Глава 6. Выбора не было. Она перелезла через ограду и ступила на решетку кондиционера

Выбора не было. Она перелезла через ограду и ступила на решетку кондиционера. Та прогнулась под ее весом и едва не коснулась смертоносных лопастей. Кусок ржавого металла откололся от решетки и упал вниз. Раздался оглушительный лязг.

Она шаг за шагом пробралась к спасительному островку крыши, ощущая каждый дюйм как целую милю на волоске от крутящейся снизу смерти. Дрожащими ногами она наконец сошла с решетки на крышу. И все. Здесь идти было некуда, дальше пропасть. А между ней и убийцами только ржавая решетка. Они замешкались, ища безопасного пути до нее. Оставалось только лезть через решетку, которая с трудом выдержала ее вес, а они были намного тяжелее. Она посмотрела на хищные лопасти вентилятора, нет, они не рискнут сюда полезть. Но к ее изумлению, один из мужчин перелез через ограду и осторожно ступил на решетку, та сильно прогнулась, но выдержала его. Человек сверлил ее глазами, и было видно, что он не свернет с пути, пока не завершит начатого.

«Западня! – подумала она. – Господи, я в западне!» Она в отчаянии закричала, но рев кондиционера заглушил ее крик. Человек с ножом в руке уже миновал половину решетки. Она сжала в руках нож и отступила к самому краю крыши. Ей оставалось одно из двух: прыгнуть с четвертого этажа на асфальт или пойти врукопашную на профессионального убийцу. И то и другое было обречено на провал. Сжимая в руках нож, она припала к земле и приготовилась защищаться, резать, царапать, что угодно, только бы выжить.

И тут ночную тишину прорезал выстрел.

Вилли в оцепенении смотрела, как ее палач схватился за живот и перевел ошеломленный взгляд на окровавленную руку. Затем он, словно марионетка, у которой перерезали лески, рухнул как подкошенный. Мертвое тело всем весом навалилось на решетку, и Вилли, вся сжавшись, закрыла глаза. Хотя она и не видела, как провалилось тело, но слышала страшный скрежет металла, ощутила содрогание застревающих лопастей вентилятора. Она упала на колени, и ее вырвало прямо в темную пропасть двора.

Когда наконец вентилятор заработал по-прежнему, она заставила себя посмотреть вокруг. Второго убийцы простыл след. На противоположной стороне гостиницы, на галерее одного с ней этажа, что-то блеснуло. Это оказался ствол опускаемого пистолета. Детское лицо смотрело на нее поверх перил. Она с трудом подыскивала объяснение происшедшему: почему там стоял этот мальчик и зачем он только что спас ей жизнь? Пошатываясь, она встала на ноги и прошептала:

– Оливер?

Мальчик не сказал ни слова, только приложил указательный палец к губам и, словно привидение, растворился в темноте. Сквозь туман в голове она услышала крик и топот приближающихся шагов.

– Вилли, ты в порядке?

Она обернулась и увидела Гая, в его голосе ясно слышалась паника.

– Не двигайся! Я сейчас тебя вытащу!

– Нет! – закричала она в ответ. – Решетка… она сломана!

Он оглядел крутящиеся лопасти, затем посмотрел вокруг и, заметив рабочую стремянку, стоящую у разбитого окна, поднес ее к перилам, перетащил через них и перекинул поверх сломанной решетки. Затем сам заполз на перекинутую лестницу и, осторожно встав на одну из перекладин, протянул Вилли руку.

– Ну вот, – сказал он. – Поставь левую ногу на лестницу и возьми меня за руку. Я не дам тебе упасть, клянусь тебе! Ну давай же, крошка, всего-то делов – взять меня за руку.

Она не могла смотреть вниз, на лопасти, и поэтому глядела прямо перед собой, на лицо Гая, напряженное и блестящее от пота. Вот он, рядом с ней, протягивает ей руку! В этот момент осознала наверняка, что он не даст ей сгинуть, что подхватит ее, что она может вверить ему свою жизнь.

Она глубоко вздохнула для храбрости и сделала, наконец, шаг над крутящимися ножами пропеллера. В тот же самый миг его пальцы надежно сомкнулись вокруг ее предплечья. Вдруг она пошатнулась, но твердая хватка Гая удержала ее. Медленно, отрывистыми движениями она добралась до ступеньки, на которой балансировал Гай.

– Держу! – крикнул он, хватая ее и перенося через губительный отрезок в сторону загородки, легко перекинул ее на ту сторону и упал сам рядом с ней, продолжая держать ее в своих надежных объятиях. – Все хорошо, – бормотал он, уткнувшись в ее волосы, – все позади…

Тут только, ощущая телом биение его сердца, она осознала, насколько он перепугался за нее.

Ее так трясло, что она вряд ли смогла бы подняться на ноги, но какое это имело значение? Она знала, что те руки, которые ее теперь держали, не подведут. Они оба вздрогнули, когда раздалась резкая команда по-вьетнамски, и зеваки, собравшиеся вокруг них, тут же расступились, уступая дорогу полицейскому. Вилли зажмурилась, когда в глаза ей направили ослепительный пучок света, затем фонарь навели на пропеллер кондиционера. Ужас вырвался из глоток наблюдателей.

– Мой боже, – услышала Вилли шепот Доджа Гамильтона, – что же это за мясобойня такая?

Мистер Айнх был весь в поту. Кроме того, он был измотан, голоден, и ему очень нужно было в туалет. Но все это могло потерпеть. Уж чему-чему, а терпению война его научила. «Победа достается тому, кто вынослив», – твердил он про себя, сидя на жестком стуле и уставившись на деревянный стол перед собой.

– Мы с вами недоглядели, товарищ, – произнес министр тихо, почти прошептал, ведь власть имущим кричать не нужно.

Айнх медленно поднял голову. Глаза человека, сидящего перед ним, были словно два сверкающих речных камня. Его лицо испещряли морщины, а волосы висели жиденькими, словно паутинки, седыми метелками, но глаза – темные, светящиеся, дерзкие – были молодыми. Эти глаза сейчас прожигали Айнха насквозь.

– Смерть американской туристки наложила бы на нас несмываемое пятно позора, – сказал министр.

Айнху оставалось лишь, кивая, кротко соглашаться.

– Вы уверены, что мисс Мэйтленд получила ранение?

Айнх прокашлялся и снова кивнул. В голосе министра, только что тихом и мягком, зазвучали металлические нотки.

– Этот парень, Барнард, предотвратил международный скандал – сделал то, что нашим людям явно не под силу.

– Но мы никак не могли ожидать этого, ничто не предвещало такого происшествия.

– А нападение в Бангкоке – разве это не было предвестием?

– Попытка ограбления… так говорится в отчете.

– А отчеты, значит, никогда не врут, так, что ли? – страшно прозвучал ласковый голос министра. – Сначала Бангкок, теперь это. Любопытно, во что это такое влезла наша американская туристочка?

– Эти два происшествия могут быть и не связаны.

– Все на свете как-то связано, товарищ. – Министр сидел не шевелясь и явно раздумывая. – А что этот мистер Барнард? Он и мисс Мэйтленд, – министр учтиво прервался, – они состоят в связи?

– Надо думать, что нет. Она назвала его… как это у них, у американцев, принято… козлом.

Министр засмеялся:

– Так мистеру Барнарду не везет с женщинами!

В дверь постучали. Вошел чиновник и, отдав министру какой-то отчет, вежливо удалился.

– Есть хорошие новости? – вопросил Айнх.

Министр заглянул внутрь отчета.

– Допустим. Удалось восстановить по кусочкам удостоверение личности погибшего. Похоже, он раньше уже имел дело с полицией.

– Ну, тогда это многое объясняет! – сказал Айнх. – Среди этих головорезов есть такие, которые за пару тысяч донгов пойдут на все.

– Это было не ограбление.

Министр протянул Айнху отчет:

– Он имел связи со старым режимом.

Айнх пробежал страницу.

– Тут только упоминается его двоюродная сестра – рабочая на фабрике, – он остановился и удивленно поднял глаза, – смешанная кровь?

Министр кивнул.

– Ее допрашивают в данный момент. Не понаблюдать ли нам за этим процессом?

Шантель, сгорбившись, сидела на деревянной скамье и метала молнии в допрашивающего ее полицейского.

– Я ни в чем не виновата! – выпалила она. – Зачем мне кого-то убивать? Значит, говорите, какая-то американская сучка? Вы что думаете, я с ума спятила? Да я всю ночь дома сидела, спросите старика-соседа надо мной, спросите его, кто слушал у меня в доме радио всю ночь и зачем он стучал мне в потолок, этот старый олух! Вот уж про него я могу вам порассказать всякого.

– Ты на старика будешь клеветать? – возмутился полицейский. – Ах ты, контрреволюционерка! Ты и твой братик!

– Да я и не знаю его толком.

– Вы вместе работали.

Шантель фыркнула:

– Я работаю на фабрике, и ничего общего с ним у меня нет.

Полицейский швырнул на стол сумку, выпотрошил содержимое и разложил на столе перед ней.

– Икра, шампанское, паштет. Мы нашли все это в твоем кухонном шкафу. Каким образом у фабричной рабочей хватает на все это денег?

Шантель поджала губы, но ничего не сказала. Полицейский ухмыльнулся, сделал жест охраннику, и Шантель в его сопровождении, немая как рыба, вышла из помещения. Полицейский подобострастно повернулся к министру, который вместе с Айнхом наблюдал за допросом.

– Как вы могли заметить, господин министр Транх, она не желает сотрудничать, но, если вы дадите нам время, мы найдем спос…

– Отпустите ее, – распорядился министр.

Полицейский был ошарашен.

– Уверяю вас, мы сможем заставить ее говорить.

Министр Транх улыбнулся.

– Можно иначе добыть нужную информацию. Освободите ее, и можете спокойно ждать, пока пчелка не прилетит обратно в свой улей.

Полицейский удалился, качая сокрушенно головой. Но он конечно же все исполнит, как приказали.

Все-таки у министра Транха было куда больше опыта в подобных делах. Разве не этот старый лис отточил свое шпионское ремесло в годы войны?

Министр сел и надолго задумался. Затем он взял в руки бутылку шампанского и пробежал взглядом по этикетке.

– Неужели! «Тайтингер». – Он вздохнул: – Мое любимое, еще с парижских времен.

Он бережно поставил бутылку обратно на стол и взглянул на Айнха.

– Похоже, мисс Мэйтленд накликала на себя беду. Задает слишком много вопросов, это уж точно. Вовсю ворошит прошлое.

– Это вы, верно, про отца ее говорите? – Айнх покачал головой. – Это уж действительно в прошлом.

– Может быть, и не совсем, – бархатным голосом заметил министр.

По столу полз большой черный таракан. Один из охранников хлопнул по нему газетой, смахнул покойника на пол и продолжил записывать. На потолке жужжал вентилятор, разгоняя духоту и вороша газеты на столе.

– Давайте-ка еще раз, мисс Мэйтленд, – не унимался старший следователь, – опишите, что произошло.

– Я уже все вам рассказала.

– Мне кажется, вы что-то упустили.

– Нет. Нет, я ничего не упустила.

– Нет, упустили. А как же стрелок?

– Никакого стрелка я не видела.

– У нас есть свидетели, они слышали выстрел.

– Я вам уже сказала, я никого не видела. Решетка была старая, она его просто не выдержала.

– Зачем вы лжете?

Она вся выпрямилась.

– Кто вам вбил в голову, что я лгу?

– Да это мы точно знаем.

– Отстаньте от нее! – вмешался Гай. – Она вам уже рассказала все, что знала.

Начальник повернулся и посмотрел на Гая:

– Я вас попрошу воздержаться от восклицаний, мистер Барнард.

– А я вас попрошу прекратить эти гестаповские выходки! Вы ее уже два часа допрашиваете, неужели не видите, что она на последнем издыхании?!

– Я думаю, вам следует уйти.

Но Гай и не думал сдаваться.

– Она американка, и вы не можете держать ее просто так! В чем вы ее обвиняете?

Начальник посмотрел сначала на Вилли, потом на Гая. Небрежно пожав плечами, он сказал:

– Ее отпустят.

– Когда?

– Когда она скажет правду, – ответил он и вышел.

– Держись, – проговорил Гай, – мы в конце концов вытащим тебя отсюда.

Он проследовал за полицейским в соседнюю комнату, с силой захлопнув за собой дверь. Они пререкались минут десять, через закрытую дверь доносился их крик. Это хорошо, что у Гая хватало сил кричать, сама она уже с трудом держала голову прямо.

Когда Гай вернулся, она увидела по его разгневанному взгляду, что он ничего не добился. Изможденный, он опустился на скамейку рядом с ней, потер глаза.

– Что им от меня нужно? – спросила она. – Почему они не могут просто оставить меня в покое?

– У меня есть ощущение, что они чего-то ждут. Какой-то отмашки…

– Какой отмашки?

– Чтоб я знал…

Кто-то шлепнул по столу сложенной газетой. Вилли подняла глаза и увидела охранника, смахивающего в сторону очередного таракана. Она содрогнулась.

Была полночь.

В час ночи объявился мистер Айнх, желтый, как старая простыня. Вилли была без сил и даже не попробовала встать со скамьи. Она так и осталась сидеть, упершись в плечо Гая и предоставив говорить мужчинам.

– Мы искренне извиняемся за причиненные неудобства, – сказал Айнх с неподдельным раскаянием в голосе, – но вы должны понять, что…

– Неудобства?! – оборвал его Гай. – Да мисс Мэйтленд чуть не убили сегодня вечером, а теперь вот уже три часа держат здесь. Что, черт возьми, происходит?

– Положение необычное… попытка ограбления, да еще кого – иностранного гражданина… тут, конечно… – Он беспомощно пожал плечами.

Гаю это не нравилось.

– По-вашему, ее пытались ограбить?

– А что еще с ней хотели сделать?

– Убить.

Айнх тяжело втянул носом воздух. Потом повернулся к охраннику, и они о чем-то быстро переговорили. Он удостоил Вилли вежливым поклоном:

– Полиция вас отпускает, мисс Мэйтленд. От имени вьетнамского правительства я приношу извинения за те досадные неприятности, которые вам пришлось претерпеть. Но неприятности эти ни в коем случае не должны затмить те теплые чувства и глубокую признательность американскому народу, которые мы испытываем, и мы надеемся, что они не испортят вашего дальнейшего пребывания в нашей стране.

Гай не смог удержаться от смеха:

– Зачем испортит? Подумаешь, какое-то жалкое покушение на убийство!

– С завтрашнего же утра вы можете продолжать ваши путешествия.

– Это в каких же пределах? – спросил Гай.

– Никаких пределов.

Айнх прокашлялся и сделал хилую попытку улыбнуться:

– Несмотря на то мнение о нас, которое ваше правительство создало, мистер Барнард, мы люди понимающие и нам нечего скрывать.

Гай лишь уныло заметил на это:

– Или просто представляетесь такими…

– Не понимаю. Сначала они тебе три часа полощут мозги, а потом отпускают на все четыре стороны. Здесь что-то не так.

Вилли смотрела из окна такси на пролетающие мимо улицы Сайгона. Вспыхивали и тонули в темноте фонари. Продавец лапши сидел на корточках возле телеги, из которой валил пар. В дверном проеме одного из домов отдернули штору, и внутри показались свернувшиеся котятами на матрасах спящие дети.

– Да здесь все не так, – прошетала Вилли. – В этой стране, с людьми этими. И со всей этой заварухой…

От сильного переутомления Вилли стало лихорадить – кошмар, через который она прошла в эту ночь, стал оказывать свое действие. Даже рука Гая, которая таинственным образом оказалась на ее плечах, не могла отогнать пережитых страхов. Он притянул ее к груди. Она погрузилась в спокойное облако его усталости, ощутила ровное биение его сердца, и тут только перестала дрожать. А он продолжал шептать:

– Все будет хорошо, Вилли, я никому не дам тебя в обиду.

Она ощутила поцелуй в лоб, нежный, словно капля грибного дождя.

Когда такси остановилось напротив отеля, ему пришлось ее уговаривать выйти из машины. Он держал ее, пока они шли по страшному в своем сиянии вестибюлю. В лифте она держалась за него, как за колонну. Все та же рука поддерживала ее, пока они шли по дорожке до двери его номера, мимо кондиционера, теперь зловеще молчащего. Он даже не стал спрашивать, не будет ли она против, если он останется с ней, а просто открыл дверь, провел ее в комнату и усадил на свою кровать. Потом закрыл на замок дверь и подпер ее стулом. В ванной он намочил полотенце теплой водой и, вернувшись в комнату, сел рядом с ней и осторожно вытер ее запачканное лицо. Щеки ее были бледны. Ему вдруг страшно захотелось поцеловать ее, вдохнуть в нее хоть капельку жизни. Он знал, что она не сможет сопротивляться, у нее просто не будет на это сил. Но это было бы неправильно, он был не из тех, кто пользуется беззащитным положением человека.

– Вот так, – проговорил он, зачесывая рукой назад ее волосы, – так-то лучше.

Она пошевелилась и, уставив на него широко раскрытые, застывшие глаза, прошептала:

– Спасибо.

– За что?

– За то… – она искала нужные слова, – за то, что ты рядом.

Он коснулся ее лица:

– Я буду рядом всю ночь. Я тебя одну не оставлю. Если, конечно, ты этого хочешь.

Она кивнула. Ему было больно смотреть на нее, такую уставшую, такую побежденную.

«Это уже не просто увлечение, – подумал он, – только этого мне не хватало».

Глаза ее заблестели, и ему стало ясно, что она сдерживает слезы. Он обвил ее плечи рукой.

– Ничего не бойся, Вилли, – зашептал он ей в мягкие волосы. – Завтра утром ты отправишься домой. Пусть мне придется привязать тебя к креслу в самолете, но ты обязательно улетишь отсюда.

Она замотала головой:

– Я не могу.

– Что значит – не можешь?

– Отец же…

– Забудь о нем. Бесполезно это все.

– Я дала матери слово…

– Ты дала слово, что придешь с ответом, а не с телом. Ей нужна не голая бумажка с печатью, а ответ на вопрос. Вот и принеси ей этот ответ, скажи ей, что отца нет в живых, и, скорее всего, ты скажешь правду.

– Я не могу ее обманывать.

– Надо.

Он взял ее за плечи, так, чтобы она посмотрела на него.

– Кто-то пытается убить тебя, Вилли. Они дважды проштрафились, но что будет в третий раз или в четвертый?

Она затрясла головой:

– Да за что же меня убивать? Ведь я ничего не знаю!

– Да не за то, что ты знаешь, а за то, что можешь узнать!

Всхлипывая, она подняла на него недоумевающие глаза.

– Узнать что? Что мой отец мертв или что жив? Да кому какая разница?!

Он утомленно вздохнул:

– Не знаю… нам бы найти Оливера и спросить его, на кого он работает.

– Да он всего лишь ребенок!

– Где же ребенок? Ему лет шестнадцать– семнадцать, достаточно взрослый, чтобы работать агентом.

– Вьетнамским?

– Да нет… если бы он был с ними, то почему тогда скрылся? Почему тогда полиция тормошит тебя из-за него?

Вилли совсем запуталась и легла, свернувшись на кровати калачиком.

– Он спас мне жизнь, а я даже не знаю почему.

Вот она, эта беззащитность в дрожащем взгляде, ее природа во всей красе. Пускай она была плоть от плоти Дикого Билла Мэйтленда, но она оставалась женщиной, и Гаю было очень непросто думать теперь о деле. Зачем им понадобилось ее убивать? Он слишком устал, чтобы думать об этом. За окном ночь, а она лежит так близко, лежит на кровати, которая вся в их распоряжении.

Он протянул руку и нежно погладил ее по лицу. Она как будто сразу почувствовала, к чему все это идет, и, хотя тело ее напряглось, она не сопротивлялась. Как только их губы соприкоснулись, он ощутил, как некий разряд прокатился по ней и по нему; и, словно молнией, их озарило вспышкой радости. «Боже мой, – мысленно поразился он, – да ты и сама этого хотела».

Он рассслышал слабое «нет», но знал, что она не имела этого в виду, и потому не переставал целовать ее, пока не осознал, что если сейчас же не прекратит, то сделает что-то, чего уж точно не хотел делать. «Как же это – не хочу? Еще как хочу! – подумал он, сам себе удивляясь. – Да я еще ни одну женщину так не хотел». Она слабо уперлась рукой ему в грудь и пролепетала еще тише «нет». Он бы не обратил на это внимания, если бы не ее глаза. Они были широко раскрыты, в них была растерянность, растерянность женщины, дошедшей до предела от страха и переутомления.

Не такой он желал иметь ее в своих руках – не дошедшей до ручки, но дышащей жизнью, той, настоящей Вилли Мэйтленд. Он отпустил ее. Они сидели на кровати, долго ничего не говоря и в тихом оцепенении глядя друг на друга.

– Зачем, зачем ты это сделал? – спросила она слабым голосом.

– Мне показалось, что тебе это нужно.

– Но не от тебя.

– Ну, от кого-то другого? Тебя давно уже никто не целовал, так ведь?

Она не ответила, но он знал, что попал в точку.

«Блин, какая красота пропадает!» – подумал он, роняя в очередной раз взгляд на безупречный маленький рот. Он усмехнулся, стараясь выглядеть беззаботным.

– Да, вот так я подумал.

Вилли глазела на его улыбку до ушей и спрашивала себя: «Неужели это так бросается в глаза?»

Правда была не только в том, что ее давно не целовали – так ее не целовали никогда! О, он знал, как это делается. Тут наверняка были годы практики с другими женщинами. Она поймала себя на том, что по какой-то дурацкой причине стала сравнивать себя с другими, и испытала чувство ненависти ко всем тем женщинам, что были у него до нее, и даже к тем, которые будут после.

Она повалилась снова на кровать и повернулась к нему спиной.

– Да оставь же ты меня! – взвыла она. – Все это слишком для меня, и ты, и все вообще. Я устала и хочу спать.

Он ничего не ответил. Она лишь почувствовала, как он провел рукой по ее волосам. Одно простое движение, но она поняла, что он не уйдет, что будет с ней всю ночь, будет всю ночь начеку. Он встал с кровати и выключил свет. Она лежала в темноте, неподвижно, и слышала его движения по комнате, как проверяются на крепость окна, замок на двери, стул – хорошо ли подпирает дверь.

Потом он удалился в ванную, зажурчала вода. Она по-прежнему не спала, когда он вернулся из ванной и растянулся на кровати рядом с ней. Она лежала и боялась, что он вот-вот опять станет целовать ее, боялась и жаждала этого.

– Гай? – прошептала она.

– Да?

– Мне страшно.

Он протянул к ней через темноту руки, она дала себя прижать к его голой груди. Ее окутал запах мыла и чувство защищенности. Да, это было не что иное, как защищенность.

– Это не грех – бояться, – прошептал в ответ он, – даже дочери Дикого Билла Мэйтленда.

А разве она могла быть кем-то еще? – думала она, лежа в его объятиях. Самое грустное было то, что она никогда и не мечтала быть дочкой героя. От отца ей были нужны вовсе не слава и не подвиги, тяжелыми медалями повисшие на ней. Ей нужен был просто отец.

Припав к земле, Сианг без движения лежал в какой-то вонючей грязюке и наблюдал за той частью улицы, где возвышался дом Шантель. Прошло уже два часа, а тот человек все сидел на своем месте у тратуара. В темноте видны были очертания его согнутой фигуры. Нет сомнений – это был полицейский, и к тому же очень неважный. Что это за раскаты такие? Уж не храп ли? Точно, храпит, думал Сианг. Какая удача, что часовыми всегда оказываются те, кто хуже всего переносит скуку поста. Настало время действовать. Сианг достал нож. Бесшумно его фигура отделилась от аллеи и перебежками, вдоль хижин, из тени в тень, заскользила по улице. В каких-нибудь пяти ярдах от цели он встал как вкопанный, когда храп вдруг захлебнулся и смолк. Голова часового поднялась, отряхивая сон. Сианг мгновенно приблизился, схватил голову за волосы и, запрокинув назад, полоснул ножом по горлу.

Вместо крика раздался хрип, со свистом из легких вырвался последний выдох. Сианг затащил тело за дом и свалил в сточную канаву. Затем юркнул в открытое окошко квартиры Шантель.

Она спала. Он мгновенно пробудил ее ото сна, закрыв ей рот рукой.

– Ты! – промычала она сквозь кляп из пальцев. – Чтоб тебя! Я из-за тебя попала в историю!

– Что ты сказала в полиции?

– Пошел прочь!

– Что ты им сказала?

Она откинула его руку в сторону.

– Ничего я им не говорила!

– Врешь!

– Думаешь, я идиотка, чтоб говорить им, что у меня друзья в ЦРУ есть?

Он отпустил ее. Она села на кровати, задев его руку шелковистой грудью. Старая потаскуха по-прежнему спала без одежды, с внезапным приливом похоти подумал он. Она встала и накинула халат.

– Не включай свет, – сказал он.

– Снаружи мужик сидел, полицейский, что ты с ним сделал?

– Оприходовал его.

– А тело?

– В канаве, позади дома.

– Прелестно, Сианг, просто прелестно! Теперь они и это на меня спихнут.

Она чиркнула спичкой, зажгла сигарету. Пламя спички на миг осветило ее лицо и черные спутанные волосы. В полутьме она казалась по-прежнему молодой, сочной и соблазнительной.

Спичка погасла.

– Что там было, в полицейском участке?

Она длинно выдохнула. Дым из легких наполнил комнату.

– Они спрашивали про брата. Сказали, что он мертв, это правда?

– Что им известно обо мне?

– Уин действительно мертв?

Сианг сделал паузу.

– Ничего нельзя было сделать.

Она затряслась в смехе, сначала спокойно, потом сорвавшись на безумный хохот.

– Это она сделала, да? Эта американская сучка? Тебе уже даже тетку убрать не по зубам. Да, Сианг… сдаешь ты, как я погляжу.

Ему захотелось ударить ее, но он удержался. Шантель была права – похоже, он действительно сдал.

Она заходила по комнате, двигаясь плавно, как кошка в темноте.

– Полиция рыщет, ох рыщет. И я там видела еще людей, каких-то из партии, по-моему, им тоже есть дело до нас. Во что ты меня втянул, Сианг, а?

Он пожал плечами.

– Дай сигарету мне.

В ярости она накинулась на него:

– Свои купи! Думаешь, у меня есть деньги на тебя?

– Ты получишь деньги. Получишь все, что захочешь.

– Откуда ты знаешь, сколько мне нужно?

– Мне по-прежнему нужен пистолет. Ты обещала достать. И обоймы к нему, штук двадцать как минимум.

Она с презрением выпустила струю дыма.

– Патроны сейчас днем с огнем не достать.

– Я не могу больше ждать, дело должно быть…

Они оба застыли, когда проскрипела входная дверь.

«Полиция», – мелькнуло у Сианга, и он схватился за нож.

– Как вы правы, мистер Сианг, – произнес голос из темноты, – дело должно быть сделано. Но немного погодя.

Незваный гость лениво прошествовал по комнате, зажег спичку и без спешки запалил керосинку на столе. Глаза Шантель были широко раскрыты от ужаса.

– Это ты… – прошептала она, – ты вернулся…

Гость улыбнулся. Он положил на стол пистолет и коробку патронов 38-го калибра.

Затем, взглянув на Сианга, произнес:

– Планы несколько изменились.