Глава 23 О Туоре и падении Гондолина

Уже говорилось, что Хуор, брат Хурина, был убит в Битве Бессчетных Слез; а зимой того же года жена его Риан в дебрях Митрима родила сына; назвали его Туором, и его взял на воспитание Аннаэл из Сумеречных Эльфов, что жили еще в тех холмах. Когда Туору исполнилось шестнадцать, эльфы решили покинуть пещеры Андрота, где жили они до сих пор, и тайно пробраться на далекий юг, в Сирионские гавани; однако, прежде чем они успели бежать, на них напали орки и смуглолицые. Туор был взят в плен и стал рабом Лоргана, вождя Хитлумских предателей. Три года сносил он рабство, но на исходе этого срока бежал, вернулся в пещеры Андрота и жил там один; и причинил он смуглолицым столько вреда, что Лорган назначил награду за его голову.

И когда Туор прожил так, одиноким изгнанником, четыре года, Ульмо вложил в его душу желание покинуть край отцов, ибо избрал его исполнителем своих замыслов; и вновь, покинув пещеры Андрота, Туор прошел на запад, через Дор–Ломин, и отыскал Аннон–ин–Гэлид, Врата Нолдоров, что возвел народ Тургона, еще когда жил в Неврасте. Оттуда сумрачный подгорный ход вел в Кирит–Нинниах, Радужную Расселину, по которой бурлящая вода стекала в Западное Море. Побег Туора из Хитлума не был замечен ни человеком, ни орком, и ни единое слово о том не достигло ушей Моргота.

Туор пришел в Невраст, и вид Белегаэра зачаровал его; и с тех пор голос Великого Моря и тоска по нему навеки заполонили его слух и сердце; и навечно овладел им непокой, который привел его в конце пути в глубины владений Ульмо. В одиночестве жил Туор в Неврасте, а меж тем проходило лето, и Рок Нарготронда близился к свершению; когда же пришла осень, Туор увидал семерых огромных лебедей, летящих на юг. Он счел это знаком того, что слишком долго медлил, и последовал за ними вдоль берега. Так пришел он к заброшенным чертогам Виниамара, что у подножья горы Тарас, вошел туда и отыскал там щит и кольчугу, меч и шлем, что некогда оставил там Тургон по велению Ульмо. Туор облачился в эти доспехи и спустился к морю. Тут налетела с запада великая буря, а из нее восстал в мощи своей Ульмо, Владыка Вод, и заговорил с Туором, стоящим на берегу. Велел ему Ульмо уйти отсюда и отыскать потаенное королевство Гондолин; и дал он Туору огромный плащ, дабы скрыться от глаз врагов.

Утром же, когда буря стихла, Туор встретил на берегу эльфа, стоящего под стенами Виниамара: был то Воронвэ, сын Аранвэ, из Гондолина, отплывший на последнем корабле из тех, что Тургон посылал на запад. Когда корабль этот, возвращаясь из бескрайнего океана, затонул во время бури у самых берегов Средиземья, Ульмо взял из всех мореходов Воронвэ и выбросил его на берег неподалеку от Виниамара. Узнав о велении, которое получил Туор от Владыки Вод, Воронвэ изумился и дал согласие провести его к потаенным вратам Гондолина. Потому они вместе вышли в путь, и Суровая Зима застигла их, когда они тайно пробирались на восток под зубцами Теневого Хребта.

Наконец пришли они к озеру Иврин и узрели с грустью разрушения, причиненные здесь драконом Глаурунгом: когда же смотрели они на разор, то увидели вдруг человека, спешащего на Север; был он высок, одет в черное и опоясан черным мечом. Однако они не знали ни кто он, ни что приключилось на юге; человек миновал их, и они не окликнули его.

И вот, ведомые силой, что даровал им Ульмо, пришли они к потаенным вратам Гондолина и, пройдя подземным ходом, достигли внутренних врат и были там взяты стражей. Затем их привели в огромную расселину Орфалк–Эккор, прегражденную семью вратами, и там предстали они перед Эктелионом, Владыкой Источников, стражем главных врат, что венчали горную тропу; и там Туор сбросил свой плащ, и доспехи из Виниамара подтвердили, что он истинно послан Ульмо. И Туор взглянул на прекрасную долину Тумладен, изумрудом мерцающую среди сомкнувшихся гор; и узрел вдали, на скалистой вершине Эмон–Гварета, Гондолин Великий, град семи имен, чей блеск и слава воспеты всеми эльфами Внешних Земель. По велению Эктелиона на привратных башнях затрубили трубы, и эхо отозвалось в горах; и ясно прозвучал ответный голос труб с белоснежных стен, что окрасила алым цветом поднявшаяся над равниной заря.

И вот сын Хуора пересек Тумладен и пришел к вратам Гондолина; его провели по широким ступеням улиц города к Королевской Башне, и там он узрел изображение Древ Валинора. Затем Туор предстал перед Тургоном, сыном Финголфина, верховным королем нолдоров. По правую руку короля стоял сын его сестры Маэглин, по левую же руку сидела дочь Тургона, Идриль Келебриндал. Те, кто внимал Туору, дивились, не веря, что это и вправду Смертный, ибо устами его в этот час вещал Ульмо, Владыка Вод. Он предостерег Тургона, что Жребий Мандоса близок к свершению и недалек тот час, когда сгинет все, сотворенное нолдорами; и велел ему покинуть возведенный им прекрасный и могучий город и по Сириону спуститься к Морю.

Долго размышлял Тургон над советами Ульмо, и на память ему пришли слова, сказанные некогда в Виниамаре: «Не люби слишком сильно творения рук твоих и замыслы души твоей и помни, что истинная надежда нолдоров лежит на Западе и придет из–за Моря». Но гордыня Тургона стала велика, а Гондолин — прекрасен, как Тирион Эльфийский; и все еще верил Тургон в потаенную и неодолимую мощь Гондолина, пусть бы даже валар отрицал это, к тому же после Нирнаэт Арноэдиад жители города не желали более ни разделять злосчастья прочих эльфов и людей, ни возвращаться на Запад через ужасы и опасности. Сокрытые средь своих непроходимых и зачарованных гор, они не принимали никого, даже тех, кто бежал, преследуемый ненавистью Моргота. Вести из Внешних Земель доходили до них слабыми отголосками и мало их трогали. Соглядатаи Моргота тщетно искали их — место их обитания было тайной, которую никто не мог разгадать. Маэглин на королевских советах возражал Туору, и слова его были тем более вески, что звучали в лад с мыслями Тургона; и вот Тургон презрел веление Ульмо и отказался следовать его совету. Однако в предостережении валара услыхал он вновь слова, прозвучавшие много лет назад, перед уходом нолдоров, на берегах Арамана; и страх предательства пробудился в сердце Тургона. А потому в те дни был завален самый ход к тайным вратам в Окружных Горах. И с тех пор никто, пока стоял Гондолин, ни на бой, ни по мирному делу, не выходил из того града. Торондор, Владыка Орлов, принес вести о падении Нарготронда, а потом о гибели Тингола и его наследника Диора и о разорении Дориата; но Тургон замкнул слух для горестных вестей и объявил, что никто не выйдет в бой под знаменами кого–либо из сыновей Феанора; народу же своему он навеки запретил переходить горы.

И Туор остался в Гондолине, ибо был пленен его красотой и блеском, равно как и мудростью его жителей; стал он крепок статью и умом и глубоко искушен в познаньях эльфов–изгоев. И сердце Идриль было отдано ему, а его — ей; тайная же ненависть Маэглина все росла, ибо ничего так не желал он, как обладать Идриль, единственной наследницей владыки Гондолина. Однако так высоко стоял Туор в милости короля, что, когда он прожил в Гондолине семь лет, хоть и не внял король велению Ульмо, он провидел, что судьба нолдоров связана с посланцем валара; не забыл он также слов, сказанных Хуором перед тем, как войско Гондолина отступило с поля Битвы Бессчетных Слез.

Был устроен великий и радостный пир, ибо Туор завоевал сердца всех, кроме Маэглина и его тайных приверженцев; так был заключен второй Союз людей и эльфов.

Весной следующего года в Гондолине родился Эарендил Эльфид, сын Туора и Идриль Келебриндал; было это на пятьсот третий год прихода нолдоров в Средиземье. Необыкновенной красотой отличался Эарендил, лик его словно сиял неземным светом; сочетались в нем краса и мудрость эльдаров с силой и мужеством людей древности; и так же, как у Туора, отца его, слух Эарендила был наполнен голосом Моря.

Тогда дни Гондолина текли еще в мире и радости, и никто не знал, что Моргот обнаружил край, где лежало Потаенное Королевство, когда Хурин, стоя у пустынного подножья Окружных Гор и не находя пути, в отчаянии воззвал к Тургону. Потому мысли Моргота неустанно обращались к гористому краю между Анахом и верховьями Сириона, где никогда не бывали его прислужники; и до сих пор еще ни один соглядатай и ни одна Морготова тварь не пробралась туда, ибо орлы не дремали, и Моргот поневоле медлил с исполнением своих замыслов. Однако Идриль Келебриндал была мудра и прозорлива, и сердце ее полнилось тревогой, и предчувствие, словно туча, затмевало ее душу. И велела она тогда подготовить тайный ход, что вел бы из города под землю и выводил на равнину далеко за стены, к северу от Эмон–Гварет; и она устроила так, что почти никто не знал об этом деле, так что слух не достиг ушей Маэглина.

В то время, когда Эарендил был еще мал, Маэглин как–то пропал. Ибо он, как уже было сказано, любил превыше всех ремесел горное дело и добычу металлов, он предводительствовал эльфами, которые трудились в дальних горах, отыскивая металлы, чтоб ковать все, что нужно для войны и мира. Однако Маэглин часто с небольшой свитой выходил за кольцо гор, и король не ведал, что его запрет нарушен. И вот вышло так, как хотела судьба, — Маэглин был схвачен орками и доставлен в Ангбанд. Не был Маэглин ни слаб, ни труслив, но пытки, которыми ему грозили, сломили его дух, и он купил себе жизнь и свободу, открыв Морготу, где находится Гондолин и откуда можно напасть на него. Истинно велика была радость Моргота, и он посулил Маэглину, что сделает его владыкой Гондолина и своим вассалом и отдаст ему Идриль Келебриндал, когда город будет взят. Воистину, желание обладать Идриль и ненависть к Туору привели Маэглина к предательству, постыднее которого не случалось в Древние Дни. Моргот, однако, отослал его назад в Гондолин, чтоб никто не заподозрил предательство и чтобы Маэглин, когда настанет урочный час, помог нападению изнутри; так и жил он в чертогах короля, с улыбкой на лице и злобой в сердце, а тьма между тем все более сгущалась вокруг Идриль.

И вот, в год, когда Эарендилу исполнилось семь, Моргот собрал силы и выслал на Гондолин балрогов, орков и волков; а с ними шли драконы Глаурунгова семени, и стали они многочисленны и ужасны. Воинство Моргота перевалило северные горы там, где вершины были всего выше, а бдительность слабее, и явилось ночью, во время празднества, когда весь народ Гондолина собрался на стены, чтобы дождаться восхода солнца и пропеть гимны в его честь, ибо наутро был великий праздник, называвшийся Врата Лета. Но не на востоке, а на севере увенчал горы алый свет, и никто не пытался остановить натиск врагов, пока не подошли они под самые стены и город не оказался в безнадежной осаде. О деяниях, отчаянных и доблестных, что были свершены тогда высокородными вождями, их воинами, и не в последнюю очередь Туором, повествуется в «Падении Гондолина»: о сражении Эктелиона с Готмогом, владыкой балрогов, перед королевским троном — в этой схватке оба победили и оба пали, — о том, как слуги Тургона защищали его башню, пока она не рухнула; и величественны были ее падение и гибель Тургона под обломками.

Туор хотел спасти Идриль среди общей гибели, но Маэглин захватил ее и Эарендила, и Туор на стенах бился с Маэглином и сбросил его вниз. Тело Маэглина трижды ударилось о скалистые отроги Эмон–Гварет, прежде чем кануть в свирепствующие внизу огненные волны. Затем Туор и Идриль собрали среди бушующих пожаров столько уцелевших гондолинцев, сколько могли, и вывели их по тайной тропе, приготовленной Идриль; а военачальники Ангбанда не знали об этой тропе и мыслили, чтоб беглецы избрали путь на север, в самые высокие и ближние к Ангбанду горы. Дым пожаров и пар от чудесных фонтанов Гондолина, гибнувших в пламени, изрыгаемом драконами, горестным туманом покрыли долину Тумладен и сокрыли побег Туора и его спутников, ибо от конца хода до подножья гор был еще долгий путь по открытому месту. Так дошли беглецы до гор и поднялись на склоны, дрожащие и отчаявшиеся, ибо на высоте царили страх и холод, а среди них было много раненых, детей и женщин.

Была там узкая тропка, называвшаяся Кирит–Торонат, Орлиная Тропа, справа от нее стеной громоздились отвесные скалы, а слева развернулся головокружительный обрыв. Вытянувшись цепочкой, шли беглецы по этой тропе, когда вдруг напали на них орки (ибо Моргот разослал стражей по всем окрестным горам); и с ними был балрог. Положение гондолинцев было ужасно, и едва ли спасла бы их доблесть златовласого Глорфиндела, вождя рода Золотого Цветка Гондолина, не приди им вовремя на помощь Торондор.

Много песен пропето о поединке Глорфиндела с балрогом на вершине скалы: оба они рухнули в бездну и разбились насмерть. Орлы, однако, подлетев, с высоты ринулись на орков и отогнали их, вопящих, назад; и все орки были перебиты либо сброшены в пропасть, так что слух о побеге из Гондолина долго еще не достигал ушей Моргота. Затем Торондор поднял из бездны тело Глорфиндела, и родичи погребли его близ тропы, под курганом из камней; там выросла зеленая трава, и золотые цветы цвели на кургане средь нагих скал, пока не изменился мир.

Так уцелевшие гондолинцы, ведомые Туором, перешли горы и спустились в долину Сириона; пробираясь на юг по труднопроходимым и опасным тропам, пришли они в Нан–татрен, Край Ив; ибо власть Ульмо все еще была в водах великой реки и хранила их, там они отдохнули, исцеляясь от ран и усталости; но печаль их ничто не могло исцелить. И устроили они поминальное празднество в память о Гондолине и эльфах, погибших вместе с ним, о девах, женах и королевских воинах; и под ивами Нан–татрена на исходе года много песен спели они о милом их сердцам Глорфинделе. Тогда же Туор сложил для сына своего Эарендила песню, повествующую о явлении Ульмо, Владыки Вод, на берегах Невраста; и тоска по морю вновь пробудилась в сердцах Туора и его сына. Потому Идриль и Туор покинули Нан–татрен и спустились по реке на юг, к морю; там они поселились в устье Сириона, и их сородичи присоединились к Эльвинг, дочери Диора, и ее спутникам, что бежали туда незадолго до этих событий. Когда же Балара достиг слух о падении Гондолина и гибели Тургона, Эрейнион Гил–Галад, сын Фингона, был провозглашен верховным королем нолдоров в Средиземье.

Моргот же считал свое торжество полным, и не заботили его ни сыны Феанора, ни их клятва, которая никогда не вредила ему, но оборачивалась наилучшей помощью; и в черных своих мыслях смеялся он, нисколько не сожалея о потере одного Сильмарила, ибо думал, что благодаря тому остатки племен эльдаров исчезнут из Средиземья и более не потревожат его. Если он и знал о поселениях в устье Сириона, то не подавал виду, дожидаясь своего часа, когда начнут действовать клятва и ложь. А близ вод Сириона и у моря множился эльфийский народ, пришельцы из Дориата и Гондолина; с Балара приплывали к ним мореходы Кирдана, да и сами они тянулись все ближе к побережью Арверниен, под сень длани Ульмо.

Говорят, в те дни Ульмо поднялся из глубин моря в Валинор, и говорил там с вал арами о злосчастьях эльфов, и призвал простить их, спасти от всевозрастающей мощи Моргота и отвоевать Сильмарилы, в коих одних блистал ныне свет Благих Дней, когда Два Древа еще озаряли Валинор. Но Манвэ не шелохнулся. А какое преданье поведает о сокровенных глубинах его души? Мудрые говорили, что час еще не пробил и что лишь тот, кто будет взывать от имени и эльфов и людей, прося прощения их проступкам и милосердия к их бедам, — лишь тот сможет склонить к ним сердце Сил; от клятвы же Феанора даже сам Манвэ не в силах, быть может, никого освободить, пока она не будет исполнена и сыновья Феанора не обретут Сильмарилов, на коих объявили они жестокое свое право. Ибо свет, сияющий в Сильмарилах, сотворен самими вал арами.

Прошло время, и Туор ощутил, что старость подкрадывается к нему, и всегдашняя тоска по морю еще больше овладела его сердцем. Потому он построил огромный корабль и назвал его Эарраме, Крыло Моря; вместе с Идриль Келебриндал отплыл он на Запад, к закату, и ни одна песня, ни одно предание более не поминают о нем. Но впоследствии пели о том, что Туор, один из всех Смертных Людей, был причислен к более древнему народу и соединен с любимыми им нолдорами; и судьба его отделена от судьбы людей.