Благодарность мосье де Кулевэна

Теплой тропической ночью пинасса, гонимая легким южным бризом, стойко

бороздила морскую гладь. Потом взошла луна, и море заискрилось расплавленным

серебром.

Капитан Блад сидел у румпеля. Рядом с ним на Крышке люка скорчилась

женщина; она временами бормотала что-то бессвязное -- то жалобно, то гневно,

-- потом умолкала. О благодарности, которую капитан Блад, как ему казалось,

заслужил, не было и речи. Но, будучи человеком отзывчивым и снисходительным,

он не чувствовал себя уязвленным. Положение мадам де Кулевэн, что ни говори,

было не из легких, и у нее, в конце концов, не было особенных оснований

испытывать благодарность к людям или к судьбе.

Ее сумбурные, противоречивые чувства не удивляли капитана Блада. Он

понимал источник этой ненависти, которая звенела в ее голосе, когда из мрака

до него доносились ее упреки, -- ненависти, которой пылало ее бледное лицо в

свете занимавшейся зари.

Теперь до острова оставалось не более двух миль. Уже появилась на

горизонте темная полоска леса, увенчанная единственной горной вершиной.

Слева от пинассы бороздил волны высокий корабль, держа путь к открывавшейся

впереди бухте, -- английский корабль, как определил капитан Блад по его

оснастке и линиям корпуса. Заметив свернутый марсель, Блад решил, что

капитан корабля, по-видимому, новичок в здешних водах и потому осторожно

нащупывает свой путь. Это предположение укрепилось при виде матроса, который

стоял у фокаван путенсов правого борта и, перегнувшись через поручни,

измерял глубину лотом. Над золотящейся в утренних лучах водной гладью далеко

разносились его монотонно-певучие выкрики.

Мадам де Кулевэн, задремавшая, скорчившись на корме, проснулась и с

испугом поглядела на фрегат, на его пламенеющие в лучах зари паруса.

-- Не бойтесь, мадам. Это не испанский корабль.

Она подняла на Блада еще затуманенные дремотой, распухшие от слез

глаза. Полные губы скривила горькая усмешка.

-- Чего мне теперь бояться? Что может быть страшнее той участи, которую

вы мне уготовили?

-- Я, мадам? Не мной решалась ваша участь. Ее решили ваши собственные

поступки.

-- Какие мои поступки? -- резко возразила она. -- Разве этого я

добивалась? Чтобы вернуться назад к мужу?

Капитан Блад устало вздохнул:

-- Неужели мы должны начинать все сначала? Неужели я должен напоминать

вам, что вы сами отвергли предложенную вам возможность -- сдаться на милость

храбрых испанских матросов -- и вместо этого возвращаетесь к вашему супругу,

пребывающему в приятном заблуждении, что вы были похищены насильно.

-- Но ведь вы, убийца, вынудили меня к этому...

-- Если бы не я, ваша участь, мадам, была бы еще плачевней. Много

плачевней того, что вы мне описали.

-- Плачевней ничего не может быть! Ничего! Ведь этот низкий человек,

который завез меня сюда, в эти варварские места, завез потому, что бежал от

долгов, от позора, потому, что ему уже не было места на родине, этот... Ах,

зачем я вам все это говорю! Вы же не хотите ничего понимать из упрямства,

вам бы только осуждать!

-- Мадам, я не хочу осуждать вас. Я хочу, чтобы вы осудили себя сами за

те бедствия, которые навлекли на Бассетерре. И если вы примете то, что вас

ждет, как искупление за содеянное, это поможет вам обрести душевный покой.

-- Душевный покой! О чем вы говорите! -- вырвалось у нее со стоном.

Капитан Блад произнес нравоучительно:

-- Искупление очищает совесть. И тогда покой нисходит на душу.

-- Я не желаю слушать ваши проповеди! Кто вы такой? Флибустьер, морской

разбойник! Как смеете вы проповедовать то, о чем не имеете ни малейшего

понятия! Мне нечего искупать. Я никому не причинила зла. Я была доведена до

отчаяния жестоким, подлым деспотом, пьяницей, бесчестным игроком, шулером!

Да, да, бесчестным! У меня не было другой возможности спастись. Могла ли я

знать, что дон Жуан такой человек, каким вы его изображаете? Известно ли мне

это даже теперь?

-- Вот как? -- произнес Блад. -- Разве вы не видели разграбленных домов

и пепелищ Бассетерре? Не видели всех этих ужасов, всех страшных бесчинств,

творимых там матросами по его повелению? И вы все еще сомневаетесь в том,

что это за человек? Взирая на весь этот ужас, содеянный ради того, чтобы вы

могли упасть в объятия своего возлюбленного, вы еще осмеливаетесь говорить,

что не причинили никому зла? Вот, мадам, что требует искупления! А все то,

что было между вами и вашим мужем или доном Жуаном, ничтожно по сравнению с

этим.

Но ее ум не мог этого вместить; она отказывалась верить и продолжала

негодовать. Капитан Блад перестал ее слушать. Он занялся парусом, обрасопил

его бейдевинд, дав пинассе резкий крен, и повел ее прямо к гавани.

Часом позже они бросили якорь у мола. Там уже причалил баркас, и

английские матросы с фрегата, стоявшего на рейде, сходили на берег.

Мужчины и женщины, черные и белые, толпившиеся на пристани,

перепуганные, еще не оправившиеся от страшных потрясений вчерашнего дня, не

веря своим глазам, смотрели на мадам де Кулевэн, которую на руках вынес из

лодки на берег статный мужчина с суровым лицом, в мятом сером камлотовом

костюме, шитом серебром, и черном парике, заметно нуждавшемся в завивке.

Кучка людей в изумлении двинулась им навстречу -- медленно сначала,

затем все быстрее и быстрее. И вот они уже окружили тайную виновницу всех их

бед, приветствуя ее, радуясь чудесному ее избавлению.

Капитан Блад, молчаливый и угрюмый, стоя в стороне, окинул взглядом

разбросанные на большом пространстве дома поселка, еще не залечившего свои

раны -- разбитые окна, двери, висящие на одной петле, тлеющие головни

пепелищ на месте, где еще вчера стояли дома, предметы домашнего обихода,

валяющиеся под открытым небом... С невысокой, обсаженной акациями колокольни

на площади долетел заунывный похоронный звон. Внутри церковной ограды царило

зловещее оживление: негры-могильщики деятельно трудились там, действуя

мотыгами и лопатами.

Холодные синие глаза капитана Блада быстро охватили взглядом и это, и

многое другое. Затем он довольно решительно вывел свою спутницу из толпы

сочувствующих, засыпавших ее удивленными вопросами и никак не подозревавших,

в какой мере она является виновницей их бедствий. Они поднялись по отлогому

склону -- мадам де Кулевэн указывала Бладу путь. Им повстречалась кучка

английских матросов, наполнявших бочонки пресной водой у запруды на ручье.

Они прошли мимо церкви и кладбища, где кипела работа, мимо отряда городской

милиции, занятого тренировкой; на солдатах были синие мундиры с красным

кантом. Полковник де Кулевэн Привез это пополнение из Ле Карм, когда

Бассетерре был уже разграблен.

По пути им не раз приходилось останавливаться, так как прохожие снова и

снова бросались с удивленными восклицаниями к мадам де Кулевэн, вдруг

неизвестно откуда появившейся на улице в сопровождении высокого сурового

незнакомца. Но вот наконец по широкой пальмовой аллее они прошли через пышно

цветущий сад и приблизились к длинному приземистому бревенчатому зданию на

каменном фундаменте.

Здесь не было заметно ни малейших повреждений. Испанцы, ворвавшиеся

вчера в этот дом (если только они действительно в него врывались), оставили

здесь все в полной сохранности, ограничившись похищением жены губернатора.

Дверь отворил старый негр. При виде своей хозяйки в измятом шелковом

платье, с растрепанными волосами он завопил истошным голосом. Он и смеялся,

и плакал. Он возносил мольбы к господу богу. Он прыгал вокруг нее, точно

преданный пес, и схватив ее руку, покрыл ее поцелуями.

-- Вас здесь, по-видимому, любят, мадам... -- сказал капитан Блад,

когда они наконец остались вдвоем в столовой.

-- А вас это, конечно, удивляет, -- промолвила она, и уже знакомая ему

язвительная усмешка скривила ее полные губы.

Дверь резко распахнулась, и высокий грузный мужчина с крупными, резкими

чертами болезненножелтого лица, испещренного глубокими морщинами, застыл в

изумлении на пороге. Его синий с красными выпушками военный мундир

топорщился от золотых галунов. Темные, налитые кровью глаза удивленно

расширились при виде жены. Смуглое от загара лицо его побледнело.

-- Антуанетта! -- запинаясь, промолвил он. Нетвердой походкой он

приблизился к жене и взял ее за плечи. -- Это и в самом деле ты... Мне, мне

сообщили... Да где же ты была целые сутки?

-- Тебе же, вероятно, сообщили где. -- Голос ее звучал устало,

безжизненно. -- На счастье или на беду, этот господин спас меня и доставил

сюда целую и невредимую.

-- На счастье или на беду? -- повторил ее супруг и нахмурился. Губы его

скривились. Неприязнь к жене отчетливо читалась в его взгляде. Сняв руки с

ее плеч, он обернулся к капитану Бладу. -- Этот господин? -- Глаза его

сузились. -- Испанец?

Капитан Блад с улыбкой посмотрел на его хмурое лицо.

-- Голландец, сэр, -- солгал он. Впрочем, дальнейшее его повествование

не отклонялось от истины. -- По счастливому стечению обстоятельств, я

оказался на борту испанского судна "Эстремадура". Меня подобрали в открытом

море после кораблекрушения. Получив доступ в капитанскую каюту, где командир

корабля держал взаперти вашу супругу, я положил конец его любовным

притязаниям. Короче говоря, я убил его. -- За этим последовал сжатый рассказ

о том, как им удалось бежать с испанского судна.

Полковник де Кулевэн выразил свое удивление божбой и проклятьями. Потом

задумался, стараясь получше уяснить себе все, что ему пришлось услышать, и

снова разразился проклятьями. Капитан Блад приходил к заключению, что

полковник де Кулевэн -- грубая, тупая скотина, и женщина, которая его

покидает, достойна снисхождения. Если полковник де Кулевэн испытывал

какие-либо нежные чувства к жене или благодарность к тому, кто спас ее от

позорной участи, он эти чувства держал при себе. Впрочем, он довольно бурно

сокрушался по поводу бедствий, постигших город, и капитан Блад уже готов был

отдать ему в этом смысле должное, но тут выяснилось, что губернатора

беспокоят не столько страдания жителей Бассетерре, сколько те последствия,

которые может все случившееся иметь лично для него, когда французское

правительство призовет его к ответу.

Бледная, измученная мадам де Кулевэн, красота которой несколько

пострадала от плачевного состояния ее прически и туалета, прервала жалобы

супруга, напомнив ему о том, чего требовала от него простая учтивость.

-- Вы еще не поблагодарили этого господина за столь героически

оказанную нам услугу.

Капитан Блад уловил иронию этих слов и понял скрытый в них двойной

смысл. На мгновение в его сердце закралось сострадание к этой женщине: он

понял, какое отчаяние владело ею, когда она, не задумываясь над судьбой

других людей, была готова на все, лишь бы спастись от этого грубого эгоиста.

Полковник де Кулевэн принес свои запоздалые извинения, после чего мадам

удалилась: она еле держалась на ногах от усталости. Старый негр, стоявший

поодаль, бросился к своей госпоже, чтобы предложить ей руку, а появившаяся

на пороге встревоженная негритянка поспешила заботливо отвести хозяйку в

спальню.

Де Кулевэн проводил жену тяжелым взглядом. Суховатый голос капитана

Блада вывел его из задумчивости:

-- Если вы предложите мне завтрак, я буду считать себя полностью

вознагражденным.

-- А, будь я проклят! -- выбранился губернатор. -- Какая рассеянность!

Все эти волнения, мосье... Разрушения, произведенные в городе... Похищение

моей жены... Это так ужасно! Вы должны меня понять. Все это выбивает

человека из седла. Прошу извинить меня, мосье... К сожалению, я не имею

чести знать вашего имени.

-- Вандермир. Питер Вандермир к вашим услугам.

-- А вы вполне уверены в том, что это ваше имя? -- произнес за его

спиной чей-то голос по-французски, но с резким английским акцентом.

Капитан Блад стремительно обернулся. На пороге соседней комнаты, откуда

ранее появился полковник де Кулевэн, он увидел не старого еще человека в

красном мундире, шитом серебром. Капитан Блад узнал пухлую румяную

физиономию своего старого знакомца капитана Макартни, который командовал

гарнизоном на Антигуа, когда несколько месяцев назад Бладу удалось

ускользнуть оттуда под самым носом англичан.

Удивление капитана Блада при виде его было мимолетным -- он тотчас

вспомнил английский фрегат, обогнавший его пинассу, когда они приближались к

Бассетерре.

Английский офицер злорадно улыбнулся:

-- Доброе утро, капитан Блад. На этот раз у вас нет под рукой ни ваших

пиратов, ни кораблей, ни пушек -- вам нечем запугать нас.

Столь явная угроза прозвучала в его голосе, столь прозрачен был намек и

столь очевидны намерения, что рука капитана Блада инстинктивно потянулась к

левому боку. Англичанин расхохотался.

-- У вас нет даже шпаги, капитан Блад.

-- По-видимому, ее отсутствие и окрылило вас настолько, что ваша

наглость одержала победу над вашей трусостью.

Тут вмешался полковник:

-- Капитан Блад, говорите вы? Капитан Блад! Но не тот же флибустьер?

Не...

-- Вот именно: флибустьер, пират, бунтовщик и беглый каторжник, за

голову которого английское правительство положило награду в тысячу фунтов

стерлингов.

-- В тысячу фунтов! -- Де Кулевэн с шумом втянул в себя воздух. Взгляд

его темных, с красноватыми белками глаз вонзился в спасителя его супруги. --

Что такое, что такое? Это правда, сэр?

Капитан Блад пожал плечами.

-- Разумеется, это правда. Как вы полагаете, разве кто-нибудь другой

мог бы проделать то, что, как я вам уже докладывал, было проделано сегодня

ночью.

Полковник де Кулевэн продолжал глядеть на него с возрастающим

изумлением.

-- И вам удалось выдать себя за голландца на этом испанском корабле?

-- Да. И этого тоже никто другой, кроме капитана Блада, не сумел бы

проделать.

-- Боже милостивый! -- воскликнул де Кулевэн.

-- Надеюсь, вы, невзирая на это, все же угостите меня завтраком,

дорогой полковник?

-- На борту "Ройял Дачес", -- со зловещей шутливостью произнес

Макартни, -- вы получите тот завтрак, какой вам положено.

-- Премного обязан. Но я еще раньше имел удовольствие воспользоваться

гостеприимством полковника де Кулевэна, после того как оказал небольшую

услугу его супруге.

Майор Макартни -- он получил повышение после своей последней встречи с

капитаном Бладом -- улыбнулся.

-- Что ж, я могу и подождать, пока вы разговеетесь.

-- А чего именно намерены вы ждать? -- спросил полковник де Кулевэн.

-- Возможности исполнить свой долг, который повелевает мне арестовать

этого проклятого пирата и отправить его на виселицу.

Полковник де Кулевэн, казалось, был поражен.

-- Арестовать его? Вы изволите шутить, я полагаю. Вы находитесь здесь

на французской земле, сэр. Ваши полномочия не распространяются на

французские владения.

-- Возможно, что и нет. Однако между Францией и Англией существует

соглашение, по которому обе стороны обязуются незамедлительно выдавать

любого преступника, бежавшего с каторги. И посему, мосье, вы никак не можете

отказаться выдать мне капитана Блада.

-- Выдать его вам? Выдать вам моего гостя? Человека, столь благородно

оказавшего мне услугу, которая и привела его под мой кров? Нет, сэр, нет...

Об этом не может быть и речи! -- Так говорил полковник, демонстрируя перед

капитаном Бладом некоторые остатки порядочности.

Но Макартни оставался серьезен и невозмутим.

-- Я понимаю вашу щепетильность. И уважаю ее. Но долг есть долг.

-- А я плевать хотел на ваш долг, сэр.

Майор заговорил более сухо:

-- Полковник де Кулевэн, разрешите напомнить вам, что я располагаю

кое-какими средствами, чтобы подкрепить мое требование, и мой долг заставит

меня прибегнуть к ним.

-- Что такое? -- Полковник де Кулевэн был ошеломлен. -- Вы угрожаете

мне применением оружия здесь, на французской территории?

-- Если вы будете упорствовать в вашем неуместном донкихотстве, у меня

не останется другого выбора, как высадить здесь своих солдат.

-- Позвольте... Гром и молния! Это же равносильно открытию военных

действий! Это может привести к войне между нашими державами!

Но Макартни отрицательно покачал своей круглой головой.

-- Это, несомненно, приведет только к тому, что полковник де Кулевэн

будет отозван со своего поста, ибо на него падет ответственность за этот

вынужденный акт. Мне кажется, -- добавил майор с язвительной улыбкой, -- что

после вчерашних событий ваше положение и без того стало довольно шатким, мой

дорогой полковник.

Де Кулевэн был уже весь в поту. Он тяжело опустился на стул, вытащил

носовой платок и утер лоб. В полном расстройстве он обратился к капитану

Бладу:

-- Будь я проклят! Что же мне делать?

-- Боюсь, -- сказал капитан Блад, -- что доводы майора безупречны. --

Он откровенно подавил зевок. -- Прошу прощения. Мне не пришлось поспать

сегодня ночью, я ведь провел ее в открытом море. -- С этими словами он тоже

уселся на стул. -- Не расстраивайтесь, мой дорогой полковник. Судьба

частенько наказывает тех, кто пытается взять на себя роль провидения.

-- Но что же мне делать, сэр, что же мне делать?

У капитана Блада был очень сонный вид, казалось, он вот-вот задремлет,

но мозг его работал с лихорадочной быстротой. Он уже давно убедился в том,

что почти все офицеры колониальной службы делятся на две категории: одни,

подобно де Кулевэну, попали сюда, промотав на родине все свое состояние,

другие, будучи младшими сыновьями в майоратствах, вовсе этого состояния не

имели. И капитан Блад решил, как он объяснял это впоследствии, забросить

лот, дабы промерить глубину незаинтересованности Макартни и бескорыстность

его намерений.

-- Вам, разумеется, придется выдать меня ему, мой дорогой полковник. В

награду вы получите от английского правительства тысячу фунтов стерлингов --

сорок тысяч реалов.

Оба офицера привскочили от неожиданности, и у обоих почти одновременно

вырвалось недоуменное восклицание.

Капитан Блад пояснил:

-- Так оно получается по условиям соглашения, на соблюдении которого

настаивает майор Макартни. Награда за поимку любого беглого преступника

вручается тому, кто передает этого преступника в руки властей. Здесь, на

французской территории, таким лицом являетесь вы, мой дорогой полковник.

Майор же Макартни в этом случае всего лишь представитель власти, сиречь

английского правительства, которому вы меня передадите.

Лицо англичанина вытянулось, оно даже слегка побледнело; рот у него

приоткрылся, дыхание участилось. Капитан Блад не напрасно закинул свой лот.

Это дало ему возможность прощупать душу Макартни до самого дна, и тот стоял

теперь перед ним онемевший, обескураженный: тысяча фунтов стерлингов,

которую он уже считал своей, внезапно уплыла у него из рук, но приличие не

позволяло ему протестовать.

Однако разъяснение, данное капитаном Бладом, имело и другие

последствия. Полковник де Кулевэн тоже был сильно поражен. Перспектива

получить столь круглую сумму странным образом повлияла на него, почти так

же, как на майора Макартни -- ее воображаемая утрата. И это создавало

совершенно непредвиденные осложнения для наблюдавшего за ними капитана

Блада. Впрочем, он тут же вспомнил слова мадам де Кулевэн, утверждавшей, что

ее муж -- азартный игрок, преследуемый кредиторами. Теперь в нем пробудился

интерес; он старался представить себе, что должно будет произойти, когда

придут в столкновение эти развязанные им злые силы, а в душе его уже

затеплилась надежда, что именно тут и откроется ему путь к спасению, как уже

случилось однажды в сходной ситуации.

-- Что же я могу еще прибавить, мой дорогой полковник? -- лениво

процедил он сквозь зубы. -- Обстоятельства оказались сильнее меня. Я

понимаю, что проиграл, а раз так, значит, надо платить. -- Он снова зевнул.

-- А пока что я был бы вам очень признателен, если бы вы дали мне

возможность немного поесть и отдохнуть. Может быть, майор Макартни

предоставит мне отсрочку до вечера? А тогда пусть приходит со своими

солдатами и забирает меня.

Макартни отвернулся и нервно зашагал по комнате, поглядывая в раскрытое

окно. Все его самодовольство и уверенность в себе как рукой сняло. Плечи его

поникли, и даже колени согнулись.

-- Ладно, -- сказал он угрюмо и, оборвав свое бессмысленное топтание,

повернулся к двери. -- Я вернусь за вами в шесть часов... -- На пороге он

приостановился. -- Вы не выкинете со мной какойнибудь подлой штуки, капитан

Блад?

-- Какую же штуку могу я выкинуть? -- Капитан Блад меланхолично

улыбнулся. -- У меня нет под рукой ни моих пиратов, ни корабля, ни пушек.

Нет даже шпаги, как вы изволили заметить, майор. А единственная штука,

которую я мог бы еще выкинуть... -- Он умолк, потом внезапно заговорил

совсем другим, деловым тоном: -- Впрочем, майор Макартни, поскольку вы не

можете заработать тысячи фунтов, захватив меня, вы, вероятно, не будете

настолько глупы, чтобы отказаться от тысячи фунтов, которую можете получить,

отпустив меня? Забыв, что вы вообще меня видели.

Макартни побагровел.

-- Что вы имеете в виду, черт побери?

-- Не лезьте в бутылку, майор. Обдумайте все хорошенько, у вас есть

время до вечера. Тысяча фунтов стерлингов -- это куча денег. Вы на своей

службе у короля Якова не заработаете такой суммы в один день и даже в один

год. И вы уже отлично понимаете теперь, что, схватив меня, вы тоже ничего на

этом не заработаете.

Макартни закусил губу и испытующе покосился на полковника де Кулевэна.

-- Это... это просто неслыханно! -- возопил он. -- Вы, что ж, думаете,

что меня можно подкупить! Нет, это поистине неслыханно! Если об этом станет

известно...

Капитан Блад хмыкнул.

-- Вот что вас беспокоит? А откуда же это станет известно? Полковник де

Кулевэн обязан мне, по меньшей мере, молчанием.

Это вывело полковника де Кулевэна из задумчивости:

-- О, разумеется, по меньшей мере, по меньшей мере, сэр. Можете быть

совершенно спокойны на этот счет.

Макартни переводил взгляд с одного лица на другое. Соблазн был явно

слишком велик. Он хрипло выругался.

-- Я возвращусь в шесть часов, -- резко сказал он.

-- Со стражей, майор? Или один? -- задал коварный вопрос капитан Блад.

-- Это... там видно будет.

Майор вышел, и они услышали за дверью его тяжелые шаги. Капитан Блад

подмигнул полковнику и встал:

-- Спорю на тысячу фунтов, что он вернется без стражи.

-- Не могу принять вашего пари, ибо я сам того же мнения.

-- Вот это очень прискорбно, потому что мне понадобятся деньги, а я не

вижу другой возможности их добыть. Может быть, он согласится взять с меня

расписку?

-- Пусть этот вопрос вас не беспокоит.

Капитан Блад внимательно вгляделся в грубую, хитрую физиономию

полковника. Полковник улыбнулся подчеркнуто сердечно. И все же эта улыбка не

располагала к себе.

А улыбка все ширилась, она так и сверкала дружелюбием.

-- Вы можете поесть и отдохнуть со спокойной душой, сэр. Я улажу это

дело с майором Макартни, когда он вернется.

-- Как можете вы его уладить? Вы внесете за меня эти деньги?

-- Я обязан вам значительно большим, мой дорогой капитан.

Капитан Блад окинул полковника быстрым испытующим взглядом, потом

поклонился и в самых высокопарных словах выразил свою благодарность.

Подобное великодушие было просто невероятным. А в устах проигравшегося в пух

и прах, преследуемого кредиторами игрока оно казалось тем более

неправдоподобным; если бы кто-нибудь и мог попасться на эту удочку, то уж

никак не умудренный жизненным опытом капитан Блад.

Подкрепив свои силы едой, Блад, несмотря на усталость, долго лежал без

сна на мягкой постели под пологом, которую приготовил ему негр Абрахам в

просторной светлой комнате на втором этаже. Лежал и перебирал в памяти все

события этого дня. Ему припомнилась внезапная, едва уловимая перемена,

произошедшая в поведении де Кулевэна при сообщении о том, что ему должна

достаться награда; припомнилась и слащавая улыбка, игравшая на его губах,

когда он вдруг пообещал уладить дело с майором Макартни. Нет, полковник де

Кулевэн отнюдь не из тех, кому можно доверять, или же капитан Блад совсем не

знает людей. Блад понимал, что его персона представляет довольно солидную

ценность, за которую многие готовы будут драться. Английское правительство

высоко оценило его голову. Но было также общеизвестно, что испанцы, не

ведавшие от него пощады, заплатят в три и даже в четыре раза больше, лишь бы

заполучить его живым, чтобы затем иметь удовольствие зажарить его на костре

во славу божию. Быть может, этот низкий человек де Кулевэн внезапно

сообразил, что судьба, забросив на этот остров избавителя его жены, дает ему

тем самым возможность исправить свои пошатнувшиеся дела? Если хотя бы

половина тех жалоб, что изливались из груди мадам де Кулевэн во время

ночного путешествия в пинассе по морю, соответствовала действительности, не

было ни малейшего основания предполагать, что какие-либо соображения

щепетильности или чести могут остановить полковника де Кулевэна.

И чем глубже вдумывался капитан Блад в свое положение, тем сильнее

росла его тревога. Он чувствовал себя в ловушке. И уже начал даже

подумывать, не подняться ли ему сейчас с постели и, невзирая на огромную

усталость, не попробовать ли пробраться к пристани, разыскать свою пинассу,

уже сослужившую ему однажды хорошую службу, и отдаться на милость океана? Но

куда можно доплыть в этой утлой посудине? Только до близлежащих островов, а

это все были либо английские, либо французские владения. На английской земле

его ждали арест и виселица, да и французская, видимо, не сулила ему добра,

если здесь, на этом острове, правитель которого был столь многим ему обязан,

его подстерегала гибель. Единственное, что могло бы его спасти, -- это

деньги. Тогда, если в открытом море его подберет какое-либо судно, он,

располагая достаточной суммой, может рассчитывать на то, что шкипер, без

лишних расспросов, согласится высадить его на Тортуге. Но денег у него не

было. И, кроме крупной жемчужины, украшавшей его левое ухо и стоившей

примерно четыре тысячи реалов, не было и никаких ценностей.

Он готов был проклинать этот злосчастный поход на пирогах, этот набег

на ловцов жемчуга, который, окончившись столь плачевно, разлучил его с

кораблем и заставил носиться на каком-то обломке по воле волн. Однако,

поскольку проклятия по адресу былых бед, ни в коей мере не помогают

предотвратить беды грядущие, капитан Блад решил, что, как говорится, утро

вечера мудренее, а посему прежде всего необходимо восстановить свои силы

сном.

Он положил себе проснуться в шесть часов, так как к этому времени

должен был возвратиться майор Макартни, и благодаря многолетней тренировке,

проснулся, как всегда, минута в минуту. Положение солнца на небе с

достаточной точностью оповестило его о том, который час. Он соскочил с

постели, разыскал свои башмаки, тщательно начищенные Абрахамом, кафтан,

также приведенный им в порядок, и, наконец, парик, который этот добрый негр

не преминул причесать. И едва успел он облачиться во все вышепоименованные

предметы, как в раскрытое окно до него долетел звук голосов. Сперва

послышался голос Макартни, а затем -- полковника Кулевэна, сердечно

приветствовавшего майора:

-- Прошу вас, сэр, входите, входите.

"Я проснулся как раз вовремя", -- подумал Блад и решил, что это хорошее

предзнаменование. Он начал осторожно, крадучись, спускаться вниз. Ни на

лестнице, ни в коридоре никого не было. Перед дверью, ведущей в столовую, он

остановился и прислушался. Оттуда доносились приглушенные голоса. Но

собеседники находились где-то слишком далеко -- по-видимому, в следующей

комнате. Капитан Блад бесшумно приотворил дверь и шагнул через порог. В

столовой, как он и предполагал, тоже никого не было. Дверь в соседнюю

комнату была прикрыта неплотно, и оттуда доносился смех майора. Затем Блад

услышал голос полковника:

-- Будьте покойны. Он у меня в руках. Испания, как вы сами сказали,

заплатит за него втрое, а может, и вчетверо больше. Значит, он будет рад

дать за себя хороший выкуп, ну, скажем... раз в пять больше суммы,

назначенной англичанами. -- Полковник довольно хмыкнул и прибавил: -- У меня

есть преимущества перед вами, майор: я могу требовать с него выкуп, а вам,

английскому офицеру, это никак невозможно. Так что, если все это прикинуть и

учесть, то вы, поразмыслив хорошенько, должны быть довольны, что и вам

перепадет тысчонка фунтов.

-- Силы небесные! -- в праведном гневе, порожденном черной завистью,

возопил Макартни. -- Вот как, значит, вы платите долги! Вот как хотите вы

отблагодарить человека, который спас жизнь вашей супруге! Ну, черт побери, я

счастлив, что вы мне ничем не обязаны.

-- Может быть, мы не будем отвлекаться от дела? -- угрюмо произнес

полковник.

-- Охотно, охотно. Платите деньги -- и я избавлю вас от своего

присутствия.

Послышался звон металла, он повторился дважды, словно кто-то положил на

стол один за другим два мешочка с золотом.

-- Золото в рулонах, по двадцать двойных луидоров в каждом. Хотите

пересчитать?

Последовало довольно продолжительное и невнятное бормотание. Потом

снова раздался голос полковника:

-- Теперь подпишите эту расписку, и дело с концом.

-- Какую расписку?

-- Сейчас я вам прочту: "Сим свидетельствую и подписью своей

удостоверяю, что мною получена от полковника Жерома де Кулевэна денежная

сумма в размере тысячи фунтов в виде компенсации за данное мною согласие

воздерживаться от каких бы то ни было враждебных действий по отношению к

капитану Бладу как в настоящий момент, так и впредь, до тех пор, пока он

остается гостем полковника де Кулевэна на острове Мари-Галант или где-либо

еще. Подписано 10 июля 1699 г. собственноручно".

Голос полковника еще не успел замереть, как Макартни взорвался:

-- Сто чертей и ведьм, полковник! Вы что -- рехнулись или принимаете

меня за сумасшедшего?

-- А что вам не нравится? Разве я не вполне точно изложил суть дела?

Макартни в бешенстве ударил по столу кулаком.

-- Да вы же надеваете мне петлю на шею!

-- Только в том случае, если вы захотите меня надуть. А иначе какая у

меня гарантия, что вы, взяв деньги, не пойдете на попятную.

-- Я даю вам слово, -- высокомерно заявил вспыльчивый Макартни. --

Моего слова должно быть для вас достаточно.

-- Ах, вот оно что! Ваше слово! -- Француз явно издевался над ним. --

Ну нет. Вашего слова никак не достаточно.

-- Вы оскорбляете меня!

-- Полно! Давайте рассуждать по-деловому, майор. Сами-то вы стали бы

заключать на слово сделку с человеком, роль которого в этой сделке

бесчестна?

-- Что значит бесчестна, мосье? Что, черт побери, имеете вы в виду?

-- Вы же соглашаетесь нарушить свой долг и берете за это взятку. Разве

это не называется бесчестным поступком?

-- Силы небесные! Любопытно услышать это из ваших уст, учитывая ваши

собственные намерения!

-- Вы сами на это напросились. К тому же я ведь не разыгрывал из себя

оскорбленной невинности. Я был даже излишне откровенен с вами, вплоть до

того, что мог показаться вам жуликом. Но у меня-то ведь нет нужды нарушать

закон, как приходится вам, майор.

За этими словами, сказанными примирительным тоном, последовало

молчание.

Затем Макартни произнес:

-- Тем не менее я эту бумагу не подпишу.

-- Вы ее подпишете и приложите к ней печать или я не выплачу вам денег.

Чего вы опасаетесь, майор? Даю вам слово...

-- Вы даете мне слово! Чума и мор! Чем ваше слово надежнее моего?

-- Обстоятельства делают его надежнее. У меня не может возникнуть

искушения его нарушить, как у вас. Я на этом ровно ничего не выгадаю.

Капитану Бладу было уже совершенно ясно, что раз майор Макартни до сих

пор не влепил французу пощечины за все полученные от него оскорбления,

значит, он кончит тем, что подпишет бумагу. Только совершенно отчаянная

нужда в деньгах могла довести англичанина до столь унизительного положения.

Поэтому Блад ничуть не был удивлен, услыхав ворчливый ответ Макартни:

-- Давайте сюда перо. Покончим с этим.

Снова на некоторое время наступила тишина. Потом раздался голос

полковника:

-- Теперь приложите печать. Вашего перстня будет достаточно.

Капитан Блад не стал ожидать, как развернутся дальше события. Высокие

узкие окна, выходившие в сад, были распахнуты. За окнами быстро надвигались

сумерки. Капитан Блад бесшумно перешагнул через подоконник и исчез среди

пышно разросшихся кустов. Гибкие лианы, словно змеи, обвивали стволы

деревьев. Капитан Блад вынул нож и срезал одну тонкую плеть у самого корня.

Но вот на тенистой пальмовой аллее, где уже совсем сгустился мрак,

появился капитан Макартни с увесистыми кожаными мешочками в каждой руке;

тихонько напевая что-то себе под нос, он сделал несколько шагов, споткнулся

на какую-то, как показалось ему, веревку, протянутую поперек аллеи, и,

громко выругавшись, растянулся на земле плашмя.

Оглушенный падением, он еще не успел прийти в себя, как на спину ему

навалилась какая-то тяжесть, и чей-то приятный, мягкий голос прошептал у

него над ухом по-английски, но с заметным ирландским акцентом:

-- У меня нет здесь моих пиратов, майор, нет корабля, нет пушек и, как

вы изволили заметить, нет даже шпаги. Но руки у меня есть и голова тоже, и

этого вполне достаточно, чтобы справиться с таким презренным негодяем, как

вы.

-- Вас вздернут за это на виселицу, капитан Блад, богом клянусь! --

прорычал полузадушенный Макартни.

Он яростно извивался, пытаясь вырваться из сжимавших его тисков. В этом

положении шпага не могла сослужить ему службы, и он старался добраться до

кармана, где лежал пистолет, но тем самым только выдал свои намерения

капитану Бладу, который тотчас и завладел его пистолетом.

-- Лежите тихо, -- сказал капитан Блад, -- или я продырявлю вам череп.

-- Подлый Иуда! Вор! Пират! Так-то ты держишь свое слово?

-- Я тебе не давал никакого слова, грязный мошенник. Ты заключил сделку

с этим французом, а не со мной. Он подкупил тебя, чтобы ты изменил своему

долгу. Я в этой сделке не участвовал.

-- Ты лжешь, пес! Вы оба отпетые негодяи, клянусь преисподней, и

работаете на пару.

-- Вот это уже незаслуженное оскорбление, и крайне нелепое притом, --

сказал капитан Блад.

Макартни снова разразился бранью.

-- Вы слишком много говорите, -- сказал капитан Блад и с большим

знанием дела легонько стукнул его два раза рукояткой пистолета по голове.

Майор обмяк, голова его свесилась набок; казалось, он внезапно

задремал.

Капитан Блад поднялся на ноги и вгляделся в окружающий его мрак. Вокруг

все было тихо. Он нагнулся, подобрал кожаные мешочки, оброненные Макартни во

время падения, связал их вместе своим шарфом и повесил себе на шею. Затем

приподнял бесчувственного майора, взвалил его на спину и, слегка пошатываясь

под этой двойной ношей, зашагал по аллее и вышел за ворота.

Ночь была теплая, душная. Макартни весил немало. Капитан Блад изрядно

вспотел. Но он продолжал упорно шагать вперед и поравнялся с кладбищенской

оградой как раз в ту минуту, когда начала всходить луна. Взгромоздив свою

ношу на стену, он перебросил ее за ограду, а потом перелез сам. Под

прикрытием ограды он при свете луны проворно связал майору руки и ноги его

собственным кушаком. Вместо кляпа он использовал несколько локонов его же

парика и закрепил этот неаппетитный кляп шарфом майора, позаботившись

оставить свободными ноздри.

Он уже заканчивал эту операцию, когда Макартни открыл глаза и свирепо

уставился на него.

-- Да, да, это я -- ваш старый друг, капитан Блад. Я стараюсь устроить

вас поудобнее на ночь. Утром, когда вас здесь обнаружат, вы будете иметь

возможность преподнести вашим освободителям любую ложь, которая спасет вас

от необходимости объяснить то, что ничем объяснить невозможно. Доброй ночи и

приятных сновидений, дорогой майор.

Он перепрыгнул через ограду и быстро зашагал по дороге к морю.

На пристани бездельничали английские моряки с "Ройял Дачес",

доставившие майора в шлюпке на берег и дожидавшиеся теперь его возвращения.

Несколько местных жителей помогали разгружать рыбачий баркас, вернувшийся с

уловом. Никто не обратил ни малейшего внимания на капитана Блада, который

направился к концу мола, где он утром пришвартовал свою пинассу. В ларе,

куда он опустил мешочки с золотом, еще оставалось немного пищи, захваченной

им прошлой ночью с "Эстремадуры". Пополнять этот запас он не рискнул. Только

наполнил два небольших бочонка водой из колодца.

Затем он прыгнул в пинассу, отшвартовался и сел на весла. Ему

предстояло провести еще одну ночь в открытом море. Впрочем, как и в прошлую

ночь, на море был штиль, а налетавший порой легкий бриз благоприятствовал

его пути на Гваделупу, которую он избрал своей целью.

Выйдя из бухты, он поставил парус и взял курс на север вдоль берега,

где невысокие утесы отбрасывали иссиня-черные тени на серебрившуюся под

луной морскую зыбь. Пинасса мягко рассекала это жидкое мерцающее серебро, и

вскоре остров остался позади. Впереди было открытое море и десятимильный

переход.

Неподалеку от Гранд-Терр, самого восточного из двух главных островов

Гваделупы, капитан Блад решил переждать до рассвета. Когда занялась заря и

ветер посвежел, он миновал Сент-Энн, где не встретил ни одного судна,

обогнул остров, поплыл на северо-восток и часа через два приблизился к Порт

дю Меуль.

В гавани стояло с полдюжины кораблей, и капитан Блад долго и

внимательно к ним приглядывался, пока его внимание не привлекла к себе

черная бригантина, пузатая, как фламандский олдермен, что наглядно выдавало

ее национальность. Капитан Блад подогнал пинассу к борту бригантины и

уверенно поднялся на палубу.

-- Мне нужно как можно быстрее добраться до Северного побережья

Французской Эспаньолы, -- обратился он к суровому шкиперу. -- Я хорошо

заплачу вам, если вы доставите меня туда.

Голландец окинул его не слишком приветливым взгляд ом.

-- Если вы так спешите, поищите себе другой корабль. Я иду в Кюрасао.

-- Я ведь сказал, что хорошо вам заплачу. Сорок тысяч реалов должны

компенсировать вам эту задержку.

-- Сорок тысяч? -- Голландец поглядел на него с удивлением. Эта сумма

превышала все, что он надеялся заработать за целый рейс. -- Кто вы такой,

сэр?

-- Какое это имеет значение? Я тот, кто готов заплатить сорок тысяч.

Шкипер бригантины покосился на него, прищурив свои маленькие голубые

глазки.

-- Платить будете вперед?

-- Половину вперед. Остальное я должен получить там, куда направляюсь.

Но вы можете задержать меня на борту до тех пор, пока я не выплачу вам всех

денег.

Боясь, как бы голландец его не надул, Блад решил не говорить ему, что у

него все деньги при себе.

-- Ну что ж, сегодня ночью можно и отвалить, -- с расстановкой произнес

шкипер.

Блад тотчас вручил ему один из своих мешочков. Второй он спрятал на дне

бочки с водой в ларе пинассы, и там он и пролежал до тех пор, пока четырьмя

днями позже бригантина не вошла в пролив между Эспаньолой и Тортугой.

Тут капитан Блад заявил, что теперь он намерен сойти на берег, уплатил

шкиперу бригантины остальные деньги и спустился в свою пинассу. Когда шкипер

увидел, что пинасса взяла курс не на Эспаньолу, а на север, в сторону

Тортуги, этого оплота пиратства, подозрения, шевельнувшиеся в его душе,

полностью подтвердились. Впрочем, с виду он остался все так же невозмутим.

Он был единственным, кто, кроме самого Блада, оказался не внакладе в

результате сделки, заключенной на острове Мари-Галант.

Так капитан Блад возвратился наконец на Тортугу, к своему пиратскому

воинству, которое уже оплакивало его гибель.

А месяцем позже вместе со всей флотилией, состоявшей из пяти больших

кораблей, он снова направился в Бассетерре, чтобы повидаться с полковником

де Кулевэном, с которым, как он полагал, у него были кое-какие счеты.

Его появление в гавани во главе такой мощной флотилии взволновало не

только население, но и гарнизон. Однако он явился слишком поздно. Полковника

де Кулевэна его визит уже не мог взволновать, ибо полковник был посажен под

арест и отправлен во Францию.

Эти сведения капитан Блад получил от нового военного коменданта острова

Мари-Галант, полковника Сансэра, который принял капитана Блада со всеми

почестями, подобающими флибустьеру, поставившему на рейде пять хорошо

вооруженных кораблей.

Капитан Блад разочарованно вздохнул, услыхав эту новость.

-- Как жаль! А мне надо было сказать ему несколько слов. Уплатить

небольшой должок.

-- Небольшой должок в сорок тысяч реалов, как я догадываюсь, -- сказал

француз.

-- О, вы неплохо осведомлены, черт побери!

-- Когда главнокомандующий французскими вооруженными силами в Америке

прибыл сюда, чтобы выяснить обстоятельства нападения испанцев на

Мари-Галант, он обнаружил, что полковник де Кулевэн ограбил французскую

колониальную казну на эту сумму. Доказательством послужила расписка,

найденная в делах мосье де Кулевэна.

-- Так вот где он взял эти деньги!

-- Да, как видите. -- Лицо коменданта было серьезно. -- Грабеж --

тяжкое преступление и позорное деяние, капитан Блад.

-- Мне это известно. Я немало занимался этим и сам.

-- И, конечно, нет никакого сомнения, что его вздернут на виселицу,

этого беднягу мосье де Кувэна.

Капитан Блад кивнул.

-- Ни малейшего сомнения, разумеется. Но мы побережем наши слезы,

дорогой полковник, чтобы пролить их над чьим-либо более достойным прахом.