Интриги, Ревность и Отвага 4 page

В течение этих дней возрастающего замешательства и постоянного позора Терренс издали наблюдал, как Ив погружается в свое собственное отчаяние, и молодой актер полагал, что мог видеть себя самого в зеркале, в то время как доктор рисковал своей жизнью, будто искал конец. Сержант чувствовал себя в долгу перед Ивом и решил защищать его от себя столько, сколько сможет. Возможно, лучший способ выполнить такую задачу состоял в том, если бы он смог подобраться поближе к французскому врачу, а поскольку Ив не собирался становиться его приятелем без какой-либо помощи, Терренс попробовал сделать шаг первым.

- Вы когда-нибудь отдыхаете? - спросил однажды сержанта, когда помог медсестрам доставить нескольких раненых с огневой линии в полевой госпиталь.

- Зачем? - было резким ответом Ива.

- Чтобы остаться в живых, по крайней мере, - ответил Терренс.

- Возможно, мы слишком ценим жизнь. Вы когда-нибудь думали об этом? - возразил молодой доктор, раздраженный настойчивостью Терренса.

- Больше, чем Вы думаете, Бонно, - ответил Терри так серьезно, что заставило Ива посмотреть прямо ему в глаза. - Послушайте, я знаю, что Вы сейчас действительно заняты, но я хотел бы поговорить с Вами, когда у Вас будет немного свободного времени. Если Вы, конечно, иногда позволяете себе взять перерыв.

- И о чем мы можем говорить? - удивился Ив с ироничным намеком в голосе.

- Случалось ли с Вами, что иногда люди разговаривают друг с другом просто, чтобы хорошо провести время и потому что хотят подружиться? И поверьте, Бонно, среди этой войны заводить друзей - это то, что мы можем оценить, когда мы там, с немецким пулеметом, строчащим у Вас за спиной, - ответил синеглазый мужчина с откровенной улыбкой, которую Ив не довелось увидеть за все время, что он знал Грандчестера. - Мы могли бы поговорить... о погоде, если хотите, - сказал он напоследок, прежде, чем оставить Ива, теряющегося в догадках, что случилось с Грандчестером, что он стал таким приятным.

Немцы отступили приблизительно на четыре мили по реке, и американцы попытались войти в Аргонский лес, хотя враг был действительно силен в этой области. Союзникам удалось продвинуться в лес лишь немногим больше мили, и они должны были остановить атаку 30-го сентября. Войска отдыхали несколько дней, пока военачальники вновь планировали стратегию. Иного пути не было, генерал Першинг решил, что американцы должны открыть путь через Третью немецкую линию обороны независимо от того, насколько это опасно или во сколько жизней это обойдется. Атака, вновь началась 4-го октября и продолжалась долгие мучительные четыре недели, в течение которых жертвы среди американцев возросли с поразительной скоростью, пока шло время.

Один из вечеров, когда Терренс был в отлучке, молодой человек искал уединенное место, где он мог спокойно писать с помощью керосиновой лампы. Он уже написал шестидесятое письмо своей жене и хранил его с остальными, которые не смог отослать. Затем он вынул другую пачку чистой бумаги и продолжал писать что-то еще, а образы его соратников, умирающих на поле битвы, наводняли его разум.

Каждая минута ужаса, пережитого на линии огня, запечатлелась в его памяти. Видеть реку Моса, окрашенную кровью многих людей, безжизненные тела, плавающие на водной поверхности, изуродованные члены, агонии и прежде всего, лица людей, которых он убил, чтобы спасти свою собственную жизнь, было так мучительно, что единственным выходом сохранить рассудок от невменяемости было записывать все в форме диалогов, надеясь, что однажды другие услышат слова, которые он записал в этот момент и задумаются о наших человеческих несчастьях. Мир должен знать жестокую правду, скрывающуюся за "великой победой", и он чувствовал, что это было его обязанностью, дать отчет обо всем этом.

- Вы еще не избавились от этой привычки, - сказал голос Ива, прерывающий задачу Терри, а он сел рядом с сержантом.

- Вы имеете в виду писать? - ответил молодой человек, глядя в серые глаза, освещенные керосиновой лампой. Он не говорил с врачом неделями, и был немного удивлен, что Ив решил приблизиться к нему.

- Да, я видел, как Вы писали множество раз там, в Париже, - небрежно объяснил доктор. - У Вас так много писем, которые надо посылать?

- Ну, не совсем, - признался Терри, пожав плечами. - Я пишу не только письма.

- Забавно, Грандчестер, - ответил Ив с ироничной усмешкой.

- Что забавно? - спросил заинтригованный сержант.

- То, что Вы были моим пациентом в течение месяцев, а я никогда не спрашивал Вас о Вашей профессии. На что Вы живете? Вы журналист или писатель?

- Понятно, - улыбнулся Терри, понимающий комментарий Ива. - Я актер, - ответил он просто.

- Что? - удивился Ив. - Вы имеете в виду, что Вы играете на сцене и носите костюмы и грим?

- Да, верно. Я делаю эти странные вещи, - признал Терри, усмехнувшись, - но я не представляю своей жизни без всего того, что связано с театром, и поверьте мне, люди считают, что у меня получается, - сказал он, приподнимая бровь.

- Если Вы так говорите... - все, что мог ответить Ив.

- Но еще я люблю писать, - продолжал Терри, держа страницы, которые он только что нацарапал на кожаной папке.

- И о чем Вы пишете? - равнодушно спросил Ив.

- Сейчас у меня наметилось несколько рассказов, - объяснил Терри, чувствуя, что вечерний холод начинал пробирать его до костей, - например, молодой рядовой, чью жизнь я не смог спасти этим утром, мой капитан, человек, обычно наслаждающийся хорошим разговором, но притих и заскучал в течение этого месяца, как человек доверил мне последнее письмо, которое он написал своим детям, прежде чем немецкий снаряд взорвался перед ним, и молодой доктор, который, кажется, отчаянно ищет своей смерти каждый раз, когда я вижу его в действии, - сказал сержант, подчеркивая последнее предложение со всем намерением.

Ив повернулся, чтобы увидеть синие радужные глаза с обиженным взглядом.

- Легко судить, когда у тебя есть распятие, висящее на твоей шее, - горько буркнул французский доктор.

- Как я могу судить человека, который страдает от той же боли, которую я испытал много раз в своей собственной жизни? - ответил Терренс искренне. - Вы неправильно меня поняли, Бонно.

- Возможно, но то, что я теперь вижу - что мое существование стало поздней осенью, и я не могу этого остановить, - признал молодой доктор дрожащим голосом, пряча глаза от пристального взгляда Терри.

- Столь безответственный поиск собственной смерти никогда не будет решением, - парировал сержант.

- С каких это пор Вы стали моим советником? - отвечал Ив, защищаясь.

- Бонно, я не гожусь никому в советники, - ответил Терри, вставая, - но не так давно я был в такой же депрессии, и поверьте мне, она был безжалостной, потому что я переносил ее в течение нескольких лет, заполняя свое сердце раскаянием и самообвинением. Я жаждал смерти настолько, насколько Вы жаждете ее; однако, теперь я благодарю Бога, что Он не дал мне того, чего я просил. Человек намного мудрее, чем я когда-нибудь буду, научил меня тогда, что ничто не написано на страницах наших личных историй, пока мы не осмелимся начертать свою собственную судьбу, и пока мы живем, есть надежда, чтобы написать лучшую страницу в следующий раз. Не лишайте себя этой возможности. Спокойной ночи, доктор, - сказал он напоследок, унося с собой лампу и исчезая в темноте. Ив остался наедине со своими мыслями.

Вечером 29-го октября Кенди смотрела на проливной дождь над большой палаткой, где она стояла, когда она почувствовала необычное беспокойство в сердце, что заставило ее дотронуться до кольца, которое она носила на шее под белой униформой.

- Боже, Боже! - шептала она. - Защити его этим вечером! Пожалуйста, не покинь нас теперь, Господи! Я не думаю, что когда-нибудь справлюсь с потерей, если он сейчас умрет!

Осенний ливень продолжал купать грязную землю, и издали ей было видно солдат, бегущих по лагерю.

Наступление в Аргонский лес было совсем не просто для обеих Союзнических армий. Однако, после долгих дней кровавой борьбы, немцы начали отступать, еще отказываясь оставлять свои позиции в лесах. К 29-му октября был взят почти каждый редут, но было еще несколько постов, где сопротивлялось несколько человек, ведя непрерывный обстрел с высоких позиций на холмах. Этим вечером обычная атака ненадолго прервалась, и люди за импровизированными баррикадами с недоверием наблюдали за темнеющим горизонтов посреди леса. Всего лишь несколько минут назад двоих из них послали к близлежащему потоку поискать немного питьевой воды.

- Я говорю, это было действительно глупо, - говорил один рядовой, - мы могли продержаться без использования воды.

- Возможно, - отвечал второй, - но она нужна доктору для раненых, - показал он на молодого врача, яростно работающего позади них.

- Да, но мы могли и подождать людей, которые поехали в тыл за запасами, - спорил первый рядовой. - Когда сержант вернется, ему не понравится подобная идея.

- Может, Ричмонд и Уитман вернутся раньше, - было последним, что успел сказать рядовой, прежде чем пара теней, двигающихся в темноте, захватила его внимание. - Там они... - но рядовой не смог закончить предложение, потому что внезапный взрыв, сопровождаемый дождем выстрелов, исходящий от холма на востоке, прервал его.

- Ради всего святого! - выдохнул первый рядовой с побледневшим лицом. - На дороге была мина!

Когда первая атака закончилась, солдаты за баррикадой услышали крики одного из двух людей, в нескольких метрах. Молодой доктор оставил раненых, чтобы увидеть то, что случилось, - и обнаружить, что Уитман умер от взрыва, а голос агонизирующего Ричмонда слышался издали.

- Кто-то должен выйти туда и принести его назад к баррикаде, - отчаянным тоном сказал доктор.

- Вы с ума сошли, док? - спросил второй рядовой, поворачиваясь к сероглазому мужчине. - Ричмонд также мертв как и Уитман. Он никак не сможет долго продержаться, и если кто-то нас выйдет прямо сейчас, это будет еще один мертвец. Там могут быть еще мины!

- Если вы не идете, тогда я это сделаю, - взорвался молодой доктор, беря с собой набор скорой помощи.

- Сэр, - выпалил первый рядовой, хватая за руку молодого человека, - мы можем позволить себе потерять человека, но не доктора. Вы нужны нам всем живым.

- Возможно, но я не стану жить с отчаянными криками этого человека на своей совести, - и с этим последним предложением молодой врач взобрался на лестницу, чтобы выйти за баррикады. Будучи главнее, солдаты не могли ничего сделать, чтобы остановить его.

Снаружи ночь была снова тиха и холодна. Лишь слабые крики Ричмонда слышались издалека. Глаза молодого человека привыкли к темноте, и несколько секунд спустя, он смог различить человека, лежащего на земле в нескольких ярдах от него. Он должен был торопиться, если хотел спасти человека. Стараясь двигаться под покровом теней, он побежал, молясь внутри, чтобы не наткнуться на мину по пути. К сожалению, когда он почти достиг своей цели, облака отодвинулись, и луна осветила поняну, на которой он стоял.

Мужчины за баррикадой остолбенели, когда осознали, что немцы смогут легко обнаружить молодого доктора.

- Что, черт возьми, происходит? - спросил сердитый голос за спинами солдат, и они немедленно отреагировали, встав и отсалютовав своему старшему.

- Сержант Грандчестер! - выдохнул первый рядовой, боясь гнева молодого человека.

- Французский доктор, сэр, - объяснил второй человек, - он там, пытается спасти Ричмонда.

- А что делал Ричмонд за баррикадами? - потребовал объяснений сержант с разъяренным взглядом.

- Он... он пошел достать немного воды для раненых, сэр.

- Замечательно! И теперь этот пустоголовый француз снова рискует жизнью! Немцы увидят его в лунном свете! - сказал молодой сержант, а его глаза увидели, как с вершин упал снаряд, но без обычного взрыва. Это была не граната!

- Проклятье!!! Эти гады бросили газовую бомбу!!! - крикнул один санитар, также являвшийся свидетелем сцены.

- Всем надеть маски!!! - приказал Грандчестер, и все за баррикадами сразу же накрыли лица.

- Сэр, что Вы делаете? - спросил один из солдатов, видя, что молодой сержант взял другую маску и начал подниматься по той же лестнице, которой воспользовался французский доктор, чтобы выбраться за баррикады.

- Иду за лягушатником, что же еще? Он наверняка ослеплен газом, и если останется под его парами, то умрет через несколько минут, - сказал мужчина приглушенным голосом под маской.

- Разрешите мне пойти с Вами! - предложил рядовой, раскаиваясь, что отпустил молодого доктора одного.

- Там уже достаточно двоих идиотов. Ты остаешься здесь, и если мы не вернемся, только отправь письма, которые лежат у меня в сумке и объясни леди, чье имя значится как адресат, что я пытался спасти свою жизнь, но есть долг, которым мужчина не может пренебрегать, - распорядился он, прежде чем он добрался до вершины баррикады и вышел из ее защиты.

Он должен был двигаться быстро, пока газ еще не позволял немцам различить фигуру в темноте. Пока он двигался по направлению к поляне, он думал об обещаниях, которые дал своей жене. То, что он делал в этот момент, он, конечно, не очень сознавал, но Терри чувствовал, что обязан Бонно за спасение своей жизни в операционной, и это был шанс оплатить этот долг.

Когда ему, наконец, стан виден мутный силуэт вдали, молодой человек бросился к доктору, стоявшему на коленях около мертвого тела Ричмонда. Терри достиг Ива и нервным движением коснулся его плеча. От неожиданного прикосновения доктор повернул лицо, его глаза блуждали в небытие. Тогда Терри понял, что Ив уже не видит.

- Это я, Грандчестер! - шепнул Терри. - Немедленно надевай эту маску! - настаивал сержант.

- Зачем ты пришел сюда, ты глупец??!! - упрекнул доктор, чувствуя головокружение от газа.

- О, просто заткнись и надень маску, пока газ не сжал твои легкие! - сказал Терри, практически заставляя Ива надеть маску.

- Оставь меня здесь, и спасайся сам, пока есть время! Оставьте меня здесь!!! - кричал молодой человек, но не смог сказать что-нибудь еще, потому что твердый кулак ударил его в висок, отправляя в обморок.

- Прости, французик, - сказал Терри, неся бессознательное тело молодого врача, - но я думаю, твоя болтовня надоест во время пути, который мы проделаем вместе!

Мужчина начал идти назад к баррикаде, но постепенно газ начал рассеиваться, оставляя фигуру открытой лунному свету. Тогда немецкие пулеметы еще раз наполнили воздух своим смертным ревом.

- Началось, - подумал Терри, ясно ощущая зудящую боль в правой руке. - Если твой талисман действительно работает, моя любовь, то сейчас самое время, чтобы что-нибудь сделать для этого глупого французика и меня, Кенди, - продолжал мысленный разговор с собой молодой человек, и, наконец, подобрался к баррикаде. Секунды казались столетиями, поскольку на другой стороне баррикады открыли огонь, чтобы прикрыть своего сержанта, который приближался с потерявшим сознание доктором на спине.

- Помогите мне с ним! - крикнул Терри, и один из медбратьев выскочил на баррикады и взял с собой Ива. Немцы продолжали стрелять со своего поста на холме, и затем новая вспышка взорвалась на поляне. Это была другая мина, сработавшая от огня немцев. Терри повернулся, чтобы увидеть, где была вспышка, и понял, что тогда он шел очень близко к тому пятну.

- Входите, сэр! Сейчас! - крикнул один рядовой, испуганный новым взрывом.

Терри медленно взобрался, чувствуя возрастающую боль в руке, но он, наконец, достиг вершины, в то время как еще больше пуль шныряло вокруг него. Однако, секундой позже, он был уже в безопасности на другой стороне баррикады, бледный как бумага, с сердцем, колотящимся с удивительной скоростью и новой раной в правой руке, которая начинала сильно кровоточить.

- Я думал, Вы не вернетесь, сэр, - сказал один из медбратьев, пораженных храбростью молодого сержанта, прочищая рану Терри.

- Я тоже, приятель, я тоже, - было все, что мог сказать Терри, закрыв глаза и возблагодаря Бога за сохранение его жизни.

Темнота, все, что он мог увидеть, была темнота. Хотя шум лагеря ясно доносился. Он мог различить голоса и крики полевого госпиталя. Он чувствовал кончиками пальцев старые и грубые одеяла походной кровати, где лежал, и ощущал также острую боль в левом бедре, попытавшись двинуться.

Распознавать звуки было нетрудно, но видеть он не мог. Он приложил руку к виску и почувствовал бандаж, который накрывал его глаза.

- Так Вы, наконец, проснулись, док, - поприветствовал глубокий голос, который Ив хорошо знал. - Я думал, Вы будете спать целую вечность! - шутливо продолжал голос.

- Грандчестер? - удивился Ив, поворачивая голову туда, откуда слышался голос.

- А кто же еще? - ответил голос. - Жаль разочаровывать Вас, но Вы правы, это все тот же надоедливый я.

- Как я попал сюда? - спросил смущенный молодой человек.

- Ну, технически Вас принесли санитары с линии фронта, где Вы и я вчера вечером проделали весьма интересное путешествие. А теперь мы оба здесь наслаждаемся очаровательным отпуском. Хотя, я должен признать, что предпочитаю обслуживание, которое вы, парни, предоставляете в Париже. В сравнении с этим я нахожу здешнее обслуживание... несколько... неудовлетворительным... могу я так сказать? - пустился в объяснения молодой человек с тем же самым насмешливым тоном.

Воспоминания в голове Ива начали обретать смысл, пока неожиданно болтливый сержант продолжал свои объяснения, жалуясь на медбратьев в лагере. Ив помнил свое расстройство, когда он увидел Ричмонда на последнем издыхании, и затем почувствовал взрыв газовой бомбы в нескольких футах от своей позиции. Ему потребовалось лишь несколько секунд, чтобы ослепнуть, и в тот момент он решил, что его жизнь, наконец, подошла к концу. Он бы не смог отыскать путь к баррикаде, прежде чем газ проникнет в его легкие, а потом огонь немцев, разумеется, довершил бы остальное. На мгновение он подумал, что нашел лучший способ окончить свое болезненное существование, хотя не мог избегнуть чувства панического страха, какого никогда не испытывал прежде. Молодой человек увидел свои самые дорогие воспоминания, отразившиеся внутри разума. Он вспомнил детство, лица братьев и сестер, и голос своей матери, радость, которую он почувствовал, когда помог своему первому пациенту, и красоту заката над Nice Нисой, местом, где маленьким он часто проводил свои летние каникулы. Должен ли он возвращаться к баррикаде в последней попытке спасти свою собственную жизнь? Нет, для него было слишком поздно. Это было в тот момент, когда он почувствовал руку Терренса на своем плече.

- Ты спас мне жизнь! - вскрикнул он в озарении, прерывая монолог Терри.

- Ну, я бы не стал облекать это в столь драматические определения, - небрежно ответил Терренс, - скажем так, я просто чуть-чуть помог Господу дать тебе еще один шанс исправить твое дурацкое поведение.

- Почему ты это сделал? Почему рисковал своей жизнью ради человека, кто искал своей смерти, когда у тебя такое обещающее будущее? - спросил Ив, не в силах понять действий Терри.

- Я уже говорил это однажды, - отвечал молодой аристократ более серьезным тоном. - Бог дал мне новый шанс, чтобы написать лучшую историю своей жизни, и я подумал, что моим долгом было помочь кому-то еще, кому также был нужен подобный урок... Кроме того, ты спас мою жизнь там, в Париже. Я никогда этого не забуду.

- Спасибо, - пробормотал Ив, глубоко тронутый.

- Давай оставим эти сантименты, - усмехнулся Терренс и, видя, что доктор пытается потрогать рану на левом бедре, объяснил. - На случай, если ты волнуешься за свое здоровье, позволь мне сообщить, что нам обоим очень повезло, учитывая переделку, в которую ты нас вовлек. Пули только задели твою ногу и мою руку. Ничего не понадобится, кроме небольшого отдыха, а что касается твоих глаз, ты находился под воздействием газа очень недолго. Доктор этим утром сказал мне, что ты, конечно, сможешь снова видеть, при надлежащем уходе. Хотя, я должен кое на что пожаловаться!

- На что? - спросил заинтригованный Ив.

- Я должен буду бросить писать на некоторое время, чтобы ждать, когда заживет рука, или учиться писать левой рукой, что бы то ни произошло первым!

- Я хотел бы помочь тебе, но не думаю, что смогу, - отозвался Ив с намеком на улыбку впервые за два месяца.

- Не бери в голову, мой друг, - сказал он, говоря сам себе. - Не то, чтобы я собирался диктовать тебе письмо для Кенди... об этом я бы не попросил никого на этой земле.

Кенди очень легко привыкла к новой больнице. Ее всегда веселое настроение и добрая душа вызывало симпатию ее новых коллег и пациентов, и довольно скоро она снова делилась светом, что был у нее в сердце, с каждым мужчиной и женщиной вокруг нее. К сожалению, у нее не было времени, чтобы удобно обустроиться на месте. Только шесть дней прошло с момента ее прибытия, когда она получила распоряжение ехать на линию фронта во Фландрию в составе персонала полевого госпиталя.

У нее не было хороших воспоминаний о последнем разе, когда она работала во Фландрии, но она прекрасно знала, что независимо от своего внутреннего отвращения, у нее был свой долг, который надо исполнить. Это было то, чему научила ее Мэри Джейн, и она не собиралась подводить свою старую учительницу. Так что она просто упаковала свой обычно легкий багаж и перед отъездом пошла к Святому Жаку, чтобы повидаться с Флэмми и Жюльен.

Молодая женщина решила держать в секрете, что ее снова посылают на фронт. Она не хотела давать Терри причину для беспокойств, так что молодая женщина попросила подруг в Святом Жаке получать ее корреспонденцию и посылать в ответ ряд писем, которые она написала заранее, так чтобы все ее родные и друзья в Америке, как и Терренс, не знали, где она была на самом деле. Будет лучше, если никто не будет знать правды. По крайней мере, так она думала.

В начале Флэмми не одобрила идею вообще, потому что это подразумевало своего рода пособничество во лжи, что противоречило строгой морали брюнетки. Однако, Жюльен согласилась с Кенди, потому что она делала то же самое каждый раз, когда ее посылали на фронт в течение четырех лет, пока продолжалась война. Ее муж Жерар никогда не знал, что она работала в полевом госпитале несколько раз. Таким образом, Жюльен убедила Флэмми, и обе женщины обещали помогать Кенди с ее планом. Блондинка также дала подругам инструкции читать письма Терри от ее имени, и если там будут какие-нибудь важные новости, которые Кенди должна знать, женщины сразу пошлют ей телеграмму из Парижа.

- Я не собираюсь читать письма твоего мужа! - причитала Флэмми, чувствуя смущение от одной мысли о чтении чьей-то корреспонденции.

- И как ты себе представляешь, чтобы я могла узнать, все ли с ним хорошо или нет? Я обязана знать! - отвечала Кенди, начиная приходить в отчаяние от чрезмерной правильности своей подруги.

- Мы могли бы посылать тебе письма в полевой госпиталь, - предложила Флэмми.

- Это будет слишком долго, Флэмми, - сделала замечание Жюльен. - Не волнуйся, Кенди, я сделаю это ради тебя, если Флэмми так неудобно. Вы согласны обе? - спросила брюнетка постарше, и обе девушки кивнули, соглашаясь с идеей.

- Тогда я пошлю телеграмму, - вызвалась Флэмми.

- Спасибо вам обеим, - улыбнулась Кенди подругам, понимающим, что настало время для последнего прощанья. - Что ж, думаю, пора. Мне надо идти.

Две брюнетки посмотрели на невысокую блондинку, и не могли не почувствовать ком в горле, понимая, что она будет работать вблизи линии ведения огня, еще раз. Кенди прочла волнение, отразившееся на лицах подруг, и заставила себя показать больше оптимизма.

- Ну же, девочки, - хихикнула она. - Можно подумать, вы идете на мои похороны. Эта миссия не продлится долго. Мне может потребоваться больше времени, чтобы приехать во Фландрию, чем немцам, в конце концов, чтобы сдаться.

- Ты должна обещать нам, что позаботишься о себе, Кенди, - сказала Жюльен, нежно обнимая Кенди. - Я буду делать все, что ты мне сказала, когда уехала от нас в грузовике, в то время, когда вышла в снег за помощью.

- А что я сказала тебе делать тогда? - спросила смущенная Кенди.

- Молиться, просто молиться, - ответила Жюльен, а одна слезинка покатилась по ее щеке.

- О, Жюли, - сладко прошептала блондинка, - все будет прекрасно. Вот увидишь, - и затем, повернувшись к Флэмми, Кенди авторитетно произнесла, - и Вы девушка, как только Ив ответит, сразу ему напиши.

- Ты, глупышка, вечно ты распоряжаешься, - запричитала брюнетка, пытаясь сдержать слезы, пока Кенди обнимала и ее.

- Да вы только посмотрите, - засмеялась Кенди, и через несколько минут она покинула Святой Жак, оставляя двух подруг, которые будут молиться за нее день и ночь.

Перед отъездом Кенди также нанесла последний визит Отцу Граубнеру, и у него, несмотря на свою бытность священником, не было никаких проблем с совестью, как у Флэмми, чтобы обещать Кенди не говорить Терренсу в письмах ни слова. Напротив, он думал, что это хорошая идея, потому что знал, как может опасаться Терри, особенно, когда дело касалось Кенди. Молодая женщина и священник провели несколько минут в часовне епископа Бенуа, творя беззвучную молитву, и как только они закончили, Граубнер с последней улыбкой благословил Кенди и отпустил.

Было холодное утро 20-го сентября. Поездка по поврежденной железной дороге была медленна и несколько раз была вынуждена прерваться из-за всех случаев, когда члены французской и британской армии останавливали поезд для проверки пассажиров и их багажа. Один ландшафт следовал за другим в безразличном ритме, а Кенди с большим разочарованием осознавала, что не была беременна, как она надеялась. Несмотря на свое первоначальное разочарование, прибыв, наконец, в дождливый регион Фландрии, она поняла, что это был не лучший момент, чтобы ждать ребенка, независимо от того, насколько она его хотела. Как и в первый раз, вид полевого госпиталя был обескураживающий, и работа была бесконечна. Однако, молодая женщина подняла голову, застегнула фартук и со совей обычной смелостью старательно делала ее работу. Даже если она не была беременна, она поняла, что глубоко внутри нее горело пламя, и ожидала надежда на лучшее будущее. Таким образом, она продолжала молиться, и во время кратких выходных она начала вести дневник, надеясь, что однажды ее муж сможет прочесть то, что на самом деле происходило с ней в эти дни тишины, в которые она решилась солгать ради спокойствия Терри.

Мой дражайший Терри,

Дождь и грязь - это все, что я видела во Фландрии в двух случаях, когда была здесь. Хотя на сей раз, условия полевого госпиталя больше меня не удивляют. Я делаю мою работу так, как меня учили, и стараюсь помочь моим пациентам выздороветь физически и эмоционально. Это последнее, однако, самая трудная задача, не только потому, что все эти люди переносят очень жестокие моменты, но и потому что постоянный страх преследует меня день и ночь, и я должна притворяться, что ничего не происходит, если хочу ободрить несчастных солдат.

Я знаю, что в этот момент ты должен сражаться в Аргонне. Я слышала ужасные истории о том, что там происходит, а газеты сообщают слишком мало, чтобы успокоить мое сердце. В эти моменты я понимаю, что должна признать свою ограниченность, и принять, что только Бог может защитить тебя. Но оставить мои волнения за тебя на плечах Господа не просто для этой женщины, ибо каждая моя клеточка кричит твое имя, и единственная мысль, что я могу тебя потерять, причиняет боль до самого сердца.

Сегодня молодой французский рядовой умер на моих руках после операции. Я боролась с лихорадкой всеми своими силами, но молодой человек все равно скончался. Его последние слова были обращены к матери, и в момент, когда он умер, он думал в бреду, что она это я. Он крепко обнял меня, пока заключительные смертельные тиски охватывали его, он назвал меня "maman" и затем угас. Поскольку я пыталась подготовить его тело к отправке на родину, я не могла сдержать слез, думая о несчастной женщине, которая однажды отдала свое самое драгоценное сокровище ради Франции, а в ответ получит лишь мрачный гроб с французским флагом. Тогда, неважно, как усердно я старалась избегать таких мыслей, я думала о тебе и о нас. Я видела тебя умирающим в чьих-то руках, как этот бедняга, возможно, зовя меня по имени, как однажды в Париже, когда у тебя тоже была сильная лихорадка. И такие мысли часто посещают меня даже в моих снах, которые в последнее время превратились в кошмары. Я просыпаюсь посреди ночи и затем делаю единственное, что может принести мне покой в эти дни: молиться и писать в этом дневнике, что я сейчас чувствую.

Я прошу и благодарю Бога, что ты не знаешь, где я сейчас. Я надеюсь, что ты сможешь простить меня за ложь в течение этих дней. Я уверена, ты проходишь через гораздо более опасные ситуации, чем я, так что ты должен полностью сосредоточиться на том, что делаешь. Я не простила бы себе, если бы тебе причинили вред, потому что ты волновался за меня. Пока мы вновь не увидимся друг с другом, достаточно кошмаров для одного из нас... Любовь к тебе никогда не причиняла столько боли, сколько теперь.

Date: 2015-07-17; view: 302; Нарушение авторских прав