Часть 4. Священное безмолвие 10 page

Затем, путаясь в кнопках, мне удалось дозвониться по домашне­му телефону отцу Пимену.

- Отче, отец Кирилл благословил нам забрать на Афон монаха Симеона!

В трубке послышался треск, потом молчание.

- Алло! Алло! - закричал я, полагая, что связь оборвалась.

- Слышу, слышу, отец Симон! Мне все же кажется, что твой отец просто не доберется туда живым... Извини.

Голос в трубке был полон сомнения.

- Но доктор говорит, что на машине он сможет доехать, только самой машины нет! - в совершенном отчаянии сказал я.

- Ну, с машиной, думаю, можно помочь... - в раздумье ответил мой друг. - Вы сначала визы попробуйте сделать, а там посмотрим...

Воодушевленный новой переменой в своей жизни, отец захо­тел подышать свежим морским воздухом и попросил нас довести его до моря.

- Папа, ты не дойдешь даже до угла нашего дома, потому что ты очень слаб и весь опух от отеков! - воспротивился я.

Наши переговоры остановила Ирина Владимировна, которая продолжала заходить к нам в квартиру, чтобы периодически об­следовать старика.

- У меня есть укрепляющие таблетки. Пусть их пьет отец Симе­он. И старайтесь почаще ходить с ним на прогулки. Это очень хо­рошо, что он хочет на воздух. Но помните, что действие таблетки быстро заканчивается...

Наш старичок выпил таблетку и мы вывели его под руки на крыльцо. Увидев сидящих на лавочке старушек-пенсионерок, отец отстранил наши руки и, помахав старушкам рукой, бодро пошел по тротуару.

- Ну, отец Симеон, вы прямо молодец! - восхищенно восклик­нул Санча.

- Саша, это лекарство так действует! Посмотрим, как он домой дойдет... - осторожно заметил я.

Обратно домой мы подтащили монаха Симеона под руки. Он был еще очень слаб. Действие таблетки закончилось, и он тяжело дышал от усталости.

- Папа, старушки на тебя смотрят! - попытался я подбодрить старика.

Но на соседок он даже не обратил внимания, когда мы поднима­ли его на крыльцо подъезда. В Адлер прилетел иеромонах Агафо­дор. Отца Симеона мы оставили под присмотром доброго Санчи, а сами, собрав в один пакет все документы и справки на получение виз, отправились в Москву. В окошке греческого консульства, ку­да мы подали документы, нам сразу же категорически отказали. Прежнего консула, который когда-то делал нам визы, уже переве­ли на другую работу в Афины. В то время как отец Агафодор и я, скорбя, сидели в углу, мимо нас прошел грек средних лет с папкой под мышкой. Постоял, повернулся и подошел к нам:

- Патерас, благословите! - он поцеловал у нас руки. - Вы с Аги- он Орос? Какие у вас проблемы?

Он взял у меня бумаги и внимательным цепким взглядом про­смотрел их.

- У нас келья на Святой Горе. А теперь не можем оформить визы ни себе, ни больному престарелому отцу и сопровождающему его послушнику, которые едут с нами на Афон.

В наших словах прозвучала неподдельная скорбь.

- Меня зовут Эконому. Я помощник консула. Пройдемте в мой кабинет!

Этот добрый грек забрал наши документы и вышел, оставив нас в ожидании его возвращения. Он отсутствовал полчаса. Наконец дверь отворилась. Лицо нового знакомого сияло улыбкой.

- Вот ваши паспорта. Сделал вам визы на год.

Мы наперебой благодарили господина Эконому, работника гре­ческого консульства, неожиданно пришедшего к нам на помощь, словно вестника Божия. Со списком всех его родных, который он вручил нам на литургийное поминовение, мы вышли из здания, не веря своему счастью. Москву заливало яркое мартовское солнце. Воробьи купались на мостовой в лужах оттаявшего снега, в кото­рых дробилось синее небо. В наших душах веяло молодостью, сча­стьем и ожиданием чего-то самого лучшего в нашей жизни, чему мы не могли найти слов. Игумен Пимен, просматривая визы в на­ших паспортах, тоже не верил своим глазам:

- Надо же! Все визы на целый год получили... Вот как Бог по­могает по молитвам старца! Я тут поговорил с одним человеком, генеральным директором фирмы «Арбат Престиж». Его зовут Вла­димир Некрасов. Этот человек ездит на Афон и помогает Ивирону. Он пожелал увидеть вас и поговорить.

На машине монастырского подворья мы подъехали к зданию офиса фирмы. Охрана пропустила нас, и мы оказались в кабинете у директора. Моложавый мужчина лет сорока, полноватый, скромно одетый в простой серый костюм, по виду верующий, взял у всех нас благословение и представился:

- Владимир.

Мы назвали свои имена. Несколько минут все молчали

- Расскажите, что у вас за нужда и чем я могу вам помочь? - спросил владелец фирмы, откинувшись на спинку кресла.

Я кратко рассказал суть проблемы. Пока я говорил, директор изу­чал нас, посматривая искоса и что-то чиркая в записной книжке.

- Ваша проблема мне ясна. Я сам езжу на Афон помолиться и поэтому с радостью готов помочь. Предлагаю приобрести машину «Нива», класса «Фургон».

- А до Греции она доедет? Маршрут у нас длинный - через всю Турцию, - настороженно спросил я.

- Думаю, доедет, - засмеялся наш благодетель. - Можете ее до­укомплектовать за счет фирмы. Будете на Святой Горе, поминай­те меня...

Владимир вырвал из блокнота лист бумаги.

- Вот, я написал вам имена родных. Кстати, я сам собирался пойти в монахи в один Афонский монастырь. Но что делать со все­ми этими людьми, которых я обезпечиваю работой? - в недоумении он развел руками.

- Понимаем, понимаем... - с сочувствием сказал я. - И очень вам благодарны... Если бы не вы...

- Не стоит благодарности. Во славу Божию! Во славу Божию... - директор любезно проводил нас до двери. - Поклон от меня Святой Горе и Иверской иконе Матери Божией...

Через несколько лет, как нам сообщили, фирма «Арбат Пре­стиж», к сожалению, полностью разорилась, а генеральный дирек­тор так и не стал монахом, насколько мне известно. Но благодарны мы ему и по сей день, это был первый человек, так щедро и без- корыстно взявшийся помочь нам на этом нелегком этапе. Игумен Пимен провожал нас, подарив мне на радостях мобильный теле­фон, на который я смотрел с некоторым ужасом, как на отступле­ние от монашеской аскетики.

- Симон, будешь со мной на связи. Дай Бог, встретимся на Афо­не! Ангела хранителя вам в пути. Отец Агафодор, ты - водитель молодой, будь осторожен! - крикнул он нам вдогонку, когда мы выезжали из гаража монастырского подворья, закончив все дела с подготовкой «Нивы» в дорогу.

За сутки мы благополучно доехали до Сочи. В окнах домов уже зажглись мягкие, уютные огни. Справа билось о волнорезы знако­мое милое Черное море, где ожидали нас изволновавшиеся монах Симеон и послушник Александр.

- Сын, а что там будет у нас в Греции? - расспрашивал взволно­ванный и радостный отец. - Где мы будем жить?

- Русский монастырь обещал нам древний скит Ксилургу XI ве­ка. У нас там будет своя церковь и дом, красивое место с вино­градником и огородом! Тебе там понравится, папа, - объяснял я с энтузиазмом.

- И это хорошо, и это хорошо... - повторял монах Симеон, до­вольный успешным началом нашего предприятия. - Но, все-таки, люди есть люди... Отрекался Шарик от кости, а когда кость кинули, всех загрыз...

- Ты это к чему, папа? - недоумевал я.

- Насчет красивого места, сын...

Мы с отцом Агафодором переглянулись. Тот пожал плечами. А лицо Санчи безмолвно выражало радость по поводу предстоя­щего путешествия. Первое время монаху Симеону было трудно пе­рейти на монашеский распорядок. Он привык ужинать вечером и мне приходилось то и дело поправлять отца.

- Папа, монаху нельзя есть вечером!

- А что можно?

- Можно просто сок выпить или же тебе, как пожилому челове­ку, разрешается кислое молоко, если не в пост...

- Понял, сын. Будем перестраиваться...

Приехав поздно вечером из гаража, где нашу «Ниву» готовили к долгой и нелегкой дороге, я застал отца, заканчивающего свой ужин: борщ и картофель с селедкой. Увидев меня, он весело сказал:

- Ну, где там твое кислое молоко? Давай его сюда!

Наше настроение несколько сникло, когда, уже собравшись в до­рогу, мы увидели, что отечность у отца Симеона нисколько не уба­вилась. Ирина Владимировна развела руками:

- Простите, батюшки, прямо не знаю... Сделала, что могла! Но, по-моему, в таком состоянии через всю Турцию и Грецию он до Афона не доедет...

- А что же делать? - упавшим голосом спросил я.

- Говорят, открылись морские рейсы из Сочи в Турцию. На­ведайтесь, разузнайте! - подсказала наш ангел хранитель в бе­лом халате.

Утром мы с отцом Агафодором уже стояли у касс морского вок­зала в Сочи.

- Паромы есть только в Трабзон, а в Стамбул нет, - ответил жен­ский голос из-за темного стекла кассы.

- А какие-нибудь корабли отправляются в Стамбул? - упавшим голосом спросил я у окошка.

- Есть одно судно «Евгений Онегин». Через два дня отправляет­ся. Это его последний рейс.

- Как это - «последний рейс»? - не понял я.

- Потом его спишут в утиль, потому и последний. Других судов нет. Поговорите с капитаном на грузовом причале!

- Спасибо! - поблагодарил я темное окошко кассы и мы отпра­вились искать нашу посудину, совершающую свой последний рейс.

Ею оказался старенький грузовой теплоходик с крохотной по­грузочной палубой. Капитан, сговорчивый добродушный моряк, согласился нас взять на свой теплоход.

- Вашу «Ниву» повезем на палубе. В трюме места нет, - кратко пояснил бравый капитан, что называется, настоящий «морской волк». - Сколько пассажиров?

- Четверо. Я с отцом и еще двое монахов, - пояснил я.

- Монахам всегда рады, хотя живьем никогда не видели!

Моряк басовито расхохотался, лихо приложив ладонь к морской фуражке с гербом. Все эти дни я пытался дозвониться на Афон до духовника отца Меркурия. Наконец я услышал его голос:

- Слушаю вас...

- Отец Меркурий, благословите! Моего отца мы постригли. Те­перь он - монах Симеон. Визы сделали. Разрешите привезти его с собой? Нам ехать в скит Ксилургу, как вы обещали?

- Да, да, конечно. Отца привозите. Скит Ксилургу за вами. При­езжайте в монастырь, ждем вас...

Этот ответ очень утешил всех нас. Сборы в дорогу прошли ожив­ленно. Гудок старенького теплохода нарушил мягкую тишину ве­сеннего вечера. «Нива» стояла на грузовой палубе, крепко прихва­ченная тросами. Иеромонах тщательно осмотрел машину, нет ли повреждений. Все было в порядке. Когда мы с Санчей под руки под­вели к трапу монаха Симеона, даже бывалый капитан усомнился, глядя на нас вниз с борта корабля:

- Куда вы такого больного старика везете? Он же до Стамбула не дотянет!

Монах Симеон поднял голову:

- Настоящий моряк куда хочешь дотянет!

- Боевой у вас старикан! - с капитанского мостика послышался хохот моряков. - Такой точно доплывет...

С причала махала косынкой наш единственный провожаю­щий - Ирина Владимировна. В море корабль вышел ходко: за кор­мой взвихрилась широкая пенная дорожка. Белеющий в дымке Сочи, Кавказ со снежными далекими вершинами, остались далеко позади, навсегда уходя в невозвратное, трогательно родное, про­шлое, со всеми его судьбами и переживаниями.

Слушай, монах: Когда возненавидишь душу свою, лишь тогда полюбишь людей, ибо любовь не живет во тьме душевных при­вязанностей. Лишь когда отречешься от самого себя, лишь тог­да обретешь благодать, ибо благодать приходит в очищенное от страстей сердце. И когда станешь ничем, лишь тогда стяжешь му­дрость Духа Божия, ибо Он дышит, где хочет. А хочет дышать Он в свободе духа твоего, лишенного всякого самомнения и суетных помышлений. Когда станешь мертвецом прежде своей смерти, то поистине достигнешь безсмертия, представляющегося вымыслом для мирского ума, впившегося в плоть, как клещ в тело. Лишь ког­да отречешься от своего эгоизма и власти его, войдет в тебя сила Божия, могущая и горы передвигать. Только тогда, когда земное время, словно пыль, сумеешь попрать непоколебимостью ума сво­его, сможешь ощутить во всей полноте жизнь вечную. Безсильной тогда становится смерть и несуществующей, а жало ее притупля­ется и истлевает, ибо сама смерть истлеет в себе навеки для без- смертного духа человеческого. Припадаю и я, смертный, к святому безсмертию Твоему, Боже, ибо ведаю- оно ближе ко мне, чем пу­гало смерти, потому что смерть - не страшнее, чем пугало в поле, колеблемое ветром.

УТРАЧЕННЫЕ НАДЕЖДЫ

Что такое святость Твоя, Боже? Для моего безкрылого ума про­шу, дай мне крылья Божественного разума, чтобы смог дух мой взлететь к святым разумениям Твоим! Если я боюсь чего-то и страшусь больше, чем трепещу в благоговении пред Тобою, то по­нимаю - в страхе невозможно стать святым. Значит, святость, для моего разумения - это безстрашие пред всем, что не есть Бог. Если я люблю что-то сильнее, чем горит в сердце моем огонь любви к Тебе, то вижу, что в привязанности невозможно стать святым. Зна­чит, святость, для моего постижения, - это непривязанность или нищета духа. Если я закован в цепи плоти, а плоть - это смерть, то постигаю благодатью Твоей, что если я раб плоти, тогда я - оче­редная жертва смерти. Значит, безсмертие - это совершенное ут­верждение в безплотном Святом Духе Твоем, ибо Дух Святой есть жизнь вечная. Только в святости открываются мне врата Царства Твоего, Царства истины, и в него дай войти мне, как безчисленным сонмам душ, освященных и ведомых Духом Святым, словно малое дитя Твоей вечности, Возлюбленный Иисусе!

Берег последний раз показался в вечерней дымке белоснеж­ными вершинами гор, озаренных закатным лучом, и скрылся в непроницаемой темноте. Наши любители посидеть за чаем поти­рали руки: рейс долгий, двое суток, теперь можно побаловаться чайком и поужинать. Отец Симеон, выпив горячего чая, почув­ствовал усталость и уснул. В открытом море началась сильная качка. Море штормило. В стекло иллюминатора звонко ударяли прозрачные брызги крутой волны.

Когда я вышел на палубу, ветер швырял соленой морской пеной в лицо, поэтому пришлось спуститься вниз. Но ожидаемого ужина в кругу друзей я не увидел. Открытые рыбные консервы, которые так нравились моим товарищам, а также хлеб и чай стояли нетрону­тыми. Бледный иеромонах лежал на койке. Послушник Александр, с выражением тоски на лице, извинился и ушел в туалет. Через не­сколько минут вернулся и присел к столу. Но вид пищи вызвал у не­го новый приступ тошноты и он выбежал в коридор. Отец спокойно спал, посапывая на койке. Мне пришлось одному доедать расстав­ленный на столе нехитрый ужин: помидоры и огурцы, а также чай с печеньем. Консервы я убрал в холодильник.

Хотя за стеклом стемнело, в небе еще бродили алые закатные вспо­лохи, которыми мне захотелось полюбоваться с палубы. В тесном ко­ридоре я увидел почти всю небольшую команду корабля, сидевшую на корточках у туалета. Должно быть, Санча находился внутри.

- Разве моряки болеют морской болезнью? - спросил я у судово­го матроса.

- Еще как! - услышал я в ответ. - Сколько плаваем, столько и болеем...

На палубе дул сильный ветер. Небо, в быстро темнеющих темно­багровых полосах заката, было красиво. В лицо порывами ударяли соленые брызги. По бокам корабля вздымались пенные буруны от стоячих мощных волн, рассекаемых форштевнем. Иногда судно со­трясали сильные удары крупных волн.

Капитан позвал меня в рубку.

- Эй, батюшка, становись рядом! Посмотри на нашу работу, - он весело подмигнул рулевому матросу, тот понимающе ухмыльнулся.

- Значит, вы все верующие? - начал беседу разговорчивый ка­питан.

- Верующие, - ответил я спокойно.

- А Бог вам помогает? - в его голосе прозвучал неподдельный интерес.

- Очень помогает. Везем отца в Грецию, и для нас это - настоя­щее чудо! Ведь он у нас уже умирал, - искренно сказал я.

- Расскажите, ну-ка, ну-ка, послушаем...

К нам подошел помощник капитана, пожилой, сурового вида человек с морщинистым лицом, и тоже встал рядом. После того как присутствующие выслушали мой рассказ, в рубке воцарилась тишина.

- Батюшка, у меня вопрос! - с уважением в голосе произнес ка­питан. - Судно наше дряхленькое, и всерьез говорю: если шторм разыграется по-настоящему, то не знаю, дойдем до Стамбула или нет. Освятите нам судно, прошу вас!

Договорившись наутро об освящении всех корабельных помеще­ний, я вернулся в нашу каюту. Состояние отца испугало меня - из него ручьями бежала вода: из глаз, из носа, из ушей. Пришлось даже одеть на него памперсы, которые в течение ночи я менял несколько раз. Ночью начался настоящий шторм. Качка была такая, что когда я лежал на койке, то поначалу ударялся головой в одну переборку, а затем ногами - в другую. Под утро стало тише и я уснул.

На рассвете отец Симеон, похудевший, без всяких признаков во­дянки, вышел со мной на палубу. Ветер стих, осталась лишь круп­ная зыбь, слегка покачивающая ходко идущий корабль. Матросы с удивлением поглядывали на моего старичка, бодро стоявшего на палубе и с наслаждением вдыхающего свежий воздух.

- Папа, что произошло? Как ты выздоровел? - попытался я по­нять причину его избавления от болезни.

- Сам не знаю, сын! Как-то на душе внезапно полегчало, а потом вода хлынула из всех «щелей», - его удивление было неподдельным.

- А как ты себя сейчас чувствуешь? - я, недоумевая, смотрел на отца, теряясь в догадках.

- Здоров как никогда! И есть очень хочется...

Весь день мы сидели с отцом за столом. Остальная наша коман­да с зелеными лицами лежала на койках. В полдень, когда отец не­много прилег на койку, мне предоставили возможность освятить корабль, к большому удовольствию капитана и членов его экипа­жа, не переносящих морской болтанки. С кропилом и крещенской водой я обошел все каюты, начиная с капитанского мостика.

- Кропи, кропи, батюшка! - меня сопровождал боцман, груз­ный, с одышкой, видавший виды человек. - Пока еще держимся... Как это у вас говорят: «Слава Богу»?

- Да, слава Богу! - ответил я, крестя палубу взмахами кропила.

- Вот-вот, оно самое! Нам же еще обратно плыть. Хочется домой живыми вернуться... - не отставал от меня боцман.

На следующий день мы вошли в Босфор: древние крепости с бойницами, стоявшие на скалистых берегах по обеим сторонам пролива, выглядели очень внушительно. Течение в проливе бы­ло быстрым, словно в реке. Константинополь, нынешний Стамбул, выглядел чрезвычайно красиво, раскинувшись по просторным холмам. Над старой частью города, у красивой бухты Золотой Рог, возвышалась всемирная святыня - Византийский собор четверто­го века Святая София, превращенный в музей.

Даже выгрузившись на причал, мы не остались одни. Помощник капитана вызвался проводить нас на таможню и помочь оформить документы на проезд в Грецию на нашей «Ниве».

- Турки - народ ушлый! Быстро нашего брата обставят: туристы только глазами моргают, а их уже охмурили!

Капитан и команда, сверкая белозубыми улыбками, приветливо махали руками с высокого борта судна, прощаясь с нами.

- Сын, где мы находимся? - дернул меня за рукав подрясни­ка отец.

- Это Стамбул, папа, Турция! Раньше этот город назывался Кон­стантинополь, - пояснил я, любуясь вместе с братьями великолеп­ной панорамой древнего города.

- Ничего, красиво, - одобрил отец Симеон.

«Нива» резво бежала по старинной дороге Константинополь- Рим, минуя неприглядные турецкие поселки, встречающиеся сре­ди желтых безрадостных холмов. Границу проехали без задержек, и Греция порадовала обилием церквей, особенно на подступах к Афонскому полуострову. Отец с удовлетворением поглядывал в окно машины.

- А греки неплохо живут, чистенько! - радовался он, разгля­дывая симпатичные городки, с мелькающими в окне красивыми храмами и колокольнями.

Переночевав в гостинице Уранополиса, на пароме мы поплы­ли в Пантелеимоновский монастырь, оставив машину на стоянке.

Желто-зеленая полоса берега отражалась в море и исчезала далеко в голубой дымке, где угадывался могучий силуэт Афона. Мы неотрывно смотрели вперед. Наши сердца, словно чайки, летели впереди тепло­хода. По морской глади, там и сям, замерли лодки рыбаков с белыми тентами и уложенными вдоль бортов кругами для ловли кальмаров. Некоторые лодки тянули рыболовные сети - знакомая картина Эгей­ского моря. Милые душе очертания монастырей волновали наши серд­ца надеждами и ожиданиями самых лучших событий в нашей жизни.

В Русском монастыре всех нас разместили в архондарике - го­стинице для паломников. В окнах плескалось закатное море. Тихо и неспешно сходили на землю Афонские сумерки. В Дафни, порто­вом поселке, зажглись далекие огоньки.

- Пока все идет неплохо, отец Симон! Пока все идет неплохо, - говорил монах Симеон, укладываясь на отдых.

Мне не спалось, и я долго сидел на стуле у окна, молясь по чет­кам. Утром состоялся сильно опечаливший нас разговор с духовни­ком монастыря, иеромонахом Меркурием.

- Отцы, все изменилось! Вам нужно пока пожить на Каруле...

Для меня этот отказ прозвучал подобно смертному приговору:

- А почему, отец Меркурий? С больным отцом мы там не потя­нем, простите...

- Понимаю, понимаю, - согласно кивал головой духовник. - Но политическая обстановка сейчас усложнилась из-за разногласий с отцом Херувимом и его братством по поводу Новой Фиваиды. Ки- нот очень недоволен. Если сейчас вас поселить на Ксилургу, зна­чит еще больше испортить отношения с греками. Потерпите, потом что-нибудь придумаем...

Пришлось призвать на помощь весь свой опыт монашеского сми­рения, вспомнив совет отца Кирилла о скорбном пути следования за Христом.

- Благословите, отец Меркурий, сделаем, как вы советуете...

Монах Симеон вначале не понял, насколько изменилось наше положение.

- Ну, сын, когда же мы поедем на наше Ксилургу?

- Папа, мы временно поедем пока на Карулю, это другое место. Пока скит еще не готов для нашего приезда...

- Что же, если нужно подождать, то подождем, - добродушно согласился ничего не подозревающий отец.

Даже неунывающий иеромонах Агафодор приумолк: Каруля не внушала ему никакого оптимизма. На Карульском причале мы на­няли у албанцев мулов для подъема монаха Симеона по крутым ступенькам до нашей убогой хибарки. Прячась от жары, мулы жа­лись в тень скалы и безостановочно отмахивались головами и хво­стами от надоедливых мух.

- Папа, это наш транспорт! - бодрым голосом я старался при­дать затянувшемуся путешествию непринужденный вид приятной прогулки.

- А что, машины здесь уже не будет? - удивился отец. - Куда же все дороги подевались?

Санча и я помогли ему взобраться в седло на мула. На остальных животных погрузили свою поклажу. Бойким шагом первый мул с монахом Симеоном двинулся вперед, я придерживал старика сбо­ку. Он восседал сверху, опасливо поглядывая вниз, на открывшую­ся синюю пропасть.

- Ой, ой, ой! Куда вы меня везете? Здесь же страшная высота...

С большим трудом и усилиями мы добрались до обшарпанной деревянной калитки нашей каливы и спустили с мула бледного от­ца. Я ввел его в маленький дворик с единственным деревцом мин­даля, где стоял облупившийся низенький дом с железной зеленой крышей, испещренной заплатами и придавленной камнями. Жи­лище выглядело совершенно необитаемым и заброшенным. Сто­ял жаркий полдень. Все было пусто и безмолвно, ни души вокруг, словно все обитатели покинули свои кельи.

На шум прибежал послушник Илья, скрасив своим появлени­ем наш приезд. Он восторженно обнялся с послушником Алексан­дром и взял у нас благословение.

- Сын, где же мы? Это Турция? - отец недоуменно озирался вокруг.

- Нет, папа, это Греция! - поспешил я успокоить старика, чтобы он вконец не расстроился.

- Какая это Греция? - негодующе произнес он. - Это же Турция! Ни сада, ни виноградника, а дом - какая-то развалюха!

Ему место явно не понравилось.

- Уйдем отсюда, сын!

Мне пришлось приложить много сил, вместе с братьями угова­ривая отца потерпеть, обещая, что вскоре все наладится. Наш со­сед, монах Христодул, тоже поднялся к нам на шум, сдержанно по­приветствовал всех и вскоре ушел в Лавру.

В моей келейке, размером два на два метра, в которой стояла не­имоверная духота, мы разместились вместе с отцом. Санча устроил­ся на чердаке под железной крышей, где было невыносимо жарко. Он выглядывал в чердачное окошко, словно скворец, залетевший в горное гнездо. Я молился украдкой, чтобы Матерь Божия поми­ловала нас и помогла пристроить наше маленькое братство.

Вечерние сумерки принесли небольшое облегчение. С моря по­веяло прохладой. Мы все уселись во дворике пить чай. Неопреде­ленные силуэты рыбацких лодок чернели на серебристой глади. Синие, зеленые и красные огоньки на мачтах отражались цвет­ными столбиками в невидимой воде. Тонкий месяц уплывал за далекий полуостров Ситония.

- А что, батюшка, здесь очень даже неплохо!

Послушник Александр залюбовался Карульским вечерним пей­зажем.

- Вид прямо аскетический. Словно на картинах Куинджи...

- Согласен, Саша. Если бы не дневная жара, то, в общем, молить­ся здесь хорошо! Недаром Каруля была русским монашеским посе­лением, - сказал я, утирая со лба пот.

Духота, казалось, струилась от нагревшихся за день камней. Мне вспомнилась интересная придумка, которую я увидел случайно в одной греческой келье: монахи, спасаясь от жары, перекрыли двор зеленой капроновой сеткой.

- Отцы, нам нужно наш дворик закрыть от солнца сеткой и тог­да днем можно будет сидеть во дворе, а не в кельях! Где бы нам ее купить?

Отец Агафодор немедленно предложил свою помощь:

- Батюшка, благословите, завтра съезжу в Дафни, посмотрю в лавках эту сетку!

На следующий день мы занялись работой: вкопали по периме­тру двора столбы и растянули зеленую сетчатую ткань, которая некоторым образом создавала слабое подобие вьющегося виногра­да среди окружавших нас голых скал. Благодаря этому покрытию можно было сидеть и молиться в тени двора.

В наших крохотных комнатках температура значительно упала и дышать стало немного легче. Даже Санча притерпелся к жизни на чердаке. Но наши скорби еще только начинались. Из Лавры при­был наш сосед и объявил, что в Троицкой церкви нам служить не благословляется. Мы отдали ему ключи от храма со вздохом огор­чения. Пришлось идти в монастырь, где выяснилось, что с Карули поступила жалоба: русские монахи захватывают Карулю и пона­везли послушников. Как могли, мы с отцом Агафодором объясни­ли монахам из Духовного Собора Лавры, что нет никакого захвата Карули русскими. Просто мы ждем сообщений из Пантелеимоновского монастыря, где нам обещали дать келью. В заключение всех переговоров игумен благословил нам оставаться на Каруле и ожи­дать вестей из Русского монастыря.

Итак, мы вновь остались без храма и без литургии, ютясь в жар­ких знойных скалах с больным отцом Симеоном и дожидаясь луч­ших времен. С моим другом мы заново соорудили в моей комнатке крохотные престол и жертвенник и взялись было служить литур­гии, изнывая от духоты. Но теперь это нам оказалось не по силам. Пришлось прекратить ежедневные богослужения, переместив их на воскресные дни, а по седмицам установили молитвенное пра­вило по четкам. С едой по-прежнему было трудно: в основном, вермишель и греческие консервы «Талмадаки», кислые виноград­ные листья с рисом.

Готовить взялся Санча, умудряясь разнообразить наши одно­образные блюда греческими травами, собранными по скалам. Монах Симеон, вздыхая, иной раз говорил Александру, сидевше­му напротив:

- Кушай тюрю, Саша, молочка-то нет!

Желая помочь братству, послушник Александр попросил отца Агафодора привезти ему пачку листов ватмана и набор грифель­ных карандашей. Он уселся за рисование, поставив перед собой книги с портретами старцев Иосифа Исихаста, Ефрема Катунакско­го и отца Харалампия. Изображения вышли настолько живыми и похожими, что никто не мог удержаться от похвал.

- Санча, да ты просто талант! Откуда у тебя такие способно­сти? - удивленно спросил я, разглядывая портреты.

- Когда-то закончил художественное училище, - признался он.

Мы решили оставить себе копии этих рисунков, а оригиналы по­слушник отвез в монастыри Дионисиат и Ватопед, привезя из по­ездки триста евро. Их он торжественно вручил моему отцу.

- Отец Симеон, купите себе на эти деньги что хотите!

Послушника Илью тоже посетило вдохновение: он начал соби­рать на берегу плоские овальные камни и разрисовывать их кра­сками на церковные сюжеты. Первое время его изделия покупали сувенирные лавочки в Дафни, пока румыны не завалили их по­добным рукоделием. Нужда все еще преследовала нас. Отец ино­гда плакал. Всхлипывая, он тихо высказывал мне свою боль, что­бы не слышали братья:

- Сын, когда все это закончится?

Что мог я ответить ему?

- Потерпи, папа, скоро все изменится. Осталось немного и мы переедем. Нам же обещали...

Прошли знойные летние дни. Посвежело. Море все чаще хмури­лось и покрывалось клочьями пены от северных штормов. В один из осенних дней отец позвал меня во дворик.

- Сын, нужно поговорить! - он указал место рядом с собой на ка­менной завалинке. Неожиданно он заговорил строками из старой популярной песни:

- Присядем, друзья, перед дальней дорогой, пусть легким ока­жется путь! Еду в Адлер!

- Зачем в Адлер, папа? -он ошеломил меня таким началом раз­говора.

- Мы оставили в квартире всю нашу еду: муку, масло и крупы. А здесь питаемся одними макаронами!

С большим трудом я остановил отца, указывая ему на то, что без знания греческого языка он никуда не доедет.

- Лучше еще потерпеть, папа. Нас же отсюда никто не гонит! Посмотри, братья терпят, и мы потерпим...

- Да сюда добровольно никто не захочет приехать, кого же от­сюда гнать? - горько вздыхал мой старичок. - Ладно, если ты с братьями терпишь, то и я потерплю, - согласился он.