Глава 8. Старик сидел на резном стуле розового дерева, и выглядел он до того хрупким, что казалось, подуй хороший ветер – и его опрокинет

Старик сидел на резном стуле розового дерева, и выглядел он до того хрупким, что казалось, подуй хороший ветер – и его опрокинет. Руки-хво-ростинки обвивали колени, а пук белой бородки колыхался от вентилятора на потолке. Но глаза его были ясными, как день. Через открытые окна из-за стены сада доносилось стрекотание цикад. Над головой медленно вращался вентилятор, разгоняя полночную духоту.

Глаза старика застыли на Вилли.

– Куда бы вы ни пошли, мисс Мэйтленд, – сказал он, – везде за вами тянется кровавый след.

– Мы не имеем никакого отношения к смерти Лэситера, – сказал Гай, – когда мы покинули Кантхо, он был еще жив.

– Я гляжу, вы меня не поняли, мистер Барнард, – старик повернулся к нему, – я вас ни в чем не обвиняю.

– А кого же вы обвиняете?

– Уж это предоставьте моим людям в Кантхо.

– Это вы о ваших ищейках, которые за нами ходили?

Министр Транх улыбнулся.

– Вы им подпортили кровь. Отличная идея была с тем мальчишкой с сигаретами. Нет-нет, нам, разумеется, известно, что Лэситер был жив, когда вы его покинули.

– И что же было после этого?

– Нам известно, что он просидел в кафе еще двадцать минут, и выпил в общей сложности восемь бутылок пива, и после этого ушел. К несчастью, он так и не дошел до дома.

– Разве ваши люди не пасли его?

– Пасли?

– Следили.

– Мистер Лэситер был нашим другом, а мы друзей не… пасем, как вы выразились.

– Но за нами-то вы наблюдали, – заметила Вилли.

Министр перевел взгляд на нее:

– А вы наш друг?

– А как вы думаете?

– Я думаю, что тут так сразу не скажешь. Да вы и сами друзей от врагов не сможете отличить в создавшихся обстоятельствах, дело-то опасное, уже три покойника на счету.

Вилли озадаченно встряхнула головой:

– Три? Но я знаю только про Лэситера.

– Кого еще убили?

– Полицейский в Сайгоне, – ответил министр, – убит этой ночью во время ночного дозора.

– Не вижу связи.

– И еще один труп, прошлой ночью. И опять – перерезали горло.

– Вы что же, собираетесь обвинять нас во всех убийствах в Сайгоне?! – возмутилась Вилли. – Да мы никогда и не знали тех, других!

– Однако вы виделись с одним из них вчера, или вы забыли?

Гай неподвижно глядел в одну точку:

– Жерар.

Стрекотание цикад резко усилилось, потом внезапно смолкло, и вся ночь погрузилась в тишину.

Министр Транх уставился на дальнюю стенку, словно ожидая, что на заплесневелых обоях появится какое-то послание.

– Вы знакомы с вьетнамским календарем, мисс Мэйтленд? – спросил он мягко.

– С вашим календарем, – переспросила она, нахмурившись и не понимая внезапного поворота в беседе. – Он… он такой же, как китайский, разве нет?

– Прошлый год был годом дракона, считается, что он приносит удачу. Это год детей, семейного счастья. Но теперь на дворе не Дракон, а… – Он покачал головой.

– Змея, – произнес Гай.

Министр Транх кивнул:

– Змея. Опасный знак, предвестник беды, голода, смерти. Год провалов.

Он вздохнул, и голова его повисла, словно шея, ослабнув вдруг, отказалась держать ее дальше.

Он долго сидел так, в тишине, и его седые волосы трепал вентилятор. Потом он медленно поднял голову.

– Отправляйтесь-ка домой, мисс Мэйтленд, – сказал он, – этот год не ваш, и место не ваше, отправляйтесь домой.

Вилли представила, как было бы просто сесть на тот самолет до Бангкока, с тоской подумала про те простые удобства, от которых ее отделял один-единственный полет на самолете. Душистое мыло, чистая вода и мягкие подушки. Но другой образ тут же вмешался в поток воображения: лицо Сэма Лэситера, уставшее и издерганное, на фоне заката. И та вьетнамка, его женщина, умоляющая сохранить ему жизнь. Все эти годы Лэситер жил в тиши и безопасности в речном городке. А теперь он мертв. Как Валдес, как Жерар. Это была правда, думала она, где бы она ни появлялась, повсюду за ней тянется кровавый след. И она даже не знала точную причину этого.

– Я не могу улететь домой.

Министр поднял бровь.

– Не можете или не полетите?

– Меня пытались убить в Бангкоке.

– Здесь вам будет ничем не лучше. Мисс Мэйтленд, нам бы очень не хотелось силой выдворять вас из страны, но вы должны понять, что ставите нас в очень неловкое положение. Вы гость в нашей стране. Мы, вьетнамцы, привыкли уважать гостей, они для нас святое. И если вас, нашего гостя, вдруг найдут мертвой, это будет… – Он сделал паузу и закончил шутливым тоном: – Негостеприимно.

– Виза у меня в порядке, я хочу остаться, я должна остаться. Я собираюсь еще и в Ханой.

– Мы не можем гарантировать вашу безопасность.

– А я и не прошу, – сказала она и добавила устало: – Никто не может этого мне гарантировать, никто и нигде.

Министр посмотрел на Гая, отметил расстроенное выражение его лица:

– Мистер Барнард, вы конечно же сможете убедить ее?

– Но она права, – произнес Гай.

Вилли подняла глаза и увидела в лице Гая беспокойство, неопределенность. Ей стало не по себе оттого, что даже он, Гай, пребывает в тупике.

– Если бы я был уверен, что дома она будет в безопасности, то немедля посадил бы ее в самолет, но в том-то и дело, что я так не думаю. Не будет ей покоя, пока она не выяснит причину происходящего.

– Но ведь у нее есть друзья, они могут помочь.

– Да, но вы сами сказали, министр, что ей теперь не отличить друзей от врагов, а это очень шаткое положение.

Министр поглядел на Вилли:

– Что же вы там такое ищете на севере?

– Там самолет моего отца потерпел крушение, – сказала она, – он до сих пор может быть там, в какой-нибудь деревне. Мог потерять память, а может, просто боится выходить из джунглей…

– Или же он мертв.

Она сглотнула.

– Тогда я найду его тело, там, на севере.

Министр Транх покачал головой:

– Джунгли полны останков. Американцев, вьетнамцев… Вы забываете, что у нас тоже есть свои без вести пропавшие, вдовы, сироты, и, чтобы найти какого-то конкретного человека, придется… – Он громко выдохнул.

– Но я должна попытаться, я должна полететь в Ханой.

Министр пристально посмотрел на нее, глаза его странно пламенели черным. Она выдержала его взгляд и заставила его стушеваться – на губах его появилась примирительная улыбка.

– Неужели вы не боитесь, мисс Мэйтленд?

– Боюсь.

– Ну что ж, правильно делаете, раз так.

Он все еще улыбался, но глаза его стали стеклянными.

– Остается лишь надеяться, что вы осознаете степень нависшей опасности.

Спустя немало времени после ухода двух американцев министр Транх и мистер Айнх сидели и курили под стрекотание цикад в темноте ночи.

– Вы проинформируете наших людей в Ханое.

– Но разве не проще было бы аннулировать ее визу, – изумился Айнх, – выдворить ее из страны?

– Может быть, и проще, но никак не разумнее.

Министр поджег еще одну сигарету и затянулся теплым дымом. Это была добротная американская марка – непобедимая слабость министра. Он знал, что только ускоряет этим конец, что рак, разрастающийся в левом легком, будет жадно подпитываться каждой молекулой смертоносного дыма. До чего злая ирония! Враг, выбивавшийся из сил, чтобы стереть его с лица земли во время войны, теперь мог трубить победу, и все из-за его пагубной тяги к сигаретам.

– А что, если она пострадает? – спросил Айнх. – Ведь мы накликаем международный скандал.

– Вот поэтому-то ее и нужно охранять.

Министр поднялся с кресла. Его тело, когда-то такое подвижное, с годами одеревенело. Подумать только, этот скелет, обтянутый кожей, когда-то прошел через две жесточайших войны в джунглях, а теперь он с трудом поворачивался в стенах собственного дома.

– Мы могли бы напугать ее как-нибудь и заставить таким образом улететь, – предложил Айнх.

– Это как та ваша записка: «Смерть янки»?!

Министр засмеялся, подходя к двери.

– Нет, я думаю, такую непросто запугать. Понаблюдаем лучше, куда она нас приведет. Может статься, и мы кое-чего выведаем. Неужели вам изменило любопытство, товарищ вы мой?

Глаза Айнха выражали отчаяние.

– Любопытство до добра не доведет.

– Ну вот пусть она сама и крутится, пусть бросает вызов судьбе, – министр с улыбкой обернулся в дверях, – в конце концов, это ее судьба.

– Тебе не обязательно лететь в Ханой, – убеждал Гай, глядя на то, как Вилли паковала чемодан, – оставайся в Сайгоне и жди меня.

– А ты что будешь делать в это время?

– А я двину на север, посуечусь, посмотрю, что можно разузнать.

Он глянул в окошко на двух полицейских, караулящих на тропинке.

– Айнх расставил везде охрану, ты будешь здесь в безопасности.

– Да, и на стенку полезу в одночасье.

Она захлопнула чемодан.

– Спасибо, конечно, что ты готов ради меня на такую вылазку, но мне герои не нужны.

– А я и не геройствую.

– Тогда что это за участие такое?

Он пожал плечами, не найдя ответа.

– Из-за денег, да? Куш за Фрайера Така маячит?

– Дело не в деньгах.

– А, ну тогда в темном прошлом.

Он не ответил.

– А что там было такое, в этом прошлом? Что у них в «Эриал груп» на тебя есть такое?

Он по-прежнему молчал. Она застегнула чемодан.

– Да ладно, не говори, я и не настаиваю.

Он сел на кровать. На лице его проступила усталость, и он обхватил голову руками.

– Я убил человека.

Она впилась в него взглядом. Он сидел обессиленный, держа руками голову, глядя в пол, и говорил словно из последних сил. Ей вдруг захотелось сесть рядом, обнять его, но она не могла и пошевелиться – ее просто опрокинуло его откровение.

– Это было здесь, во Вьетнаме, в 72-м. – Он глухо усмехнулся из-под ладоней. – Четвертого июля…

– Но ведь шла война, людей погибло много.

– Тут другая история. Это не то что стрелять во врагов, а потом получать награды.

Он поднял голову и посмотрел на нее.

– Тот, кого я убил, был нашим, американцем.

Она медленно подошла и опустилась рядом с ним на кровать.

– Что, по ошибке?

Он помотал головой:

– Нет, ошибки не было. Я просто не думал, что делал. Само собой вышло.

Она не перебивала, ожидая продолжения. Она знала, что он расскажет все, раз уже начал.

– Я был в Дананге один день, за припасами приехал. Ну и закрутился, запутался в этих улицах. Какой-то переулок занюханный, бараки… Вылез из джипа и стал спрашивать, как проехать туда-то, и вдруг этот… этот крик.

Он остановился, глядя себе на руки.

– Она была ребенком еще, лет пятнадцати, от силы шестнадцати. Маленькая такая, фунтов девяносто, не больше. Ей было никак не справиться с ним. Ну и меня просто понесло. Оттащил его, швырнул на землю. А он встал и кинулся на меня. Мне ничего не оставалось, кроме как отбиваться. Когда я перестал бить, он уже не двигался. Я обернулся и увидел, что он сделал с девочкой… вся в крови была…

Гай потер лоб, словно стараясь стереть из памяти видение.

– И тогда я увидел, что вокруг собрались люди, вьетнамцы, смотрят на меня. Одна женщина подошла ко мне и стала шепотом объяснять, что мне надо уходить оттуда, что они избавятся от тела сами. Тогда я понял, что он готов.

Они долго так сидели, не касаясь друг друга и ничего не говоря. Он только что признался в убийстве. Но она не винила его, ее лишь охватила печаль из-за той девочки, из-за всех неоглашенных жертв войны.

– Что было потом? – осторожно спросила она.

Он пожал плечами:

– Я убрался. Никому ни слова не сказал. Думаю, мне и самому было страшно. А спустя несколько дней я услышал, что нашли тело солдата на той стороне города. Его смерть приписали рукам местных. Вот и конец истории. Но это я думал, что конец.

– А как «Эриал груп» разузнала об этом?

– Понятия не имею.

Он беспокойно встал и подошел к окну, из которого видна была тускло освещенная дорожка.

– Там было человек пять свидетелей, все вьетнамцы. Слух как-то разошелся, дошел до «Эриал груп». Я одного не понимаю: почему они так долго ждали?

– Ну, может быть, они только что и узнали.

– А может быть, ждали удобного случая. – Он повернулся к ней: – Тебе не кажется подозрительным, что мы оказались вместе во всей этой истории? Что мы «случайно» встретились на вилле у Кистнера? Что тебя «случайно» понадобилось добросить до города?

– Да, и что человек, которого тебе поручили отыскать, «случайно» оказался моим отцом…

Он кивнул.

– Они нас используют, – сказала она и добавила в порыве ярости: – Они меня используют!

– Не тебя одну.

Она взглянула на него.

– Что будем делать?

– Утром же полечу в Ханой, все выведаю.

– А я?

– Оставайся рядом с Айнхом и его людьми.

– Это бредни какие-то.

– Ну а ты что предлагаешь?

– Я? С тобой полечу.

– Ты усложнишь ситуацию. Если твой отец жив, то, будь уверена, я найду его.

– А потом что? Сдашь его? Сдашь им, чтоб молчали про тебя?

– Черт с ним – с молчанием, надоело! Мне теперь правда нужна.

Она стащила с кровати упакованный чемодан и поставила его у двери.

– Да с какой стати я еще спорю с тобой? Не нуждаюсь я в твоем разрешении, и ни в чьем не нуждаюсь. Он мой отец. Его лицо, его голос узнаю только я, только я узнаю его спустя двадцать лет.

– И только тебя могут укокошить. Или ты за этим и идешь, Мэйтленд-младшая? Вот черт… – Он усмехнулся. – Да у вас это в роду, наверное. Ты такая же чокнутая, как и твой папаша. Ведь ему нравилось на мушке у кого-то висеть, да? Он был охотник до острых ощущений, и ты такая же. Признай же это, ведь настал твой звездный час!

– На себя посмотри.

– Я не ради острых ощущений на это иду. Мне просто иначе было нельзя, не было выбора.

– А у меня что, был, что ли, выбор?

Она повернулась, но он удержал ее за локоть и повернул к себе. Он стоял вплотную к ней, так что она даже испытывала боль, глядя на него.

– Оставайся в Сайгоне.

– Да ты, я смотрю, действительно хочешь избавиться от меня.

– Я хочу твоей безопасности.

– С чего бы это?

– Потому что я… тебя…

Он замолчал. Они смотрели друг на друга и тяжело дышали, так, что даже не могли говорить. И, не проронив больше ни слова, он придвинул ее к себе.

Последовал поцелуй, но такой, что она едва удержалась на ногах. От него исходила грубая мужественность: небритый подбородок, мозолистые руки, поношенная рубашка. Сами собою ее руки сомкнулись вокруг его шеи, потянули его к себе. Он не сопротивлялся. Он прижался к ней, и тут ей вспомнился ее сон: раскачивающаяся палуба корабля, звездное небо, его лицо над ее лицом. Будь ее воля, это произошло бы здесь и сейчас. Он уже явно тянул ее к постели, и ясно было, что если они упадут на матрас, то он ею овладеет, а она уступит, и готово дело. Да и что такого? Ведь она действительно желала его.

«Даже если это самая страшная ошибка в моей жизни?»

Она стукнулась ногой о край кровати, и это отрезвило ее. Она оттолкнула его на расстояние вытянутой руки.

– Не сейчас.

– А по-моему, как раз сейчас.

– Мы просто запутались…

– А по-моему, наоборот – связались, – сказал он тихо.

Тогда она прошагала к двери и рывком распахнула ее.

– Я думаю, тебе пора.

– Не пойду я.

– Пойдешь.

Он прочно стоял на ногах, словно вросший в землю, и вся его фигура говорила, что он не собирается уходить.

– Кажется, кто-то забыл, что его жизнь в опасности.

– Да, но в данном случае эта опасность исходит от тебя.

– Я всего-навсего поцеловал тебя. Всего лишь поцелуй! Неужели это так взбудоражило тебя, Вилли?

Она чуть не закричала: «Еще как! Ведь меня никто в жизни так не целовал!»

– Я не уйду, – произнес он тихим голосом, – я тебе сейчас нужен и, вынужден признать, ты мне тоже нужна, ты приведешь меня к Биллу Мэйтленду. Я не притронусь к тебе, если ты так хочешь, но и не уйду.

Она сдалась. Никакие уговоры не сдвинули бы его с места. Дверь захлопнулась, и она вернулась на кровать.

– Боже, как я устала. У меня нет сил с тобой спорить. До того измоталась, что даже перестала испытывать страх.

– Это-то самое опасное. Ты исчерпала весь адреналин, в таком состоянии голова туго соображает.

– Все, с меня хватит.

Она повалилась на кровать с ощущением, что каждая косточка в ее теле разложилась на атомы.

– Мне уже все все равно, я просто хочу спать.

Ему не нужно было отвечать, они оба знали, что прения закончились, и не в ее пользу.

На самом же деле она была рада, что он остался. Как хорошо было теперь закрыть глаза и знать, что кто-то тебя охраняет. К ней вдруг пришло осознание того, до чего затуманенна была ее голова, раз она доверилась такому человеку, как Гай Барнард. Но она действительно верила ему.

Стоя возле кровати, он смотрел, как она засыпает. Растянувшись на простыне, она выглядела до того хрупкой, что походила на бумажную куклу. Совсем не такими были ощущения, когда он держал ее в своих руках. Это была живая женщина из плоти и крови, мягкая и теплая, в общем, такая, какую он только мог пожелать. Но что это были за чувства? Конечно, тут присутствовало старое доброе сексуальное влечение. Но было и еще что-то, какой-то мужской инстинкт, выражавшийся в том, что ему хотелось унести ее подальше от любых невзгод. Он повернулся и посмотрел в окно. Двое полицейских по-прежнему стояли у лестницы, в темноте видны были огоньки их сигарет. Он лишь надеялся, что они не подведут, ведь он уже давно исчерпал весь запас бодрости. Он сел в кресло и попытался заснуть, но спустя двадцать минут очнулся, в неудобной позе затекло тело, и, плюнув на все, повалился на кровать рядом с Вилли. Та даже не пошевелилась. «Какого черта, – подумал он, – она и не заметит ничего». Он растянулся вблизи нее, и от этого матрас чуть приподнялся под ней, она издала стон и, повернувшись к нему, свернулась калачиком у самой его груди. Сладкий запах ее волос одурманил его. Держаться! Уж лучше бы он оставался в кресле! Но было уже невмоготу шевелиться, и он лежал так, обнимая ее и раздумывая об их делах.

Теперь у них было имя, за которое они надеялись ухватиться, – Нора Уокер, медсестра в британском Красном Кресте где-то на севере. Лэситер говорил, что она работала в местной больнице. Оставалось надеяться, что она захочет говорить с ними, что не примет их за очередных ищеек из конторы и не отвернется от них. То, что Вилли будет с ним, – это очень хорошо, ведь она, как дочь Билла Мэйтленда, имеет полное право задавать вопросы, и было бы хорошо, если бы Нора Уокер пожелала на них ответить.

Вилли издала вздох и пододвинулась к нему еще ближе. Он улыбнулся. «Ах ты, лихачка, – подумал он и поцеловал ее в макушку, – уж лихачка так лихачка». Он зарылся лицом в ее волосы.

Что ж, было решено – он повязан с ней, хорошо это или плохо, но это так.