ГЛАВА 21. Рапиры и этикет

Серегил запрятал поглубже в память загадочные слова Оракула и окунулся в жизнь Римини. Известие о том, что «Кот из Римини» снова в городе, распространилось быстро, и поручения интриганов– аристократов – вместе с заданиями Нисандера – заставляли Серегила большую часть ночей проводить вне дома.

Алек не скрывал недовольства тем, что он ни в чем не участвует, но Серегил считал, что не следует еще подвергать его опасностям городской жизни. Вместо этого в дневные часы он старался наверстать упущенное: показывал юноше достопримечательности и заставлял его бесконечно упражняться в тех многочисленных умениях, которых требовала их беспокойная профессия.

Самым главным было фехтование, и они почти каждое утро посвящали тренировкам в комнате на втором этаже «Петуха»; босые ноги тихо шаркали по циновкам, стучали деревянные учебные мечи, когда противники отрабатывали основные приемы защиты и нападения. Эти уроки были самыми изнурительными: Алек в слишком позднем возрасте начал овладевать азами, и, как он ни старался, успех приходил огорчительно медленно.

Единственными другими предметами, которым Серегил уделял внимание постоянно, были чтение и работа с замками. Всем же остальным они занимались, если ему являлось такое желание. Один день они могли посвятить изучению родословной царской семьи или разглядыванию драгоценностей из шкатулки на каминной полке; Алек с широко раскрытыми глазами внимал рассказам Серегила о свойствах камней и методах их оценки. Другой день они проводили, переодевшись, с труппой рыночных акробатов, среди которых Серегил был известен как Колл‑Бродяга. Одевшись в живописные лохмотья и вымазав лицо сажей, Алек весело наблюдал, как Серегил жонглирует, ходит по канату, участвует в пантомиме. Неуклюжие попытки Алека подражать принесли ему репутацию талантливого клоуна.

Но часто они просто слонялись по лабиринту городских улиц, исследуя разные районы. Серегил повсюду на чердаках и в заброшенных сараях хранил маленькие узелки с самым необходимым – на случай, если срочно понадобится исчезнуть.

Постепенно Серегил начал показывать Алеку наиболее безобидные приемы воровской профессии – как проникнуть в запертый дом, как скрыться от городских стражников в небезопасных трущобах Нижнего города.

По мере того как проходили недели, Алек обнаружил, что, если не считать быстро смолкающих укоров совести, он никогда не чувствовал себя счастливее. Черные дни путешествия через Майсену постепенно тускнели в памяти, и Серегил, вернувшийся в свою стихию, снова был тем веселым бесстрашным Серегилом, который произвел на него такое впечатление в первые дни их знакомства.

Несмотря на то что их активность приходилась на самые разные часы дня и ночи, Алек сохранил привычку вставать вместе с солнцем. Серегил редко просыпался так рано, так что парень бесшумно спускался по лестнице, чтобы позавтракать вместе с семейством Триис.

В этот час кухня была особенно уютна. Какие бы подозрения на его счет Триис ни питала в ту первую ночь, она скоро привязалась к нему и гостеприимно приняла в группу, собиравшуюся каждое утро вокруг выскобленного дубового стола.

Наслаждаясь хрупкой тишиной, которая предшествовала каждому трудовому дню, Диомис, Силла и Триис неторопливо решали, каково будет меню, а Силла кормила грудью малыша. Вид ее круглой тугой груди сначала заставлял Алека краснеть, но скоро он стал смотреть на это как на одно из невинных развлечений.

Беспорядочные «уроки» Серегила содержали великое множество не связанных между собой знаний, которые Алек должен был усвоить. Необходимость научиться читать, открывать замки, владеть рапирой была понятна, но настояния Серегила, чтобы Алек усвоил правила этикета, приводили того в изумление.

Однажды вечером, когда ставни были закрыты, а слуги отпущены, по предложению Серегила они облачились в многоцветные парадные одеяния и спустились в кухню к ужину.

– Переодевание предполагает большее, чем просто смену одежды, – принялся поучать Алека Серегил, усаживаясь за одним из длинных столов. – Ты должен знать, как вести себя в той или иной ситуации, иначе самые лучшие наряды не помогут тебе обмануть зрителей. Сегодня мы с тобой обедаем среди аристократов на богатой вилле на улице Серебряного Шлема, где прислуживают многочисленные слуги.

Силла и Триис серьезно кивнули. Жизнерадостный бородатый Диомис, качая на колене внука, ухмыльнулся:

– Матушка была главной поварихой у одного из самых знатных вельмож Римини, пока благородный Серегил не переманил ее. Лучшего угощения, чем здесь, ты не найдешь на столе у принца. Только не забудь показать, как ты это ценишь, молодой господин, иначе она огреет тебя ложкой по лбу. Опасное дело, я всегда говорю, пировать на глазах у поварихи.

– Отнесись к этому предостережению серьезно, – усмехнулся Серегил. – А теперь обрати внимание на сервировку.

Покрытые зеленой глазурью тарелки и чаши казались Алеку хрупкими, как яичная скорлупа. На дне каждого сосуда виднелся изящный тонкий рисунок; справа от каждой тарелки стояла небольшая чашка с таким же узором.

– Это иланский фарфор. Очень тонкий, очень дорогой; его производят только в одном месте – маленьком городке в предгорьях неподалеку от Кечлана. Обрати внимание: он почти прозрачен, если смотреть на просвет, зеленый оттенок ему придает глазурь. Рисунок в середине каждого сосуда – стилизованный цветок бархатца; считается, что это образец вкуса и изящества, но, помимо прочего, такой узор говорит о том, что хозяин не счел нужным тратить время и деньги на сервиз с собственной эмблемой. Это может свидетельствовать о разных вещах: то ли хозяин не так богат, как хочет казаться, то ли он просто консервативен или лишен воображения. Или, принимая тебя, он приказал подать не самый лучший свой сервиз, а это в свою очередь может говорить о многом. Тебе придется приложить дополнительные усилия, чтобы выяснить, какой из этих вариантов имеет место.

Наличие на столе иланского фарфора определяет также то, какой ужин тебя ожидает. На нем подают только рыбу и никогда – мясо. Обрати внимание: кроме ложки, рядом с тарелкой лежит нож. Никогда не пользуйся за едой собственным кинжалом. Вино в кувшинах майсенское, очень выдержанное, оно называется «Золотой дым». Это, в свою очередь, говорит о том, что нас будут угощать морской живностью в раковинах или панцирях – такое вино не подается ни к чему другому. Неси первое блюдо, голубушка!

Изо всех сил стараясь сохранить серьезность, Силла поставила перед ними широкое плоское блюдо с водой. На нем оказалась дюжина круглых комков размером с кулак; они были черно‑зеленого цвета и топорщились медленно движущимися острыми колючками.

– Это моллюски? – с сомнением спросил Алек, потыкав ножом ближайший комок.

– Даров моря очень много разновидностей, – ответил Серегил. – Это морские ежи. Мелких ежей дети собирают на берегу после отлива и продают на рынках целыми корзинами. Эти, более крупные, продают рыбаки, которые ставят ловушки на крабов и омаров. В Римини их едят все; главное – правильно разделать их в зависимости от того, где ты находишься. Так что посмотрим, как бы ты взялся за дело.

Алек недоверчиво посмотрел на Серегила:

– Разве их сначала не готовят? Серегил, они же еще шевелятся!

Триис насмешливо фыркнула, но Серегил знаком велел ей молчать.

– Варка лишает их аромата и нежности. Так что давай! Я не предложил бы тебе угощения, которое нельзя есть.

Все еще сомневаясь, Алек поднял с блюда самого маленького ежа за одну из его колючек. На полпути к его тарелке колючка обломилась, и Алеку пришлось жонглировать этим колючим кошмаром обеими руками. Когда еж все же оказался на тарелке, Алек покатал его ложкой, не зная, что делать дальше. Обнаружив на нижней части панциря щель, он попытался расширить ее кончиком ножа. Еж тут же разломился на несколько частей. Вода, обломки колючек, куски мягкой серо‑желтой плоти разлетелись во все стороны, запятнав наряд Алека.

– Превосходно! – зааплодировал Серегил, протягивая юноше салфетку. – Если ты будешь выдавать себя за аристократа из провинции, впервые посетившего побережье, делай это именно так. Я еще не видел никого, кто своего первого морского ежа не разломал бы таким же образом. Теперь смотри: если ты выдаешь себя за крестьянина или работника с фермы, приехавшего в город в базарный день и зашедшего в таверну, то разделай ежа так.

Небрежно взяв с блюда ежа, Серегил стукнул им по краю стола; панцирь разломился, обнажив нежное мясо внутри.

– Вот эти серые кусочки – тело ежа. Его не едят, – объяснял Серегил, выскребая их пальцем. Обнажился круг белых конических образований, похожих на крошечных, вырезанных из камня птичек. – Это зубы. Ты стараешься добраться до желтого – икры.

Выковыряв несколько тонких студенистых пластинок, Серегил с наслаждением съел их.

– Я купила их на пристани рано утром, – сообщила Силла. – Рыбак дал мне ведро морской воды, и я опустила ежей в колодец, где прохладно.

– Замечательно, – одобрил Серегил. кидая пустой панцирь в очаг. Вытерев руки и губы салфеткой, Серегил снова стал учить Алека: – Такие манеры годятся везде, за исключением аристократических кварталов, если, конечно, ты хочешь выдать себя за простолюдина. Но мы с тобой, как помнишь, ужинаем на улице Серебряного Шлема, и здесь так себя не ведут. Смотри.

Во‑первых, свисающие рукава парадного одеяния нужно сдвинуть – не завернуть, а именно сдвинуть, – вверх на величину ладони. Ты можешь опереться на стол левым локтем; только ни в коем случае не правым, хотя положить на стол правую кисть разрешается. При еде используют большой, указательный и средний пальцы обеих рук. Безымянный и мизинец нужно согнуть

– вот так. Молодец. Теперь возьми ежа левой рукой, не сжимая его сильно, и поверни его, чтобы видеть ротовое отверстие. Теперь расколи панцирь одним резким ударом ножа, удали кончиком отходы и ложкой зачерпни икру. Пустую скорлупу оставь на тарелке. Никогда не разговаривай с набитым ртом; если кто‑то обратится к тебе в этот момент, прижми пальцы к губам и проглоти еду, прежде чем ответить.

Алек исколол пальцы о колючки ежей, прежде чем освоил искусство их открывать, а безымянные пальцы и мизинцы у него затекли от постоянного усилия держать их согнутыми Икра, когда ему наконец удалось извлечь несколько ломтиков, показалась неприятно вязкой; ее сладковато‑соленый вкус вызвал у него отвращение. Только большое количество светлого, отдающего запахом дуба вина помогло ему осилить двух ежей, прежде чем его желудок взбунтовался.

– Какая гадость! – Скривившись, он отодвинул тарелку. – В лесу под гнилушками и то более вкусные личинки.

– Тебе не понравилось? – Серегил ловко управился с четвертым ежом. – Придется нам заняться воспитанием твоего вкуса. В Римини все дары моря считаются деликатесом. Может быть, тебе больше по вкусу придется следующее блюдо. – Он кивнул Силле. – Ты когда– нибудь пробовал осьминога?

Шли недели, и Серегил все больше огорчался отсутствием успехов у Алека в фехтовании. Наконец примерно через месяц после их прибытия в «Петух» он не выдержал.

– Не поворачивайся ко мне левым боком! – в пятый раз за полчаса сделал Серегил замечание Алеку, тыча в его плечо деревянным мечом. – Если ты, отразив удар, делаешь шаг вперед, твоему противнику предоставляется двойное преимущество. Ему только и нужно, что сделать так… – Серегил ловко отвел клинок Алека в сторону и притворился, что наносит ему рубящий удар в живот.

– И все – можешь собирать свои вывалившиеся кишки!

Алек молча занял оборонительную позицию, но Серегил видел, каким напряженным было его тело. Парень неуклюже отразил следующий выпад, потом снова подставил противнику левое плечо, пытаясь контратаковать.

Серегил не смог сдержаться: отбив клинок Алека, он резко ударил того по шее.

– Ты снова убит.

– Прости, – пробормотал Алек, вытирая пот.

Серегил выругался про себя. Впервые за все время их знакомства он видел Алека признающим свое поражение. Сдерживая собственное раздражение, он снова повторил прием.

– Просто ты все еще не почувствовал себя фехтовальщиком. Попробуй принять такую позу, как будто ты натягиваешь лук.

– Лук держишь левой рукой, а натягиваешь правой, – поправил его Алек. – Значит, ты поворачиваешься левым боком вперед.

– Да, действительно. Ну, будем надеяться, что фехтовальщиком ты окажешься лучшим, чем я лучником. Давай попробуем еще раз.

Алеку удалось отразить удар сверху, но он тут же снова неуклюже повернулся к Серегилу всем телом. Деревянное острие так сильно ударило его в горло, что появилось даже несколько капель крови.

– Клянусь всеми… – Серегил переломил через колено деревянный меч, отшвырнул обломки и стал обследовать порез на шее юноши.

– Прости, – повторил Алек, напрягаясь под пальцами друга. – Я снова повернулся.

– Я на тебя не сержусь. А что касается этого, – Серегил показал на обломки, – – надо же было переломить невезение. «Да будет проклят клинок, пьющий кровь друга». Давай‑ка посмотрим, сильно ли тебе досталось.

Алек стянул с себя пропитанную потом рубаху. Серегил осмотрел синяки, темневшие на груди, плечах и руках.

– Так я и думал. Пальцы Иллиора! Что‑то мы делаем не так. Ты ведь всему остальному учишься так быстро!

– Не знаю, – вздохнул Алек, падая в кресло. – Похоже, я просто безнадежен как фехтовальщик.

– Не говори так, – остановил его Серегил. – Иди омойся, а я пока принесу обед. У меня есть мысль, как тебе помочь.

Серегил вернулся с блюдом каких‑то жареных птичек, фаршированных сыром, специями и изумительно пахнущими грибами.

– Освободи‑ка место, – пропыхтел он, ставя тяжелый поднос на краешек стола.

– Благодарение Создателю, сегодня кормят чем‑то, что живет на твердой земле! – с хищным блеском в глазах воскликнул Алек, сдвигая в сторону книги и свитки пергамента; накануне Триис подала на ужин какую‑то разновидность моллюсков, и парень отправился спать голодным.

Алек надел чистую рубашку, пока Серегил ходил на кухню, но не побеспокоился ни заправить ее, ни застегнуть, и теперь полы развевались вокруг него, когда он поспешно доставал с полки кружки. Светлые волосы юноши, теперь аккуратно подстриженные, засияли золотом, когда на него упал из окна солнечный луч.

Серегил поймал себя на том, что во все глаза смотрит на Алека, и поспешно перевел взгляд на блюдо с жарким.

– Надеюсь, меня сейчас не ждет еще один урок хороших манер? – с подозрением спросил Алек, глядя на обилие предметов сервировки на подносе и протягивая руку за птичкой.

Серегил шлепнул его по пальцам ложкой:

– Ждет. Смотри, как надо.

– И почему это любую еду в Скале нужно есть с таким трудом? – простонал Алек, наблюдая за сложным процессом разделки крошечной птички при помощи ножа и вилки.

– Признаюсь, я велел Триис готовить нам блюда, которые труднее всего есть, но, если ты освоишь это, остальное будет просто, – заверил его Серегил, усмехаясь. – Не следует недооценивать важность хороших манер. Вот, скажем, ты являешься в дом какого‑нибудь аристократа, выдавая себя за сына его старого боевого товарища. Ты выучил все о битвах, в которых они вместе участвовали, знаешь, как звали всех генералов, ты говоришь с нужным акцентом и одет как подобает. Но в тот момент, когда ты потянешься к общему блюду раньше более знатных гостей или начнешь есть угря ножом, ты окажешься под подозрением. Или представь, что ты изображаешь из себя матроса в каком‑нибудь кабаке в Нижнем городе. Если ты по ошибке велишь принести себе вина, бутылка которого стоит больше, чем матрос получает в месяц, или начнешь есть, изящно согнув безымянный палец и мизинец, то весьма вероятно, что очень вскоре будешь плавать у пристани с ножом в спине.

Присмирев, Алек взялся за вилку и нож и принялся ковырять ими птичку.

– А что ты придумал насчет обучения фехтованию?

– Ах да. Ну, я подумал, что дело, может быть, не в тебе, а во мне.

Алек недоверчиво посмотрел на него:

– Микам говорил, что ты один из лучших фехтовальщиков!

– В этом‑то и проблема. Все, что касается фехтования, у меня там. – Серегил похлопал себя по груди. – Владеть рапирой для меня так же естественно, как дышать. Так было всегда: у меня как раз подходящий темперамент и к тому же есть интуиция. Каждый раз, когда ты открываешься для удара, я бросаюсь вперед и пользуюсь твоей ошибкой; в результате все, чего я пока что сумел добиться, – это лишить тебя уверенности в себе. Нет, научить тебя фехтовать я не смогу. Поэтому я решил отправить тебя в Уотермид. Алек пристально посмотрел на него:

– Но мы еще только…

– Да знаю, знаю, – перебил его Серегил, надеясь, что новый спор о том, почему он не берет Алека с собой на ночную работу, удастся предотвратить. – Ты поедешь туда всего на неделю – остальное обучение за это время не пострадает. Мне все равно нужно отвезти туда приказ о зачислении Беки в гвардию, так что сегодня и отправимся.

В этот момент кто‑то решительно постучался в дверь, и Алек подпрыгнул от неожиданности.

– Не беспокойся, – сказал ему Серегил. – Любой, кто в состоянии постучаться, поднявшись по нашей лестнице, – друг. Это ты, Нисандер?

– Добрый день вам обоим. – Атмосфера колдовства витала вокруг вошедшего в комнату мага, хотя одет он был так же неприметно, как и в тот день, когда Алек впервые увидел его в гавани. – Ах, я, оказывается, пришел как раз вовремя, чтобы отведать великолепной стряпни Триис!

Серегил вопросительно поднял бровь.

– Мы же должны были встретиться с тобой вечером?

– Говоря по правде, я соскучился по Алеку. Ты очень загружаешь бедного мальчика. К сожалению, это не единственная причина моего прихода. Я хотел бы узнать, что ты думаешь об этом., Вытащив из кармана маленький футляр для свитка, Нисандер протянул его Серегилу. С ленты, перевязывавшей футляр, свешивалась восковая печать.

– Это мой, – удивленно сказал Серегил. Он озадаченно взглянул на Нисандера, вынул лист кремовой веленевой бумаги и просмотрел написанное на нем. – Это письмо, которое я написал барону Лицениасу прошлой весной, чтобы поблагодарить его за приглашение на охоту в его поместье. Ты сам послал меня туда, помнишь? Это было в связи с госпожой Нортил…

– Прочти письмо внимательно.

– Да? – Брови Серегила полезли еще выше. – Что ж, посмотрим. Герб в порядке. Дата – третий день литиона, правильно. «Мой дорогой Лицениас‑и‑Маррон, позволь мне выразить сердечную признательность за весьма приятное…» Да, да: обычная галиматья – прекрасная охота, восхитительное общество. В чем… – Он оборвал себя и недоверчиво засмеялся: – Клянусь потрохами Билайри, Нисандер! Тут написано, что я благодарю его за несколько ночей чувственных наслаждений. Как будто я когда‑нибудь связался бы с этой старой перечницей!..

– Читай дальше. Там есть и кое‑что похуже. Серегил стал читать; его глаза возмущенно блеснули, потом он побледнел. Поднеся письмо к окну, он внимательно рассмотрел его, потом перечитал.

– Что случилось? – спросил Алек.

– Что‑то очень нехорошее. – Серегил рассеянно подергал себя за прядь волос. – Нет никаких сомнений, что это мой почерк. Даже росчерк, соединяющий последнее слово и подпись, – предназначенный как раз для того, чтобы предотвратить то, что каким‑то образом случилось, – и тот на месте.

– Кто‑то изменил то, что было написано тобой?

– И еще как. «Что касается Тарина Диала, не сомневайся в моей полной поддержке». Нет, это мне очень не нравится!

– Я не понимаю. Что все‑таки случилось? – спросил Алек, поворачиваясь к Нисандеру.

– Тарин Диал – конспиративная кличка пленимарского шпиона, который подкупил нескольких скаланских вельмож, – объяснил маг. – Все они как предатели были казнены два месяца назад.

– Арграгил и Мортейн, – задумчиво кивнул Серегил. – Оба они были гостями Лицениаса на той охоте. Тогда я и понятия не имел, что они затеяли. Думаю, ты проверил, нет ли здесь колдовства?

– Ни следа. Если только ты не сможешь доказать, что это подделка, дело может обернуться очень плохо..

– Но как это письмо оказалось у тебя?

– Сегодня утром его кто‑то прислал благородному Бариену.

– Наместнику?!

– О да. К счастью, я поместил среди его помощников несколько наблюдателей. Один из них узнал твою печать и перехватил документ до того, как он попал в руки Бариена. Однако могут существовать копии. Мне подумать страшно, какой ужасный скандал может разразиться, если подобное письмо попадет в неподходящие руки. Для царицы это был бы ужасный удар – как раз то, чего хотели бы леранцы.

Ни Серегил, ни Нисандер не заметили, как насторожился при этих словах Алек. Он внимательно посмотрел на Серегила. Смутные подозрения, тревожившие его последнее время, начали принимать более определенные формы.

– Существует всего три мастера подделок, способные обеспечить такое качество, – задумчиво пробормотал Серегил. – К счастью, двое из них живут в Римини, и можно быстро выяснить, их ли это работа. По делу Вардаруса я уже пытался взяться за них, только безуспешно. Но тут крупный заговор, и я не думаю, что леранцы привлекли бы кого‑то, кто живет далеко. На этот раз они лучше организованы, чем обычно, но все такие же злобные и недалекие; это и подводило их всегда в прошлом.

– Что ж, пока оставляю это в твоих руках, – сказал Нисандер, вставая. – Все время держи меня в курсе и, если дело повернется плохо, рассчитывай на мою защиту. Прощай, Алек.

– Если дело повернется плохо для меня, тогда у тебя самого возникнут проблемы! – поморщился Серегил, провожая его до двери.

– Серегил! Это все потому, что ты ауренфэйе? – неожиданно выпалил Алек.

Как громом пораженный, Серегил повернулся и вытаращил на него глаза:

– Где это ты такое услышал?

– Ты хочешь сказать, что все еще не рассказал Алеку? – воскликнул пораженный Нисандер.

– Значит, это правда? – ухмыльнулся Алек.

– Ну, если хочешь знать, я все ждал, когда же он сам догадается, – ежась под гневным взглядом Нисандера, пробормотал Серегил. – Молодец, Алек. Странно только, что ты не сообразил раньше.

– В самом деле? – Нисандер бросил на него еще один недовольный взгляд.

– Ну, тогда вам двоим о многом нужно поговорить. Вот и займитесь этим. Прощайте!

Вернувшись к столу, Серегил опустил голову на руки:

– Ну и ну, Алек! Выбрал же ты момент!

– Прости, – пробормотал юноша, краснея. – Просто как‑то вырвалось…

– Кто тебе сказал? Триис? Силла? Кто‑нибудь в Ореске?

– Я сам сообразил, только что, – признался Алек. – Это единственное, что все объясняет. То, что о тебе говорили твои друзья, все эти истории… Через некоторое время я начал удивляться, как это такому молодому человеку, как ты, удалось уже так много совершить. Я имею в виду, что с виду тебе дашь лет двадцать пять; но Микаму много больше, а он упомянул, что познакомился с тобой в молодости. Значит, ты гораздо старше, чем кажешься. Как только я это сообразил, мне припомнилось все, о чем ты говорил или отказывался говорить… Тут я и стал догадываться. Вот, например: половина книг здесь написана на языке ауренфэйе.

– Откуда, черт возьми, ты это знаешь?

– Нисандер показывал мне некоторые ауренфэйские буквы, пока мы жили в Доме Орески. Читать я не могу, но буквы узнаю. У меня было много времени все здесь осматривать, тебя ведь по ночам обычно дома не бывает.

– Молодец, что не скучал, – поморщился Серегил, почувствовав скрытый укор. – Но почему ты раньше не спросил?

– Я не был уверен, пока Нисандер не сказал, что разразится ужасный скандал, если леранцы уличат тебя в предательстве. И Микам, и Нисандер говорили раньше, что ты дальний родственник царицы. Значит, для леранцев ничего лучше не придумаешь, если окажется, что родственник царицы, друг ее дочери, ученик ее любимого советника‑мага и к, тому же ауренфэйе шпионит для пленимарцев. – Алек запнулся. – Ты не сердишься на меня? Мне очень жаль, что я выпалил это при Нисандере, но неожиданно все так совпало…

– Сержусь? – рассмеялся Серегил, наконец поднимая голову. – Алек, ты постоянно превосходишь мои самые смелые ожидания!

– За исключением фехтования.

– Ну, об этом мы позаботимся. Собирайся. Упакуй все, что может тебе понадобиться. – Вскочив, Серегил быстро прошел в свою комнату. – Где‑то здесь у меня должно быть еще одно седло. И не забудь взять лук! Бека сама неплохая лучница.

– Так ты все‑таки хочешь меня отослать? – огорченно воскликнул Алек.

– А почему бы и нет?

– После всего, что только что рассказал Нисандер! Как же мы можем просто уехать, когда тебе грозит такая беда?

– Я вернусь в город завтра к вечеру.

– Ты просто хочешь, чтобы я не путался под ногами! Подойдя к Алеку, Серегил ласково обнял его и заглянул в глаза:

– Это опасное дело, Алек. Как я могу сосредоточиться на нем, если придется постоянно беспокоиться, как бы не потерять тебя в темном закоулке в случае погони? Я не буду чувствовать себя спокойно, беря тебя на дело, пока не удостоверюсь, что ты сможешь постоять за себя. Вот почему так важно, чтобы ты научился пользоваться рапирой. Отправляйся к Микаму и учись у него. Он за неделю научит тебя большему, чем я за полгода, уверяю тебя.

– Ты не считал меня беспомощным, пока мы не прибыли в Римини, – проворчал Алек, пытаясь отстраниться.

Серегил обнял его крепче, не отпуская от себя.

– Ох, друг мой, уж ты‑то не беспомощен. Мы оба это знаем. – Отпустив юношу, он добавил: – Но поверь мне:

я не напрасно говорю, что ты еще не видел Римини, который я так хорошо знаю.

– А как же леранцы? Как же ты можешь уехать, когда тут такое заварилось?

– Это письмо пришло только сегодня утром, так что те, кто его отправил, день или два не будут беспокоиться о том, получил ли его Бариен. Да и тогда вряд ли они начнут действовать сразу же.

– Почему? Если у них есть копии, они могут послать их еще кому– то.

– Они не станут ничего предпринимать, пока не узнают, что случилось с первым письмом; а этого они не узнают, пока я не сочту, что уже пора, – заверил Алека Серегил с мрачной улыбкой. – Теперь поторопись со сборами. Полдня уже прошло, а нам еще нужно купить тебе лошадь!