Трагедия Незамаевской

Наших станичников потрясли ваши публикации из раздела «Чёрные доски» и стихотворение Зои Сизовой-Овчарь — «Чую, як бандура плаче…» — будто о нашей Незамаевской. Голодомор унёс более шести тысяч жизней наших станичников…

Думая о события 30-х годов на Кубани, я сначала долго колебался, — стоит ли ворошить странное прошлое, братоубийственное побоище и уничтожение ни в чём не повинных людей некогда зажиточной станицы?

Прошло 70 лет — это возраст целого поколения. Десятки ещё живущих жертв террора и потомки репрессированных, с одной стороны, и рьяные комсодовцы, с другой — они давно примирились.

Во всяком случае, семьи погибших держат свою боль в глубине сердец и не высказывают зла и обид.

Молодые же поколения вообще больше заняты проблемами выживания или преуспеяния в обстановке рыночных отношений.

Однако, после нескольких номеров «Станицы» с подборками материалов о репрессиях, после многочисленных встреч с пережившими трагедию незамаевцами — и я решил рассказать хоть малую часть горькой правды.

Станице Незамаевской в 2004 году исполнится 210 лет, и события 1932-33 годов — самая печальная страница её истории.

Историю же надо знать, — чтобы она не повторилась опять.

И очень хотелось бы получить, наконец, ответ на вопрос — «А, за что?»

Ответ, которого так и не дождались сотнями умиравшие от голода…

Нам ещё со школьной скамьи рассказывали о некоторых «перегибах» при создании колхозов в результате «форсирования насильственных методов коллективизации».

Что же случилось на самом деле, была ли на деле необходимость в применении этих самых «методов» со стороны властей?

Очевидно, что колхозный строй, не успев толком народиться, уже переживал в начале 30-х годов кризис: на это указывает ежегодный рост товарного зерна, остававшегося для личного потребления станичниками.

Изъятие зерна производилось под угрозой репрессий, с помощью чрезвычайных мер. Эти меры в заготовительной политике привели, в свою очередь, к возросшему падежу рабочего и продуктивного скота — из-за бескормицы, ухудшающегося ухода.

В Северо-Кавказском крае было тогда 97 районов, в том числе около 40 на Кубани. Уже в 1931 году трудности на юге России стали очевидны: уборка урожая затянулась аж до весны 32-го.

Местные власти кивали на «вредителей кулаков» — хотя, к этому времени, здесь прошли одна за другой аж три волны раскулачивания и выселений.

В станицы продолжали направляться уполномоченные, фактически подменявшие на местах здешние власти. Пришельцы — в большинстве своём горожане, не знавшие сельского хозяйства — энергично брались командовать, и едва ли не в каждом встречном видели «контрреволюционный элемент».

Мои земляки вспоминают такого горе-уполномоченного, всё донимавшего председателя: «Почему не сеете?» На ответ, что уже по плану отсеялись, он тыкал на соседнее поле — «А это что?» — «Зябь!». «Сей зябь!..»

Естественно, что принудительные меры встречали пассивное сопротивление хлебосдатчиков, вызывали недовольство даже властей на местах. В ответ усиливался административный нажим на колхозы и единоличников.

Голодающие колхозники стали укрывать зерно для пропитания в так называвшихся тогда «чёрных ямах». Зерно прятали во имя спасения семей!

7 августа 1932 года был издан печально знаменитый закон, известный в крестьянской среде, как «закон о пяти колосках».

В нём государственная собственность объявлялась священной и неприкосновенной, за любую её кражу полагался расстрел или, в лучшем случае, срок не менее 10 лет с конфискацией имущества.

Старики хорошо помнят, как, за несколько сорванных тогда колосков, попадали колхозники в тюрьму!..

Жёсткие меры осуществлялись специально созданной Чрезвычайной комиссией во главе с секретарём ЦК ВКП (б), членом Политбюро Л. Кагановичем.

В состав комиссии вошли также Ягода, Ширятов, Микоян, Чернов, Юркин и другие большевики.

В ноябре в Ростове-на-Дону комиссия провела три совещания партактива края. Из сохранившихся стенограмм этих совещаний становится сегодня ясен предупредительно-угрожающий характер речи Кагановича.

Перед активом была поставлена задача — к началу декабря завершить хлебозаготовки. Немедленно началась сплошная проверка остатков урожая на токах и в амбарах. В личных закромах. И по всему Северо-Кавказскому краю самыми «отстающими» были признаны районы Кубани.

Комиссия, не вдаваясь в причины сложившегося положения, решила изъять хлеб любой ценой — то есть, применяя насилие, выселяя десятки тысяч семей на север.

Для повсеместных обысков дворов были созданы комсоды — комитеты содействия из наиболее оголтелых активистов. Они забирали всё, что оставалось у казаков для собственного пропитания — буквально до зёрнышка, до крошки.

Станицы, давшие наименьший процент по хлебозаготовкам, заносили на «чёрную доску». 24 ноября 1932 года бюро крайкома занесло на неё первые две станицы — Полтавскую и Незамаевскую.

В нашей станице до революции было всего несколько семей, имевших наёмных работников. Остальные преимущественно многодетные казачьи семьи обрабатывали землю и кормили себя собственным трудом.

«Чёрная доска» означала немедленное прекращение подвоза товаров, полное свёртывание торговли и проведение чистки от «враждебных элементов».

Хотя, заготавливать уже было нечего, «заготовки продолжались до весны 1933 года. Всю зиму население всей станицы пухло от голода и вымирало.

Хлеба! Хлеба! Хлеба!
Стоны детей и вой.
А за станицей — кордоны,
А на дорогах — конвой.
Выехать — въехать —
Никто не сметь:
Сразу от пули чекистов смерть!

— написал учитель школы Н. Саенко о том времени.

Рассказали мне о происходившем тогда Таисия Ивановна Клименко, Василий Задорожный, Алексей Фёдорович Павловский, Елена Анатольевна Ильенко, Анна Фёдоровна Храпаль, Мария Терентьева Рябоштан и многие другие.

В.Ф. Задорожному в ту пору было 12 лет. Его семья жила единолично. Дед Игнат имел земельный надел, лошадей, коров и другую живность.

Другой дед, по материнской линии, Илья Бирюк, имел маслобойню и молотилку с паровиком.

Отец имел до 15 десятин земли, две коровы, трёх лошадей. В революцию он служил в Красной Армии, никаким кулаков никогда не был, но в колхоз вступать не торопился, — жена боялась слухов, что придётся спать под общим одеялом.

За это упрямство в начале коллективизации у них изъяли всю землю, дав взамен малые клочки в разных углах.

Отец Василия Филипповича не выдержал и сбежал с бывшим сослуживцем в Тихорецкий военгородок на заработки.

В декабре 1932 года ОГПУ провело поквартальную облаву, всех незамаевцев отловили, мучили в привокзальных подвалах холодом и голодом. Спустя месяц перегнали в станицу, соединив с арестованными там станичниками, после чего, этапом отправили уже в Краснодар.

Читаю справку о реабилитации от 31 марта 1995 года:

«Задорожный Филипп Игнатьевич, 1896 года рождения… 15 декабря 1932 года был арестован и по политическим мотивам за, якобы, имевшую место контрреволюционную деятельность, по постановлению тройки…подвергнут расстрелу… Дело в отношении Задорожного Ф.И. и пересмотрено и он полностью реабилитирован».

В сентябре 33-го от голода умерла мать, — рассказывает Василий Филиппович. — Мы с братом Константином с вечера легли спать по бокам у мамы, утром проснулись, а она холодная, мы в крик…

Мать похоронили, завернув в простыню, в общей могиле, куда свозили всех умерших. Братьев забрали в детский дом. Выжили они благодаря добрым людям, особенно соседке по фамилии Мельник, которая спасла от гибели, кроме своих детей, и их.

Добрая женщина ухитрилась насушить булочек и так запрятать, что неоднократные обыски комсодовцев, изрывших всё подворье, ничего не дали.

А вот старшую сестру братьев, Прасковью — она была замужем — в 33-м арестовали за то, что она нарезала в солдатский котелок пшеничных колосьев, отправили в Краснодар, где она и погибла.

Ещё Василий Филиппович стал свидетелем того, как на железнодорожном вокзале Тихорецкой у голодных украинцев, пробравшихся на Кубань за продуктами (на Украине голод начался немного раньше) отнимали сумки и мешки.

Он видел, как гэпэушник выхватил у плачущего мужчины мешок, а тот умолял пожалеть четырёх голодающих детишек, как же он придёт к ним ни с чем!…

В ту пору по правому пути подходил состав, и мужчина бросился под него. Несколько десятков его земляков стали кричать, состав остановился. Искромсанное тело вытащили, равнодушным остался лишь тот гэпэушник, отнявший у человека последнюю надежду на жизнь…

Вдруг, — вспоминает наш очевидец, — из вагона вышел морской офицер… Он выстрелил в упор в виновника трагедии, затем вскочил в уходящий поезд…

В 1989 году в газете «Сельская жизнь» появилось объявление с просьбой откликнуться свидетелей голода на Украине. В.Ф. Задорожный написал им.

Приехала вскоре бригада Киевской киностудии. Фильм вышел в том же году, а в 1990-м был показан по украинскому телевидению. Центральное ТВ в Москве тогда показывать его отказалось, — а уж теперь-то и вовсе это маловероятно!

Ещё Василий Филиппович рассказал, как в конце 32-го года в станицу вошло латышское военное подразделение и отряды местных активистов. Станицу оцепили, никого не впускали и выпускали.

Особенно старались местные комсоды, среди которых выделялся Степан Бутник — он, обходя подворья, забирал не только съестное, но и имущество. У Задорожных ему приглянулась усадьба со всем хозяйством, — он выгнал хозяев и поселился там!..

О свирепости комсодовцев рассказала и Т.И. Клименко. Под благовидным предлогом они сначала сами им советовали укрывать зерно, затем, выследив, заявляли и указывали, где что припрятано. Прямо на подводах они развязывали узлы с барахлом и делили награбленное между собой.

У Таисии Ивановны было три брата и три сестры. Отец умер ещё в 1924 году. До революции казачья семья жила в достатке. У деда, Петра Клименко, была ветряная мельница, до десятка лошадей, 7 коров.

В коллективизацию все деды и дядьки Таисии Ивановны были репрессированы и высланы. Её мать с детьми выжила в 33-м, благодаря золотому червонцу, оставшемуся от родителей.

Она обменяла его на 100 рублей, чтобы заплатить самооблог и сберечь спасительницу-корову. На корову, работавшую на свозе умерших от голода, ежедневно выдавалось 2 кг кукурузной муки. Именно на корову, а не на человека!

У кого сохранились коровы, всех заставляли вывозить покойников в те 12 траншей, что вырыли на окраине станицы.

В ямы сбрасывали и ещё живых, поэтому там слышался постоянный стон, а наполненные ямы как бы пошевеливались от потуг пробующих выбраться.

Потом началось массовое выселение: сотни семей были отправлены в Сибирь и на Урал. Станица буквально опустела!

Из 16 тысяч прежнего населения осталось около трёх с половиной тысяч. И сейчас в Незамаевской живет всего 3 266 человек…

Говорят, в те годы выживали те, кто стремились поддерживать друг друга. Но были и случаи людоедства.

По словам Таисии Ивановны, у её напарницы в бригаде Василисы Бирюк девчата Мирошника поймали младшего братишку, убили и в горшках засолили мелкими кусочками.

Станичники старались не выпускать детвору за ограды дворов. Убийц-людоедов называли «резунами»…

А.Ф. Храпаль была из многодетной казачьей семьи, по станичным меркам бедной. Но и её отца в 33-м году угнали по этапу. Мать не смогла уберечь от смерти всех семерых детей, выжили лишь старшие — Анна и её брат.

Издевались над ними особенно свои же комсодовцы. Мама, Наталья Ефимовна, как-то запрятала в печь чугунок сваренной фасоли.

Вдруг приходит Борис Петренко: «Наталко, шо в тэбэ пахнэ?» — «Та сварыла трошки дитям» — пролепетала женщина.

Никакие уговоры и рёв голодных детишек не остановили активиста! Чугунок был вынесен и опрокинут на землю.

Дети попадали на это место и съели всё, что смогли подобрать вместе с «землицею»...

Е.А. Ильенко, 1914 года рождения, рассказывала о таких же случаях. Она выжила, благодаря работе в наймах.

В восточной части станицы, называемой в народе «За Дунаем» выращивали табак. Елена нанизывала листья на шнур длиной 2 м. За каждый шнур выдавали по 100 г хлеба. За десяток — килограмм…

Беседуя с выжившими очевидцами голодомора на Кубани, я наслышался немало ужасного и поразительного. И понял — может быть, самое главное! — что они не сломились и не ожесточились!

Молодые поколения вчерашних репрессированных и комсодовцев переженились меж собою.

Ну, дай Бог нашей станице и всем другим мира и благополучия. Дети не отвечают за проступки отцов.

Но помнить их — они обязаны. Чтобы, в свою очередь, с их детьми и внуками не повторилось то, что случилось на Кубани в 32-33-м…

Гуркалов Владимир Фёдорович
(станица Незамаевская)

Общеказачья газета «Станица» № 38
Источник: http://cossacks.info/golodomor/doc/story09.html