Выстрел в голову 7 page

— Волчина позорный, — и смачно сплюнул.

В тот же вечер, но часом позже, к столику Сергея Ивановича Белого подошел высокий, широкоплечий парень с лысой, шишковатой головой. На вид парню было лет двадцать восемь. Звали его Костя Штырев, но друзья-товарищи предпочитали называть его просто Штырь. Он и сам себя так называл, и сильно бы удивился, если бы кто-нибудь обратился к нему по отчеству — Константин Вячеславович.

Поздоровавшись со стариком, парень пододвинул к себе ногой стул, уселся и вальяжно закинул ногу на ногу.

После ухода Турецкого Белый допил бутылку сухого вина и десять минут назад приказал распечатать вторую — красного, полусладкого.

Некоторое время старик молчал, разглядывая бокал с вином на свет. Затем сказал:

— Говорят, что вино по цвету сильно похоже на кровь. По-моему, это полный бред. В сравнении с вином кровь мерзкая, вонючая подливка. Ты согласен?

Штырь посмотрел на бокал и небрежно пожал плечами:

— Не знаю. Я вино не пью.

Старик слегка прищурился:

— Вот как? Что же ты пьешь, Штырь?

— Водку, вискарь, — ответил тот. — Иногда джин. Но после него привкус поганый, как будто елочных иголок нахавался.

Штырь поморщился, видимо вспомнив привкус, который оставлял в его рту славный голландский напиток.

— Что ж, водка тоже неплохо, — признал Белый. — Огненная вода. Напиток настоящих мужчин, мать его. Ты ведь настоящий мужчина, Штырь?

Лицо парня вытянулось.

— Че за базар, Иваныч? — настороженно спросил он.

— Настоящий мужик должен сам принимать решения. Так ведь, Штырь? Он никого не спрашивает, как ему поступать, потому что имел он чужие советы. Так?

— Ну, — недоуменно отозвался Штырь.

Белый вновь повертел в руках бокал с вином. Лицо его помрачнело. Когда старик вновь перевел взгляд на Штыря, во взгляде его появилось что-то волчье.

— Кстати, Штырь, ты знаешь, что сорокаградусную водку изобрел Менделеев?

Штырь нахмурился — вопросы старика начали его доставать.

— Это который таблицу нарисовал, что ли?

Белый кивнул:

.— Он самый.

Штырь знал отвратительную привычку Белого начинать разговор издалека и изъясняться недомолвками и намеками, однако на этот раз чаша его терпения была переполнена. Штырь нетерпеливо посмотрел на часы. Белый перехватил его взгляд.

— Что, торопишься? — спокойно спросил он.

— Да. Дела.

— Ну раз так, не буду тебя томить. Перейду прямо к делу. Че там у тебя за терки с подольскими были, не напомнишь?

Штырь дернул уголком губ и недовольно ответил:

— Сам же знаешь, по какому поводу перетирали.

— Знаю, — кивнул Белый старческой головой. — Знаю и то, что генерала они ментовского для «крыши» привлекли. И что он твоим ковбоям вывески чуток попортил на тех терках, что ты в прошлом месяце устроил.

— Ну?

— Чего — ну!

— Не понимаю, к чему ты клонишь, Иваныч?

— К тому, что умер генерал! — Белый повысил голос. — Свинцовой пилюлей подавился!

— Правда? — Штырь скривился. — И че мне теперь, венок ему на могилу принести?

Белый побарабанил пальцами по ручке кресла.

— Ты знаешь, что ментов просто так не мочат? Ты знаешь, что на такое дело совет тебя подписать должен?

— А-а, вот ты про че, — догадался наконец Штырь. — Сукой буду, Иваныч. Ты сам знаешь, я просто так никого не мочу. Тем более ментов. А если бы собрался замочить, то перво-наперво с тобой бы посоветовался. Я законы знаю.

Белый прищурил морщинистые глаза:

— Посоветовался бы, значит. Ой ли?

— Чего? — не понял Штырь.

Белый снисходительно улыбнулся:

— Это такое выражение литературное — «ой ли?». Выражает легкую степень сомнения и недоверия.

Штырь криво ухмыльнулся и облизнул сухим языком сухие же губы:

— К чему этот базар, Иваныч? Ты меня не первый год знаешь.

Белый кивнул:

— Вот-вот. Потому и говорю ой ли? В прошлом году, на Страстную, ты со своими сявками чего учудил?

— А чего?

— Вот видишь, уже не помнишь. А я тебе напомню: девку ту из налоговой кто завалил? Пушкин?

— Девку-то? — Штырь раздраженно пожал плечами. — Ну я завалил. Сам знаешь, выхода у меня тогда другого не было.

Белый пригладил ладонью плешивую голову и холодно произнес:

— Это ты так говоришь. А я не знаю, что там промеж вами произошло. Может, ты заранее ее замочить решил, а потом мне все по-своему объяснил?

Штырь угрюмо посмотрел на Белого:

— Значит, ты мне не веришь?

Белый вздохнул:

— Ох, Штырь, хотел бы я тебе верить, но… — Внезапно Белый переменил тактику. Он слегка подался вперед и заговорил доверительным, доброжелательным голосом: — Слушай сюда, Штырь. Я не сержусь, понял? Если замочил генерала, то туда ему и дорога, менту поганому. Я в защитники к легавым не нанимался. Но мне другое не нравится. А не нравится мне, Штырек, когда меня за лоха держат. Это оскорбляет мой разум. Когда кто-то в обход меня дела свои вершит, понимаешь?

Штырь сглотнул слюну:

— Ну.

— Но я и это простить могу. Если ко мне придут и скажут: так, мол, и так, Белый, канитель вышла — но ты уж извини, иначе никак нельзя было. Вот если мне так скажут — то и обиды за мной никакой не будет. Потому что всякое в жизни случается. Понимаешь, Штырь?

— Ну.

— Молодец. Ну так как? Твои ребятки легавого замочили?

Штырь слегка набычил массивную голову и глянул на Белого исподлобья. На скулах его заходили желваки.

— Ты, Белый, на понт меня не бери, понял? — глухо и даже немного угрожающе (так, по крайней мере, показалось Белому) проговорил Штырь. — Ты че думаешь: развел меня своим базаром лисьим, так я тут же на спину упаду и ножками сучить стану? Говорю: не трогал мента — значит не трогал. А не веришь — твои проблемы.

— Чего? Я не расслышал — проблемы?

— Проблемы, проблемы, — кивнул Штырь. — У тебя, вижу, на старости лет слух совсем никакой стал. Лечиться надо.

— Как сказал? По старости лет? — Белый слегка пристукнул по ручкам кресла сухими ладонями, затем закинул голову и весело рассмеялся.

Насупленное лицо Штыря потемнело.

— В твоем возрасте, между прочим, уже на пенсию отправляют, — тихо проговорил Штырь.

— Интересно говоришь, Штырь! — сказал Белый, вытирая слезящиеся от смеха глаза. — И кто же это меня на пенсию отправить собирается? Уж не ты ли?

— Может, и я, — так же глухо пророкотал Штырь.

Белый оборвал смех.

— Что ты сказал? — прошипел он.

Штырь слегка поежился; он понял, что его слегка занесло на повороте, но остановиться уже не мог.

— Я говорю, идти мне пора; — сухо сказал он. — Пацаны ждут, дел по горло, а я тут с тобой по пустому тру. В следующий раз, если захочешь со мной о пустяках поговорить, по телефону говори. Мое время дорого стоит.

Белый откинулся в кресле, внимательно и холодно посмотрел на парня:

— Не живется тебе по-тихому, Штырь. Все проблем на задницу ищешь.

— Я-то хоть ищу, а твои проблемы сами твою задницу находят, — пошутил Штырь и усмехнулся собственной шутке. — Это вам, старикам, по-тихому пора жить. А я тихориться не собираюсь. А если кому-то не нравится, то…

Штырь угрожающе замолчал.

— То что? — полюбопытствовал Белый.

— То пусть они свое мнение в одно место себе запихают, — договорил Штырь. — Пока!

Он повернулся и направился к двери. Штырь не видел, как у него за спиной Белый сделал знак официантку — и тот едва заметно кивнул в ответ.

Спустя без малого час белый «мерседес» Штыря припарковался возле двухэтажного загородного особняка. Перед тем как выйти из машины, Штырь закурил.

То, что Белый зарвался, — это факт. Штырь знал его пару лет (или что-то около того), и за все это время старик никогда и ничего не делал зря. Каждое его слово что-то значило. Да что там слово — каждый взгляд, каждое движение. Нет, не зря он заговорил о вине и крови. Тот, кто знал Белого, мог без особого труда разглядеть за этой невинной репликой вполне определенный намек. Штырь воспринял слова о вине как недвусмысленную угрозу.

А когда Белый с улыбкой заговорил о водке, Штырь понял, что Белый просто в бешенстве. Белый терпеть не мог водку. Он считал любителей водки быдлом. Старик любил корчить из себя аристократа (похоже, он и в самом деле верил в свой «утонченный вкус» — хотя, на взгляд Штыря, вкуса у Белого было не больше, чем волос на его плешивой голове).

Когда Штырь сказал, что любит водку, он знал, на что идет. И Белый это понял. Сразу. Он понял, что это был вызов. Но отвечать на него не стал. Вместо этого вновь по-лисьи завилял хвостом, шифруя свои истинные намерения.

Конечно, история с дохлым ментом — это всего лишь предлог В какой-то миг Штырь увидел, как в глазах старика блеснуло скрытое торжество. И в этот миг Штырь понял, что старик подписал ему смертный приговор. Однако Штыря это не напугало. Он давно был готов к схватке и сам давно уже ждал подходящего случая, чтобы поквитаться со старым козлом.

Но прежде чем решиться на такое крутое дело, Штырь провел тщательную разведку и узнал, что большие боссы, которые посадили Белого смотрящим, не слишком довольны тем, как старик справляется с делами. Боссам не нравилось как то, что многие дела решаются в обход их, так и то, что он не умеет ладить с молодыми. Старику не хватало гибкости, и авторитет его трещал и расползался по швам, как старая рубаха.

Узнав о таком отношении боссов к старику, Штырь решил, что они не будут особо возражать, если кто-нибудь из молодых сделает за них работу То есть — избавит блатной мир от нежелательной персоны.

«Из него уже песок сыплется, а все воображает себя бессмертным, — со злостью подумал Штырь, дымя сигаретой. — Ну ничего. Эту проблему мы решим».

Поначалу, конечно, боссы вскинутся: все-таки убийство авторитета — это тебе не хрен собачий. Но потом, подумав и прикинув, что к чему, смягчатся. Возможно, даже передадут «территорию» ему, Штырю. В благодарность за его «труды».

Нужно только опередить старого пердуна, не дать ему возможности нанести удар первым. Иначе — хана. Нужно действовать осторожно и быстро, чтобы старик не успел опомниться.

Штырь загасил сигарету, внимательно, по-волчьи, оглядел окрестности и лишь затем взялся за ручку дверцы.

В гостиной его поджидали два друга. Один — приземистый и коренастый, с глуповатым лицом, на котором злобно поблескивали два маленьких черных глаза. Второй — тощий и длиннорукий, с острым лицом хорька. Парни пили пиво, развалившись на диване перед мерцающим телевизором.

Завидев Штыря, коренастый взял пульт, направил его на телевизор и отключил звук. Длиннорукий нагнулся, вынул из маленького холодильника, стоявшего тут же, у дивана, банку пива и брякнул ее на стол.

— Давай, Штырь. Прими микстуру от кашля, — весело предложил он.

Штырь уселся в кресло и взял банку. Щелкнул скобкой, приложился и долго пил. Потом вытер рот ладонью и сказал:

— Хорошо.

— Ну че там Белый? — нетерпеливо спросил коренастый. — Зачем звал?

— Чего он там втирал-то? — поддержал друга длиннорукий. — Может, дело какое новое?

Штырь отхлебнул из банки и мрачно изрек:

— Короче, как я и говорил. Зарвался Белый. Залу-пу на нас кидает из-за того дохлого мента.

— Из-за «мента? — Длиннорукий посмотрел на коренастого, тот в ответ пожал плечами. Длиннорукий вновь перевел взгляд на Штыря. — Чего-то я не понял, Штырь. Мент-то тут при чем?

— Вот и я о том же, — непонятно ответил Штырь и вновь отхлебнул пива. — Короче, пацаны, — облизнувшись, сказал он, — у деда в башке полный маразм. Он теперь лучшим другом ментов заделался. Видели бы вы его рожу. Думал, порвет меня, как Тузик грелку! Зуб даю, он теперь с нас просто так не слезет.

— Ни фига себе! — возмутился коренастый. — Он че, крайних нашел? Слышь, Хорь, он нас типа козлами отпущения сделать хочет! Нормально, да?

Длиннорукий нахмурил лоб.

— Слышь, брателла, — обратился он к Штырю, понизив голос, — надо че-то с этим решать.

— Надо, — согласился Штырь.

— В натуре, а то он нас сам в асфальт закатает, — продолжил длиннорукий. — Белый хоть и в законе, а отморозок почище нашего.

— А че решать-то? — встрял в диалог коренастый. — Если не он нас, то мы его! Ну то есть наоборот. Лично я не хочу из-за его наездов червям в зад с обратной стороны глядеть. Если ему нравится, пусть он сам и смотрит.

Штырь и Хорь переглянулись. Хорь усмехнулся:

— Нормально ты про червей, Вол. Сам придумал или прочитал где?

— Я все книжки еще в школе прочитал, — дернув губой, ответил Вол.

— Ладно гнать-то, — сказал Штырь. — Ты в сортир постоянно книжонки таскаешь.

— Не книжки, а журналы. Че я, виноват, если мне без журналов там скучно.

Штырь и Хорь заржали. Вол обиженно надулся.

— Ладно, — сказал Штырь, отсмеявшись. — Тянуть нельзя. Сегодня решаем, а завтра делаем. Белый, когда к дому подъезжает, охрану у подъезда отпускает, а дальше один идет.

— Там у него в подъезде консьержка сидит, — напомнил Вол.

— Сидит, — согласился Штырь. — А нам-то че с того? Сядем рядом, а будет вякать, хлебало стволом заткнем.

Вол почмокал губами и с сомнением сказал:

— Бабки упрямые. Они от упрямства страха не знают. Может поднять вой на весь дом.

— Не поднимет. Если че, скажем, что знаем, где она живет. И что внуков ее замочим, если слушаться не будет.

— А че, хорошее пугалово, — одобрил Хорь. — Бабуля в портки наложит от страха. Втроем пойдем или как?

— Втроем. Вол, у тебя сколько глушителей в загашнике?

— Два нормальных и два самодельных, одноразовых.

— Самодельные-то надежные?

Вол пожал плечами:

— Поди знай, я ж их не опробовал.

— Тогда нормальные глушаки мы с Хорем навинтим. А ты на подстраховке будешь.

Хорь отхлебнул пива, посмотрел на мерцающий экран телевизора и спросил:

— Уходить как будем — уже придумал? Я понапрасну подставляться не хочу.

Штырь допил пиво, с треском сжал банку в пальцах и швырнул ее в угол комнаты, туда, где уже громоздилась горка блестящих алюминиевых банок.

— У них сразу за лифтом комната для уборщиц; есть, — сказал Штырь. — Окна на другую сторону выходят. Сразу за окнами кусты всякие растут. По ним можно до гаражей добраться. Две минуты, не больше. За гаражами машину можно поставить. Выедем на шоссе, а там быстро затеряемся. Главное — не нашуметь. Чтобы охрана не вскинулась.

— А бабку куда? — поинтересовался Вол. — Она же завопит. К стулу привязывать времени не будет.

— А че ее привязывать? — холодно усмехнулся Штырь. — Там ее и положим.

Вол нахмурился:

— Нехорошо это. Стариков мочить — грех.

— Почему?

— Они на войне были.

— Че ты мелешь, криволапый? С войны шестьдесят лет прошло. А бабкам, которые там сидят, всего по шестьдесят будет.

Для Вола это было откровением.

— Че, правда, так много уже прошло? — удивленно переспросил он.

— У Хоря спроси.

— Хорь, правда, да?

— Правда, — кивнул Хорь. — У меня дед на войне был. Пацаном еще. А сейчас ему за восемьдесят.

— Да? — Вол поскреб затылок. — Ну тогда ладно. Тогда нет проблем. А то я здорово ветеранов уважаю. Они в рукопашных саперными лопатками фрицев на колбасу рубили.

— Ты-то откуда знаешь?

Вол фыркнул:

— «Откуда»… Кино видел — вот откуда.

— Ты у нас, оказывается, не только книжки читаешь, — усмехнулся Штырь.

— Не то слово, — подтвердил Хорь. — Если бы в сортире телик был, Вол бы оттуда неделями не вылезал.

— Пока бы весь на кучу не изошел!

Штырь и Хорь вновь засмеялись. Вол некоторое время хмурился, но друзья смеялись так заразительно, что он не выдержал и тоже стал подхихикивать тонким смехом, совсем неподходящим к его крепко сбитой, по-воловьи крепкой и основательной внешности.

— Час назад в подъезде одного из домов на Тимирязевской улице прогремели выстрелы. По сообщениям милиции, жертвой преступников стал крупный московский предприниматель Сергей Иванович Белый. От полученных ран предприниматель скончался на месте. Кроме него пострадала консьержка дома — шестидесятипятилетняя Ирина Дмитриевна Коржан. По имеющейся информации, нападавших было трое. В бизнесмена они стреляли из пистолетов, оснащенных глушителями. Однако один из глушителей оказался неисправным, из-за чего выстрел прозвучал в полную силу. Охранники бизнесмена открыли стрельбу по убегавшим преступникам и серьезно ранили одного из них. Двум другим удалось скрыться. Задержанный киллер находится в больнице. Нам удалось узнать имя преступника. Им оказался известный уголовный авторитет Константин Вячеславович Штырев. О причинах, побудивших Штырева и его подельников взяться за оружие, пока ничего не известно. По версии следствия, убийство бизнесмена могло быть связано с его профессиональной деятельностью. Однако следствие не исключает и других версий…

— Алло, Виктория Сергеевна?

— Да.

— Александр Борисович Турецкий вас беспокоит. Вам передавали, что я звонил?

— Да-да. Что вы хотите узнать?

— Вы занимаетесь делом бизнесмена Белого, не так ли?

— Совершенно верно.

— Я бы хотел встретиться с задержанным Штыревым, если возможно.

— Почему бы и нет? Правда, врачи запрещают общаться с ним больше пяти минут. Вам хватит пяти минут?

— Надеюсь, что да.

— Тогда можете подъехать прямо сейчас. Я как раз в холле больницы. Только имейте в виду, Штырев — крепкий орешек. Он до сих пор не назвал нам имена своих подельников. Вряд ли он станете вами общаться.

— Ничего, я попытаюсь его разговорить. До встречи', Виктория Сергеевна!

— До встречи!

— Ну вот и я. Рад приветствовать коллегу!

Старший лейтенант Филиппова обернулась, и Турецкий так и замер с открытым ртом. Виктория Сергеевна улыбнулась и протянула руку:

— Здравствуйте, Александр Борисович! Быстро вы добрались.

— Я? Э-э…

— Что?

Турецкий закрыл наконец рот и покачал головой:

— Ничего. Просто я вас себе немного по-другому представлял.

— Ширококостной теткой с мужской выправкой и челюстью боксера?

— Ну не такой страхолюдиной, но все-таки…

— Вас ввел в заблуждение мой голос, — объяснила Филиппова. — Он у меня с юности низкий и хриплый. Когда я была школьницей, мама даже думала, что я втайне от нее курю и пью. Пыталась даже провести расследование. Видимо, страсть к сыскной работе я получила от нее по наследству.

Что касается голоса, то он у старшего лейтенанта Филипповой был замечательным — глубокий, сильный, с этакой волнующей хрипотцой. Такой голос особенно хорошо звучит в полумраке спальни. И еще — таким голосом хорошо петь джаз. Впрочем, эти соображения Турецкий оставил при себе.

Девушка и впрямь была чрезвычайно симпатичной. Высокая, стройная. Темно-каштановые волосы она гладко зачесывала и стягивала в конский хвост. Однако это ее совсем не портило. Что касается очков в круглой оправе, которые можно было назвать слегка старомодными, то они только добавляли ей шарма.

— Ну как там ваш подопечный? — поинтересовался Александр Борисович. — По-прежнему молчит?

— Да.

— Он очень плох?

Филиппова оправила ладонью лацкан пиджака и, нахмурившись, произнесла:

— Одна пуля угодила ему в плечо. Вторая — застряла в спинном позвонке. Врачи говорят, что Штыре-ву предстоит очень сложная операция. Скорей всего, он на всю жизнь останется калекой.

— Н-да… — сказал Турецкий. — Мрачная перспектива.

— Он ее заслужил, — негромко заметила Филиппова.

Турецкий посмотрел на нее с некоторым удивлением. Такую жесткую фразу можно было услышать он мужчины, но от женщины… Хотя, конечно, Филиппова не просто женщина — она старший лейтенант милиции. И, как ни крути, профессия накладывает свой неприятный отпечаток на всех, включая и таких вот милых девушек.

— Ну что ж, ведите меня к своему фигуранту.

Тут к Турецкому и Филипповой подошла пожилая женщина в белом халате.

— Это вы приехали к Штыреву? — строго спросила она Александра Борисовича.

Он кивнул:

— Да.

— Я его лечащий врач. Запомните, не больше пяти минут. И следите, чтобы он не волновался. Иначе пуля может сдвинуться с места — и тогда… Впрочем, надеюсь, что этого не случится. Вы будете осторожны, правда?

— Конечно. Это в моих же интересах.

Женщина кивнула.

— Пять минут, — вновь повторила она, повернулась и пошла по своим делам.

Турецкий и Филиппова подошли кдвери палаты, в которой лежал Штырев. Перед дверью Александр Борисович повернулся к Виктории Сергеевне и сказал:

— Я бы хотел поговорить с ним наедине.

— Да, конечно, — поспешно кивнула девушка.

Александр Борисович толкнул дверь палаты.

Константин Штырев лежал на высокой железной кровати. Одеяло было натянуто до груди. Руки с присоединенными к ним проводками вяло лежали вдоль тела. Он смотрел в потолок и никак не отреагировал на появление Турецкого.

Александр Борисович подошел к кровати и сел на табуретку. Штырев посмотрел на него, затем снова уставил равнодушный взгляд в потолок.

— Здравствуйте, Штырев, — негромко и спокойно поприветствовал бандита Турецкий. — Меня зовут Александр Борисович Турецкий. Я следователь.

Штырев продолжал смотреть в потолок.

— Я знаю, что вы и ваши люди работали на Белого. Знаю и причину вашего нападения на него.

Штырев перевел взгляд на Турецкого. Теперь он смотрел на Александра Борисовича с удивлением.

— У вас был конфликте генералом Мамотюком, — продолжил Турецкий. — Вы не смогли разрешить тот конфликт мирным путем, и вашему боссу, Белому, это не понравилось.

Штырев разлепил сухие губы и тихо проговорил:

— Он мне не босс.

— Возможно, я не так выразился, — согласился Александр Борисович. — Возможно, вы с Белым были партнерами. Так будет правильней?

Штырев едва заметно кивнул.

— Позавчера вечером Белый вызвал вас на беседу в свой ресторанчик. Беседа была жесткой. И именно после нее вы решили, что Белого необходимо убрать. Что он зарвался. Что он слишком много на себя берет. Так?

Во взгляде парня стояло изумление.

— Вы… все знаете, — пробормотал Он.

— Не все, но кое-что, — ответил Турецкий.

Несколько секунд Штырев молчал, затем сказал:

— Откуда?

— Не важно. У меня свои источники информации. Итак, вы решили, что от Белого нужно избавиться. Но решили так только потому, что почувствовали угрозу. По большому счету, это было не покушение, а самозащита. Вы убили его, чтобы он не убил вас. Так?

Штырев закрыл глаза. Полежал так немного, снова открыл. Затем сглотнул слюну и сказал — медленно, словно каждое слово доставляло ему мучительную боль (возможно, так оно и было):

— Он хотел замочить меня. Меня и моих ребят. Я должен был принять меры.

— Конфликт вышел из-за модельного бизнеса, который вы контролировали?

— Да. Вы… и сами знаете.

— Знаю, — кивнул Турецкий. — Знаю и то, что вы не сумели договориться с генералом Мамотюком, который крышевал агентство «Шарм». Он вел переговоры слишком жестко, не считаясь с вашими интересами.

Штырев ухмыльнулся, затем процедил:

— Мент… позорный… Все хотел себе… сука.

— Не сумев договориться с Мамотюком, вы решили его ликвидировать, — веско продолжил Александр Борисович. — И наняли для этих целей девушку. Она легла с Мамотюком в постель, а ночью открыла вам дверь квартиры. Вы вошли в квартиру и прикончили генерала.

Усмешка сошла с обескровленных губ Штырева. Он сдвинул брови и злобно посмотрел на Турецкого.

— А вот это ты пи…шь, мент, — медленно, но отчетливо проговорил он. — Не было этого.

— Чего не было?

— Ничего не было… Не трогал я генерал… И парни мои не трогали… Козла, думаешь, нашел… Не навешаешь, ее… Выйду отсюда — порву… Всех порву…

Штырев мучительно поморщился. Его лицо стало бледным.

— Тогда за что Белый решил тебя убить? — резко спросил Турецкий.

— Много на себя брал… Крайним сделать хотел, гад… Но я его опередил… Опередил…

Бледное лицо Штырева исказила болезненная усмешка. Внезапно лицо его оцепенело — и он громко застонал.

Александр Борисович быстро поднялся с табуретки. Выйдя в коридор, он громко позвал:

— Сестра! Позовите врача!

Совещание в кабинете Турецкого длилось уже полчаса. Перова и Романова сидели мрачные, притихшие и какие-то отстраненные. Вячеслав Иванович Грязное, отложивший по такому случаю все дела, напротив, с нескрываемым интересом следил за словами Турецкого.

— Мы занимаемся этим делом уже пятый день, — сурово говорил Александр Борисович. — И теперь можно обсудить некоторые результаты. Версию «Славский — Боровская» я серьезно не рассматриваю. Факты говорят о том, что убийства Мамотюка, Лисина и Ханова — звенья одной цепочки. И связаны они с модельным бизнесом. Штырев, по всей вероятности, к убийству генерала непричастен. Он уверен, что Белый подставил его, убрав генерала сам.

— Это вряд ли, — заметил Грязное. — Я знал Белого. Он бандит старой закваски и никогда бы не пошел на убийство генерала милиции.

— Я тоже так считаю, — кивнул Александр Борисович.

— Да и насчет Штыря я с тобой согласен. Штырь не полный отморозок. Я навел кое-какие справки через свою агентуру. Беспредела он себе никогда не позволял. А его конфликт с Белым — это, скорей всего, простая борьба за власть. Штырь — парень честолюбивый и гордый. Он считал, что Белый давно уже выжил из ума. Да и не он один. Молодые бандиты давно не довольны стариком. Но Белый был смотрящим, и они ему подчинялись. Белый и Штырь ненавидели друг друга. Случай с убийством генерала был Белому на руку. Пользуясь случаем, он решил избавиться от молодого конкурента, — Вячеслав Иванович пожал плечами. — Нет ничего странного, что Штырь решился-таки его убрать.

Турецкий нахмурил брови.

— Ну и чего мы добились? — недовольно спросил он присутствующих. — Два наших главных подозреваемых находятся в больнице. Оба в крайне тяжелом состоянии.

Светлана поправила пальцем очки и улыбнулась.

— Что, Перова, смешно? — немедленно отреагировал Александр Борисович. — А вот мне это веселым не кажется.

— Мне тоже, Александр Борисович. Но и переживать из-за этого я не собираюсь. Помните, как говорил Глеб Жеглов? Вор должен сидеть в тюрьме. А пока мы еще не доказали его вину, ничего страшного, если он немного поваляется в больнице. Что касается Штырева, то мы здесь вообще ни при чем. Бандиты как крысы в бочке. Не сегодня, так завтра перегрызли бы друг другу глотки.

— А ты что скажешь, Галина?

Романова откинула со лба непослушную прядь волос и сказала:

— Я согласна со Светланой. По-женски мне их, конечно, немного жаль. Но чувства вины у меня нет. Даже если это не Славский убил Мамотюка, все равно — он порезал Свете лицо. У нее вон до сих пор пластырь на щеке, видите? Разве можно хорошо относиться к такому человеку? Я считаю — нет.

Александр Борисович закурил сигарету, обвел девушек сердитым взглядом и высказал все, что думает по поводу последнего замечания Романовой. Затем сухо спросил:

— Света, что там по связям Чернова?

Светлана подобралась, как спортсмен перед стартом, поправила очки и спокойно сказала:

— Я проверила связи руководителя агентства «Шарм» Чернова. Среди его окружения есть один компьютерщик-программист — некий Сергей Гирин. В прошлом году он проходил по делу о детской порнографии, но сумел отвертеться. Я встретилась со следователем, который вел это дело.

— Ну и?

— По мнению следователя, Гирин принимал заказы на порновидео и пересылал фильмы по электронной почте. У него была налаженная сеть. Причем не только в России. Заказы приходили даже из-за границы. Но прищучить мерзавца тогда не удалось. У него был очень хороший адвокат.

— Гм… — Турецкий раздумчиво потер подбородок. — Если прибавить к этому рассказы подростков, занимающихся в модельной студии, то картина получается более чем интересная.

— Пакостная получается картина, — сказал Грязное, поморщившись. — Не понятно только, каким боком Мамотюк мог быть в этом замешан? Я ведь его знал. Рэм лютой ненавистью ненавидел дельцов, которые развращают детей. Он бы не стал в этом участвовать. Скорее, сам бы вывел мерзавцев на чистую воду. Он обожал своих внучек.

— А то, что он крышевал мерзавцев, — это ты допускаешь?

— Это — да, — признал Вячеслав Иванович. — Увы, у нас в конторе встречаются персонажи, которые — при всех своих достоинствах и заслугах — не считают зазорным брать у бандитов деньги. Но что касается наркотиков и детской порнографии… — Грязное покачал седой головой. — Это абсолютно невозможно. Даже для самого распродажного мента.

— Товарищ генерал-лейтенант, извините, но мне кажется, что вы несколько идеализируете своих коллег, — сухо заметила Светлана Перова. — Криминальная дорожка всегда ведет под уклон. Только сверни на нее, дальше запросто кубарем покатишься. Платили бы только деньги. А деньги, насколько я понимаю, в порнобизнесе крутятся немалые.

Грязнов и Турецкий переглянулись. Грязнов недовольно нахмурил брови.

— В общем, так, коллеги, — заговорил Александр Борисович. — Работаем мы плохо. Генеральной версии у нас с вами нет. Топчемся на месте. Ни доказательств, ни улик. Одни только предположения. Я уже говорил, что генпрокурор взял это дело под особый контроль. Если до конца недели у нас ничего не появится, то можно смело класть головы на плаху. — Турецкий усмехнулся. — В метафорическом смысле, конечно.

Date: 2015-07-17; view: 286; Нарушение авторских прав