийских алмазов, и на челе его блистал Сильмарил. Далеко заплывал на этом корабле Эарендил, даже в беззвездные бездны, но чаще видели его утром либо вечером — мерцающим в лучах рассвета или заката, когда возвращался он в Валинор из своих путешествий за пределы мира.

В тех путешествиях Эльвинг не сопровождала его, ибо не могла она перенести ледяной бездорожной бездны и любила более землю и сладостные ветра, что веют с холмов или с моря. Потому для нее возвели белую башню на северном краю Разделяющих Морей: там иногда отдыхали морские птицы. Говорят, что Эльвинг научилась птичьему языку, ибо в их облике существовала когда–то; и птицы научили ее летать, а крылья у нее были белоснежные и серебристо–серые. Временами, когда Эарендил, возвращаясь, приближался к Арде, она летела навстречу, как некогда, спасшись из волн морских. Тогда самые зоркие эльфы из тех, что жили на Одиноком Острове, видели ее, подобную блистающей белой птице, чье оперенье розовело в закатных лучах, когда она радостно парила, приветствуя возвращение Вингилота в гавань.

Когда же впервые выплыл Вингилот в небесные моря, он взошел нежданно и ярко замерцал, а племена Средиземья узрели его, много дивились, и сочли это знамением, и нарекли его Гил–Эстел, Звезда Надежды. И когда увидали вечером новую эту звезду, молвил Маэдрос Маглору, своему брату:

— Не Сильмарил ли сияет ныне на западе?

Маглор же отвечал:

— Если и вправду Сильмарил, что на наших глазах сгинул в море, а возродился теперь властью валаров, то нам должно возрадоваться, ибо блеск его теперь виден всем и все же недоступен злу.

Эльфы смотрели в небо и не отчаивались более, а Морготом овладело сомнение.

Говорят, однако, что Моргот не ждал удара с Запада: ибо столь велика стала его гордыня, что казалось ему, будто никто уже не осмелится вступить с ним в открытое единоборство. Более того, полагал он, что навсегда отвратил нолдоров от Западных Владык и что, умиротворенные в своем блаженном королевстве, не обратят они более взора к его владениям во внешнем мире; ибо ему, не знающему милосердия, милосердные деяния изначально странны и непостижимы. Однако войско валаров готовилось к битве; и под белыми стягами шли ваниары, племя Ингвэ, а также те нолдоры, что никогда не покидали Валинор: вел их Финарфин, сын Финвэ. Немногие тэлери пожелали, однако, идти на войну, ибо помнили резню в Лебяжьей Гавани и похищение кораблей, но они вняли Эльвинг, что была дочерью Диора Элухиля и приходилась им родней, и послали корабли с мореходами, дабы переправить воинство Валинора за море, на восток. Однако они оставались на своих судах, и ни один из тэлери не ступил на Внешние Земли.

***

Немногое сохранило предание о походе воинства валаров на север Средиземья, ибо не было там ни одного эльфа из тех, кто жил и страдал на Внешних Землях и кто сложил о тех днях повествования известные до сих пор; о том, как это все происходило, узнали они намного позже, от своих сородичей в Амане. И все же мощь валаров явилась с Запада, и голос труб Эонвэ заполнил небо; казалось, что вспыхнул Белериаид от сверкания их доспехов, ибо воины валаров обликом были юны, прекрасны и грозны, и горы звенели под их шагами.

Битва воинств Запада и Севера названа Великой Битвой, или Войной Гнева. На ту битву вышла вся мощь владений Моргота, и были те силы столь огромны и многочисленны, что Анфауглит не мог вместить их: весь Север объяло пламя войны.

Но это не спасло Моргота. Балроги были уничтожены, и лишь малое число их бежало и скрылось в недоступных пещерах у самых корней земли; а бессчетные легионы орков гибли, как солома в огне, либо были сметены, как сухие листья огненным ветром. Немногие уцелели, дабы после тревожить мир. Те Друзья Эльфов, Праотцы Людей, что еще были живы, сражались на стороне валаров; и в те дни были отмщены Барагунд и Барахир, Галдор и Гундор, Хуор и Хурин, и многие другие вожди. Но множество людей из племени Ульдора и другие, недавние пришельцы с востока, присоединились к Врагу; и эльфы этого не забыли.

Видя, что войска его разбиты и мощь низвергнута, Моргот пал духом и не осмелился сам выйти в бой. Однако он обрушил на своих врагов последнее оружие, что еще у него оставалось, и из бездн Ангбанда изверглись не виданные прежде крылатые драконы; так внезапен и гибелен был полет этой ужасной стаи, что воинство валаров отступило, ибо появление драконов сопровождалось великим громом, молниями и огневой бурей.

Но примчался, пылая белоснежным пламенем, Эарендил. Вокруг Вингилота слетелись все большие небесные птицы, и вел их Торондор; и была битва в воздухе весь день и всю темную ночь, и чаша весов колебалась. Перед рассветом Эарендил сразил Анкалагона Черного, самого сильного во всем драконьем войске, и низверг его с небес; а тот, падая, рухнул на пики Тангородрима и в предсмертном биении сокрушил их. Затем взошло солнце, и воинство валаров стало одолевать, и почти все драконы были перебиты, разрушились все темницы Моргота, крыши с них были сорваны, и мощь валаров проникла в глубь земли. Моргот был побежден, и доблести не нашлось в нем. Он бежал в глубочайшую из своих копей и просил милосердия и мира, но был повержен и брошен ниц. Его сковали цепью Ангойнор, которую он носил некогда, а железную его корону, разбив, обратили в ошейник, и голова его склонилась на колени. А два Сильмарила, что оставались еще у Моргота, вынули из его короны, и они воссияли, незапятнанные, под небесами. И Эонвэ взял их под свою охрану.

Так пришел конец власти Ангбанда на Севере. Твердыня зла была изничтожена, а из глубоких темниц вышло множество рабов, уже не надеявшихся когда–либо увидеть дневной свет, и открылся их взору измененный мир. Ибо столь велика оказалась ярость сражавшихся, что северная часть западного мира раскололась, из трещины с ревом вырвалось море, было сотрясение и великий грохот; реки же сгинули, либо потекли по новым руслам, долины поднялись, а горы опустились, и Сириона более не существовало.

Тогда Эонвэ, как герольд Владыки, призвал эльфов Белерианда покинуть Средиземье. Однако Маэдрос и Маглор не вняли ему и готовились, хоть и с горечью и проклятиями, сделать отчаянную попытку исполнить свою клятву, ибо, буде им откажут, они готовы были биться за Сильмарил даже с победоносным воинством валаров, даже если б оказались одни против всего света. И потому они послали к Эонвэ, требуя отдать алмазы, которые некогда сотворил их отец Феанор и которые были у него похищены Морготом.

Эонвэ, однако, отвечал, что право на творение своего отца, которым когда–то обладали сыны Феанора, ныне они утратили, ибо, ослепленные клятвой, сотворили они множество жестоких деяний, из которых худшее — убийство Диора и разорение Гаваней. Свет Сильмарилов уйдет теперь на Запад, откуда он пришел; Маэдрос же и Маглор должны вернуться в Валинор и там ждать суда валаров, ибо лишь по их велению Эонвэ может отдать камни. Маглор искренне желал подчиниться, ибо в сердце его жила печаль, и сказал он:

— Клятва не утверждает, что мы не можем ждать, а в Валиноре, быть может, все будет прощено и забыто, и мы обретем мирно то, что нам принадлежит.

Маэдрос, однако, отвечал, что если они вернутся в Аман лишенные милости валаров, то их клятва по–прежнему будет тяготеть над ними, но исполненье ее окажется невозможно, и добавил:

— Кто может знать, какая страшная судьба ждет нас, если мы не подчинимся Силам в их же владениях или вознамеримся вновь привести войну в их священное владение?

Однако Маглор все еще колебался и говорил так:

— Но если сами Манвэ и Варда откажут в исполнении клятвы, что была произнесена с их именами, разве не потеряет она силу?

Маэдрос же ответил:

— Но достигнут ли наши голоса Илуватара за Кругами Мира? А ведь именно Илуватаром поклялись мы в своем безумии и призвали на себя Вечную Тьму, если не сдержим слова. Кто же освободит нас?

— Если некому освободить нас, — молвил Маглор, — то, сдержим мы клятву или нарушим, Вечная Тьма — наш удел; но меньшее зло совершим мы, нарушив ее.

Однако в конце концов он сдался на уговоры Маэдроса, и вместе они придумали, как заполучить Сильмарилы. Они изменили облик, ночью проникли в лагерь Эонвэ и прокрались туда, где хранились Сильмарилы; и они перебили стражей и захватили камни. Тогда весь лагерь поднялся против них, и смерть подступила к сыновьям Феанора, но они, невредимые, бежали прочь. Каждый из них взял по Сильмарилу, ибо решили они: «Если один камень для нас потерян и остались лишь два, и лишь мы двое живы из всех наших братьев, то ясно, что судьба предназначила нам разделить наследство нашего отца».

Но камень сжигал длань Маэдроса невыносимой болью; и понял он, что правду говорил Эонвэ: право его на Сильмарил потеряло силу, и клятва была напрасна. В муке и отчаянии бросился он в зияющую пропасть, что дышала огнем, и так встретил свой конец; а Сильмарил, что был с ним, сокрылся в недрах земных.

О Маглоре же говорят, что он не мог снести боли, которую причинял ему Сильмарил, и в конце концов бросил его в Море, и с тех пор всегда бродил вдоль берегов, слагая над волнами скорбные песни, ибо Маглор был лучшим песнопевцем древности, не считая лишь Даэрона из Дориата. Он никогда не вернулся к эльфам. Так Сильмарилы нашли себе пристанища: один в небесной выси, один в огненном сердце мира и один в глубинах вод.

В те дни на побережье Западного Моря строилось великое множество кораблей. На тех кораблях эльдары уплывали на Запад и никогда уже не возвращались в края, где страдали и воевали. Уплывали и ваниары под белыми своими стягами и были с почестями приняты в Валиноре; однако радость победы была неполной, ибо они вернулись без Сильмарилов, отнятых у Моргота; знали они, что нельзя эти камни ни отыскать, ни собрать вместе, пока мир не будет разрушен и пересоздан вновь.

Эльфы Белерианда, приплыв на Запад, поселились на Тол–Эрессеа, Одиноком Острове, что был обращен и на запад, и на восток; оттуда могли они прийти и в Валинор. Им вновь дарованы были любовь Манвэ и милость валаров, и тэлери забыли свою древнюю скорбь, и проклятие потеряло силу.

Однако не все эльдары пожелали покинуть Внешние Земли, где они так долго жили и страдали: многие из них остались на долгие века в Средиземье. Среди них были Кирдан Корабел и Келеборн из Дориата, и жена, его Галадриэль — она одна осталась из тех, кто вел нолдоров–изгоев в Белерианд. В Средиземье жил также и Гил–Гэлад, верховный король, а с ним Элронд Полуэльф, избравший, как было ему дозволено, судьбу эльдаров; брат же его, Элрос, избрал людской жребий. И от этих двух братьев пошли люди, в чьих жилах струилась кровь Перворожденных, смешанная с наследием божественных духов, бывших прежде Диора, сына Лютиэн, рожденной от Тингола и Мелиан; Эарендил же, их отец, был сыном Идриль Келебриндал, дочери Тургона Гондолинского.

Самого же Моргота валары низвергли через Врата Ночи за Стены Мира, в Безвременную Бездну; и стража встала навеки на тех стенах, и Эарендил хранит грань небес. Однако ложь, которую Мелькор, могучий и проклятый, Моргот Бауглир, Сила Ужаса и Ненависти, посеял в сердцах эльфов и людей, — та ложь есть семя бессмертное и неуничтожимое; вновь и вновь прорастает оно и будет приносить черные плоды вплоть до последних дней.

Так кончается СИЛЬМАРИЛЛИОН. И если, начав с высокого и прекрасного, повествование завершилось мраком и разрушением, то такова издревле судьба Арды Искаженной; а изменится ли что–нибудь и придет ли конец Искажению, знают, быть может, лишь Манвэ и Варда; но они никому не открыли того и не сказали о том в пророчествах Мандоса.

АКАЛЛАБЕТ (ПАДЕНИЕ НУМЕНOPА)

Рассказывают эльдары, что люди пришли в мир, когда на нем лежала Тень Моргота, и скоро подпали под его владычество, ибо он засылал к ним своих слуг, и внимали люди его хитроумным и лихим речам, и поклонялись Тьме, хоть и боялись ее. Были, однако, такие, что отреклись от зла, покинули земли своих сородичей и ушли на Запад, ибо дошел до них слух, что есть на Западе свет, коего не затмить Тени. Ненависть прислужников Моргота преследовала их, и путь их был долог и труден; но все же пришли они в земли, обращенные к Морю, и в дни Войны за Камни появились в Белериане. Эдайн — «аданы» — назвали их на языке синдаров; они стали друзьями и союзниками эльдаров и в войне против Моргота совершили деяния великой храбрости.

От них по отцовской линии происходил Эарендил Ясный; в «Песни об Эарендиле» повествуется, как в те дни, когда победа Моргота была почти полной, Эарендил выстроил корабль Вингилот, а на языке людей — Ротинзил, и поплыл в моря, где никто до него не плавал, чтобы отыскать Валинор; ибо желал он поведать Силам о несчастьях Двух Народов, дабы смилостивились над ними валары и послали им помощь в крайней нужде. И потому эльфы и люди называют его Эарендил Благословенный, ибо после долгих трудов и многих опасностей он достиг своей цели, и из Валинора явилось войско Западных Владык. Эарендил, однако, больше не вернулся в края, которые так любил.

В Великой Битве, когда был низвергнут Моргот и разрушен Тангородрим, из всех людских племен лишь аданы сражались на стороне валаров, множество же прочих людей билось за Моргота. После победы Западных Владык те приверженные злу люди, что уцелели в битве, бежали назад, на восток, где в невозделанных землях, в дикости и беззаконии все еще бродили их соплеменники, отвергая равно призывы валаров и посулы Моргота. И вот люди–лиходеи явились среди них и опутали тенью страха; и те избрали их королями. Тогда отвернулись на время валары от людей Средиземья, что отвергли их призывы и избрали своими владыками приверженцев Моргота; и люди жили во тьме, мучимые лихими существами, что сотворил Моргот во дни своего владычества, — демонами, драконами, бесформенными тварями и нечистыми орками, кои созданы в насмешку над Детьми Илуватара. И люди были несчастны.

Манвэ же низверг Моргота в бездну за гранью Мира; и покуда Владыки Запада восседают на своих тронах, не вернуться Морготу в мир в зримом облике. Но семена, что посеял он, давали побеги и разрастались, принося лихие плоды, стоило только кому–то позаботиться об этом. Ибо воля его оставалась и вела его слуг, подвигая их вечно противостоять валарам и убивать тех, кто им повиновался. Владыки Запада видели это и знали. И потому, когда Моргот был низвергнут, держали они совет о грядущих веках. Эльдаров призвали они вернуться на Запад, и те, кто внял их призыву, поселились на острове Эрессеа. Есть там гавань, нареченная Аваллонэ, ибо ближе всех она к Валинору, и когда мореход, одолев бескрайнее Море, подплывает к Бессмертным Землям, первое, что предстает его взору, — башня Аваллонэ. Праотцам людей из Трех Верных Родов также была дана щедрая награда. Эонвэ явился среди них и учил их, и были им дарованы мудрость, и власть среди них, и век более долгий, чем у прочих смертных. И отворил для аданов землю, не принадлежащую ни Валинору, ни Средиземью, ибо от обоих краев отделяло ее Море, однако она была ближе к Валинору. Оссе поднял ее из глубин морских, Ауле придал ей облик, а Йаванна украсила ее; эльдары же принесли туда цветы и фонтаны с Эрессеа. Землю ту валары нарекли Андор — Дарованная Земля; а на западе ярко блистала Звезда Эарендила, знаменуя, что все готово, и ведя за Море; и дивились люди, узрев ее серебристое пламя на тропах Солнца.

И вот аданы, следуя за Звездой, подняли паруса и вышли в Море; валары же надолго усмирили пучину и ниспослали ясное солнце и попутный ветер; воды сверкали, как стекло, отражая небеса, и пена хлопьями снега взмывала из–под форштевней. Звезда же Ротинзил сияла так, что и днем люди видели ее мерцание на западном небосклоне, а в ясной ночи она затмевала все прочие звезды. И вот, держа по ней путь, аданы преодолели бескрайнее Море и узрели издалека предназначенный им край: Андор — Дарованную Землю, что блистала в золотом сиянии. Они сошли на берег, и предстала им страна дивно прекрасная и плодородная; и они возрадовались. И нарекли страну эту Эленна, что означает Обращенная к Звездам; а также Анадунэ, Западный Край, а на языке Высших Эльфов — Нуменор.

Так было положено начало народу, что на языке сумеречных эльфов звался дунаданы — то были нуменорцы, Королевский Род. Но и они не избежали жребия, предназначенного людям Илуватаром, и остались смертны, хотя их век удлинился и болезни им были неведомы, пока тень не пала на них. Они были мудры и величественны и во многом походили более на Перворожденных, чем на прочих людей; ростом были высоки, выше самых рослых жителей Средиземелья, а глаза их сияли ярче звезд. Однако же число их увеличивалось медленно, ибо дети рождались у них редко, хотя сыновья и дочери красотой превосходили родителей.

В древности столица и главная гавань Нуменора находилась на западном побережье и звалась Андуниэ, ибо была обращена к западу. Посреди же этого края высилась громадная и крутая гора, называемая Менельтарма, Небесный Столп, а на вершине ее было святилище Эру, открытое всем ветрам. Других храмов и капищ в Нуменоре не было. У подножья горы находились усыпальницы королей, на холме неподалеку высился прекраснейший в мире город Арменелос, и там стояли башни и крепости, возведенные Элросом, сыном Эарендила, ставшим по велению валаров первым королем дунаданов.

Элрос и брат его Элронд происходили из Трех Родов аданов, но в их жилах текла также кровь эльдаров и майаров, ибо прародительницами их были Идриль Гондолинская и Лютиэн, дочь Мелиан. Не в силах валаров было отнять дар смерти, данный людям Илуватаром, однако Эру даровал им право рассудить, как поступать с Полуэльфами; и решили валары, что сынам Эарендила будет дано самим избирать себе судьбу. И вот Элронд избрал жребий Перворожденных, и ему был дарован их век. Элросу же, ставшему королем людей, дана была долгая жизнь, во много раз дольше, чем у людей Средиземья; и все его потомки и члены королевского дома жили долго даже по нуменорскому счету. Элрос прожил пятьсот лет, а из них четыреста десять лет правил нуменорцами.

Так шли годы, и, пока в Средиземье угасали свет и мудрость, дунаданы жили под защитой валаров, в дружбе с эльдарами и росли духом и телом. Ибо, хоть и бытовало еще среди них людское наречье, их короли и вельможи говорили на языке эльдаров, который выучили еще в дни союза в Белерианде, так что связи их с эльдарами Эрессеа и запада Средиземья не обрывались. Дунаданские же мудрецы знали и высокое наречие Благословенного Края, на котором издревле звучали легенды и песни; создали они книги и хроники, и в них записали все дивное и мудрое, что было в Нуменоре в годы его расцвета, а ныне предано забвению. Таким образом, у всех нуменорских владык, кроме их собственных имен, были еще и эльфийские, — и то же было и с дивными городами, возведенными в Нуменоре и на берегах Ближних Земель.

Дунаданы стали весьма искусны в ремеслах, так что, пожелай они, легко бы превзошли в военном умении и оружейном деле лихих владык Средиземья; но они были мирным народом. Превыше всего ценили они кораблестроение и мореходное искусство и стали мореходами, каких уже не будет с тех пор, как мир умалился; и путешествия по бескрайним морям были первой утехой и лучшим приключением для этого отважного племени в дни его пылкой юности.

Однако владыки Валинора запретили нуменорцам заплывать на запад на расстояние, при котором берега Нуменора исчезают из виду; и долгое время дунаданы подчинялись этому запрету, хоть и не понимали его смысла. Манвэ же хотел, чтобы нуменорцы не пытались достичь Благословенного Края и не желали превзойти пределы своего жребия, прельстившись бессмертием валаров и эльдаров в краю, где царит вечность.

Ибо в те дни Валинор все еще находился в зримом мире — дозволил Илуватар валарам создать в Арде жилище себе, как память о том, каким мог быть мир, если бы Моргот не бросил на него свою тень. Это хорошо знали нуменорцы, временами же, когда воздух был чист и прозрачен, а солнце стояло на востоке они различали далеко на западе снежно–белое сияние прибрежного города, его гавань и башню. Нуменорцы в те дни были небычайно зорки, но лишь самому острому взору открывался белый город — с вершины ли Менельтармы, с высокой ли мачты корабля, что отплывал от западного берега на дозволенное ему расстояние. Ибо не осмеливались дунаданы нарушить Запрет Западных Владык. Мудрецы, однако, знали, что это не Валинор, Благословенный Край, а лишь Аваллонэ, гавань эльдаров на Эрессеа, самая восточная в Бессмертных Землях. Оттуда в ладьях без весел, белыми птицами летящих из закатных краев, приплывали иногда Перворожденные. Везли они в Нуменор множество даров — певчих птиц, благоуханные цветы и целебные травы. Привезли они и семя Келеборна, Белого Древа, что высилось посреди Эрессеа; оно же, в свою очередь, произошло из семени Галатилиона, Древа Туны, подобия Тельпериона, дарованного Йаванной эльдарам в Благословенном Краю. И вот Древо росло и цвело при дворе короля в Арменелосе; Нимлот звалось оно и к вечеру расцветало, наполняя ночь своим благоуханием.

Из–за Запрета валаров дунаданы в те дни плавали не на запад, а на восток, от темного Севера до жаркого Юга и далее, в Запредельную Тьму; заплывали они и во внутренние моря, проходили на кораблях вдоль Средиземья и с высоких палуб видели на востоке Врата Утра. Приплывали дунаданы к берегам Великих Земель и сокрушались над покинутым Средиземьем; и вот в Темные Годы людей владыки Нуменора вновь пришли на западные побережья, и никто не осмелился им противостоять. Ибо люди той Эпохи, осененные Тенью, стали слабы и боязливы. Нуменорцы явились среди них и многому их научили. Привезли они ячмень и вино и обучили людей сеять семена и молоть муку, рубить лес и тесать камень, помогли обустроить жизнь, насколько это было возможно в краях скорой смерти и скупого блаженства.

Счастливей стала жизнь людей Средиземья, и вот уже тут и там на западном побережье отступили глухие леса, а люди освободились от власти выкормышей Моргота и перестали бояться тьмы. Они чтили память высоких Морских Владык и, когда те ушли, нарекли их богами, надеясь на их возвращение; ибо в те времена нуменорцы не жили подолгу в Средиземье и не возводили там своих поселений. Плавали они и на восток, но сердца их всегда были обращены к Западу.

С годами стремление это становилось все сильнее; и возмечтали нуменорцы о бессмертном городе, что виден был лишь издали: овладело ими желание жить вечно и избегнуть смерти и конца земных радостей; и вместе с мощью и величием росло их беспокойство. Ибо, хоть и продлили валары жизнь дунаданов, не могли они оградить их от неизбежного увядания, и даже короли семени Эарендила умирали; и краткой была их жизнь в глазах эльдаров. Так пала тень на Нуменор, и, возможно, была в том воля Моргота, все еще живущая в мире. И вот начали нуменорцы роптать, вначале в мыслях, а потом и открыто, против жребия людского, а более всего — против Запрета, что закрыл для них путь на Запад.

И так говорили они меж собою: «Отчего Владыки Запада восседают в вечном покое, мы же обречены умирать и уходить неведомо куда, покидая свои жилища и все, что сотворено нами? Ведь и эльдары не ведают смерти, даже те, кто бунтовал против валаров. Ныне мы покорили все моря, и нет вод столь широких и бурных, что не были бы подвластны нашим кораблям, — отчего бы не отправиться нам в Аваллонэ, не навестить наших друзей?»

Иные же добавляли: «Почему бы не приплыть нам в Аман, не вкусить, хоть на день, блаженства валаров? Или мы не могущественней прочих народов Арды?»

Эльдары передали валарам эти речи, и опечалился Манвэ, видя, как сгущаются тучи над полднем Нуменора. И послал он гонцов к дунаданам, чтобы рассказали королю и всем, кто желает слушать, об устройстве и судьбе Мира.

— Жребий Мира, — говорили гонцы, — может изменить лишь Тот, Кто его сотворил. И даже если, миновав в пути все ловушки и западни, вы достигли бы Амана, Благословенного Края, малая была бы вам от того польза. Ибо не земля Манвэ дарит бессмертие ее обитателям, но обитающие в ней Бессмертные освящают ее; и вы лишь скорее исчахли бы там и сгорели, как мотыльки во всепожирающем пламени.

Но ответил король:

— Разве не жив пращур мой, Эарендил? Или он не обитает в Амане?

На это они сказали:

— Тебе ведомо, что у него особый жребий, и причислен он к Перворожденным, не ведающим смерти; но судьба его такова, что ему нет возврата в Смертные Земли. Ты же и твой народ — не Перворожденные, но Смертные, сотворенные Илуватаром. Ныне же, сдается, вы пожелали обрести блага обоих племен: плавать в Валинор, когда вам вздумается, и возвращаться домой, когда захотите. Это невозможно. Не в силах валаров отнять дары Илуватара. Эльдары, говорите вы, не понесли наказания, и даже мятежники не смертны. Но для них это не наказание и не награда, а лишь суть их бытия. Они навеки связаны с этим миром и, пока он существует, не могут его покинуть, ибо его жизнь — это их жизнь. Вы же, твердите вы, наказаны за бунт людей, в котором приняли малое участие, и потому смертны. Но изначально смерть для вас — не наказание. Умирая, вы покидаете сей мир, и ни надежды, ни страхи ваши не связаны с ним. Должно ли нам завидовать друг другу?

И отвечали нуменорцы так:

— Отчего бы нам и не завидовать валарам или хотя бы последним из Бессмертных? От нас требуют слепой веры и доверчивой надежды, и не ведаем мы, что нас ждет впереди. А ведь мы так же любим Землю и не желаем терять ее навсегда.

И сказали тогда Посланцы:

— Истинно, что замыслы Илуватара касательно людей неведомы валарам: не открыл он также всего, что грядет. Верно лишь то, что дом ваш не здесь, и не в Амане, и нигде в пределах Кругов Мира. Жребий же людской изначально был даром Илуватара. Бедой он стал лишь оттого, что под тенью Моргота показалось людям, что они окружены безмерной тьмой, ужасающей их; а иные стали горды и алчны и не сдавались, пока не лишались жизни. Нам, несущим растущую с каждым годом ношу лет, это недоступно; но если беда эта, как говорите вы, вновь тревожит вас, верно, Тень возродилась снова и сгущается в ваших сердцах. И хотя вы — дунаданы, благороднейшие средь людей, в древности избегшие Тени и храбро против нее сражавшиеся, мы говорим вам — берегитесь! Воле Эру нельзя прекословить, и валары искренне молят вас не нарушать призвания своего и долга — а иначе превратится он в стеснительные оковы. Надейтесь, что когда–нибудь принесет плоды даже самое малое ваше желание. Любовь к Арде посеял в ваших сердцах Илуватар, а он ничего не свершает бесцельно. И все же пройдут эпохи и сменятся многие поколения людей, прежде чем замысел его станет ведом; и откроется он вам, а не валарам.

Случилось все это во дни, когда правили Тар–Кириатан по прозвищу Корабел и сын его Тар–Атанамир; были то гордые и алчные люди, и они наложили дань на жителей Средиземья, более отбирая, нежели отдавая. Это к Тар–Атанамиру явились Посланцы, а был он тринадцатым по счету королем, и в дни его правления Нуменор насчитывал уже две тысячи лет и наслаждался расцветом если не могущества, то величия. Атанамир, однако, был недоволен речами Посланцев и не внял им; а его примеру последовало большинство его подданных, ибо желали они избегнуть смерти уже на своем веку, не полагаясь на призрачные надежды. Атанамир жил долго и цеплялся за жизнь даже тогда, когда она не приносила уже никакой радости: был он первым нуменорцем, кто поступил так, отказавшись уйти добровольно, прежде чем потеряет доблесть и разум, и передать правление сыну, находящемуся в расцвете сил. Ибо было раньше в обычае владык Нуменора жениться поздно для долгого их века и уходить, оставляя власть своим сыновьям, когда те обретут зрелость тела и духа.

И вот стал королем Тар–Анкалимон, сын Атанамира, а мыслил он так же, как его отец, и в годы его правления народ Нуменора разделился. С одной стороны было большинство — те, кто называл себя Людьми Короля; они возгордились и отвернулись от валаров и эльдаров. Иные — их было меньше — звались элендили, Друзья Эльфов, ибо хоть и оставались они верны королю и всему роду Элроса, но желали и сохранить дружбу с эльдарами. Они вняли посланию Западных Владык. Но даже они, звавшие себя Верными, кое в чем разделяли заблуждения своих соплеменников, и мысли о смерти преследовали их.

Так угасло блаженство Западного Края; но мощь его и блеск все возрастали. Ибо короли и их подданные не отреклись от премудрости, и если более не любили валаров, то, по крайней мере, боялись их. Не осмеливались они открыто нарушать Запрет и заплывать далее дозволенного. Лишь на восток направляли они свои гордые корабли. Однако ужас смерти все более затемнял их сердца, и они как могли отдаляли ее; они начали возводить для своих мертвецов громадные гробницы; мудрецы же неустанно искали тайну бессмертия или, по меньшей мере, долголетия. Но они лишь научились в совершенстве сохранять нетленной мертвую плоть, и вот весь край наполнился безмолвными усыпальницами, где в священном мраке таилась смерть. Живые же все более страстно предавались наслаждению, выдумывая все новые роскошества и забавы: в годы правления потомков Тар–Анкалимона обычай приносить Эру первые плоды был забыт, и нечасто уже приходили люди в Святыню на вершине Менельтармы, в сердце страны.

В те времена нуменорцы основали на западном побережье прежних земель первые большие поселения; ибо их родной край казался им тесен, и не находили они там ни радости, ни покоя, а поскольку Запад был недоступен, они возжелали богатств и власти над Средиземьем. Возвели они надежные гавани и мощные крепости и во множестве поселились там, но из помощников и наставников превратились в господ и собирателей дани. На крыльях ветров уплывали на восток их корабли и возвращались груженными доверху, так что могущество и богатство нуменорских королей все росли; и они пили, и веселились, и с головы до ног одевались в золото и серебро.

Малое касательство имели ко всему этому Друзья Эльфов. Лишь они приплывали теперь на север, во владения Гил–Гэлада, храня верность дружбе и помогая ему в борьбе с Сауроном; их гавань, Пеларгир, была выстроена в устье Андуина Великого, а Люди Короля заплывали далеко на юг; и память о твердынях и княжествах, что они основали там, надолго сохранилась в людских преданиях.

Летописи гласят, что в ту Эпоху в Средиземье вновь явился Саурон, и окреп, и обратился вновь ко злу, в котором взрастил его Моргот. Уже в дни правления Тар–Минастира, одиннадцатого нуменорского короля, Саурон укрепил Мордор и возвел там твердыню Барад–дур, и с тех пор всегда стремился к владычеству над Средиземьем, дабы стать королем над королями и божеством над людьми. Саурон ненавидел нуменорцев за свершения их праотцев, за их древний союз с эльфами и служение валарам; не забыл он также и помощь, которую послал Гил–Гэладу Тар–Минастир в дни, когда было выковано Кольцо и в Эриадоре вспыхнула война между эльфами и Сауроном. Ныне же узнал он, что мощь и величие нуменорских владык возросли, и еще больше возненавидел их; и боялся он, что им вздумается захватить его земли и лишить его власти над восточными краями. Долгое время, однако, Саурон не решался бросить вызов Морским Владыкам и держался подальше от побережья.

Но коварен был Саурон, и говорят, что среди тех, кого поработил он Девятью Кольцами, были могучие витязи–нуменорцы. И когда вошли в силу улайры — Призраки Кольца, его верные слуги, а внушаемый им ужас и власть его над людьми стали воистину безграничны, он осмелился протянуть руку к прибрежным твердыням нуменорцев.

В те дни Тень все шире простирала крыла над Нуменором, а срок жизни королей из рода Элроса — из–за мятежности их — становился все короче, но тем более ожесточались души их против валаров. Девятнадцатый король принял скипетр своих предков и взошел на престол под именем Адунахора, Владыки Запада, отрекшись от эльфийских наречий и запретив говорить на них в его присутствии. И все же в Летописи Королей, по древнему обычаю, который короли нарушать опасались, покуда не воцарилось лихо, его имя было записано в наречии Высших Эльфов — Хэрунумен. Знаком величайшей гордыни казалось Верным именовать себя титулом валаров, и сердца их разрывались между верностью роду Элроса и почитанием Сил. Но худшее ждало их впереди. Ибо Ар–Гимильзор, двадцать второй король, был заклятым врагом Верных. В дни его правления Белое Древо было заброшено и начало увядать; он строго–настрого запретил говорить по–эльфийски и наказывал тех, кто встречал корабли с Эрессеа, все еще приходившие втайне к западным берегам страны.

Элендили большей частью жили на западе Нуменора; но Ар–Гимильзор велел всем Верным, что были ему известны, покинуть западные земли и переселиться на восток; и там они жили под надзором. Главное поселение Верных было возле Роменна; оттуда многие из них отплывали на север Средиземья, где во владениях Гил–Гэлада звучала еще речь эльдаров. Короли знали об этом, но большого значения не придавали, поскольку элендили уплывали и не возвращались; короли же хотели покончить с дружбой меж своими подданными и эльдарами Эрессеа, которых звали. Прихвостнями валаров, — таким образом надеялись они скрыть свои дела и замыслы от Западных Владык. Однако все, что они бы ни творили, становилось известно Манвэ; и отвернулись валары от королей Нуменора, и отказали им в совете и помощи; и не приплывали больше из закатных морей корабли Эрессеа, и гавани Андуниэ опустели.

Владетели Андуниэ более всех почитались в Нуменоре после королевского рода, ибо в их жилах текла кровь Элроса — они происходили от Сильмариэн, дочери Тар–Элендила, четвертого короля Нуменора. Владетели были верны королям и чтили их, и были всегда среди ближних советников трона. Тем не менее они сыздавна хранили любовь к эльдарам и почтение к валарам; а когда Тень начала расти, они, как могли, поддерживали Верных. Долгое время, однако, они не обнаруживали себя, а старались только смягчить сердце венценосцев мудрыми советами.

Дева Инзилбет славилась красотой; матерью ее была Линдориэ, сестра Эарендура, владетеля Андуниэ в дни правления Ар–Сакальтора, отца Ар–Гимильзора. Гимильзор взял ее в жены, хоть она, Верная в душе благодаря наставлениям матери, и противилась этому; но короли и их сыновья были горды и не привыкли к отказам. Не было любви меж Ар–Гимильзором и его королевой, не любили друг друга и их сыновья. Старший, Инзиладун, телом и душой походил на мать; младший же, Гимильхад, был вылитый отец и даже превосходил его в гордыне и властолюбии. Если б то позволяли законы, Ар–Гимильзор куда охотнее отдал бы трон младшему сыну в обход старшего.

Когда же Инзиладун вступил на трон, он принял, как бывало прежде, эльфийское имя, назвавшись Тар–Палантир, ибо зорки были и глаза его, и сердце, и даже те, кто его ненавидел, опасались его провидческих речей. Он на время даровал покой Верным и возродил обычай приношений в Святыню Эру на Менельарме, отринутый Ар–Гимильзором. Вновь велел он заботиться о Белом Древе и предрек, что, когда погибнет Древо, сгинет и королевский род. Но слишком запоздалым было его раскаяние, дабы утишить гнев валаров, пробужденный мятежностью его предков, о коей большая часть его подданных и не сожалела. Гимильхад же был силен и бесцеремонен; он возглавил тех, кто звал себя Людьми Короля, и противостоял брату во всем, если осмеливался — открыто, а еще более — тайно. И вот печаль пала тенью на дни Тар–Палантира, и часто он поднимался на древнюю башню короля Минастира на горе Оромет, что возле Андуниэ, и оттуда жадно смотрел на запад, быть может, надеясь увидеть парус. Но не приплывали больше корабли с Запада в Нуменор, и туман сокрыл Аваллонэ.

Гимильхад умер, не дожив двух лет до двухсотлетнего возраста (а для рода Элроса даже во времена упадка это была ранняя смерть), но покоя королю это не принесло. Фаразон, сын Гимильхада, вырос даже более мятежным, алчным и властолюбивым, нежели его отец. Часто отправлялся он за пределы Нуменора, возглавляя войско в тех войнах, что вели нуменорцы на берегах Средиземья, дабы утвердить свое владычество над людьми: и так стяжал он славу великого воина на суше и на море. Потому, когда, услыхав о смерти своего отца, он вернулся в Нуменор, многие стали на его сторону, ибо он привез с собою сокровища и поначалу щедро раздавал их.

Исчахнув от горя, умер Тар–Палантир. Сына у него не было, а лишь дочь, названная им на языке эльфов Мириэль; и к ней по праву и закону Нуменора перешел трон. Но Фаразон взял Мириэль в жены против ее воли, сотворив тем зло, а другое зло было в том, что обычай Нуменора даже в королевском доме не дозволял заключать браки между родичами более близкими, чем дети двоюродных сестер и братьев. А когда брак был заключен, Фаразон захватил власть и стал править под именем Ар–Фаразона (Тар–Калиона по–эльфийски); имя же королевы он сменил на Ар–Зимрафел.

Среди всех, кто когда–либо, с самого основания Нуменора, восседал на троне Морских Владык, не было короля более могущественного и исполненного гордыни, нежели Ар–Фаразон; а правили до того Нуменором двадцать три короля и королевы, что уснули последним сном на золотых ложах в подземных усыпальницах у подножия Менельтарме.

И, восседая в блеске своей мощи на троне резного камня в Арменелосе, он лелеял мрачные мысли о войне. Ибо еще в Средиземье узнал он о мощи королевства Саурона и о ненависти того к Западному Краю. Ныне же возвращались с Востока флотоводцы и военачальники и говорили, что с тех пор, как Ар–Фаразон покинул Средиземье, Саурон поднял голову и наносит немалый урон прибрежным крепостям; что он объявил себя королем людей и целью своей положил изгнать нуменорцев за Море и даже разорить Нуменор, если сможет.

Страшно разгневался Ар–Фаразон, услыхав такие вести, и возжелал всей душой того, о чем мечтал втайне так долго, — безграничного могущества и безмерной власти. И решил он, не советуясь ни с валарами, ни с чьей–либо мудростью, кроме своей собственной, что сам провозгласит себя королем людей и вынудит Саурона стать его данником и слугой — ибо в гордыне своей считал, что не было, нет и не будет владыки, который бы мог тягаться с потомком Эарендила. Потому велел Ар–Фаразон выковать великое множество оружия и, выстроив много боевых кораблей, оснастил их этим оружием; и когда все было готово, во главе своего войска отплыл на восток.

Увидели люди в закатном небе пылающие кроваво–алым золотом паруса, и страх охватил жителей побережья, и они бежали прочь. Флот же пришел в место, что называлось Умбар — там стояла могучая твердыня и нерукотворная гавань нуменорцев. Безмолвны и пустынны были окрестные земли, когда Морской Владыка шествовал по Средиземью. Семь дней шел он с трубами и знаменами и увидел холм; он взошел на вершину, и там раскинул шатер, и поставил трон, и воссел на него, а шатры его войска, голубые, белые и золотые, окружили его, словно море огромных цветов. И послал он гонцов и велел Саурону явиться и принести ему присягу на подданство.

И Саурон явился. Пришел он из могучей своей крепости Барад–дур и даже словом не обмолвился о войне. Ибо увидел он, что мощь и величие Морских Владык превышают все слухи о них, так что Саурон не мог и надеяться, что самые могущественные его слуги устоят против них; и понял Саурон, что не пришло еще время ему утвердить свою власть над дунаданами. А уж он–то владел искусством добиваться хитростью того, чего не мог добиться силой. Потому он униженно склонился пред Ар–Фаразоном и сладко заговорил с ним, и дивились люди — так мудра и прекрасна казалась им его речь.

Но Ар–Фаразон еще не был обманут, и пришла ему в голову мысль, что ради прочности присяги разумно было бы доставить Саурона в Нуменор, пусть он живет там заложником за всех своих прислужников в Средиземье. Неохотно принял Саурон это решение, но в душе ликовал, ибо того он и хотел. И вот Саурон пересек море, и узрел Нуменор и город Арменелос в пышности его расцвета, и был потрясен; но тем более исполнилось его сердце зависти и ненависти.

Так, однако, был он хитроумен и сладкоречив, так сильна была его скрытая воля, что и трех лет не прошло, а он уже стал ближайшим советником короля и знал его тайные мысли; ибо сладкий мед лести стекал с его языка, и было ему ведомо многое, недоступное еще людям. И видя, в каком он почете у короля, все советники преклонялись перед ним — все, кроме Амандила, владетеля Андуниэ. Постепенно край изменялся, и встревожились Друзья Эльфов, и многие бежали в страхе; тех же, кто остался, хоть они и звали себя Верными, их враги нарекли мятежниками. Ибо ныне, владея слухом людей, Саурон хитроумно исказил все, чему учили валары; говорил он, что в Мире, на востоке и даже на западе, есть множество морей и земель, ждущих завоевания, где лежат втуне несметные сокровища. Если же они и достигнут края Мира, за ним лежит лишь Древняя Тьма. «Из нее же был сотворен мир. Ибо лишь Тьма божественна, и Властелин Ее в силах дарить своим верным слугам новые миры, так что могуществу их не будет предела».

— Кто же Властелин Тьмы? — спросил Ар–Фаразон.

И тогда, запершись вдвоем с королем, Саурон заговорил с ним и солгал, говоря:

— Властелин Тьмы — это тот, чье имя не произносится ныне, ибо валары обманули вас, представив вместо него Эру, пустой призрак, сотворенный ими в безумии сердец, дабы заставить людей служить себе. Ведь Эру говорит лишь то, что они хотят. Истинный их повелитель еще возвысится и освободит вас от этого призрака; имя же Мелькор, Владыка Сущего, Дарующий Свободу, и он даст вам куда больше силы, чем валарам.

Так Ар–Фаразон обратился к почитанию Тьмы и Мелькора, Ее Владыки, — вначале тайно, а затем открыто перед своими подданными; и они большей частью последовали за ним. Но, как уже говорилось прежде, в Роменне и окрест нее все еще оставались Верные, жили они и в других концах страны. Вождями их, у которых искали они поддержки и утешения, были Амандил, советник короля, и сын его Эльндил, чьи сыновья, Исилдур, Амандил и Элендил, были великими флотоводцами, и в жилах их текла кровь Элроса Тар–Миниатура, хоть они и не принадлежали к правящему дому, что владел в Арменелосе короной и троном. В дни юности Амандил был близок Фаразону и, хотя считался Другом Эльфов, оставался в Совете до появления Саурона. Тогда Амандила удалили, ибо Саурон никого так не ненавидел в Нуменоре, как его. Но был Амандил так высокороден и искусен в морском бою, что многие люди чтили его как и прежде, и ни король, ни Саурон покуда не осмеливались тронуть его.

И вот Амандил удалился в Роменну и всех, кого считал Верными, тайно призвал туда: ибо предвидел он, что лихо разрастается, все Друзья Эльфов окажутся в великой опасности. Так оно вскоре и случилось. Менельтарма в те дни была совершенно заброшена, и хотя даже Саурон не осмеливался осквернить священное место, король под страхом смертной казни запретил кому–либо всходить туда, тем более Верным, что еще чтили Илуватара. Саурон же подбивал короля срубить Белое Древо, Нимлот Дивный, что рос при королевском дворе, — память об эльдарах и свете Валинора.

Долго король не соглашался, ибо верил в пророчество Тар–Палантина, что с Древом связана судьба королевского рода. Так в недомыслии своем тот, кто ненавидел эльдаров и валаров, безуспешно пытался укрыться под сенью былого союза. Когда же Амандил услышал о лиходейском замысле Саурона, он ужаснулся, зная, что Саурон в конце концов настоит на своем. Тогда призвал он Элендил а и его сыновей и напомнил им предание о Древах Валинора; и промолчал Исилдур, а ночью ушел и свершил то, за что позднее стяжал великую славу. Ибо он в одиночку, изменив обличье, пробрался в Арменелос, в королевские чертоги, куда Верным был вход воспрещен, и пришел туда, где росло Древо — а подходить к нему запрещалось велением Саурона, и его доверенные стражи стерегли Древо днем и ночью. В то время Нимлот потемнел и не цвел более — пришла осенняя пора, да и зима была уже недалеко; и вот Исилдур прокрался мимо стражи, сорвал с Древа плод и хотел было скрыться. Но тут поднялась тревога, на Исилдура напали, и он мечом прорубил себе дорогу, получив при том множество ран, и бежал; а так как был он переодет, никто не узнал посмевшего коснуться Древа. Исилдур же с трудом добрался до Роменны и, прежде чем силы покинули его, передал плод в руки Амандила и благословил его; и вот появился росток и весной вытянулся в побег. Когда же раскрылся на нем первый лист, Исилдур, что лежал уже при смерти, ожил, и раны не тревожили его более.

Вовремя было сделано это дело, ибо после того случая король уступил Саурону и погубил Белое Древо, тем самым отрекшись окончательно от союза, заключенного его предками. По веленью Саурона на холме посреди златого Арменелоса, нуменорского града, выстроили огромный храм; был он круглый и на высоком цоколе в пятьсот локтей шириною: стены — пятьдесят локтей толщиной и пятьсот локтей высотой, а венчал их огромный купол. Купол этот покрыли серебром, и он так блистал в лучах солнца, что был виден издалека; но очень скоро свет его померк, а серебро почернело. Ибо посреди храма, на алтаре, пылал огонь, а в самой вершине купола была башенка, из которой поднимался дым. Первое же пламя на алтаре Саурон напитал мертвым телом Нимлота, и огонь с треском пожрал Древо; и немало дивились люди, ибо дым, рожденный тем костром, семь дней стоял тучей над всем краем, прежде чем неспешно уплыл на запад.

С тех пор огонь не угасал и дым не таял, ибо мощь Саурона все возрастала, а в храме этом лилась кровь, и совершались пытки, и приносились кровавые жертвы Мелькору, дабы он избавил людей от Смерти. Жертвы они избирали большей частью среди Верных, однако никогда открыто не обвиняли их в непочитании Мелькора, Дарующего Свободу, но скорее в том, что они ненавидят короля и хотят взбунтоваться или что они замышляют против своих сородичей, действуя ядом и ложью. Это обвинения были чаще всего облыжны; но ведь время было ужасное, а ненависть рождает ненависть.

И все–таки Смерть не покинула страну, а являлась все чаще, все скорее и во все более ужасных обличьях. Ибо если в прежние времена люди медленно старились и, устав от мира, засыпали вечным сном, то ныне безумье и недуги овладевали ими; и все же боялись они умирать и уходить во тьму, во владение избранного ими же властелина, и, умирая, проклинали самих себя. В те дни люди по самому пустячному поводу хватались за оружие и убивали друг друга, ибо стали скоры на гнев; к тому же Саурон, бродя по краю, стравливал людей, так что они проклинали короля и властителей, и всякого, кто владел чем–то, чего не было у них; а стоявшие у власти жестоко мстили.

Тем не менее долго чудилось нуменорцам, что они процветают, и если счастья у них не прибавилось, то прибыло богатства и мощи. Ибо трудами и заботами Саурона их имущество множилось, и появлялись все более хитроумные устройства, и строились все новые корабли. Могучими и оружными приплывали нуменорцы в Средиземье — уже не дарители и даже не вожди, но жестокие завоеватели. Они хватали людей Средиземья и обращали их в рабство, и присваивали себе их добро, и многих жестоко умерщвляли на алтарях. Ибо в твердынях своих возвели нуменорцы храмы и гробницы; и люди боялись их, и память о добрых королях прежних дней померкла, затмившись вестями о жестокости и злобе.

Так Ар–Фаразон, Владыка Звездной Земли, стал могущественнейшим тираном из всех, что когда–либо попирали землю со времен Моргота; но на деле именем его правил Саурон. Но годы шли, и король почуял приближение смерти. Гнев и страх овладели им. Настал час, приход которого Саурон предвидел и которого ждал. И сказал Саурон королю, что сила его ныне столь велика, что он может повелевать всем на свете и не подчиняться ничьим велениям и запретам.

И добавил он:

— Валары завладели краем, где нет смерти; и лгут они, скрывая эту землю от вас — из алчности или из страха, что Владыки Людей изгонят их из бессмертного края и сами будут править миром. И хотя, несомненно, дар вечной жизни не для всех, а лишь для мужей достойных, могучих и высокородных — вопиюще несправедливо, что дара этого лишен Король Королей Ар–Фаразон, могущественнейший сын Земли, с кем может сравниться лишь Манвэ, да и тот едва ли. Но великие владыки не подчиняются запретам и сами берут то, что им принадлежит.

И Ар–Фаразон, одурманенный и преследуемый тенью смерти — ибо жизнь его шла к концу, — внимал Саурону и в сердце своем лелеял мысль о войне с вал арами. Долгое время хранил он этот замысел в тайне, но не от всех можно было его скрывать. Узнал Амандил о намерениях короля и ужаснулся, ибо знал, что люди не могут победить валаров и что, если не преградить путь этой войне, мир погибнет. Призвал он тогда сына своего Элендила и молвил так:

— Дни темны, и нет надежды людям, ибо Верных слишком мало. И потому решил я предпринять то же, что некогда предпринял предок наш, Эарендил, — поплыть на Запад, презрев все запреты, отыскать валаров, и, быть может, самого Манвэ, и молить его о помощи, пока еще не все потеряно…

— Но не значит ли это предать короля? — спросил Элендил. — Ты ведь знаешь, что нас называют предателями и соглядатаями, но до сего дня это было ложью.

Отвечал Амандил:

— Если б думал я, что Манвэ нуждается в таком посланце, я предал бы короля. Ибо есть лишь один обет верности, от которого никто не может отречься. Но я буду лишь молить о милости для людей и об освобождении их от Саурона–обманщика, ибо хоть немногие из них все еще верны. Что до Запрета, уж лучше я буду наказан, чем весь мой народ отяготится виной.

— Но что будет, отец, с твоими родичами, остающимися здесь, когда станет известно, что ты свершил?

— Никто ничего не узнает, — сказал Амандил. — Я сохраню свой поход в тайне и поплыву на восток, куда каждый день отплывают из наших гаваней корабли, а затем, как только позволят ветер и удача, пройду севернее или южнее и поплыву на Запад к своей цели. Тебе же, мой сын, и тем, кто пойдет за тобой, я дам такой совет: снарядите корабли и соберите на них все, что дорого вашему сердцу. Когда же все будет готово, приди в гавань Роменны и пусти слух, что в урочный час ты последуешь за мной на восток. Амандил не столь дорог ныне нашему венценосному родичу, дабы тот печалился, если мы уплываем, пусть даже и навсегда. Нельзя только показать, что ты хочешь взять с собою много народа, ибо это обеспокоит короля — ведь он затевает войну, в которой ему понадобятся все силы. Найди же тех Верных, что еще тверды в своей вере, и, буде они захотят того, пусть тайно присоединятся к тебе и поступают так, как ты.

— Что же я должен делать? — спросил Элендил.

— Не вмешиваться в войну и ждать, — отвечал Амандил. — Более я ничего не могу сказать, пока не вернусь. Вероятнее всего, тебе придется бежать из Звездной Земли, и ни одна звезда не укажет тебе путь; ибо край этот осквернен злом. Тогда потеряешь ты все, что тебе дорого, при жизни испытаешь смерть, пустившись на поиски края, что приютит тебя в изгнании. Где же он — на западе ли, на востоке, — ведомо лишь валарам.

Затем Амандил простился со своими домочадцами, словно готовился к смерти.

— Ибо, — говорил он, — может случиться так, что вы никогда больше меня не увидите, и я не смогу явить вам знака, подобного тому, что явил некогда Эарендил. И все же будьте наготове, ибо конец того мира, который мы знаем, уже близок.

Говорят, что Амандил отплыл ночью, в утлом суденышке, и направился вначале на восток, а потом повернул на запад. С ним было трое близких слуг, и ни слова, ни знака не дошло от них в сей мир, и никто не знает, какова была их судьба. Нельзя было вторично спасти мир посольством, подобным посольству Эарендила, и нелегко было искупить измену Нуменора.

Элендил же сделал все так, как велел отец, и поставил свои корабли у восточного побережья; а Верные привели туда своих жен и детей, принесли свое добро и родовые святыни. Было там много дивных, волшебных вещей, что создали нуменорцы в дни своей мудрости, — кубки, и драгоценности, и свитки, исписанные алыми и черными письменами. Были там и Семь Камней, дар эльфов; а на корабле Исилдура хранилось юное Древо, отпрыск Нимлота Дивного. Так Элендил, не встревая в лихие дела того времени, ждал своего часа и искал знака, но его не было. Часто втайне приходил он на западное побережье и вглядывался в морской простор, ибо любил отца, и скорбь и отчаяние владели им. Но ничего не различал в море Элендил, кроме флотилии Ар–Фаразона, что сбиралась в западных гаванях.

В былые времена в Нуменоре сама погода неизменно благоприятствовала людям: дожди выпадали щедро и в нужный час, солнечный жар то усиливался, то слабел, и с моря дули ласковые ветры. А западный ветер, казалось, нес едва уловимый, но нежный и волнующий аромат — аромат цветов, что вечно цветут на бессмертных лугах и которым не знают названия в Смертных Землях. Ныне же все изменилось: небосвод потемнел, то и дело налетали бури с дождем и градом и яростные ветры; и все чаще величественные нуменорские корабли покидали гавани и не возвращались, хотя беды такой не случалось прежде со времен восхода Звезды. И случалось так, что с запада являлась вечерами туча, видом похожая на орла, чьи крылья простирались на север и на юг; медленно надвигалась она, гася закат, и тогда на Нуменор падала кромешная тьма. А иной раз орел нес на крылах зарницы и меж тучей и морем металось громовое эхо.

И ужасались люди. «Узрите Орлов Западного Владыки! — кричали они. — Орлы Манвэ приближаются к Нуменору!» И падали ниц.

Многие тогда, пусть на время, каялись, но иные ожесточались сердцем и грозили небу кулаками, крича: «Западные Владыки замышляют против нас. Они ударили первыми. А потому ударим мы!» Слова эти произнес сам король, но вымыслил их Саурон.

Но молнии били все чаще и поражали людей на улицах городов и в полях; и огненная стрела поразила купол Храма и расколола его на куски, и пламя его пожрало. Но сам Храм уцелел, Саурон же стоял на башенке, пренебрегая молнией, и остался невредим; и в тот час люди нарекли его богом и во всем подчинялись ему. Потому и не внял никто последнему знамению. Ибо земля под их ногами сотряслась и раскаты подземного грома смешались с ревом морской бури, а вершина Менельтармы исторгла дым. Но тем спешнее вооружался Ар–Фаразон.

К тому времени флот нуменорцев затмил море у западного берега, и был он подобен архипелагу из тысячи островов: корабельные мачты высились горным лесом, а паруса громоздились тучами; и золотом с чернью пылали стяги. Все ждало лишь слова Ар–Фаразона; Саурон же удалился во внутренний круг Храма, и туда привели обреченных, дабы сжечь их в жертву ему.

Тогда со стороны заката явились Орлы Западных Владык, летя боевым строем, край которого терялся вдали, недоступный глазу; и все шире простирались их крылья, заслоняя небо. Запад за ними пылал багровым огнем, а сами они сверкали, будто озаренные пламенем великого гнева; и весь Нуменор словно осветился раскаленными углями огромного костра, и люди взглянули друг на друга, и почудилось им, что лица их красны от гнева.

Ожесточилось сердце Ар–Фаразона, и взошел он на борт крепкого своего корабля Алькарондаса, Морской Твердыни. Был он многовесельный и многомачтовый, весь золоченый и черненый, и на нем возвышался трон Ар–Фаразона. И облачился Ар–Фаразон в доспехи и возложил венец, и велел поднять королевский стяг, и подал знак к отплытию; и пение труб Нуменора заглушило раскаты грома.

Так нуменорская армада вышла сражаться с мощью Запада; ветер был слаб, но у них было в достатке и весел, и невольников–гребцов. Зашло солнце, и настала небывалая тишь. Тьма окутала землю, и море застыло, и весь мир замер в ожидании