Глава 23. Тайна раскрывается

Неожиданное свидание с сестрой потрясло Серегила до глубины души. От него, казалось, исходила такая безнадежная скорбь, что по дороге из дворца Алек не находил слов для утешения и чувствовал себя беспомощным. Что мог он сказать, что предложить другу? И что имел в виду Нисандер. когда говорил, будто Серегил должен ему что‑то сообщить?

Алек печально следовал за Серегилом; стук копыт их коней гулко отдавался от стен, ограждавших сады роскошных вилл, мимо которых они ехали; кособокая луна медленно опускалась за крыши на западе. Алек все никак не мог забыть о той единственной слезе, что медленно скатилась по щеке друга. Он и не представлял себе, что тот способен плакать.

Серегил остановил коня у винной лавки и купил две фляги сладкого красного вина, потом двинулся дальше; в конце концов они оказались в густом парке, тянущемся позади улицы Огней. Спешившись, всадники отвели коней на лужайку.

Посередине маленькой поляны находился фонтан с полным дождевой воды и опавших листьев каменным бассейном. Усевшись на бортик, Серегил вручил Алеку флягу и, откупорив свою, сделал большой глоток.

– Выпей как следует, – со вздохом сказал он Алеку. – Тебе это пригодится.

Юноша обнаружил, что у него трясутся руки. Он тоже сделал большой глоток сладкого крепкого вина и ощутил, как по телу разлилось тепло.

– Ты просто скажи мне все, ладно? Что бы это ни было. Серегил несколько мгновений молчал, его лицо было неразличимо в темноте. Потом он показал на луну:

– Когда я был ребенком, я часто убегал из дому по ночам, чтобы погулять в лунном свете. Я больше всего любил середину лета: люди со всего Ауренена тогда собираются у подножия горы Бардок, чтобы дождаться полнолуния. Когда луна всходила над горой, мы все начинали петь, тысячи голосов сливались в гимне драконам. И они пролетали для нас на фоне луны и вокруг вершины горы и тоже пели свои песни и выдыхали красное пламя.

Я раз или два пытался петь этот гимн здесь, но хочешь верь, хочешь нет, у меня просто ничего не получалось. Без всех остальных я совсем не мог петь Песнь Дракона. И похоже, что уже никогда ее не спою.

Алек почти воочию увидел описанное Серегилом: тысячи красивых сероглазых людей в белых туниках и сверкающих драгоценностях, собравшихся под полной луной и поющих в унисон. Здесь, в унылом зимнем парке, он ощутил ужасную тяжесть расстояния, разделившего Серегила и тех людей.

– Ты надеялся, твоя сестра объявит, что ты можешь вернуться домой, да?

Серегил покачал головой:

– На самом деле нет. Так оно и вышло.

Алек опустился на бортик фонтана рядом с другом.

– Почему тебя выслали?

– Выслали? Я был объявлен вне закона, Алек. Вне закона за предательство и убийство, в котором я оказался замешан, когда был еще моложе, чем ты теперь.

– Ты? – задохнулся юноша. – Я… я не могу в это поверить. Как это случилось? Серегил пожал плечами:

– Я был глуп. Я влюбился и позволил страсти, истинной любви, как я тогда думал, лечь между мной и Адриэль и другими, кто пытался меня спасти. Я не знал, что мой возлюбленный просто использует меня, не знал его истинных намерений, но так или иначе человек погиб, и виноват в его смерти был я. Детали не имеют значения. Я никогда никому не говорил о них, не собираюсь это делать и сейчас, Алек. Возможно, когда‑нибудь… Дело кончилось тем, что двоих – в том числе меня – выслали, остальных казнили, кроме моего возлюбленного: он бежал.

– Значит, в Скалу с тобой прибыл еще один ауренфэйе?

– Захир‑и‑Арингил не вынес изгнания. Он прыгнул за борт с камнем на шее, как только берег Ауренена скрылся из глаз. Я едва не сделал того же – и тогда, и много раз впоследствии. Большинство изгнанников рано или поздно кончают жизнь самоубийством. Но это не для меня. Во всяком случае, пока.

Немногие дюймы, разделявшие их, казались длинными холодными милями. Стиснув в руках флягу, Алек спросил:

– Почему ты рассказываешь все мне сейчас? Это как‑то связано с тем, что говорил Нисандер?

– Определенным образом. Я не хочу, чтобы между нами оставались секреты после всего случившегося сегодня. – Он снова глотнул вина и потер глаза. – Нисандер все время… с тех пор как тебя увидел… хотел, чтобы я рассказал… – Серегил повернулся к юноше и положил руку тому на плечо. – Алек, ты фэйе.

Наступила тревожная тишина.

Алек слышал слова Серегила, но их смысл, казалось, не доходил до него. Он думал по дороге из дворца о множестве неприятных возможностей, но такая не приходила ему в голову. Юноша почувствовал, как фляга выскользнула из его пальцев, увидел, как она покатилась по мокрой увядшей траве.

– Этого не может быть! – прошептал он дрожащим голосом. – Отец ведь не…

Но внезапно все части головоломки встали на место: расспросы Серегила о его родителях, завуалированные намеки Нисандера, слухи о том, что они с Серегилом родичи. Тяжесть открытия заставила его покачнуться. Серегил крепче сжал его плечо, но Алек едва заметил это.

– Моя мать.

– Хазадриелфэйе, – мягко сказал Серегил. – Из тех, что жили за перевалом Дохлого Ворона – ты ведь там родился.

– Но как ты можешь это знать? – прошептал Алек. Ему казалось, что надежная земля ускользнула из‑под его ног и он оказался в незнакомом и непонятном месте. Одновременно он чувствовал, что все каким‑то ужасным образом сходится: и нежелание его отца говорить о матери, и его подозрительность, и его холодность… – Может быть, она все еще живет там?

– Помнишь, я рассказывал тебе, как хазадриелфэйе покинули Ауренен много, много лет назад? О том, как отличаются их обычаи от наших? Они не терпят чужаков, особенно людей, и убивают полукровок, если те рождаются. Каким‑то образом твоя мать сумела надолго скрыться от своего племени – достаточно надолго, чтобы повстречать твоего отца и родить тебя, но, должно быть, соплеменники в конце концов выследили ее. Даже если бы она вернулась по своей воле, все равно наказание за побег и связь с человеком – смерть. Чудо, что тебе с отцом удалось бежать. Он, должно быть, был необыкновенным человеком.

– Я никогда его таким не считал. – Сердце Алека колотилось так, что в ушах стоял гул. Как много всего на него обрушилось… – Не понимаю. Как ты можешь обо всем этом знать?

– Наверняка – не могу, но такое предположение соответствует всему, что нам известно. Алек, тот факт, что ты фэйе, – несомненен. Я заметил признаки на первое же утро там, в горах, но не хотел этому верить.

– Почему?

Серегил поколебался, потом тряхнул головой.

– Я боялся, что ошибаюсь, вижу то, что хочу увидеть. Но моя догадка не была ошибкой – твои черты, сложение, то, как ты двигаешься… Микам сразу же это заметил, а потом и кентавры, и Нисандер, да и другие в Ореске. Тогда, в первую ночь, как мы перебрались в «Петух», я снова ушел, помнишь? Я отправился к оракулу Иллиора, чтобы задать ему совсем другой вопрос, но во время прорицания он заговорил о тебе, назвал тебя «дитя земли и света» – Далны и Иллиора, человека и фэйе; усомниться в смысле его слов невозможно. Нисандер с самого начала хотел, чтобы я рассказал тебе, но…

Волна гнева прорвалась сквозь оцепенение Алека. Он вскочил на ноги, пошатнувшись, повернулся лицом к Серегилу и выкрикнул:

– Почему же ты не рассказал? Почему все эти месяцы молчал? Снова тот же трюк, как тогда на улице Колеса?

В лунном свете на лице Серегила – наполовину черном, наполовину белом как мел – сверкнули глаза.

– Ничего похожего!

– Ах, нет? – продолжал кричать Алек. – Но тогда почему, будь оно все проклято! Почему? Почему ты мне ничего не сказал?

Серегил, казалось, съежился. Он опустил голову, положил руки на колени, потом глубоко вздохнул.

– На это нет единственного ответа. Сначала потому,; что я не. был уверен. – Он покачал головой. – Нет, это неправда, в душе я был уверен, но не смел разрешить себе поверить.

– Почему?

– Потому что если я ошибался… – Серегил беспомощно развел руками. – Впрочем, не важно. Я тогда уже долго был одинок и считал, что такая жизнь мне нравится. Я знал, что, если прав и скажу тебе обо всем и ты поверишь мне, это свяжет нас, создаст узы… Я не хотел рисковать – по крайней мере пока не пойму, каков ты на самом деле. Клянусь руками Иллиора, Алек, ты не знаешь, не можешь себе представить, каково это…

– Так просвети меня! – прорычал Алек.

– Хорошо. – Серегил снова прерывисто вздохнул. – К тому времени я был изгнанником уже больше лет, чем ты живешь на свете. Любой ауренфэйе, прибывающий в Скалу, знал, кто и что я такое, и был обязан остерегаться меня. Тем временем все мои друзья‑люди старели и умирали у меня на глазах.

– Кроме Нисандера и Магианы.

– О да. – В голосе Серегила прозвучала горечь. – Ты ведь все знаешь о моем ученичестве? Еще одна неудача, и здесь тоже я оказался не на месте. И тогда как снег на голову появляешься ты, и ты… ты…

Алек смотрел на склоненную фигуру перед собой и чувствовал, что его гнев исчезает так же быстро, как и появился.

– Я все равно не понимаю, почему ты не хотел мне ничего говорить.

Серегил снова поднял на него глаза.

– Из трусости, наверное. Я не хотел увидеть то выражение на твоем лице, которое вижу сейчас.

Алек сел рядом с ним и закрыл лицо руками.

– Я не знаю, кто я такой, – простонал он. – Как будто все, что я знал о себе, теперь исчезло. – Он почувствовал. как рука Серегила обняла его за плечи, но не отстранился.

– Ах, тали, ты тот, кем всегда был, – вздохнул Серегил, похлопав его по руке. – Ты просто теперь знаешь о себе, вот и все.

– Так, значит, я увижу, как стареет Бека, и Лутас, и Иллия…

– Верно. – Серегил крепче обнял Алека. – Они постарели бы точно так же, будь ты тирфэйе. Течение времени – не проклятие.

– Ты всегда говорил о нем как о проклятии.

– Быть одиноким – вот проклятие, Алек, одиноким и всем чужим. Не имею представления, как мы с тобой оказались в одной камере тюрьмы той ночью, но с тех пор я каждый день благодарю за это Иллиора. Самый сильный страх, который я когда‑нибудь испытывал, – это потерять тебя. На втором месте – страх, что когда я наконец все тебе расскажу, ты решишь, будто только поэтому я взял тебя с собой. Все ведь совсем не так. И никогда не было, с самого начала.

Потрясение и гнев постепенно проходили, оставив вместо себя безмерную усталость. Алек потянулся за флягой и выпил все, что в ней еще оставалось

– Знаешь, как трудно все это принять! Ведь так много теперь меняется.

В первый раз за долгие часы Серегил рассмеялся; в его смехе прозвучали теплота и облегчение.

– Ты бы поговорил с Нисандером или Теро. Маги, должно быть, испытывают те же чувства, когда узнают, что в них есть волшебная сила.

– Какое это имеет значение – я же полукровка? – задал Алек один из тысячи вопросов, нахлынувших на него. – Как долго я проживу? И сколько мне лет на самом деле?

Все еще обнимая Алека одной рукой, Серегил нащупал другой свою фляжку и глотнул из нее.

– Ну, когда кровь фэйе достается от матери, это сказывается сильнее. Не знаю, в чем тут дело, но так бывает всегда, и все, чьи матери фэйе, живут столько же, сколько и остальные из нас – четыре столетия или около того. Они взрослеют немного быстрее, так что тебе примерно столько лет, сколько ты считаешь. Есть также вероятность, что ты унаследовал от матери магические способности, хотя, наверное, в этом случае они бы уже проявились… – Серегил внезапно умолк, и Алек почувствовал, как тот поежился. – Проклятие, жаль, что я не рассказал тебе все раньше. Чем дольше я ждал, тем труднее теперь…

Не дав себе времени понять, откуда взялся этот порыв, Алек повернулся и обеими руками крепко обнял Серегила.

– Все в порядке, тали, – хрипло прошептал он. – Теперь все в порядке.

Застыв от неожиданности, Серегил поколебался секунду, потом тоже обнял юношу. Его сердце сильно и быстро билось у самой груди Алека. Усталая умиротворенность охватила его; одновременно он ощутил смутное удовольствие от их близости. Оттуда, где они сидели, Алек мог видеть отблеск фонарей с улицы Огней на голых ветвях деревьев. Пальцы Серегила гладили его волосы – так же, понял Алек с виноватым чувством, как ласкали молодого куртизана в заведении Азарина несколько недель назад.

«Сначала такая странная, все изменившая ночь, – подумал Алек, – а теперь еще и это. Пальчики Иллиора, если так пойдет и дальше, кончится тем, что я вовсе не буду знать, кто я такой!»

Серегил наконец отпустил его и взглянул на луну, наполовину спрятавшуюся уже за домами.

– Не знаю, как ты, а я получил сегодня ночью все, что могу вынести, – сказал он с намеком на прежнюю кривую улыбку.

– А что будет с Рителом?

– Думаю, Тим может присмотреть за ним еще одну ночь. Мы займемся этим делом утром.

Когда они садились на коней, чтобы ехать домой, настала очередь Алека рассмеяться.

– Что тебя так развеселило?

– Все могло получиться куда хуже. В старых балладах бездомный сирота всегда оказывается давно исчезнувшим наследником престола в каком– нибудь королевстве и, значит, должен жить в фамильном замке, учиться этикету, а то и побеждать чудовище ради каких‑то совершенно незнакомых людей. По крайней мере я могу заниматься своим прежним делом.

– Не думаю, что кому‑нибудь придет в голову сложить об этом балладу.

Алек вскочил в седло и улыбнулся Серегилу:

– Вот и прекрасно.