Грозное возмездие

Ввязавшись в морской бой с "Арабеллой", испанский фрегат "Атревида",

несомненно, проявил необычайную храбрость, однако вместе с тем и необычайное

безрассудство, если учесть полученное им предписание, а также значительное

превосходство в огневой силе, которым обладал его противник.

Ведь что это было за судно -- "Арабелла"? Да все тот же "Синко Льягас"

из Кадиса, отважно захваченный капитаном Бладом и переименованный им в честь

некой дамы с Барбадоса -- Арабеллы Бишоп, воспоминание о которой всегда

служило ему путеводной звездой и обуздывало его пиратские набеги.

"Арабелла" быстро шла в западном направлении, стремясь догнать

остальные корабли капитана Блада, опередившие ее на целый день пути, и

где-то в районе 19ь северной долготы и 66ь западной широты была замечена

фрегатом "Атревида"; фрегат повернул, лег поперек курса "Арабеллы" и открыл

сражение, дав залп по ее клюзам.

Командир испанского фрегата дон Винсенте де Касанегра никогда не

страдал от сознания собственной ограниченности и в этом случае, как всегда,

был побуждаем к действию неколебимой верой в самого себя.

В результате произошло именно то, чего и следовало ожидать. "Арабелла"

тотчас переменила галс с западного на южный и оказалась с наветренной

стороны "Атревиды", тем самым сразу же сведя на нет первоначальное

тактическое преимущество фрегата. После этого, будучи еще в недосягаемости

его носовых орудий, она открыла сокрушительный огонь из своих пушек, чем и

предрешила исход схватки, а затем, подойдя ближе, так изрешетила картечью

такелаж "Атревиды", что фрегат уже не в состоянии был бы спастись бегством,

если бы даже благоразумие подсказало дону Винсенте такой образ действий.

Наконец, приблизившись уже на расстояние пистолетного выстрела, "Арабелла"

бортовым залпом превратила стройный испанский фрегат в беспомощно ковылявшую

по волнам посудину. Когда после этого корабль был взят на абордаж, испанцы

поспешили сохранить себе жизнь, сложив оружие, и позеленевший от унижения

дон Винсенте вручил свою шпагу капитану Бладу.

-- Это научит вас не тявкать на меня, когда я мирно прохожу мимо, --

сказал капитан Блад. -- На мой взгляд, вы не столь храбры, сколь нахальны.

Сложившееся у капитана Блада мнение ни в коей мере не претерпело

изменений к лучшему, когда, исследуя судовые документы, он обнаружил среди

них письмо испанского адмирала дона Мигеля де Эспиноса-и-Вальдес и узнал из

него о полученных доном Винсенте наказах.

Письмо предписывало дону Винсенте как можно быстрее присоединиться к

эскадре адмирала в бухте Спаниш-Кей возле Бьека с целью нападения на

английские поселения на острове Антигуа. По счастью, намерения дона Мигеля

были выражены в письме вполне недвусмысленно:

"Хотя, -- писал он, -- его величество король не ведет сейчас с Англией

войны, Англия тем не менее не предпринимает никаких мер, чтобы положить

конец дьявольской деятельности пирата Блада в испанских водах. Вследствие

этого мы вынуждены применить репрессалии и получить известную компенсацию за

все убытки, понесенные Испанией от руки этого дьявола-флибустьера ".

Загнав обезоруженных испанцев в трюм -- всех, кроме неосмотрительного

дона Винсенте, который под честное слово был взят на борт "Арабеллы", --

капитан Блад отрядил часть команды на "Атревиду", залатал ее пробоины и

повел оба корабля юговосточным курсом к проливу между Анегадой и Виргинскими

островами.

Изменив столь внезапно курс, Блад не преминул в тот же вечер дать тому

объяснение, для чего в большой капитанской каюте было созвано совещание, на

которое он пригласил своего помощника Волверстона, шкипера Питта, канонира

Огла и двух представителей от команды; один из них, по имени Альбин, был

француз, и его присутствие обуславливалось тем, что французы составляли в то

время примерно одну треть всех корсаров, находившихся на борту "Арабеллы".

Сообщение капитана Блада о том, что он намерен плыть к острову Антигуа,

встретило противодействие.

В наиболее краткой форме противодействие это было выражено

Волверстоном. Стукнув по столу окорокообразной ручищей, Волверстон заявил:

-- К черту короля Якова со всеми его прислужниками! Хватит с него и

того, что мы никогда не нападаем на английские суда и на английские

поселения. Но будь я проклят, если мы станем защищать тех, от кого нам самим

не ждать добра.

Капитан Блад дал разъяснение:

-- Испанцы собираются произвести это нападение в виде компенсации за те

убытки, которые якобы понесла Испания от нашей руки. Вот почему я считаю,

что это нас к чему-то обязывает. Не будучи ни патриотами, ни альтруистами,

как явствует из слов Волверстона, мы тем не менее можем предупредить

население и оказать помощь как наемники, услуги которых оплатит гарнизон,

ибо он, несомненно, будет рад нанять нас. И, таким образом, мы исполним свой

долг, не упустив при этом и своей выгоды.

Последний аргумент решил спор в пользу Питера Блада.

На заре, миновав пролив, корабли легли в дрейф у южного мыса острова

Горда по правому борту не более как в четырех-пяти милях от него. Море было

спокойное. Капитан Блад приказал спустить на воду шлюпки с "Атревиды", и

команда испанского корабля поплыла в них к берегу, после чего оба корабля

продолжали свой путь к Подветренным островам.

С легким попутным ветром пройдя к югу от Саба, они к утру следующего

дня приблизились к западному берегу Антигуа и, подняв английский флаг,

бросили якорь в десяти саженях к северу от банки, разделяющей надвое вход в

Форт-Бей.

Вскоре после полудня, когда полковник Коуртни, правитель Подветренных

островов, чья губернаторская резиденция находилась на Антигуа, только что

уселся за обеденный стол в обществе миссис Коуртни и капитана Макартни, ему,

к немалому его изумлению, было доложено, что капитан Блад высадился в бухте

Сент-Джон и желает нанести визит его высокоблагородию.

Полковник Коуртни, высокий, тощий, веснушчатый господин лет сорока

пяти, заморгал красноватыми веками и обратил взгляд бесцветных глаз на

своего секретаря мистера Айвиса, принесшего ему это известие.

-- Капитан Блад, говорите вы? Капитан Блад? Какой капитан Блад?

Надеюсь, не этот проклятый пират, не этот висельник, сбежавший с Барбадоса?

Видя, как разволновался губернатор, юный мистер Айвис позволил себе

улыбнуться.

-- Он самый, сэр.

Полковник Коуртни швырнул салфетку на стол и, все еще не веря своим

ушам, поднялся на ноги.

-- Вы говорите, он здесь? Он что, рехнулся? Может быть, у него

солнечный удар? Клянусь богом, я закую его в кандалы, прежде чем сяду

сегодня обедать, и отправлю в Англию, прежде -- чем... Он не договорил и

повернулся к своему военному коменданту: -- Черт побери, вероятно, нам все

же следует его принять.

Круглое лицо Макартни, почти столь же красное, как его мундир, выражало

не меньшее изумление, чем лицо губернатора. Чтобы такой отъявленный негодяй,

за голову которого объявлена награда, имел наглость явиться днем с визитом к

губернатору английской колонии, -- от подобного известия капитан Макартни

онемел и окончательно утратил способность что-либо осмыслить.

Мистер Айвис пригласил в просторную, прохладную, довольно скудно

обставленную комнату высокого, худощавого мужчину, весьма элегантно одетого

в светло-коричневый парчовый кафтан. Крупный, драгоценный бриллиант сверкал

в великолепном кружеве пышного жабо, бриллиантовая пряжка поблескивала на

шляпе с плюмажем, которую этот господин держал в руке, большая грушевидная

жемчужина покачивалась под мочкой левого уха, тускло мерцая среди черных

локонов парика. Гость опирался о черную трость с золотым набалдашником. Он

был так не похож на пирата, этот щегольски одетый господин, что все в

молчании уставились на его бронзовое от загара продолговатое горбоносое лицо

с сардонической складкой губ и холодными синими глазами. Все больше и больше

изумляясь и все меньше веря своим органам чувств, полковник наконец спросил,

беспокойно дернувшись на стуле:

-- Вы капитан Блад?

Гость поклонился. Капитан Макартни ахнул и пожелал, чтоб его разразил

гром. Полковник произнес:

-- Черт побери! -- И его бесцветные глаза совсем вылезли из орбит. Он

бросил взгляд на свою бледную супругу, потом поглядел на Макартни и снова

воззрился на капитана Блада. -- Вы храбрый мошенник. Храбрый мошенник, черт

побери!

-- Я вижу, что вы уже слышали обо мне.

-- Слышал, но все же не ожидал, что вы способны явиться сюда. Вы же не

для того пришли, чтобы сдаться мне в плен?

Пират не спеша шагнул к столу. Макартни невольно встал.

-- Прочтите это послание, оно вам многое объяснит, -- сказал Блад и

положил перед губернатором письмо испанского адмирала. -- Волею судеб оно

попало в мои руки вместе с джентльменом, которому было адресовано.

Полковник Коуртни прочел, изменился в лице и протянул письмо Макартни.

Затем снова поглядел на капитана Блада, и тот, как бы отвечая на его взгляд,

сказал:

-- Да, я явился сюда, чтобы предупредить вас и в случае необходимости

сослужить вам службу.

-- Мне? Службу? Какую?

-- Боюсь, что у вас будет в этом нужда. Ваш смехотворный форт не

выстоит и часа под огнем испанских орудий, после чего эти кастильские

господа пожалуют к вам в город. А как они себя ведут в подобных случаях,

вам, я полагаю, известно. Если нет, могу это описать.

-- Но... разрази меня гром! -- воскликнул Макартни. -- Мы же не воюем с

Испанией!

Полковник Коуртни в холодном бешенстве повернулся к капитану Бладу.

-- Это вы причина всех наших бедствий! Ваши грабительские набеги

навлекли на нас эту напасть.

-- Вот поэтому-то я и явился сюда. Хотя думаю, что мои набеги скорее

предлог для испанцев, чем причина. -- Капитан Блад опустился на стул. -- Вы,

как я слышал, нашли здесь, на вашем острове, золото, и дон Мигель, вероятно,

оповещен об этом тоже. В вашем гарнизоне всего двести солдат, а ваш форт,

как я уже сказал, -- старая развалина. Я привел сюда большой, хорошо

вооруженный корабль и две сотни таких вояк, равных которым не сыщется во

всем Карибском море, а может, и на всей планете. Конечно, я -- проклятый

пират и за мою голову назначена награда, и если вы чрезмерно щепетильны, то,

вероятно, не захотите говорить со мной. Но если у вас есть хоть капля

здравого смысла -- а я надеюсь, что это так, -- вы будете благодарить бога

за то, что я явился сюда, и примете мои условия.

-- Условия?

Капитан Блад разъяснил. Его люди не собираются строить из себя героев и

рисковать жизнью ни за что ни про что. Кроме того, среди них очень много

французов, а те, естественно, не могут испытывать патриотических чувств по

отношению к английской колонии. Они захотят получить какую-либо, хотя бы

незначительную, компенсацию за те ценные услуги, которые они готовы оказать.

-- К тому же, полковник, -- добавил в заключение капитан Блад, -- это

еще и вопрос вашей чести. Заключать с нами союз для вас, может быть, и

неудобно, а вот нанять нас -- это совсем другое дело. Когда же операция

будет завершена, никто не мешает вам снова преследовать нас как нарушителей

закона.

Полковник поглядел на него мрачно.

-- Мой долг повелевает мне немедленно заковать вас в кандалы и

отправить в Англию, где вас ждет виселица.

Капитан Блад и бровью не повел.

-- Ваш первейший долг -- спасти от нападения эту колонию, правителем

которой вы являетесь. Вы оповещены о том, что ей угрожает опасность. И

опасность эта столь близка, что вам должна быть дорога каждая секунда.

Клянусь, вы поступите разумно, если не будете терять эти секунды даром.

Губернатор поглядел на Макартни. Взгляд Макартни был столь же пуст, как

и его черепная коробка. Но тут неожиданно поднялась со стула супруга

полковника -- испуганная, молчаливая свидетельница всего происходящего. Эта

дама была столь же высока и костлява, как ее супруг. Климат тропиков

состарил ее до срока и иссушил ее красоту. Однако, по счастью, подумал

капитан Блад, он, по-видимому, не иссушил ее мозги.

-- Джеймс, как ты можешь колебаться? Подумай, что будет с женщинами?..

С женщинами и с детьми, если испанцы высадятся здесь. Вспомни, что они

сделали с Бриджтауном.

Губернатор стоял, наклонив голову, угрюмо насупившись.

-- И тем не менее я не могу заключать союза с... Не могу входить в

какие-то сделки с преступниками, стоящими вне закона. Мой долг мне ясен.

Абсолютно ясен.

Полковник говорил решительно, он больше не колебался.

-- Вольному -- воля, спасенному -- рай, -- произнес философски

настроенный капитан Блад. Он вздохнул и встал. -- Если это ваше последнее

слово, то разрешите пожелать вам приятного окончания сегодняшнего дня. Я же

отнюдь не расположен попасть в руки карибской эскадры.

-- Никуда вы отсюда не уйдете, -- резко сказал полковник. -- Что

касается вас, то мне мой долг тоже ясен. Макартни, стражу!

-- Ну, ну, не валяйте дурака, полковник. -- Блад жестом остановил

Макартни.

-- Прошу меня не учить. Я обязан исполнить свой долг.

-- Неужто ваш долг призывает вас так подло отплатить мне за ту весьма

ценную услугу, которую я вам оказал, предупредив о грозящей опасности?

Подумайте-ка хорошенько, полковник.

И снова супруга полковника выступила в роли адвоката капитана Блада --

выступила решительно и страстно, отчетливо понимая, что в этот момент было

единственно существенным и важным.

Доведенный до отчаяния полковник снова упал на стул.

-- Но я не могу! Не могу я вступать в сделку с бунтовщиком, с изгоем, с

пиратом! Честь моего мундира... Нет... Нет, я не могу!

Капитан Блад проклял в душе тупоголовых самодержцев, которые посылают

подобных людей управлять заморскими колониями.

-- Считаете ли вы, что честь вашего мундира требует оказать должное

сопротивление испанскому адмиралу?!

-- А женщины, Джеймс? -- снова напомнила ему супруга. -- Право, Джеймс,

раз ты в таком отчаянном положении -- ведь целая эскадра собирается напасть

на тебя, -- его величество, несомненно, одобрит твое решение принять любую

предложенную тебе помощь.

Вот какую опять повела она речь и повторяла свои доводы снова и снова,

пока и Макартни не поддержал ее и не сделал попытки преодолеть ослиное

упрямство его высокоблагородия. В конце концов под этим двойным нажимом

губернатору пришлось принести свое достоинство в жертву целесообразности.

Сумрачно и неохотно он пожелал узнать условия, предлагаемые пиратом.

-- Для себя я не прошу ничего, -- сказал капитан Блад. -- Я приму меры

к защите вашего населения просто потому, что в моих жилах течет та же кровь.

Но после того как мы прогоним испанцев, я должен получить от вас по

восемьсот реалов на каждого из моих людей, а у меня их двести человек.

Его высокоблагородие остолбенел. -- Сто шестьдесят тысяч! -- Он едва не

задохнулся от возмущения и настолько утратил свое пресловутое достоинство,

что сделал попытку поторговаться.

Но капитан Блад остался холоден и непреклонен, и в конце концов его

условия были приняты.

В тот же вечер Блад принялся возводить укрепления для защиты города.

Форт-Бей -- узкий залив глубиной около двух миль и не больше мили в

самой своей широкой части -- напоминал по форме бутылку. Вдоль горла этой

бутылки тянулась длинная песчаная банка, выступая из воды во время отлива и

деля пролив на две части. Пролив к югу от этой банки был доступен лишь для

самых мелководных судов, узкая же северная часть, у входа в которую бросила

якорь "Арабелла", имела не менее восьми саженей в глубину, а во время

приливов даже несколько больше и открывала таким образом доступ в гавань.

Пролив охранялся фортом, расположенным на небольшой возвышенности в

северной части мыса. Это было квадратное приземистое сооружение с навесными

бойницами, сложенное из серого камня: вся его артиллерия состояла из дюжины

допотопных пушек и полдюжины кулеврин, бивших самое большее на две тысячи

ярдов, -- тех самых орудий, о которых столь презрительно отозвался капитан

Блад. Эти пушки он прежде всего и заменил дюжиной более современных с борта

"Атревиды".

Не ограничиваясь этим, он перевез с испанского корабля на сушу еще

дюжину орудий, в том числе две тяжелые пушки, заряжавшиеся

двенадцатифунтовыми ядрами. Эти орудия, однако, предназначались им для

другой цели. В пятидесяти ярдах к западу от форта, на самом краю мыса, он

приступил к сооружению земляных сооружений и возводил их с такой быстротой,

что полковник Коуртни получил возможность проникнуть в тайны пиратских

методов обороны и постичь причины их успехов.

Для возведения этих земляных укреплений капитан Блад отрядил сотню

своих людей, и те, обнаженные по пояс, принялись за работу под палящим

солнцем. В помощь им он пригнал сотни три белых и столько же негров, жителей

Сент-Джона, -- то есть все трудоспособное мужское население -- и заставил их

рыть, возводить брустверы и забивать землей туры, которые по его приказу

должны были плести из веток женщины. Остальных своих людей он послал резать

дерн, валить деревья и подтаскивать все это к возводимым укреплениям. До

самого вечера кипела работа, и мыс походил на муравейник. Перед заходом

солнца все было закончено. Губернатору казалось, что на его глазах

совершается чудо. За шесть часов по воле Блада и по его указаниям возник

новый форт, сооружение которого обычным путем потребовало бы не менее

недели.

И вот форт был не только построен и оснащен оставшимися двенадцатью

пушками с "Атревиды" и полдюжиной мощных орудий с "Арабеллы", -- он к тому

же был еще так искусно замаскирован, что, глядя со стороны моря, трудно было

даже заподозрить о его существовании. Земляные валы были покрыты дерном и

сливались с береговой зеленью, чему способствовали также посаженные на валах

и вокруг них кокосовые пальмы, а за кустами белой акации так хорошо укрылись

пушки, что их нельзя было заметить даже на расстоянии полумили.

Однако полковник Коуртни нашел, что тут потрачена впустую уйма труда.

Для чего так тщательно маскировать укрепления, один вид которых мог бы

остановить противника? Капитан Блад разъяснил:

-- Этим мы его только насторожим, и он нападет не сразу, а когда меня

уже здесь не будет и вы останетесь без защиты. Нет, я хочу либо совсем

покончить с ним, либо преподать ему такой урок, чтобы никому не повадно было

нападать на английские поселения.

Эту ночь Блад провел на борту "Арабеллы", которая бросила якорь у

самого берега, там, где он был очень высок и отвесной стеной уходил в воду.

А на заре население Сент-Джона было разбужено оглушительной орудийной

пальбой. Губернатор выскочил из дома в ночной рубашке, решив, что испанцы

уже напали на остров. Однако стрельбу вел новый форт: он прямой наводкой

палил из всех своих орудий по "Атревиде", а та, убрав мачты, стояла

точнехонько в середине судоходного пролива, поперек фарватера -- носом к

берегу, кормой к банке.

Губернатор, поспешно облачившись, вскочил в седло и в сопровождении

Макартни поскакал на мыс к обрыву. При его приближении стрельба

прекратилась. Судно, изрешеченное ядрами, медленно скрывалось под водой.

Когда взбешенный губернатор спешился возле нового форта, корабль совсем ушел

на дно, и волны с плеском сомкнулись над ним. Обратившись к капитану Бладу,

который с кучкой своих пиратов наблюдал гибель "Атревиды", губернатор, пылая

гневом, потребовал, чтобы ему во имя неба и самой преисподней объяснили, для

чего совершается это безумие. Отдает ли капитан Блад себе отчет в том, что

он полностью блокировал вход в гавань для всех судов" кроме самых

мелководных.

-- Именно к этому я и стремился, -- сказал капитан Блад. -- Я искал

самое мелкое место пролива. Корабль затоплен на глубине шести сажен и

сократил эту глубину до двух.

Губернатор решил, что над ним смеются. Побелев от негодования, он

продолжал требовать объяснений: для чего отдан был такой идиотский приказ,

да еще без его ведома?

С ноткой досады в голосе капитан Блад разъяснил губернатору то, что, по

его мнению, было очевидно и так. Губернатор слегка поостыл. Тем не менее

неизбежная для человека столь ограниченного ума подозрительность мешала ему

успокоиться.

-- Но если затопить судно было единственной вашей целью, то какого

дьявола понадобилось вам тратить на него порох? Почему было не пустить его

на дно, попросту продырявив ему борт?

Капитан Блад пожал плечами.

-- Небольшое упражнение в артиллерийской стрельбе. Мы хотели одним

выстрелом убить двух зайцев.

-- Упражнение в стрельбе с такой дистанции? -- губернатор был вне себя.

-- Вы что, смеетесь надо мной, приятель?

-- Вам это станет понятней, когда сюда явится дон Мигель.

-- С вашего позволения, я хочу понять это теперь же. Немедленно, будь я

проклят! Прошу вас принять во внимание, что на этом острове пока что

командую я.

Капитан Блад был слегка раздражен. Он никогда не отличался ни

снисходительностью, ни терпеливостью по отношению к дуракам.

-- Клянусь честью, если мои намерения вам не ясны, значит, ваше

стремление командовать опережает ваше умение быстро соображать. Однако

времени у нас мало, есть более важные, не терпящие отлагательства дела. --

И, резко повернувшись на каблуках, он оставил губернатора возмущаться и

брызгать слюной.

Обследовав берег, капитан Блад обнаружил в двух милях от форта

небольшую удобную бухту, носившую название Уилоугби-Кав, в которой

"Арабелла" вполне могла укрыться от глаз, находясь в то же время под рукой,

благодаря чему и сам капитан и его матросы получили возможность оставаться

на борту. Это была приятная весть даже для полковника Коуртни, чрезвычайно

опасавшегося размещения пиратов в городе. Капитан Блад потребовал, чтобы его

команду снабдили провиантом, и запросил пятьдесят голов скота и двадцать

свиней. Губернатор снова хотел было поторговаться, но капитан Блад пресек

его попытку в столь сильных выражениях, что это ни в коей мере не могло

содействовать улучшению их взаимоотношений. Скот в запрошенном количестве

был доставлен, и пираты принялись пиратствовать пока что в мирной форме: на

берегу бухты запылали костры, скот закололи, туши разделали и вместе с

пойманными тут же черепахами насадили на вертела.

В этих незлобивых занятиях пролетело трое суток, и губернатор уже начал

терзаться сомнениями: не сыграл ли над ним капитан Блад вместе со своими

пиратами злую шутку, дабы схоронить здесь концы каких-либо своих гнусных

дел? Капитана Блада, однако, эта отсрочка нападения нисколько не удивляла.

Дон Мигель не поднимет паруса, объяснил он, пока не потеряет надежды, что

дон Винсенте де Касанегра на своей "Атревиде" присоединится к нему.

Еще четверо суток протекли в бездействии. Губернатор ежедневно скакал

верхом в маленькую бухту Уилоугби-Кав и давал волю своим подозрениям,

засыпая Блада ядовитыми вопросами. Эти свидания день ото дня становились

взаимно все более неприятными. Капитан Блад ежедневно и все более ясно давал

понять губернатору, что он не питает надежды на колониальные успехи страны,

которая может проявлять так мало здравого смысла при выборе людей для

управления своими заокеанскими владениями. И только появление эскадры дона

Мигеля у берегов острова Антигуа предотвратило полный разрыв отношений между

губернатором и его союзником-пиратом.

Весть о появлении эскадры принес в бухту Уилоугби-Кав в понедельник на

рассвете один из караульных нового форта, и капитан Блад тотчас высадился на

берег, взяв с собой сотню людей. Для командования кораблем был оставлен

Волверстон. Грозный канонир Огл вместе со своими пушкарями уже находился в

новом форте.

В шести милях от берега, прямо против входа в гавань Сент-Джон,

подгоняемые свежим северо-западным ветром, умерявшим зной утренних лучей,

шли под всеми парусами четыре стройных корабля, и флаг Кастилии развевался

на верхушке каждой из четырех грот-мачт.

С парапета старого форта капитан Блад разглядывал корабли в подзорную

трубу. Рядом стоял губернатор, убедившийся наконец воочию, что угроза

нападения испанцев не была пустой выдумкой. За спиной губернатора, как

всегда, торчал Макартни.

Флагманским кораблем дона Мигеля был "Виржен дель Пиляр" -- одно из

красивейших и весьма грозных испанских судов, на котором адмирал плавал с

тех пор, как капитан Блад несколько месяцев назад потопил его "Милагросу".

"Виржен дель Пиляр" был большой черный галион с сорока орудиями на борту, в

числе которых имелось и несколько тяжелых пушек, бивших на три тысячи ярдов.

Из трех остальных кораблей эскадры два, хотя и поменьше, были тоже весьма

могучими тридцатипушечными фрегатами, и лишь четвертый представлял собой

всего-навсего шлюп с десятью пушками на борту.

Капитан Блад опустил подзорную трубу и распорядился привести в боевую

готовность старый форт. Новый форт не должен был пока что принимать участия

в обороне острова.

Сражение разыгралось через полчаса.

Действия дона Мигеля были не менее стремительны, чем все его прежние,

давно знакомые капитану Бладу набеги. Он не сделал попытки взять рифы, пока

не приблизился на две тысячи ярдов, видимо, полагая, что его нападение

застигнет город врасплох, а допотопные пушки форта ни на что уже не

пригодны. Он считал необходимым полностью разгромить форт, прежде чем войти

в гавань, и чтобы быстрее и вернее достигнуть этой цели, продолжал идти

вперед, пока, по расчетам капитана Блада, до входа в гавань осталось не

более тысячи ярдов.

-- Клянусь честью, -- сказал капитан Блад, -- он, видно, хочет

приблизиться на расстояние пистолетного выстрела, а может, и считает, что

этот форт вообще не способен оказать сопротивление. Ну-ка, Огл, прочисти ему

мозги! Дай салют в его честь.

Команда Огла давно зарядила свои пушки, и двенадцать жерл, взятые с

"Атревиды", неотступно следили за приближающейся эскадрой. Подносящие с

фитильными пальниками, шомполами и ведрами с водой стояли возле своих

орудий.

Огл дал команду -- и над морем разнесся оглушительный залп двенадцати

пушек. С такого близкого расстояния даже пятифунтовые ядра этих сравнительно

небольших орудий нанесли кое-какой урон двум кораблям испанской эскадры.

Однако моральное воздействие этого неожиданного залпа на тех, кто сам

собирался сыграть на неожиданности и получил отпор, было куда существеннее.

Адмирал тотчас отдал приказ кораблям сделать поворот оверштаг.

Разворачиваясь, корабли дали один за другим несколько бортовых залпов по

форту, который мгновенно превратился в вулкан. В воздух полетели осколки

разбитых укреплений, и к небу поднялся плотный столб дыма и пыли. Сквозь эту

густую завесу корсары не могли видеть, что делают испанские корабли. Но

капитан Блад и не видя довольно ясно это себе представлял и во время

короткой передышки, последовавшей за первыми бортовыми залпами, приказал

всем покинуть форт и укрыться за ним.

Когда отгремели новые залпы, Блад вернул всех в разбитую крепость на

время следующего промежутка между залпами и велел привести в действие все

старые пушки форта. Орудия палили наугад в серую дымную пелену с

единственной целью -- показать испанцам, что форт еще не разгромлен до

конца. А когда пыль осела и дым развеялся, по две, по три заговорили другие

пушки и прицельным огнем дали залп по уже приведенным к ветру кораблям,

послав в них пятифунтовые ядра. Урон опять оказался невелик, но главная цель

-- не давать испанцам спуску -- была достигнута.

Тем временем судовая команда спешно перезаряжала пушки с "Атревиды". Их

охладили водой из ведер, и щетки, пыжи и шомпола снова пошли в ход.

Губернатор, не принимавший участия в этой лихорадочной деятельности,

пожелал наконец узнать, для чего столь бесполезно расходуется порох на эти

горе-пушки, в то время как в новом форте имеются дальнобойные орудия,

которые могут ударить по испанцам двадцатичетырех -- и даже

тридцатифунтовыми ядрами. Получив уклончивый ответ, он перестал спрашивать и

начал отдавать распоряжения, после чего ему было предложено не путаться под

ногами -- оборона-де строится по тщательно разработанному плану.

Конец пререканиям положили испанские корабли, возобновившие атаку, и

все повторилось сначала. Корабельные орудия снова ударили по форту, и на

этот раз было убито несколько негров да с полдюжины корсаров ранило летящими

камнями, хотя капитан Блад и распорядился удалить всех из форта, прежде чем

корабли дадут залп.

Когда вторая атака испанцев была отбита и они снова отошли, чтобы

перезарядить орудия, капитан Блад решил убрать пушки из форта, так как

достаточно было еще нескольких бортовых залпов, и пушки были бы погребены

под обломками. Корсары, негры и антигуанская милиция -- все были привлечены

к этому делу и встали к лафетам. И все же прошло не менее часа, прежде чем

им удалось извлечь пушки из-под обломков и установить их за фортом, подальше

от берега, где Огл со своей командой снова принялся тщательно их наводить и

заряжать. Вся эта операция производилась под прикрытием форта и осталась не

замеченной испанцами, которые повернули и пошли в атаку в третий раз. Теперь

уже оборонявшиеся не открывали огня, пока очередной чугунный шквал не

обрушился на остатки разбитого, но уже совершенно пустого форта. Когда шквал

утих, на месте форта громоздилась лишь бесформенная груда камня, и кучка его

защитников, укрывшихся позади этих руин, слышала, как возликовали испанцы,

уверенные, что сопротивление сломлено, поскольку в ответ на их бомбардировку

не было сделано ни единого выстрела.

Гордо, уверенно дон Мигель пошел вперед. Теперь не было нужды отходить,

чтобы перезаряжать орудия. Время далеко перевалило за полдень, он успеет до

наступления ночи расквартировать свои команды в Сент-Джоне. Однако пелена

дыма и пыли, скрывшая защитников города и новое расположение их орудий от

взора неприятеля, не была столь же непроницаемой для острых глаз корсаров,

находившихся от нее на более близком расстоянии. Флагманский корабль стоял в

пятистах ярдах от входа в бухту, когда шесть орудий, заряженных картечью,

прошлись смертоносным шквалом по его палубам и сильно повредили оснастку. И

почти следом открыли огонь картечью еще шесть других пушек, и если

нанесенный ими урон оказался менее значительным, то, во всяком случае, он

усилил смятение и испуг, порожденные столь неожиданным нападением.

Во время наступившей вслед за этим паузы обороняющиеся услышали рев

трубы флагманского корабля, передававший приказ адмирала остальным кораблям

эскадры. Спеша произвести поворот оверштаг, испанские корабли на какой-то

момент повернулись к противнику бортом, и тогда по знаку капитана Блада еще

не стрелявшие орудия пятифунтовыми круглыми ядрами дали залп по рангоуту

испанских кораблей. Почти все ядра достигли цели, а одно, особенно

удачливое, сбило грот-мачту фрегата. Получив такое повреждение, фрегат

потерял управление и надвинулся на шлюп, снасти кораблей перепутались, и

пока оба судна старались освободиться друг от друга, чтобы последовать за

остальными отходившими судами, охлажденные водой и поспешно перезаряженные

пушки противника снова и снова поливали продольным огнем их палубы.

Когда орудия выполнили свою задачу и огонь временно прекратился,

капитан Блад, стоявший, нагнувшись над орудием, рядом с канониром,

выпрямился, поглядел на длинное, торжественно-угрюмое лицо губернатора и

рассмеялся:

-- Да, черт подери, как всегда, снова страдают невинные.

Полковник Коуртни кисло усмехнулся в ответ:

-- Если бы вы поступили так, как я полагал целесообразным...

Капитан Блад перебил его довольно бесцеремонно:

-- Силы небесные! Вы, кажется, опять недовольны, полковник? Если бы я

поступил по вашему совету, мне бы уже давно пришлось выложить все карты на

стол. А я не хочу открывать своих козырей, пока адмирал не сделает тот ход,

который мне нужен.

-- А если адмирал и не подумает его сделать?

-- Сделает! Во-первых, потому, что это в его характере, а во-вторых,

потому, что другого хода у него нет. Словом, вы теперь можете спокойно

отправиться домой и лечь в постель, возложив все ваши надежды на меня и на

провидение.

-- Я не считаю возможным ставить вас на одну доску с провидением, сэр,

-- ледяным тоном заметил губернатор.

-- Тем не менее вам придется. Клянусь честью, придется. Потому что мы

можем творить чудеса -- я и провидение, -- когда действуем заодно.

За час до захода солнца испанские корабли легли в дрейф милях в двух от

острова и заштилели. Все антигуанцы -- и белые и черные -- с разрешения

капитана Блада разбрелись по домам ужинать. Осталось только человек сорок,

которых Блад задержал на случай какой-либо непредвиденной надобности. Затем

корсары уселись под открытым небом подкреплять свои силы довольно изрядными

порциями пищи и довольно ограниченными дозами рома.

Солнце окунулось в нефритовые воды Карибского моря, и мгновенно, словно

погасили свечу, сгустился мрак, бархатистый, пурпурно-черный мрак безлунной

ночи, пронизанный мерцанием мириадов звезд.

Капитан Блад встал, втянул ноздрями воздух. Свежий северо-западный

ветер, который на закате солнца совсем было стих, поднимался снова. Капитан

Блад приказал потушить все костры и не зажигать никакого огня, чтобы не

спугнуть тех, кого он ждал.

А в открытом море, в роскошной каюте флагманского корабля испанцев,

именитый, гордый, храбрый и несведущий адмирал держал военный совет, менее

всего похожий на таковой, ибо этот флотоводец пригласил к себе капитанов

эскадры только для того, чтобы навязать им свою волю. В глухую полночь,

когда защитники Сент-Джона уснут, уверенные, что до утра им не приходится

опасаться нападения, испанские корабли, миновав форт, с потушенными огнями

незаметно войдут в бухту. Восход солнца застанет их уже на якоре в глубине

бухты, примерно в миле от форта, и жерла их орудий будут наведены на город.

Так они сделают шах и мат антигуанцам!

Согласно этому плану испанцы и действовали: поставив паруса к ветру,

который им благоприятствовал, и взяв рифы, чтобы идти бесшумно, корабли

медленно продвигались вперед сквозь бархатистый мрак ночи. Флагманский

корабль шел впереди, и вскоре вся эскадра приблизилась к входу в бухту, где

мрак был еще более непроницаем и в узком проливе между высокими отвесными

берегами вода казалась совсем черной. Здесь было тихо, как в могиле. И ни

единого огонька. Лишь вдали, там, где волны набегали на берег, тускло белела

фосфоресцирующая лента прибоя, и в мертвой этой тишине чуть слышен был

мелодичный плеск волн о борт корабля. Флагманский галион был уже в двухстах

ярдах от форта и от того места, где затонула "Атревида". Команда в

напряженном молчании выстроилась у фальшборта: дон Мигель стоял на юте,

прислонившись к поручням, неподвижный, словно статуя. Галион поравнялся с

фортом, и дон Мигель в душе уже праздновал победу, когда внезапно киль

флагмана со скрежетом врезался во что-то твердое: корабль, весь содрогаясь,

продвинулся под все усиливающийся скрежет еще на несколько ярдов и стал --

казалось, лапа какого-то морского чудища пригвоздила его корпус к месту. А

наполненные ветром паруса недвижного корабля громко хлопали и гудели, мачты

скрипели, и трещали снасти.

И тогда, прежде чем адмирал успел понять, какая постигла его беда,

вспышка пламени озарила левый борт судна, и тишина взорвалась ревом пушек,

треском ломающегося рангоута и лопающихся снастей: орудия, снятые с

"Арабеллы" и безмолвствовавшие до этой минуты за хорошо замаскированными

земляными укреплениями, выпустили свои тридцатидвухфунтовые ядра с

убийственно близкого расстояния в испанский флагманский корабль. Беспощадная

точность попадания должна была бы открыть полковнику Коуртни, почему капитан

Блад не пожалел пороха, чтобы затопить "Атревиду", -- ведь теперь, уже имея

точный прицел, он мог палить во мраке наугад.

Лишь один ответный беспорядочный залп бортовых орудий дал куда-то в

темноту флагманский корабль, после чего адмирал покинул свое разбитое судно,

только потому еще державшееся на воде, что киль его крепко засел в остове

затопленного корабля. Вместе с уцелевшими остатками своей команды адмирал

поднялся на борт "Индианы" -- одного из фрегатов, который, не успев вовремя

сбавить ход, врезался в корму флагмана. Так как скорость была невелика,

фрегат не особенно пострадал, разбив себе только бушприт, а капитан фрегата

не растерялся и тотчас отдал приказ убрать те немногие паруса, что были уже

поставлены.

На счастье испанцев, береговые пушки в этот момент перезаряжались. Во

время этой короткой передышки "Индиана" приняла на борт спасшихся с

флагмана, а шлюп, который шел следом за "Индианой", быстро оценив положение,

сразу же убрал все паруса, на веслах подошел к "Индиане", оттянул ее за

корму от флагмана и вывел на свободное пространство, где второй фрегат,

успевший лечь в дрейф, палил наугад по умолкшим береговым укреплениям.

Впрочем, он достиг этим лишь одного: открыл неприятелю свое

местонахождение, и вскоре пушки загрохотали снова. Ядро одной из них

довершило дело, разбив руль "Индианы", после чего фрегату пришлось взять ее

на буксир.

Вскоре стрельба прекратилась с обеих сторон, и мирная тишина

тропической ночи могла бы снова воцариться над Сент-Джоном, но уже все

население города было на ногах и спешило на берег узнать, что произошло.

Когда занялась заря, на всем голубом пространстве Карибского моря не

видно было ни единого корабля, кроме "Арабеллы", стоявшей на якоре в тени

отвесного берегового утеса и принимавшей на борт снятые с нее для защиты

города пушки, да флагманского галиона, сильно накренившегося на правый борт

и наполовину ушедшего под воду. Вокруг разбитого флагманского корабля

сновала целая флотилия маленьких лодок и пирог -- корсары спешили забрать

все ценности, какие были на борту. Свои трофеи они свезли на берег: орудия и

оружие, нередки очень дорогое, золотые и серебряные сосуды, золотой

обеденный сервиз, два окованных железом сундука, в которых, по-видимому,

хранилась казна эскадры -- около пятидесяти тысяч испанских реалов, -- а

также много драгоценных камней, восточных ковров, одежды и роскошных

парчовых покрывал из адмиральской каюты. Вся эта добыча была свалена в кучу

возле укреплений для последующего дележа, согласно законам "берегового

братства".

Когда вывоз трофеев с затопленного корабля был закончен, на берегу

появилась упряжка мулов и остановилась возле драгоценной кучи.

-- Что это? -- спросил капитан Блад, находившийся поблизости.

-- От его благородия губернатора, -- отвечал негр, погонщик мулов. --

Чтобы, значит, перевезти все это.

Капитан Блад был озадачен. Оправившись от удивления, он сказал:

-- Весьма обязан, -- и распорядился нагружать добычу на мулов и везти

на край мыса к лодкам, которые должны были доставить сокровища на борт

"Арабеллы".

После этого он направился к дому губернатора.

Его пригласили в длинную узкую комнату; на одной из стен портрет его

величества покойного короля Карла II сардонически улыбался собственному

отражению в зеркале напротив.

В комнате стоял тоже длинный и тоже узкий стол, на котором лежало

несколько книг и гитара; в хрустальной чаше благоухали ветки белой акации.

Вокруг стола были расставлены стулья черного дерева с прямыми спинками и

твердыми сиденьями.

Появился губернатор в сопровождении Макартни. Лицо губернатора за ночь

словно бы еще больше вытянулось в длину.

Капитан Блад, с подзорной трубой под мышкой и широкополой шляпой с

пышным плюмажем в руке, отвесил низкий поклон.

-- Я пришел проститься с вами, полковник.

-- А я только что собирался послать за вами. -- Бесцветные глаза

полковника встретили прямой, твердый взгляд капитана Блада и убежали в

сторону. -- Мне стало известно о крупных ценностях, снятых вами с разбитого

испанского судна. Затем я получил сообщение, что вы погрузили эти ценности

на борт вашего корабля. Отдаете ли вы себе отчет в том, что эти трофеи

являются собственностью его величества короля?

-- Мне это неизвестно, -- сказал капитан Блад.

-- Вот как? В таком случае ставлю вас об этом в известность.

Капитан Блад, снисходительно улыбаясь, покачал головой.

-- Это военная добыча.

-- Вот именно. А военные действия велись от имени его величества и для

защиты колонии его величества.

-- Все правильно, но я-то не состою на службе у его величества.

-- Когда я, уступив вашему настоянию, согласился нанять вас и ваших

людей для обороны острова, при этом само собой подразумевалось, что вы

временно поступаете на службу его величества.

Капитан Блад с удивлением посмотрел на губернатора; казалось, этот

разговор его забавляет.

-- Чем вы занимались, сэр, прежде чем получить назначение на пост

губернатора Подветренных островов? Вы были стряпчим?

-- Капитан Блад, вы позволяете себе говорить со мной в оскорбительном

тоне!

-- Не отрицаю, но вы заслужили даже худшего. Так вы соизволили меня

нанять? Какое великодушие! Что было бы сейчас с вами, не окажи я вам эту

помощь, которую вы так великодушно от меня приняли?

-- Я попрошу вас не уклоняться от темы нашей беседы. -- Полковник

говорил холодно и чопорно. -- Поступив на службу короля Якова, вы тем самым

приняли на себя обязательство исполнять действующие в его армии законы.

Присвоение вами ценностей с испанского флагманского корабля -- это акт

разбоя, и, согласно вышеупомянутым законам, вы должны понести за него

суровую кару.

Капитан Блад находил, что положение с каждой минутой становится все

более комичным. Он усмехнулся.

-- Мой долг с полной очевидностью требует от меня, чтобы я вас

арестовал, -- продолжал губернатор.

-- Но вы, я надеюсь, не собираетесь этого сделать?

-- Нет, если вы поспешите воспользоваться моей снисходительностью и

уберетесь отсюда без промедления.

-- Я уберусь отсюда, как только получу сто шестьдесят тысяч реалов --

сумму, за которую вы меня наняли.

-- Вы предпочли получить вознаграждение в другой форме, сэр. И нарушили

при этом закон. Наш разговор окончен, капитан Блад!

Блад посмотрел на него прищурившись. Неужели этот человек такой

непроходимый дурак? Или он просто бесчестен?

-- О, да вам пальца в рот не клади! -- Блад рассмеялся. -- По-видимому,

я должен теперь провести остаток дней, вызволяя из беды английские колонии!

Но тем не менее я не сойду с этого места, пока не получу свои сто шестьдесят

тысяч. -- Он бросил шляпу на стол, пододвинул себе стул, сел и вытянул ноги.

-- Жаркая сегодня погодка, полковник, не правда ли?

Глаза полковника гневно сверкнули.

-- Капитан Макартни, стража ждет в галерее. Будьте добры позвать ее.

-- Вы что же, хотите меня арестовать?

-- Само собой разумеется, сэр, -- угрюмо отвечал полковник. -- Это мой

священный долг. Я должен был это сделать в ту самую минуту, когда вы ступили

на берег. Ваши поступки доказали мне, что я должен был это сделать, невзирая

ни на что! -- Он махнул рукой солдату, остановившемуся в дверях. -- Капитан

Макартни, будьте добры заняться этим.

-- О, одну секунду, капитан Макартни! Не спешите так, полковник! --

Блад поднял руку. -- Это равносильно объявлению войны.

Полковник презрительно пожал плечами.

-- Можете называть это как угодно. Сие несущественно.

У капитана Блада полностью развеялись всякие сомнения насчет честности

губернатора. Полковник Коуртни был просто круглый дурак и не видел дальше

своего носа.

-- Наоборот, это весьма существенно. Раз вы объявляете мне войну,

значит, будем воевать. И предупреждаю: став вашим противником, я буду к вам

столь же беспощаден, как, защищая вчера вас, был беспощаден к испанцам.

-- Черт побери! -- воскликнул Макартни. -- Мы его держим за глотку, а

он, слыхали, как разговаривает!

-- Другие тоже пробовали держать меня за глотку, капитан Макартни.

Пусть это не слишком вас окрыляет. -- Блад улыбнулся, потом добавил: --

Большое счастье для вашего острова, что война, которую вы мне объявили,

может завершиться без кровопролития. В сущности, и сейчас вам должно быть

ясно, что она уже ведется, и притом с большим стратегическим перевесом в мою

пользу, так что вам не остается ничего другого, как капитулировать.

-- Мне это ни в коей мере не ясно, сэр.

-- Это лишь потому, что очевидное не сразу бросается вам в глаза. Я

прихожу к заключению, что такое свойство, по-видимому, считается у нас на

родине совершенно не обязательным для губернатора колонии. Минуту терпения,

полковник. Я прошу вас отметить, что мой корабль находится вне вашей гавани.

На его борту -- две сотни крепких, закаленных в боях матросов, которые с

одного маха уничтожат весь ваш жалкий гарнизон, а сорока моих пушек, которые

за какой-нибудь час могут быть переправлены на берег, за глаза хватит, чтобы

еще через час от СентДжона осталась лишь груда обломков. Мысль о том, что

это английская колония, никого не остановит, не надейтесь. Я позволю себе

напомнить вам, что примерно одна треть моих людей -- французы, а остальные

-- такие же изгои, как я. Они с превеликим удовольствием разграбят этот

город, во-первых, потому, что он назван в честь короля, а имя короля всем им

ненавистно, и во-вторых, потому, что на Антигуа стоит похозяйничать хотя бы

ради золота, которое вы тут нашли.

Макартни побагровел и схватился за эфес шпаги, однако тут не выдержал

полковник. Бледный от гнева, он взмахнул костлявой веснушчатой рукой и

заорал:

-- Бесчестный негодяй! Пират! Беглый каторжник! Ты забыл, что ничего

этого не будет, потому что мы не выпустим тебя обратно к твоим проклятым

разбойникам!

-- Может быть, нам следует поблагодарить его за предупреждение, сэр? --

съязвил капитан Макартни.

-- О боже, вы совершенно лишены воображения, как я заметил еще вчера! А

увидав ваших мулов, я понял, чего можно от вас ожидать, и соответственно с

этим принял меры. О да! Я приказал моему адъютанту, когда пробьет полдень,

считать, что мы находимся в состоянии войны, переправить пушки на берег и

расположить их в форте, наведя жерла на город. Я предоставил ему для этой

цели ваших мулов. -- Бросив быстрый взгляд на часы над камином, он

продолжал: -- Сейчас почти тридцать минут первого. Из ваших окон виден форт.

-- Он встал и протянул губернатору свою подзорную трубу. -- Взгляните и

убедитесь, что все, о чем я говорил, уже приводится в исполнение.

Наступило молчание. Губернатор с лютой ненавистью смотрел на Блада.

Затем, все так же молча, схватил подзорную трубу и шагнул к окну. Когда он

отвернулся от окна, лицо его было искажено бешенством.

-- Но вы тоже кое-чего не учли. Вы-то еще в наших руках! Я сейчас

сообщу вашей разбойничьей шайке, что при первом их выстреле вы будете

повешены. Зовите стражу, Макартни. Хватит болтать языком!

-- Еще минуту, -- сказал Блад. -- Как вы досадно поспешны в своих

умозаключениях! Волверстон получил от меня приказ, и ничто, никакие ваши

угрозы не заставят его уклониться от этого приказа хотя бы на йоту. Можете

меня повесить, воля ваша. -- Он пожал плечами. -- Если бы я дорожил жизнью,

разве бы я избрал ремесло пирата? Однако учтите: после того как вы меня

повесите, мои матросы не оставят от города камня на камне. Мстя за меня, они

не пощадят ни стариков, ни женщин, ни детей. Подумайте хорошенько и

вспомните ваш долг перед королем и вверенной вам колонией -- долг, который

вы по справедливости считаете первостепенным.

Бесцветные глаза губернатора сверлили Блада, словно стремясь проникнуть

в самую его душу. Блад стоял перед губернатором неустрашимый, спокойный, и

его спокойствие было пугающим.

Полковник поглядел на Макартни, словно ища у него поддержки, но не

получил ее. Наконец, поборов себя, он произнес сквозь зубы:

-- О будь я проклят! Поделом мне -- нечего было связываться с пиратом!

Я выплачу вам ваши сто шестьдесят тысяч, чтобы отделаться от вас, и

убирайтесь отсюда ко всем чертям! Прощайте!

-- Сто шестьдесят тысяч? -- Капитан Блад изумленно поднял брови. -- Это

вы должны были заплатить мне как своему союзнику. Такое соглашение было

заключено нами до объявления войны.

-- Какого же дьявола вам еще нужно?

-- Поскольку вы сложили оружие и признали себя побежденным, мы можем

теперь перейти к обсуждению условий мирного договора.

-- Каких таких условий? -- Раздражение губернатора все возрастало.

-- Сейчас я вам скажу. Прежде всего за оказанную вам помощь вы должны

уплатить моим людям сто шестьдесят тысяч. Затем еще двести сорок тысяч --

выкуп за город, чтобы избавить его от разрушения.

-- Что? Ну, клянусь богом, сэр!..

-- Затем, -- безжалостно продолжал капитан Блад, -- восемьдесят тысяч

-- выкуп за вас лично, восемьдесят тысяч -- за вашу семью и сорок тысяч --

за всех прочих почтенных граждан этого города, включая и капитана Макартни.

Все это вместе составит шестьсот тысяч, а сумма эта должна быть выплачена в

течение часа, иначе будет поздно.

На губернатора страшно было смотреть. Он попытался что-то сказать, но

не смог и тяжело упал на стул. Когда дар речи наконец вернулся к нему, голос

его дрожал и звучал хрипло:

-- Вы... вы напрасно испытываете мое терпение. Вы, может быть, думаете,

что я не в своем уме?

-- Повесить его надо, полковник, и все тут, -- не выдержал Макартни.

-- И сровнять с землей этот город, спасти который любой ценой --

заметьте, любой ценой! -- ваш долг, -- присовокупил капитан Блад.

Губернатор потер рукой потный бледный лоб и застонал.

Так продолжалось еще некоторое время, и всякий раз они возвращались к

тому же и повторяли то, что уже было не раз сказано, пока полковник Коуртни

неожиданно не рассмеялся довольно истерично.

-- Будь я проклят! Остается только поражаться вашей скромности. Вы

могли потребовать и девятьсот тысяч и даже девять миллионов...

-- Разумеется, -- сказал капитан Блад. -- Но я вообще очень скромен по

натуре, а кроме того, имею некоторое представление о размерах вашей казны!

-- Но вы же не даете мне времени! -- в отчаянии воскликнул губернатор,

показывая тем самым, что он сдался. -- Как могу я собрать такую сумму за

час?

-- Я не стану требовать невозможного. Пришлите мне деньги до захода

солнца, и я уведу свой корабль. А сейчас я позволю себе откланяться, чтобы

задержать открытие боевых действий. Счастливо оставаться!

Они позволили ему уйти -- им ничего больше не оставалось. А на вечерней

заре капитан Макартни подъехал верхом к пиратскому форту. За ним следовал

слуга-негр, ведя в поводу мула, навьюченного мешками с золотом.

Капитан Блад один вышел из форта им навстречу.

-- От меня бы вам этого не дождаться, -- проворчал сквозь зубы желчный

капитан.

-- Я постараюсь запомнить это на случай, если вас когда-нибудь поставят

управлять колониями. А теперь, сэр, к делу. Что в этих мешках?

-- По сорок тысяч золотом в каждом.

-- В таком случае сгрузите мне четыре мешка -- сто шестьдесят тысяч,

которые я должен был получить за оборону острова. Остальное можете отвезти

обратно губернатору вместе с поклоном от меня. Пусть это послужит уроком

ему, а также и вам, дорогой капитан, чтобы вы поняли: первый, основной долг

каждого человека -- это долг перед самим собой, перед собственной совестью и

честью, а не перед должностью, и остаться верным этому долгу, одновременно

нарушая данное вами слово, нельзя!

Капитан Макартни засопел от изумления.

-- Чтоб мне сдохнуть! -- хрипло пробормотал он. -- Но вы же пират!

-- Я -- капитан Блад, -- холодно прозвучал в ответ суровый голос

флибустьера.