Первый бал комом

– Здесь я – директор, я все решаю, без меня ничего не делать. За благотворительный бал отвечаю исключительно я, – твердила каждый день Раиса Николаевна своим сотрудницам.

Их попытки, что‑либо сделать самостоятельно жестко пресекались. Процесс организации бала в зеркальном отображении напоминал работу Верховной Рады: много слов, суеты и никакого действия. Как выяснилось позже, Раиса Николаевна Гавкало абсолютно не обладала организаторскими способностями. Она затянула решение важных вопросов до начала благотворительного бала, а потом самоотверженно принялась искать виноватых. Единственная, кто наплевала на климактерические истерики Раисы, так это Таня Большая. Директор на нее с завидной регулярностью кричала, стучала ножками, грозила увольнением. А Таня договаривалась, согласовывала, и на свой страх и риск самостоятельно принимала решение. Она заручилась поддержкой Жанны и самоотверженно пыталась заполучить Николая Баскова на бал.

Коля находился в гастрольном туре, поэтому его продюсер категорически отказался от заманчивого предложения посетить Задорожье. Таня хотела найти равноценного артиста, но на пути бронированной грудью встала Раиса Николаевна. Она артистично соврала Тане Большой, что согласовала кандидатуру Всеволода Задунайского на участие в благотворительном мероприятии с самим Александром Евгеньевичем. Искренне удивилась этой новости Жанна, она помнила реакцию шефа на Хуана задорожского разлива, но спорить не стала, директору фонда необходимо доверять.

Помощи Зюскинда работницы фонда не почувствовали, помощник Черткова на телефонные звонки не отвечал, видимо, он занят более важными делами. Жанне Громовик удалось пригласить всю существующую в губернии прессу, журналистов телеканалов, газет, Интернет‑ресурсов, причем, бесплатно, она радовалась этому обстоятельству как ребенок, написала отличный пресс‑релиз.

Судный день настал. Мимы вяло раздавали цветы гостям бала, на улице свирепствовала невыносимая жара, в толстых синтетических трико мимы чувствовали себя как рыба, выброшенная на берег моря. Они тяжело дышали, на лицах расплавился грим, мимические существа скорее напоминали зверских убийц из зарубежного фильма «Крик», нежели гостеприимных мимов.

Вместо симфонического оркестра в фойе городского концертного зала имени Глинки две немолодые, умудренные классической музыкой, тетки играли на виолончелях в сопровождении акселерата‑скрипача. Скрипач нервно отбрасывал жирную челку назад, но она назойливо лезла в глаза нескладного подростка, непроизвольно вошедшего в экстаз, спровоцированный музыкой великого, непревзойденного Баха. Жанна бессовестно спаивала представителей прессы «Райским» шампанским, в надежде на лояльное отношение к организации благотворительного бала. Она понимала – мероприятие провальное, и за это кто‑то ответит.

Есть и объективные причины плохой организации первого благотворительного бала. Подобные по масштабу мероприятия в Задорожье еще никто не проводил, но для Александра Черткова этот справедливый довод – не аргумент. То ли еще будет – ой, ой, ой! Журналистов Жанна довела до нужной кондиции, после «Райского» они глазели на происходящее с довольными, раскрасневшимися лицами и с нетерпением ожидали самого главного виновника торжества.

Александр Чертков на благотворительный бал опоздал, он хотел насладиться величием созданного им проекта. Он мечтал увидеть в глазах бургомистра, губернатора, директоров крупных промышленных гигантов, известных в регионе представителей крупного бизнеса зависть и восторг. А увидел потекший на лицах мимов грим, скрипача с немытой головой и сказочных фей, роль которых фальшиво исполняли две молодые официантки под предводительством главной феи благотворительного бала – буфетчицы из соседствующего с концертным залом бара. Ее костюм трещал по швам, макияж и прическа феи напоминали образ французской куртизанки прошлого века. Грузная рыжая бестия рукавом от сказочного костюма вытирала пот с красного лица и непринужденно улыбалась гостям, обнажая кривой ряд золотых зубных коронок.

Жанна настойчиво просила волонтеров, исполняющих роль вездесущих официантов не наливать больше шампанского главной фее, но им не удавалось пройти невидимками мимо любительницы райского напитка. Главная фея лакала «Райское», как воду, которой в жару много не бывает.

Александр Чертков увиденным остался недоволен, он аккумулировал гнев, но выплеснуть его сейчас в полной мере на подчиненных не мог, так как находился в центре пристального внимания.

– Что это такое? – спросил президент благотворительного фонда «Родня Задорожья» Александр Евгеньевич у его директора, взглядом показывая на нетрезвую фею.

– Райская фея, опьяненная этим грандиозным событием, благотворительным балом, который проводится в Задорожье впервые, а вот и пресса, Александр Евгеньевич! – отвлекала шефа от неприятного зрелища Раиса Николаевна.

Жанна Громовик подвела журналистов к Черткову. Пять камер, восемь корреспондентов, шесть фотоаппаратов. Черт собрался и сосредоточился.

– Александр Евгеньевич, скажите, пожалуйста, какова цель проведения этого мероприятия? – зазвенел голос молодой журналистки, чье лицо изуродовали крупные веснушки вперемешку с прыщами.

– Сегодня вы присутствуете при знаменательном событии. Впервые в Задорожье мы проводим благотворительный бал. Все средства от проданных билетов, от проведения аукциона, личные взносы бизнесменов пойдут на закупку кувезов для новорожденных. Каждый ребенок имеет право на жизнь. Чужих детей не бывает, мы в ответе за тех, кто каждый день появляется на свет в нашем родном городе.

Жанна смотрела на шефа и удивлялась, час назад она отправила ему по электронной почте текст выступления, он не просто его прочитал, он его выучил. «Двенадцать баллов», – мысленно выставила пиарщица оценку за выступление. Пресса осталась довольна Чертковым, говорил он четко, по сути.

Торжественно зазвучали фанфары. Ведущие объявили о начале благотворительного бала. В большом зале, на втором этаже негде яблоку упасть, даже райскому. Мелкий бизнес и обычные граждане почтили своим вниманием незаурядное мероприятие. Градоначальник Задорожья на бал не явился, индусы перестраховались, нечего их мэру на мероприятии Черткова делать.

Выручил губернатор, киевский варяг оказался не в курсе задорожских закулисных игр. Он произнес помпезную речь и выставил на благотворительный аукцион собственный лот, футболку с надписью: «Я лучший друг губернатора». Желающих стать его другом среди горожан не оказалось, поэтому Александр Чертков за три тысячи долларов купил футболку шестидесятого размера, в которой свободно могли разместиться три Черта одновременно.

Борис Борисович Шарапов, прибывший на бал в окружении жены и детей, тоже успел поучаствовать в благотворительном аукционе, он приобрел шаманский бубен. Как потом выяснилось, шаманы тот бубен в глаза не видели, в руках не держали. Раиса Николаевна об аукционе вспомнила в последний момент. Как всегда! Она выхватила старый бубен у дедушки из симфонического оркестра, прицепила к бубну свою горжетку с лапками из чернобурки и нервно передала новый лот одному из ведущих бала. Ведущий в недоумении спросил у директора фонда:

– Что это, Раиса Николаевна?

– Бубен.

– А мех на кой?

– А шаман его знает.

Ведущий не растерялся, пустил странный лот, с лапками чернобурки в придачу с молотка. Версия, что бубен привезен с Байкала и принадлежит настоящему шаману, провинциальная публика восприняла «на ура». До официального окончания благотворительного бала старый подслеповатый музыкант, прихрамывая, ковылял за Раисой Николаевной, как Санчо Панса, за героем‑победителем ветряных мельниц, и умолял возвратить ему музыкальный инструмент. Раиса Гавкало, от природы обделенная добротой Дон Кихота, приказала музыканту по пустякам ее не тревожить, после бала ему возвратят бубен. Она же не плачет по поводу чернобурки, которую дети Борис Борисыча без согласования с ней разорвали на две части и украсили лисьим мехом свои дорогие дизайнерские костюмы.

На третий лот выставили детские рисунки, которые за символические деньги купили горожане. Понимая, что аукцион грандиозного впечатления на гостей бала не произвел, Раиса Николаевна попросила ведущих срочно объявить танцы и сама вместе с Всеволодом Задунайским закружила в вальсе, вспоминая их совместное комсомольское прошлое.

Таня Большая и Наташа Зотова работали на износ, они суетились, бегали как белки в колесе, и колесо с большим скрипом, но вращалось. Задорожцы вальсировали плохо, опыта никакого, но зато много и с азартом пили «Райское» шампанское и радовались, как дети, что они, простые смертные, стали главными героями светской хроники. Не каждый день себя в телевизоре увидишь, а здесь посчастливилось стать участником настоящего бала.

Фея‑буфетчица, женщина одинокая и некрасивая, после литра шампанского, шибанувшего ей хмельным кулаком в голову, выбежала на средину зала. Она предварительно завязала себе блузку под обвисшей грудью и, оголив поросячий, в три жирных складки, живот, вошла в полное противоречие с утвержденным самим Александром Евгеньевичем сценарием. Главная фея благотворительного бала под общие аплодисменты вспотевшей и возбужденной толпы изображала турецкую наложницу. Только буфетчице могло прийти в голову исполнить восточные танцы под классическую музыку. Неполный состав симфонического оркестра, обслуживавший светское мероприятие, встрепенулся от ужаса, когда после восточных танцев пьяная женщина под музыку великого Глинки перешла к исполнению пролетарского гопака. Репортеры навострили объективы фото– и видеокамер.

Жанна, делая вид, что тоже танцует, выбежала под обстрелом фотовспышек в центр танцевального зала, крепко взяла под локоть разбушевавшуюся буфетчицу и талантливо исполнила роль Змия искусителя.

– Пошли, у меня есть классный коньяк, тяпнем за праздник!

Фея мгновенно прореагировала на слова пиарщицы:

– Девочка, дэ ты раньше була? Щаз, тяпнем, та я такое вам спляшу!

Элитарностью на балу не пахло, зато пахло дешевыми, сладкими духами и вспотевшими телами. Жарко, кондиционеры в городском дворце не предусмотрены…

«Не для того здание строили, чтобы балы в стенах, где звучит музыка Баха и Бетховена, проводить», – повторял организаторам мероприятия директор концертного зала. Но даже он, бывший партийный функционер, в страшном сне не мог представить, чтобы на первом городском балу Задорожья престарелая фея, она же буфетчица по совместительству, изображала гопак с оголенным животом.

Директор хотел подзаработать, теперь‑то он понял, что на балах экономить ни в коем случае нельзя. Простая, неотесанная буфетчица, переодевшись феей, никогда за оную не сойдет. Ему заплатили за фей, которых он обещал Раисе Николаевне нанять в драматическом театре, но слова директорского не сдержал. И вот, случился конфуз городского масштаба!

Поймав за руку, пробегающую на большой скорости Таню Большую, Александр Чертков прошипел ей на ухо, как змей Горыныч:

– Завтра вы мне ответите за этот цирк, который вы здесь устроили, а сейчас пусть Коля поет, хватит плясать!!! Звезду запускайте, это бал, а не банальная попойка!!! Давайте, я хочу видеть Баскова!

– Ага, – машинально ответила Таня, перебегая галопом к Раисе Николаевне.

Директриса в образе удава, заглотнувшего кролика, снизошла до Тани, небрежно выслушала ее птичью трескотню и с гордо поднятой головой отдала приказ.

– Задунайского на сцену!

– Он Колю Баскова хочет, вы говорили «все согласовано», – не унималась Таня Большая.

– Татьяна, идите и работайте. Я вам сказала, Задунайского на сцену.

Таня Большая догадалась, пахнет грандиозным скандалом. Ей нужна помощь, она судорожно искала Жанну и нашла ее в буфете. Пиарщица спаивала коньяком фею. Поклонница восточных танцев и гопака еще стояла на ногах и активно рвалась в зал, где звучала ее любимая классическая музыка.

– Жанна, ты представляешь, Гавкало, нас подставила, по полной программе. Чертков требует Колю Баскова, а она говорит – выпускай Задунайского. Рая с шефом ничего не согласовала. Ты понимаешь, что сейчас будет?

– Девочки, давайте выпьем! – предложила добродушно фея.

– Та помолчите вы, вы свое уже отговорили и оттанцевали! – разозлилась Таня.

– Не поняла?

Жанна налила фее очередную стопку коньяка и вручила ей соленый огурец в надежде, что буфетчица займет свой рот.

– Таня, выхода нет! Выпускай Задунайского на сцену и к Черту близко не подходи, иначе он тебя уволит под горячую руку. А завтра мы скажем, что Задунайский – это инициатива Раисы Николаевны. Поняла? Можешь рассчитывать на мою поддержку.

– Спасибо, Жанна. Ты – настоящий друг.

– Предлагаю снова выпить! – отозвалась фея.

– Слушай, Жанна, у тебя зарплаты не хватит, она ж пьет коньяк, как африканский слон, ведрами, – сказала Таня Большая и умчалась выпускать Задунайского на сцену.

Он вышел на большую, декорированную живыми цветами, сцену городского концертного зала с высоко поднятой головой, как Николай Басков. Деловито откашлялся, протянул к публике длинные, ухоженные руки, тонко намекая местным любителям высокого искусства, что пора артиста поприветствовать. Горожане, опьяневшие от «Райского», бурными аплодисментами поддержали человека в отутюженном зеленом пиджаке с черной бабочкой, туго завязанной на шее.

Чертков стоял спиной к сцене и мирно беседовал с Борисом о курсе доллара, валютное настроение которого, подобно капризной женщине, скачет то вверх, то вниз. Стабильности нет, нервы натянуты, как тетива тугого лука, так и хочется выстрелить острым словцом в правительство, а попасть в самого гаранта конституции. Борис Борисович краем глаза глянул на сцену.

– Щаз‑з‑з споет, – прокомментировал он мужика, купающегося в море аплодисментов.

– Басков порвет задорожцев на куски, Коля петь умеет.

На реплику Черткова Борис Борисович отреагировал неадекватно.

– И у этого фамилия Басков, надо же какое совпадение!

Александр Евгеньевич мило улыбнулся бизнес партнеру чертовски очаровательной улыбкой, без единой пломбы и намека на кариес. «Зубы свои или фарфоровые?»– подумал Борис Борисович. Коммерческая тайна. Все равно, главное эстетически красиво. Черту всегда есть что показать!

Он запел жалобно и протяжно: «Гори, гори, моя звезда‑а‑а». Чертков побагровел, Александр Евгеньевич обернулся, на сцене стояло жалкое подобие Баскова, тот самый худший из Хуанов, родившихся на задорожской земле – Всеволод Задунайский.

– Твою мать… – дальше последовала непереводимая, пулеметная очередь нецензурных слов и словосочетаний, Черткова лихорадило.

– Не Басков, – подлил масла в огонь Борис Борисович.

– Всех уволю, уроды, уроды конченные, – бушевал Черт.

Уроды, они же сотрудники благотворительного фонда «Родня Задорожья» забились в дальние углы концертного зала, так как понимали – после выхода Задунайского на сцену культурно с ними шеф разговаривать не будет.

«Гори, гори, моя звезда‑а‑а, звезда любви, приветная, умру ли я… и над могилою, гори, гори, моя звезда». Тишина, в зале погас свет. Феи, одна из которых еле держалась на ногах, поднесли свечи к сцене, нервные язычки пламени осветили страдающее лицо певца. Дон Хуан погрузился в пучину нечеловеческой тоски, его сердце билось в ритме музыкального такта. И только близкие, к которым причисляла себя и Раиса Николаевна, понимали, по ком трепещут голосовые связки Задунайского, так и не познавшего славы Вертинского, или на худой конец – Коли Баскова.

В момент кульминации песни под куполом дворца, где крепилась тяжелая хрустальная люстра, запорхало неземное создание. Серая, невзрачная пыль, сдуваемая крыльями бабочки с хрустальных сережек люстры, пеплом посыпала голову Всеволода Задунайского. Он закрыл глаза, вытянул правую руку вперед и почувствовал прикосновение, еле уловимое, как поцелуй солнечного луча в пасмурный, хмурый день. Задунайский осилил ноту «си» и наконец‑то открыл глаза. На влажной от пота ладони сидела она, большая белая бабочка. Чудо, подумал певец, такой красивой бабочки я в жизни не видел. Ее крылья, как у птички колибри, завораживающе вибрировали на ладони. Задунайский вспомнил родную дочь, маленькой она любила ловить бабочек сачком.

– Зачем ты их ловишь и опять отпускаешь? – вспомнил разговор с дочкой Всеволод.

– У бабочек есть детки, я не хочу, чтобы они осиротели, – отвечала девочка.

Из глаз провинциального Дона Хуана, не контролирующего бурю собственных эмоций, брызнули слезы. Он запел так, как не пел никогда, он посвящал эту песню любимой дочери Наде, которая погибла в автомобильной катастрофе. Рана свежа, она кровоточит. Его любимая девочка, работавшая медицинской сестрой, больше никогда не придет ему на помощь. Больное сердце Всеволод Задунайский доверял только ей.

Александр Евгеньевич ускоренно перетирал в жерновах сознания варианты, кто и зачем пригласил отца погибшей медсестры на бал. «Индусы шантажируют! Задунайский на сцене – это намек, они все знают. Или просто старая Рая ослушалась… Да, первый бал комом», – расстроено подумал Черт.

Завершающие аккорды песни, пауза, аплодисменты. Буря аплодисментов спугнула бабочку, та взмыла под купол. Задунайский поклонился публике, вытер рукой остатки слез с лица и почувствовал еле уловимый запах ладана.

Благотворительный бал подходил к концу. Александр Чертков торжественно объявил присутствующим о вступлении в фонд «Родня Задорожья» Бориса Борисовича Шарапова, но горожане настолько устали, что появлению нового учредителя аплодировали только Раиса Николаевна, Таня Большая, Наташа Зотова и Жанна Громовик. Почти благотворительная «Виагра», если бы не Раиса Николаевна Гавкало с ее врожденным талантом испортить любой проект.

Черт покинул бал, не дождавшись сладкого, так и не оценив двухъярусный торт, что удался на славу кондитерам Задорожья. Александр Евгеньевич вышел на улицу, где его ожидала охрана и авто. Жара, духота, плохое настроение. Неожиданно жирной струей в его сторону брызнул искусственный снег, забрызгав дорогой костюм олигарха. «Кончили быстро и некрасиво, завтра всех уволю», – поклялся Черт и, как фокусник, спрятался в черном автомобиле, который увез его в ночной клуб. Главный идеолог фонда «Родня Задорожья» неистово жаждал с новой девкой, собственной водкой, отключиться от благотворительных проблем и забыться.

Раиса Николаевна довольная вышла из укрытия и командным тоном сказала Наташе Зотовой, руководившей запуском аппарата, создающим искусственный снег:

– Успели Александру Евгеньевичу угодить. Он хотел снег летом, пожалуйста! Креативненько получилось!