ЗОЛОТО САНТА-МАРИИ. Флотилия корсаров -- пять больших кораблей -- мирно стояла на якоре у

Флотилия корсаров -- пять больших кораблей -- мирно стояла на якоре у

западного берега Дарьенского залива. В кабельтове от нее прозрачно-голубые

волны, пронизанные опаловым сиянием утренних лучей, чуть слышно набегали на

серебристый полумесяц отлогого песчаного пляжа, за которым отвесной стеной

высился лес, сочно-зеленый после только что выпавших дождей. На опушке,

среди пламенеющих рододендронов, подобно сторожевому форпосту джунглей,

окаймлявших леса, темнели палатки и наспех сколоченные, крытые пальмовыми

листьями бревенчатые хижины лагеря корсаров. Разбив здесь свой бивуак,

матросы капитана Блада производили кое-какую починку и запасались провиантом

-- мясом жирных черепах, которых на этом берегу было видимо-невидимо.

Пестрое пиратское воинство, насчитывавшее свыше восьмисот человек, шумело,

как потревоженный улей. Здесь преобладали англичане и французы, но

встречались также голландцы и было даже несколько индейцев-метисов. Сюда

стекались искатели счастья из Эспаньолы, лесорубы из Кампече, беглые матросы

и беглые каторжники, рабы с плантаций и прочие изгои и отщепенцы как из

Старого Света, так и из Нового, объявленные у себя на родине вне закона.

Было ясное апрельское утро. Трое индейцев вышли из леса и вступили в

лагерь. Впереди шел высокий широкоплечий индеец с длинными руками и

горделивой осанкой. Одежду его составляли штаны из недубленых шкур и красное

одеяло, накинутое на плечи, как плащ. Обнаженная грудь была расписана

черными и красными полосами. Золотая пластинка в форме полумесяца, продетая

в нос, покачивалась над верхней губой, в ушах поблескивали массивные золотые

кольца. Пучок орлиных перьев торчал в иссиня-черных гладких и блестящих

волосах. В руке он держал копье, опираясь на него, как на посох.

Он спокойно, без тени замешательства, вступил в толпу глазевших на него

корсаров и на весьма примитивном испанском языке объявил им, что он -- кацик

Гванахани, прозванный испанцами Бразо Ларго [79], и попросил отвести его к

капитану, которого он также назвал на испанский лад -- дон Педро Сангре.

Корсары подняли его на борт флагманского корабля "Арабелла", где в

капитанской каюте ему оказал любезный прием высокий худощавый человек,

одетый элегантно, как испанский гранд; его бронзово-смуглое мужественное

лицо с резко очерченными скулами и орлиным носом могло бы принадлежать

индейцу, если бы не пронзительно-синие глаза.

Бразо Ларго, без лишних слов, ввиду незначительности их запаса, тотчас

приступил прямо к делу:

-- Вы идите со мной, я вам давать много испанский золото. -- И добавил

несколько неожиданно и не совсем к месту: -- Карамба!

Синие глаза капитана взглянули на него с интересом. Рассмеявшись, он

ответил на отличном испанском языке, которым овладел еще в те далекие годы,

когда его разрыв с цивилизацией не был столь полным:

-- Вы явились как раз вовремя. Карамба! Где же находится это испанское

золото?

-- Там! -- Индеец неопределенно махнул рукой куда-то в западном

направлении. -- Десять дней ходу.

Капитан Блад хмуро сдвинул брови. Ему вспомнился поход Моргана через

перешеек, и он спросил наугад:

-- Панама?

Но индеец покачал головой, и на суровом его лице отразилось нетерпение.

-- Нет. Санта-Мария.

На корявом испанском языке он стал объяснять, что на берег реки,

носящей это название, свозится все золото, добываемое в окрестных горах, а

оттуда его потом переправляют в Панаму. И как раз в это время года золота

скапливается там очень много, но скоро его увезут. Если капитан Блад хочет

захватить это золото, а его сейчас там видимо-невидимо -- это Бразо Ларго

хорошо известно, -- надо отправляться туда тотчас же.

У капитана Блада ни на секунду не возникло сомнения в искренности этого

кацика и в отсутствии у него злого умысла. Лютая ненависть к Испании горела

в груди каждого индейца и бессознательно делала его союзником любого врага

испанской короны.

Капитан Блад присел на крышку ларя под кормовыми окнами и поглядел на

гладь залива, искрившуюся в лучах солнца.

-- Сколько потребуется на это людей? -- спросил он.

-- Сорок десять. Пятьдесят десять, -- ответил Бразо Ларго, из чего

капитан Блад вывел заключение, что потребуется человек четыреста -- пятьсот.

Он подробно расспросил индейца о стране, через которую им предстояло

пройти, и о Санта-Марии -- о его оборонительных укреплениях. Индеец

обрисовал все в самом благоприятном свете, решительно отметая всякие

затруднения, и пообещал, что не только сам поведет их, но и даст им

носильщиков, чтобы помочь тащить снаряжение. Глаза его сверкали от

возбуждения, он без конца твердил одно:

-- Золото. Много-много испанский золото. Карамба! -- Он, словно

попугай, так часто испускал этот крик, так явно горел желанием увлечь Блада

своей затеей, что тот уже начал спрашивать себя, не слишком ли большую

заинтересованность проявляет индеец, чтобы быть правдивым до конца.

Его подозрения вылились в форме вопроса:

-- Ты очень хочешь, чтобы мы отправились в эту экспедицию, друг мой?

-- Да, вы пойти. Пойти. Испанцы любят золото. Гванахани не любит

испанцев.

-- Ты, значит, хочешь насолить им? Да, похоже, что ты их крепко

ненавидишь.

-- Ненавидишь! -- как эхо повторил Бразо Ларго. Губы его искривились;

он издал резкий гортанный звук: -- Гу! Гу! -- словно подтверждая: "Да, да! "

-- Ладно, я должен подумать.

Капитан Блад крикнул боцмана и поручил индейца его попечению. С

квартердека "Арабеллы" рожок проиграл сигнал к сбору на военный совет,

который собрался тотчас, как только все, кому положено было на нем

присутствовать, поднялись на борт.

Как и подобало представителям этого необычного воинства, раскинувшего

свой лагерь на берегу, корсары, собравшиеся вокруг дубового стола в

капитанской каюте, являли глазам довольно пестрое зрелище. Во главе стола

сидел сам капитан Блад, похожий на испанского гранда в своем роскошном

мрачном одеянии, черном с серебром, в пышном черном парике, длинные локоны

которого ниспадали на воротник; бесхитростная простодушная физиономия Джерри

Питта и его простая домотканая одежда изобличали в нем английского

пуританина, каким он, в сущности, и был; Хагторп, суровый, коренастый,

крепко сбитый, в добротной, но мешковато сидевшей одежде, был настоящий

морской волк с головы до пят и легко мог бы сойти за капитана любого

торгового флота; геркулес Волверстон, чей единственный глаз горел свирепым

огнем, далеко превосходящим свирепость его натуры, медно-смуглый,

живописно-неряшливый в своей причудливой пестрой одежде, был, пожалуй,

единственным корсаром, внешность которого соответствовала его ремеслу;

Маккит и Джеймс имели вид обычных моряков, а Ибервиль -- командир

французских корсаров, соперничавший в элегантности костюма с Бладом, --

внешностью и манерами больше походил на версальского щеголя, нежели на

главаря шайки отчаянных, кровожадных пиратов.

Адмирал -- титул этот был недавно присвоен капитану Бладу его

подчиненными и приверженцами -- изложил совету предложение Бразо Ларго. От

себя он добавил только, что поступило оно довольно своевременно, ибо они в

настоящую минуту сидят без дела.

Предложение, как и следовало ожидать, пришлось не по душе тем, кто по

натуре своей прежде всего были моряками, -- Джерри Питту, Маккиту и Джеймсу.

Каждый из них по очереди указывал на опасности и трудности большого похода в

глубь страны. Хагторп и Волверстон, окрыленные тем, что они смогут нанести

испанцам весьма чувствительный удар, сразу ухватились за предложение и

напомнили совету об удачном набеге Моргана на Панаму. Ибервиль, француз и

гугенот, осужденный и изгнанный за свою веру и пылавший одним желанием --

перерезать горло испанским фанатикам, где, когда и кому безразлично, также

высказался за поход в выражениях столь же изящных и утонченных, сколь жесток

и кровожаден был их смысл.

Так голоса разделились надвое, и теперь от решения Блада зависел исход

спора. Но адмирал колебался и, в конце концов, предоставил командам решать

самим. Если желающих наберется достаточно, он поведет их на перешеек.

Остальные могут оставаться на кораблях.

Командиры одобрили его решение, и все тотчас сошли на берег, взяв

индейца с собой. На берегу капитан Блад обратился с речью к своим корсарам,

беспристрастно изложив им все "за" и "против".

-- Сам я пойду с вами в том случае, -- сказал он, -- если среди вас

наберется достаточно охотников. -- Вытащив из ножен свою рапиру, он, как

некогда Писарро, провел острием линию на песке. -- Все, кто хочет идти со

мной на перешеек, встаньте с наветренной стороны.

Не меньше половины корсаров шумными возгласами выразили желание

отправиться в поход. В первую очередь, это были беглецы с Эспаньолы,

привыкшие сражаться на суше, самые отчаянные головы этого отчаянного

воинства, а за ними -- почти все лесорубы из Кампече, не страшившиеся ни

джунглей, ни болот.

Бразо Ларго, медное лицо которого сияло от удовольствия, отправился за

своими носильщиками и пригнал их на следующее же утро -- пятьдесят

здоровенных рослых индейцев. Корсары были уже готовы двинуться в путь. Они

разделились на три отряда -- под командованием Волверстона, Хагторпа и

Ибервиля, сменившего свои кружева и банты на кожаные штаны охотника.

Впереди шли индейцы, тащившие все снаряжение: палатки, шесть небольших

медных пушек, железные ящики с зажигательными ядрами, хороший запас

продовольствия -- лепешки и сушеную черепашину -- и ящик с медикаментами. С

палуб кораблей рожок протрубил им прощальный сигнал; Питт, оставшийся за

главного, дал -- из чистого озорства -- орудийный залп, и джунгли поглотили

искателей приключений.

Десять дней спустя, покрыв около ста шестидесяти миль, отряды

остановились в волнующей близости от цели своего похода. Первая половина

пути оказалась наиболее тяжелой: шесть дней пробирались отряды среди

скалистых круч, преодолевая один перевал за другим. На седьмой день они

расположились на отдых в большом индейском поселении, где вождь кациков,

уведомленный Бразо Ларго о цели похода, оказал им торжественный прием.

Произошел обмен подарками: одна сторона преподнесла ножи, ножницы и бусы,

другая -- бананы и сахарный тростник. Отсюда отряды двинулись дальше,

получив значительное подкрепление в лице индейцев.

На рассвете они вышли к реке Санта-Мария, где погрузились в

приготовленные для них индейцами пироги. Поначалу этот способ передвижения

показался им далеко не столь легким и приятным, как они ожидали. То и дело,

не покрыв и расстояния, на которое летит брошенный от руки камень,

приходилось останавливаться и перетаскивать свои челны через скалистые

пороги или поваленные поперек потока деревья, и так продолжалось целые

сутки, а на следующие сутки повторялось снова. Но вот наконец река стала

глубже, раздалась вширь, и индейцы, бросив шесты, с помощью которых они

управляли пирогами, взялись за весла.

Глубокой ночью они приблизились к поселению Санта-Мария на расстояние

пушечного выстрела. Город был скрыт за излучиной реки, но до него оставалось

не больше полумили.

Корсары принялись выгружать оружие и амуницию -- пушки, мушкеты, ящики

с патронами, пороховницы, сделанные из рогов, -- все, что было надежно

упаковано и укреплено в пирогах. Они не решились раскладывать костры, чтобы

не выдать своего присутствия, и, выставив дозорных, легли отдохнуть до

рассвета.

Капитан Блад рассчитывал захватить испанцев врасплох и, прежде чем они

успеют принять меры к обороне города, взять его без кровопролития. Эти

расчеты, однако, не оправдались: на заре из города стала доноситься стрельба

и барабаны забили тревогу, предупреждая корсаров, что их приближение не

осталось незамеченным.

Волверстону выпала честь возглавить авангардный отряд, состоявший из

сорока корсаров, вооруженных самодельными гранатами -- цилиндрическими

жестянками, заполненными порохом и смолой. Остальные корсары тащили пушки,

находившиеся под командой Огла -- канонира с флагманского корабля. Отряд

Хагторпа шел вторым, Ибервиль со своим отрядом двигался в арьергарде.

Быстрым шагом они прошли через лес, за которым начиналась саванна, и

примерно в четверти мили от опушки леса увидели свой Эльдорадо [80].

Вид этого поселения разочаровал их. Вместо богатого испанского города,

рисовавшегося их воображению, они увидели несколько деревянных одноэтажных

строении, крытых пальмовыми листьями или тростником, сгрудившихся вокруг

часовни и охраняемых фортом. Поселок, в сущности, представлял собой лишь

пересыльный пункт, куда свозилось золото, добываемое в окрестных горах, и

население его состояло почти исключительно из гарнизона и рабов, занятых

добычей золота на приисках. Глинобитный форт, повернутый лицом к реке, боком

к саванне, растянулся почти на длину поселка. Кроме того, для защиты от

враждебно настроенных индейцев Санта Мария был окружен крепким частоколом

футов в двадцать высотой, с бойницами для мушкетов.

Дробь барабанов затихла, но когда корсары, прежде чем двинуться к

городу, выслали из леса на разведку несколько лазутчиков, те отчетливо

услышали шум и движение за частоколом. На бруствере форта стояла небольшая

кучка людей в кирасах и шлемах. За частоколом, колыхаясь, поднимался к небу

дымок -- значит, испанские мушкетеры не дремали, и их запальные фитили уже

начали тлеть.

Капитан Блад приказал выдвинуть вперед пушки, решив пробить брешь в

северо-восточном углу частокола, где штурмующие были бы менее всего уязвимы

для обстрела из пушек форта. В соответствии с этим приказом Огл двинул

вперед свою батарею под прикрытием выступающего клином леса. Но легкий

восточный бриз донес дым их запалов до форта, выдал их присутствие и вызвал

на них огонь испанских мушкетеров. Пули уже свистели и щелкали среди ветвей,

когда Огл дал первый залп из своих пушек. Пробить брешь в частоколе, никак

не способном противостоять орудийному огню, да еще с такого близкого

расстояния, было делом совсем несложным. Испанский гарнизон, руководимый не

слишком умелым командиром, был направлен на защиту этой бреши и тотчас

отброшен назад беспощадным огнем пушек, после чего Блад приказал Волверстону

атаковать:

-- Зажигательные банки в авангард! Приближайтесь перебежками, рассыпным

строем. Да хранит тебя бог, Нэд! Вперед!

Низко пригнувшись к земле, корсары бросились на штурм и пробежали

больше половины расстояния, прежде чем испанцы накрыли их мушкетным огнем.

Корсары залегли, распластавшись ничком в невысокой траве, дожидаясь, когда

стрельба ослабеет; затем вскочили и, пока испанцы перезаряжали свои мушкеты,

снова ринулись вперед. Огл же тем временем, повернув жерла своих пушек,

бомбардировал город пятифунтовыми ядрами, расчищая путь атакующим.

Семеро волверстоновских солдат остались лежать на земле, еще десятерых

настигли пули во время второй перебежки, но Волверстон с остальными уже

ворвался в пролом. Полетели зажигательные банки, сея ужас и смерть, и прежде

чем испанцы успели опомниться, страшные пираты, с дикими криками выскочив из

клубов дыма и пыли, схватились с испанцами врукопашную.

Командир испанцев, храбрый, хотя и недальновидный офицер, по имени дон

Доминго Фуэнтес, сумел воодушевить своих солдат, и схватка длилась еще минут

пятнадцать: корсаров то отбрасывали за частокол, то они снова прорывались в

брешь.

Однако не существовало таких солдат на свете, которые в рукопашном бою

могли бы долго противостоять крепким, выносливым и безрассудно смелым

корсарам. Мало-помалу изрыгающие проклятия испанцы были неумолимо отброшены

назад корсарами Волверстона, плечом к плечу с которыми рубились уже все

остальные корсары под командой самого капитана Блада.

Все дальше и дальше отступали испанцы под этим бешеным натиском,

оказывая отчаянное, но бесплодное сопротивление, и наконец их ряды дрогнули.

Испанцы разбежались кто куда, а затем, соединившись снова, отступили,

сражаясь, к форту и укрылись в нем, оставив город во власти неприятеля.

Под защитой форта дон Доминго Фуэнтес созвал совет своего гарнизона, от

трехсот защитников которого осталось в живых двести перепуганных солдат,

выкинул флаг перемирия и послал к капитану Бладу парламентера, соглашаясь

сдаться на милость победителя, но на почетных условиях, то есть с

сохранением оружия.

Однако благоразумие подсказало капитану Бладу, что подобные условия для

него неприемлемы. Он знал, что его солдаты будут все, без изъятия, пьяны еще

до захода солнца, и иметь при этом под боком две сотни вооруженных испанцев

было бы слишком рискованно. Вместе с тем, будучи противником всякого

бессмысленного кровопролития, он стремился как можно скорее положить конец

этой драке и ответил дону Доминго, что гарнизон должен сложить оружие: тогда

он гарантирует ему, так же как и всему населению Санта-Марии, полную свободу

и безопасность.

Испанцы сложили оружие на большой площади в центре форта, и корсары с

развернутыми знаменами вошли в форт, трубя в рог. Испанский командир

выступил вперед, чтобы отдать победителям свою шпагу. За его спиной стояли

двести безоружных солдат, а позади них -- немногочисленное население города,

искавшее в форте прибежища от неприятеля. Жителей было человек шестьдесят, и

среди них около дюжины женщин, несколько негров и три монаха в черно-белом

одеянии ордена святого Доминика. Почти все цветное население города,

состоявшее из рабов, находилось, как выяснилось, на приисках в горах.

Дон Доминго, высокий мужчина лет тридцати, красивый, представительный,

с черной остроконечной бородкой, еще более удлинявшей его продолговатое

лицо, облаченный в кирасу и шлем из вороненой стали, разговаривал с

капитаном Бладом свысока.

-- Я поверил вам на слово, -- сказал он, -- потому что хотя вы

разбойник, пират и еретик и во всех отношениях человек, лишенный чести, но

тем не менее о вас идет такая молва, будто слово свое вы умеете держать.

Капитан Блад поклонился. Вид его, прямо надо сказать, оставлял желать

лучшего. В схватке он был ранен в голову, одежда на спине висела клочьями. И

все же, невзирая на кровь, пот и пороховой дым, ни осанка, ни манеры его не

утратили своего благородства.

-- Ваша любезность обезоруживает меня, -- сказал он.

-- Моя любезность не распространяется на грабителей и пиратов, --

отвечал непреклонный кастилец, и Ибервиль, самый яростный ненавистник

испанцев, тяжело дыша, выступил вперед, но капитан Блад его остановил.

-- Я жду, -- невозмутимо продолжал дон Доминго, -- чтобы вы объяснили

мне причину вашего разбойничьего появления здесь. Как вы, английский

подданный, осмелились напасть на испанское население, в то время как ваша

страна не ведет с Испанией войны?

Капитан Блад усмехнулся:

-- Клянусь честью, это все соблазн золота, соблазн, столь же

могущественный для пиратов, как и для более высокопоставленных негодяев,

одинаково действующий во всех уголках земного шара, -- тот самый соблазн,

который заставил вас, испанцев, построить этот город в такой удобной

близости от золотых приисков. Короче говоря, капитан, мы явились сюда, чтобы

освободить вас от последнего снятого вами на приисках урожая, и чем быстрее

вы его нам передадите, тем быстрее мы, в свою очередь, освободим вас от

нашего присутствия.

Испанец рассмеялся и оглянулся на своих солдат, словно приглашая их

разделить его веселье.

-- Ей-богу, вы, кажется, принимаете меня за дурака, -- сказал он.

-- Надеюсь, ради вашего же собственного благополучия, вы мне докажете,

что это не так.

-- Неужели вы думаете, что я, будучи предупрежден о вашем появлении,

продолжал держать золото здесь, в Санта-Марии? -- с издевкой спросил

капитан. -- Вы опоздали, капитан Блад. Золото сейчас уже находится на пути в

Панаму. Еще ночью мы погрузили его в пироги и отправили отсюда под охраной

сотни солдат. Вот почему мой гарнизон оказался в таком плачевном состоянии и

вот почему я без колебаний решил сдаться вам.

И он снова рассмеялся, заметив разочарование, отразившееся на лице

капитана Блада.

Возмущенный ропот пробежал по рядам корсаров, они ближе придвинулись к

своему главарю. Весть облетела всех, словно искра, попавшая в порох, и

казалось, взрыв неминуем. Грозно зазвенело оружие, раздались яростные

проклятия, и корсары уже готовы были броситься на испанского командира,

который, как им казалось, одурачил их, и прикончить его тут же на месте, но

капитан Блад их опередил: встав перед доном Доминго, он прикрыл его своим

телом, словно щитом.

-- Назад! -- крикнул он, и голос его был подобен звуку рога. -- Дон

Доминго -- мой пленник, и я дал слово, что ни один волос не упадет с его

головы.

Чувства всех выразил Ибервиль, вскричавший вне себя от злобы:

-- Ты будешь держать слово, данное этому исранскому псу, который нас

обманул? Вздернуть его на сук, и все!

-- Он только выполнил свой долг, и я не позволю вешать человека, если в

этом вся его вина.

Яростный рев на какой-то миг заглушил голос капитана Блада, но он

спокойно стоял, не меняя позы, его светлые глаза смотрели сурово, поднятая

вверх рука удерживала на месте разъяренную толпу.

-- Замолчите и слушайте меня! Мы только напрасно теряем время. Дело еще

поправимо. Они опередили нас с этим золотом всего на несколько часов. Ты,

Ибервиль, и ты, Хагторп, сейчас же сажайте своих людей в лодки. Вы нагоните

испанцев, прежде чем они достигнут пролива, и даже если это вам не удастся,

вы, во всяком случае, успеете перехватить их еще задолго до берегов Панамы.

Отправляйтесь! А Волверстон со своими людьми будет дожидаться вас здесь

вместе со мной.

Это был единственный способ обуздать их ярость и помешать им убить

безоружных испанцев. Повторять приказ дважды не пришлось. Корсары

устремились вон из форта и из города еще быстрее, чем проникли туда.

Недовольство выражала только та сотня людей из волверстоновского отряда,

которая получила приказ оставаться на месте. Всех испанцев согнали в один из

бараков форта и заперли там, после чего корсары разбрелись по городу,

надеясь хоть чем-нибудь поживиться и раздобыть пищи.

А капитан Блад занялся ранеными, которых поместили -- и корсаров и

испанцев, всех вместе -- в другом бараке, уложив их на подстилки из сухих

листьев. Раненых оказалось человек около пятидесяти, из них корсаров меньше

половины. Всего убитыми и ранеными испанцы потеряли свыше ста человек, а

корсары -- около сорока.

Взяв себе в помощь шестерых людей, в том числе одного испанца,

обладавшего кое-какими познаниями по части медицины, капитан Блад принялся

вправлять суставы и обрабатывать раны. Погруженный в это занятие, он не

прислушивался к шуму, долетавшему снаружи -- с той стороны, где

расположились индейцы, попрятавшиеся во время сражения, -- как вдруг

пронзительный вопль заставил его насторожиться.

Дверь барака распахнулась, и какая-то женщина, прижимая к груди

младенца" с отчаянным воплем бросилась к капитану Бладу, называя его на

испанский лад:

-- Дон Педро? Дон Педро Сангре!

Нахмурившись, он шагнул к ней навстречу, а она, задыхаясь, судорожно

вцепившись рукой в ворот своей одежды, упала перед ним на колени.

-- Спасите его! Они его убивают, убивают! -- как безумная выкрикивала

она по-испански.

Это было совсем еще юное создание, почти девочка, едва успевшая стать

матерью, по виду и одежде похожая на испанскую крестьянку. Такие

иссинячерные волосы, смуглая кожа и влажные черные глаза не редкость и среди

андалузок. Лишь широкие скулы и характерный сероватый оттенок губ выдавали

ее истинное происхождение.

-- Что случилось? -- спросил Блад. -- Кого убивают?

Чья-то тень легла на пол, и на пороге распахнутой двери с видом мрачным

и решительным возник исполненный достоинства Бразо Ларго.

Оцепенев от ужаса при виде его, женщина скорчилась на полу. Испуг

сковал ей язык.

Бразо Ларго шагнул к ней. Наклонившись, он положил руку ей на плечо,

быстро произнес что-то на своем гортанном языке, и хотя Блад не понял ни

единого слова, суровый тон приказания был ему ясен.

В отчаянии женщина устремила полубезумный взгляд на капитана Блада.

-- Он велит мне присутствовать при казни. Пощадите меня, дон Педро!

Спасите его!

-- Кого спасти? -- крикнул капитан Блад, выведенный всем этим из себя.

Бразо Ларго объяснил:

-- Моя дочь -- эта. Капитан Доминго -- он приходил селенье год назад --

уводил ее с собой. Карамба! Теперь я его на костер, а ее домой. -- Он

повернулся к дочери: -- Вамос, ты идти со мной, -- приказал он ей на своем

ломаном испанском языке. -- Ты глядеть, как враг умирать, потом идти домой

селенье.

Капитан Блад нашел это объяснение исчерпывающим. Ему мгновенно

припомнилось необычайное рвение, с которым Гванахани старался увлечь его в

эту экспедицию за испанским золотом, -- рвение, показавшееся ему несколько

подозрительным. Теперь он понял все. Этот набег на Санта-Марию, в который

Бразо Ларго вовлек его вместе с другими корсарами, был нужен индейцу, чтобы

вернуть себе похищенную дочь и отомстить капитану Доминго Фуэнтес. Но вместе

с тем капитану Бладу стало ясно и другое. Если похищение и заслуживало кары,

то дальнейшее поведение испанца по отношению к этой девушке, которая, быть

может, даже не была похищена, а последовала за ним по доброй воле, было

таково, что побуждало ее оставаться с ним, и она, обезумев от страха за

него, молила сохранить ему жизнь.

-- Он говорит, что дон Доминго соблазнил тебя. Это правда? -- спросил

ее капитан Блад.

-- Он взял меня в жены, он мой муж, и я люблю его, -- отвечала она

страстно, а влажный взор ее больших темных глаз продолжал его молить. -- Это

наш ребенок. Не позволяйте им убивать его отца, дон Педро! А если они убьют

Доминго, -- вне себя вскричала она, -- я покончу с собой!

Капитан Блад покосился на угрюмое лицо индейца.

-- Ты слышал? Этот испанец был добр к ней. Твоя дочь хочет, чтобы мы

сохранили ему жизнь. А если, как ты сам сказал, вина его в том, что он

обидел ее, значит, она и должна решить его участь. Что вы сделали с ним?

Оба заговорили одновременно: отец -- злобно, возмущенно, почти

нечленораздельно от гнева, дочь -- захлебываясь слезами пылкой

благодарности. Вскочив на ноги, она потянула Блада за рукав.

Но Бразо Ларго, продолжая протестовать, преградил им дорогу. Он заявил,

что капитан Блад нарушает их союз.

-- "Союз"! -- фыркнул Блад. -- Ты использовал меня в своих целях. Ты

должен был откровенно рассказать мне о ссоре с доном Доминго, прежде чем я

связал себя словом, обещав ему полную неприкосновенность. Ну, а теперь...

Он пожал плечами и стремительно вышел из барака вместе с молодой

матерью. Бразо Ларго, задумчивый и хмурый, поспешил за ними.

У выхода из форта капитан Блад столкнулся с Волверстоном,

возвращавшимся из города вместе с двумя десятками своих молодцов. Блад,

приказав всем следовать за ним, сообщил, что индейцы хотят прикончить

испанского капитана.

-- Туда ему и дорога! -- проворчал Волверстон, который был уже изрядно

под хмельком.

Тем не менее и он и его солдаты последовали за капитаном, так как, в

сущности, речи их были всегда кровожаднее, чем их дела.

Возле пролома в частоколе толпа индейцев, человек сорок -- пятьдесят,

раскладывала костер. На земле лежал дон Доминго -- беспомощный, связанный по

рукам и ногам.

Женщина бросилась к нему, нежно лопоча какието ласковые испанские

слова. Улыбка осветила его бледное лицо, еще не совсем утратившее свое

презрительное высокомерие. Капитан Блад подошел следом за ней и без дальних

слов разрезал ножом сыромятные ремни, которыми был связан пленник.

Индейцы злобно зашумели, но Бразо Ларго мгновенно их успокоил. Он

быстро произнес несколько слов, и они с разочарованным видом примолкли.

Солдаты Волверстона стояли наготове, с мушкетами в руках, дуя на запальные

фитили.

Под их охраной дон Доминго был доставлен обратно в форт. Его юная жена

шагала рядом с ним и на ходу давала капитану Бладу разъяснения по поводу

немало удивившей его готовности, с какой индейцы повиновались ее отцу.

-- Он сказал, что ты дал Доминго слово сохранить ему жизнь и должен

свое слово сдержать. Но ты скоро уйдешь отсюда. Тогда они вернутся и

разделаются с Доминго и с остальными испанцами.

-- Ну, мы им этого не позволим, -- заверил ее капитан Блад.

Когда они возвратились в форт, испанский командир выразил желание

поговорить с капитаном Бладом.

-- Дон Педро, -- сказал он, -- вы спасли мне жизнь. Мне трудно выразить

свою благодарность в словах.

-- Прошу вас, не утруждайте себя, -- сказал капитан Блад. -- Я сделал

это не ради вас, а потому, что не люблю нарушать слово. Ну, и ваша малютка

жена тоже сыграла в этом не последнюю роль.

Испанец задумчиво улыбнулся, скользнув по индианке взглядом, и она

подняла на него глаза, в которых светились любовь и обожание.

-- Я был неучтив с вами сегодня утром, дон Педро. Приношу вам свои

извинения.

-- Я более чем удовлетворен.

-- Вы очень великодушны, -- с достоинством сказал испанец. -- Могу ли я

поинтересоваться, сеньор, каковы ваши намерения по отношению к нам?

-- Как я уже сказал, мы не посягаем на вашу свободу. Когда мои люди

возвратятся, мы уйдем отсюда и освободим вас.

Испанец вздохнул:

-- Именно этого я и опасался. Ряды наши поредели, оборонительные

заграждения разрушены, и когда вы уйдете, мы окажемся во власти Бразо Ларго

и его индейцев, которые тотчас всех нас прирежут. Будьте уверены, они не

покинут Санта-Марии, пока не разделаются с нами.

Капитан Блад нахмурился.

-- Вы, несомненно, вызвали на себя гнев Бразо Ларго, соблазнив его

дочь, и он будет мстить вам беспощадно. Но что могу сделать я?

-- Дайте нам возможность отплыть в Панаму тотчас же, немедля, пока вы

еще здесь и ваши союзники-индейцы не посмеют на нас напасть.

У капитана Блада вырвался нетерпеливый жест.

-- Послушайте, дон Педро! -- сказал испанец. -- Я бы не обратился к вам

с этой просьбой, если бы ваши поступки не убедили меня в том, что вы, хотя и

пират, человек широкой души и рыцарь. Кроме того, поскольку вы, по вашим

словам, не покушаетесь на нашу свободу и не намерены держать нас в плену, то

я, в сущности, ничего сверх этого у вас и не прошу.

Высказанные испанцем соображения были справедливы, и, поразмыслив над

его словами, капитан Блад решил, что и ему станет легче без этих испанцев,

которых приходилось одновременно и стеречь и защищать. Словом, прикинув так

и эдак, Блад дал согласие. Волверстон, однако, колебался. Но на вопрос

Блада, чего они могут достигнуть, задерживая испанцев в Санта-Марии,

Волверстон вынужден был признаться, что он и сам не знает. Единственное его

возражение сводилось к тому, что не верит он ни единому испанцу на земле, но

этот довод нельзя было счесть достаточно веским.

Словом, капитан Блад отправился искать Бразо Ларго и нашел его на

дощатой пристани неподалеку от форта; он сидел там в угрюмой задумчивости

совсем один.

При его приближении индеец встал. Лицо его выражало подчеркнутое

безразличие.

-- Бразо Ларго, -- сказал капитан Блад, -- твои индейцы посмеялись над

моим честным словом и едва не нанесли непоправимый ущерб моей чести.

-- Я не понимать, -- сказал индеец. -- Ты стал другом испанский веры?

-- Почему другом? Нет. Но когда они сдавались в плен, я пообещал им

полную неприкосновенность. Это было условием сдачи. А ты и твои люди

нарушили это условие.

Индеец поглядел на него с презрением:

-- Ты мой не друг. Я привел тебя здесь к испанский золото, а ты пошел

против меня.

-- Здесь нет никакого золота, -- сказал Блад. -- Но я не хочу ссориться

с тобой из-за этого. Ты должен был сказать мне, прежде чем мы пустились в

путь, что я нужен тебе, чтобы помочь освободить твою дочь и покарать

испанца. Тогда я не давал бы слова дону Доминго. Но ты обманул меня, Бразо

Ларго.

-- Гуу! Гуу! -- произнес Бразо Ларго. -- Я больше не говорить ничего.

-- А я еще не все сказал. Теперь насчет твоих индейцев. После того, что

случилось, я не могу им доверять. А данное мною слово требует, чтобы испанцы

находились в безопасности, пока я здесь.

Индеец склонил голову.

-- Так! Пока ты здесь. А потом?

-- Если твои индейцы опять что-нибудь затеют, мои ребята могут взяться

за оружие, и я не поручусь, что в кого-нибудь из твоих воинов не угодит

пуля. Я буду сожалеть об этом больше, чем о потере испанского золота. Этого

нельзя допустить, Бразо Ларго. Ты должен собрать своих людей, и я пока что

запру их на время в одном из бараков форта -- для их же собственной пользы.

Бразо Ларго задумался. Потом кивнул. Этот индеец отличался большим

здравым смыслом. Его людей загнали в форт, и Бразо Ларго, терпеливо

улыбаясь, как человек, который умеет ждать своего часа, согласился запереть

их в один из бараков.

Кое-кто из корсаров ворчал, и Волверстон выразил всеобщее неодобрение.

-- Ты что-то больно далеко заходишь, капитан! Ради этих скотов-испанцев

готов уже нажить себе врагов среди индейцев.

-- О нет, вовсе не ради них. Но я дал испанцу слово. И мне жаль этой

маленькой индианочки с грудным младенцем. Испанец был добр к ней, и, кроме

того, он человек мужественный.

-- Ну, ну, смотри! -- сказал Волверстон и отвернулся в негодовании.

Час спустя испанцы уже отчалили от маленькой пристани. С земляных

укреплений форта корсары наблюдали за их отплытием; оно было им весьма не по

душе. Испанцы погрузили в лодки всего несколько охотничьих ружей --

единственное оружие, которое разрешил им взять с собой капитан Блад. Но зато

провизией они запаслись вдоволь, и особенную заботу осмотрительный дон

Доминго проявил о запасе пресной воды. Он сам проследил за тем, чтобы

бочонки с водой были погружены в пироги. После этого он подошел проститься с

капитаном Бладом.

-- Дон Педро, -- сказал испанец. -- У меня нет слов, чтобы достойно

отблагодарить вас за ваше великодушие. Я горжусь, что вы оказали мне честь

быть моим врагом.

-- Скажем лучше, что вам просто повезло.

-- И повезло тоже, конечно. Теперь я буду говорить всюду и везде -- и

пусть меня слышат все испанцы, -- что дон Педро Сангре -- подлинный рыцарь.

-- Я бы на вашем месте не стал этого делать, -- сказал капитан Блад. --

Ведь никто вам не поверит.

Продолжая бурно протестовать, дон Доминго спустился в пирогу, где уже

сидела его индианка-жена со своим младенцем-метисом. Пирогу оттолкнули от

берега, и капитан Доминго поплыл в Панаму, снабженный письмом за личной

подписью капитана Блада, содержащим приказ Ибервилю и Хагторпу

беспрепятственно пропустить обладателя этого письма, буде они с ним

повстречаются.

Когда свечерело и из леса повеяло прохладой, корсары расположились на

площади форта под открытым небом подкрепить силы пищей. В городе им удалось

обнаружить изрядные запасы битой птицы и несколько туш диких козлов, а в

хижине доминиканских монахов -- бурдюки с превосходным вином. Капитан Блад

сел ужинать с Волверстоном и Оглом в довольно комфортабельном домике бывшего

испанского командира и, поглядывая в окна, с удовлетворением наблюдал, как

пируют и веселятся его корсары. Только по-прежнему мрачно настроенный

Волверстон не разделял его благодушия.

-- Держись-ка ты лучше моря, капитан, вот что я тебе скажу, --

проворчал он, набивая себе рот пищей. -- Там уж, если ты подошел на

расстояние пушечного выстрела, так золото от тебя не уплывет в пироге. А что

здесь? Отмахали мы десять дней через чащу, а теперь еще десять дней надо

отмахать обратно. И скажи спасибо, если так же благополучно выберемся

отсюда, как пришли сюда, и если вообще выберемся, потому как, сдается мне,

нам еще не миновать иметь дело с Бразо Ларго. Да, наломал ты тут дров,

капитан.

-- Эх, если бы твои мозги были под стать твоим мускулам, Нэд!.. -- со

вздохом сказал капитан Блад. -- Никаких я тут дров не наломал. А что

касается Бразо Ларго, так это вполне здравомыслящий индеец, да, да, можешь

мне поверить, и он будет дружить с нами хотя бы только потому, что ненавидит

испанцев.

-- Ну, а ты что-то больно их полюбил, -- сказал Волверстон. -- Стоило

поглядеть на твои ужимочки, когда ты расшаркивался перед проклятым испанцем,

который выкрал у нас золото, душа с него вон!

-- Нет, ты не прав, пусть он испанец, однако очень храбрый малый, --

сказал Блад. -- А то, что он поспешил сплавить отсюда золото, когда узнал о

нашем приближении, так это был его долг. Будь он не столь благороден и

отважен, он бы не остался на посту, а удрал бы вместе со своим золотом. На

благородные поступки отвечают тем же. Больше мне нечего сказать.

И тут, прежде чем Волверстон успел открыть рот, резкий чистый звук

рожка долетел со стороны реки, заглушая шум пиршества корсаров. Капитан Блад

вскочил на ноги.

-- Хагторп и Ибервиль возвращаются! -- воскликнул он.

-- Даст бог, с золотом на этот раз! -- сказал Волверстон.

Они выскочили из дома и бросились к брустверу, куда устремились уже и

остальные корсары. Блад взбежал на бруствер в ту минуту, когда первая из

возвратившихся пирог уже пришвартовалась, и Хагторп поднялся на пристань.

-- Вы быстро обернулись! -- крикнул капитан Блад, спрыгивая с бруствера

навстречу Хагторпу. -- Ну как? С удачей?

Хагторп, высокий, широкоплечий, с желтой повязкой на голове,

остановился перед капитаном Бладом в сгущающихся сумерках.

-- Если и с удачей, так это не твоя заслуга, капитан, -- загадочно

произнес он.

-- Вы что, не догнали их?

На пристань поднялся Ибервиль. Он ответил за своего товарища:

-- Некого было и догонять-то, капитан. Он одурачил тебя, этот лживый

испанец. Он сказал тебе, что отправил золото в Панаму, но это ложь. А ты

поверил ему -- поверил испанцу!

-- Может быть, вы наконец скажете, что произошло? -- спросил капитан

Блад. -- Вы говорите, что он не отправлял отсюда золота? Так что ж, значит,

оно все еще здесь? Это вы хотите сказать?

-- Нет, -- отвечал Хагторп. -- Мы хотим сказать, что после того, как он

одурачил тебя своими баснями, ты, не потрудившись даже произвести обыск,

отпустил его на все четыре стороны и дал ему возможность увезти золото с

собой.

-- Что ты плетешь! -- прикрикнул на него капитан. -- И откуда это может

быть тебе известно?

-- А мы примерно в десятке миль отсюда проплывали мимо индейского

поселка, и -- у нас хватило смекалки остановиться и порасспросить насчет

испанских пирог, которые должны были пройти тут раньше нас. Так вот, индейцы

сказали нам, что никаких пирог тут не проплывало ни сегодня, ни вчера и

вообще ни разу после осенних дождей. Ну, мы, конечно, сразу поняли, что твой

благородный испанец соврал, тут же порешили повернуть обратно и на полпути

напоролись прямо на дона Доминго. Встреча с нами порядком его ошеломила. Он

никак не ожидал, что мы так быстро все разнюхаем. Он был все такой же

обходительный и держался как ни в чем не бывало, разве что стал еще

любезнее. Сразу же откровенно признался в своем обмане, но сказал, что,

после того как мы отплыли, он передал золото тебе в виде выкупа за себя и за

тех, кто его сопровождал, а ты якобы велел ему передать нам приказ

немедленно возвращаться. Потом он еще показал нам свою охранную грамоту,

написанную твоей рукой...

Тут вмешался Ибервиль и закончил рассказ:

-- Ну, а поскольку у нас, не в пример тебе, нет такого доверия к

испанцам, мы решили, что кто раз обманул, тот обманет снова, высадили их

всех на берег и обыскали.

-- И неужто вы нашли золото? -- совершенно потрясенный, спросил капитан

Блад.

Ибервиль улыбнулся и ответил не сразу:

-- Ты позволил им забрать с собой вдоволь всякого провианта на дорогу.

А не заметил ты, из какого источника наполнял дон Доминго водой свои

бочонки?

-- Бочонки? -- переспросил капитан Блад.

-- В этих бочонках было золото. Фунтов шестьсот -- семьсот, никак не

меньше. Мы его привезли с собой.

Когда ликующий рев, вызванный этим сообщением, мало-помалу стих,

капитан Блад уже успел оправиться от нанесенного ему удара. Он рассмеялся.

-- Ваша взяла, -- сказал он Ибервилю и Хагторпу. -- И в наказание за

то, что я позволил так бессовестно себя одурачить, мне остается только

отказаться от причитающейся мне доли добычи. -- Помолчав, он спросил уже без

улыбки: -- А что вы сделали с доном Доминго?

-- Я бы пристрелил его на месте за такое вероломство, -- свирепо заявил

Хагторп, -- если бы не Ибервиль... Да, Ибервиль -- кто бы это подумал! --

Ибервиль распустил сопли и так ко мне пристал, что я велел испанцу убираться

на все четыре стороны.

Молодой француз отвернулся, пристыженный, избегая встречаться взглядом

с капитаном, который смотрел на него с вопросительным удивлением.

-- Ну, чего вы хотите? -- не выдержал наконец Ибервиль и с вызовом

поглядел на Блада. -- Там же была женщина, в конце-то концов! Там была эта

маленькая индианка, его жена!

-- Клянусь честью, о ней-то я сейчас и думал, -- сказал капитан Блад.

-- И вот ради нее -- да и ради нас самих тоже -- нам следует, пожалуй,

сказать Бразо Ларго, что дон Доминго и его жена убиты в схватке за золото.

Бочонки с золотом отлично подкрепят наши слова. Так будет спокойнее для всех

да и для самого старика индейца.

Итак, хотя корсары и вернулись из этого похода с богатой добычей, он

был записан ими в счет личных -- весьма редких -- неудач капитана Блада.

Впрочем, сам он расценивал это несколько иначе.