Препятствия в удовлетворении потребности в эмоциональном контакте

Когда невозможно удовлетворить потребность в эмо­циональном контакте, дети, которые до того времени не испытывали в этом затруднений, ощущают чувство отвер­женности; в некоторых случаях это может привести к де­формации личности, проявляющейся в разного рода комплексах. Бывает, например, что на почве чувства от­верженности возникает комплекс, который можно было бы назвать «комплексом Золушки». Я пользуюсь здесь этим названием, как более точным вместо названия «ком­плекс неполноценности», поскольку дети, даже когда они открыто выражают убеждение в собственной неполноцен­ности и делают это довольно часто, в общем, в глубине души его не разделяют. Ребенок, имеющий комплекс Зо­лушки, уже согласился с виду с тем, что он хуже дру­гих, глупее или менее красив, но можно легко доказать, что он все время верит в какое-то чудо, в какую-то доб­рую фею, которая в один прекрасный день все изменит. Впрочем, комплекс Золушки является только одним из обличий комплекса, который можно определить как ком­плекс различия и который при каждом такого рода рас­стройстве приспособления играет принципиальную роль. Комплекс различия я рассмотрю подробнее в конце гла­вы. Он может относиться ко всем чертам ребенка, за­трудняющим установление эмоционального контакта, и я полагаю, что реальная помощь в завязывании такого контакта уничтожает его действие.

Внутренняя заторможенность, искаженные позиции — результат затруднений, встречаемых при нормальном удо­влетворении потребности эмоционального контакта. С ни­ми, по-видимому, связаны и трудности у детей старшего возраста. Другой очень интересной проблемой является временное затруднение контакта, например, у детей, ко­торые с рождения воспитываются вне семьи в детских уч­реждениях. В Польше проведен ряд исследований по это­му вопросу, причем оказалось, что даже у детей, привык­ших- к пребыванию в яслях, в дальнейшем могут поя­виться «состояния психической депрессии», не связанные непосредственно с эмоциональным шоком, вызванным рас­ставанием с матерью. Эти дети в грудном возрасте хоро­шо акклиматизировались в яслях (были веселыми, ак­тивными). Состояние психической депрессии появилось у них только позднее, в возрасте около шести месяцев (Олехнович, 1959). Таким образом, нормальная потреб­ность эмоционального контакта появляется у детей имен­но в этом возрасте (см. также Шпиц, 1956; Олехнович, 1957), и, если не принимать ее во внимание, возникают эмоциональные расстройства, даже если ребенок и не пе­режил эмоционального шока после отрыва от матери. Олехнович в указанной работе сделала также попытку систематизации эмоциональных нарушений, которые во­зникают у детей, оторванных от родителей. Это упомяну­тые депрессии и шоки, вызванные непосредственным рас­ставанием с матерью, проявляющиеся в двух формах: 1) реакция отчаяния, когда «ребенок, оставшись в яслях, плачет почти без перерыва несколько дней; на попытку установить эмоциональный контакт чаще всего реагирует усилением плача; нередко отказывается от пищи, не иг­рает, не интересуется окружающим»; 2) реакция остол­бенения, когда «ребенок не двигается, не играет, не ра­дуется, но и не плачет; на приближение взрослого совер­шенно не реагирует или проявляет неудовольствие, ноне протестует, равнодушно подчиняется требованиям обслу­живающего персонала; мимика одеревенелая, глаза без выражения». Эти дети часто считаются недоразви­тыми.

Райбл (1944) на основе наблюдения над 600 детьми приходит к выводу, что отсутствие так называемого mothering, то есть материнской заботы (причем не обя­зательно связанной с матерью), может вести к очень тя­желым соматическим расстройствам уже в двухмесяч­ном возрасте, ибо организм грудного ребенка для пра­вильного функционирования должен получать из внешней среды комплексы раздражителей, которые предоставля­ет ему естественная забота матери. Прикосновение, по­хлопывание, поднимание, прижимание к груди, голос ма­тери, возможность сосания столь же важны для грудного ребенка, реагирующего комплексно, как и соответствую­щая пища и температура. Райбл утверждает, что харак­терных для этого расстройства клинических явлений не наблюдается у грудных детей, даже живущих в негигие­нических условиях, но имеющих постоянный физический контакт с матерью. Между тем эти явления встречаются даже в лучших детских учреждениях, прекрасно обору­дованных, обеспечивающих наиболее рациональный с на­учной точки зрения уход, но неспособных воссоздать тон­кие личные влияния, которые необходимы ребенку для полноценного развития (стр. 635).

Возвратимся к более старшим детям. Следует заметить, основываясь на многочисленных уже упоминавших­ся исследованиях, что приспособление ребенка к ситуа­ции, в которой потребность эмоционального контакта не находит удовлетворения, происходит, в общем, одинаково. Ребенок, отделенный от матери, как правило, пытается по мере возможности осуществить эмоциональный кон­такт с кем-либо из окружающих. Однако это редко бы­вает возможно. Олехнович пишет в уже упоминавшейся статье: «В яслях... отношение воспитательниц к детям часто бывает совершенно безличным. Когда же между воспитательницей и ребенком возникают эмоциональные связи, они порой неосторожно и грубо прерываются». То же случается в больницах, где ребенком занимается вся­кий раз другой человек. Исследования в одной из аме­риканских больниц показали, что в течение 14 дней ре­бенок встречался с 32 новыми для него лицами. Уста­новлено также, что восстановление прерванных эмоцио­нальных контактов возможно не более четырех раз, пос­ле чего ребенок перестает стремиться к такого рода кон­тактам и, в общем, становится к ним равнодушным (Пруг, 1956). В таких случаях принято говорить, что ре­бенок («наконец адаптировался к больничным условиям». Ход такой адаптации описал Шпиц в работе, посвящен­ной проблеме отношений мать — ребенок (Шпиц, 1956, стр. 105 и сл.). В первый месяц сепарации ребенок (в возрасте шести месяцев) плачет, требует мать и как бы ищет кого-либо, кто может ее заменить. На второй месяц у ребенка появляется реакция бегства, он кричит, когда кто-то к нему подходит. Одновременно наблюдается па­дение веса и снижение уровня развития. На третий ме­сяц сепарации ребенок занимает характерную позицию, лежа на животе, «избегает всяких контактов с миром». Если ему препятствуют, он очень долго кричит, иногда часа три без перерыва, страдает бессонницей, теряет вес, легко подвергается инфекциям. У него часто появляются кожные заболевания. На четвертый месяц сепарации ис­чезает мимическая экспрессия, мимика становится за­стывшей, ребенок уже не кричит, а лишь жалобно пла­чет. Показатель развития после трех месяцев сепарации снижается на 12,5 баллов, после трех-четырех месяцев — на 14 баллов, свыше пяти месяцев — на 25 баллов. Ре­бенок, отделенный от матери, теряет ранее приобретен­ные навыки. Если перед этим он мог ходить, то теперь не умеет даже сидеть. Боулби (1956) отметил, что госпи­тализированные дети, приспосабливаясь, часто забывают мать и даже начинают относиться к ней негативно, унич­тожают полученные от нее игрушки, не хотят ее узна­вать и т. д. В своей практике я также наблюдал ребен­ка, который после возвращения из больницы узнавал всех домашних, за исключением матери, что, как я думаю, служит несомненным доказательством невротического вы­теснения (Обуховский, Обуховская, Гонцежевич, Кши-виньская, 1961).

Мнения о продолжительности последствий сепарации сходятся. Как американские, так и польские исследова­ния показывают, что обратимость изменений, вызванных сепарацией, зависит от ее продолжительности: в случае сепарации ребенка, продолжающейся свыше 5—6 меся­цев, изменения в принципе необратимы (Шпиц, 1956; Олехнович, 1957). В 1961 году, однако, было опублико­вано сообщение о процессе действительной психической ревалидации мальчика, измученного пребыванием в боль­нице (Белицкая, Олехнович, Ренчайский, 1961). Авторы, правда, не располагают данными о последующем разви­тии его личности, но, наблюдая процесс выздоровления, дают хороший прогноз. В этом случае «главную причину психосоматического надлома ребенка» они видят в «раз­рыве естественной связи: мать — ребенок». Удачные ре­зультаты лечения они приписывают «методу комплексно­го продвижения вперед. Он основывается на возможно более глубоком внимании к потребностям маленького ре­бенка в эмоциональном и воспитательном воздействии при одновременном использовании всех находящихся в нашем распоряжении средств соматической терапии... На первое место мы ставим возвращение ребенку чувства безопасности путем создания ему возможности эмоцио­нальной связи с одним человеком (курсив мой.— К. О.)...» (стр. 135). Пока, однако, эти оптимистические результаты не вышли за рамки клинических эксперимен­тов.

Я уже упоминал, что катамнезы взрослых людей, харак­теризующихся затрудненным эмоциональным контактом, недоверчивых, не умеющих сотрудничать с другими, час­то свидетельствуют о долгих периодах сепарации от ма­тери в детстве.

Так выглядят нарушения, вызванные, главным образом, как fiojiaratotf исследователи этой проблемы, отделе­нием ребенка от матери и тем самым, как можно судить на основе сказанного, также неудовлетворением потреб­ности эмоционального контакта. Более подробно я оста­новился на этих фактах по двум причинам. Во-первых, они убедительно иллюстрируют тезис, что потребность эмоционального контакта действительно является потреб­ностью и что ее неудовлетворение влияет на приспособ­ление человека; во-вторых, они показывают, какое боль­шое значение имеет эта потребность в раннем периоде развития личности. Почему именно в раннем, я поста­раюсь объяснить в следующем разделе. ^[32]

Date: 2015-07-17; view: 350; Нарушение авторских прав