ГЛАВА 7 Записная книжка моего брата 28 page

Я так и представлял себе его кудрявую голову в феске, его красивое, презрительное, капризное лицо, с отталкивающим выражением.

Прислушиваясь к тому, что делалось внизу, я решал, когда же будет пора приступать к химической обструкции, которая, как я полагал, заключалась в данном мне флаконе.

Слов Хавы, стоявшей, очевидно, спиной к лестнице, я не разбирал, но тон е„ голоса был ровный и вес„лый, что, вероятно, немало бесило мальчишку.

Теперь заговорил другой, женский голос; и тоже в повышенном тоне. Не сразу я понял, что это Строганова.

– Мой друг передал вашей хозяйке на хранение некоторые драгоценности, – услышал я. – Он поручил нам получить эти вещи назад сегодня же. Он был очень болен эти дни и не мог передать нам своего желания раньше. Сегодня крайний срок; вещи немедленно должны быть ему возвращены. Вот его письмо вашей хозяйке; но передам я его сама, в е„ собственные руки. Ступайте и приведите е„ сюда. Не заставляйте нас подыматься наверх, потому что вам будет очень плохо, – говорила женщина. – Да что с ней толковать! Прочь с дороги! – орал мальчишка. – Не смейте прикасаться ко мне вашими грязными руками; или вам-то уж наверняка будет плохо, – раздался» голос Хавы, и такой сильный, спокойный, властный, что я и рот раскрыл.

В магазине что-то упало, Строганова взвизгнула. Я решил, что настало время действовать, кинулся к двери, открыл е„ и уже зан„с было руку, чтобы швырнуть флакон, как внизу внезапно воцарилась м„ртвая тишина.

Я свесился с перил и увидел в дверях магазина фигуру, закутанную в т„мный плащ. В сумерках я не сразу – а только услышав голос – узнал И.

– Сядьте на место, молодой человек! И молчите, если вы плохо воспитаны и не знаете, как подобает вести себя культурному юноше в чужом доме, вдобавок в доме одинокой трудящейся женщины. Позже вы принес„те свои извинения мисс Хаве за сво„ грубое поведение. Теперь же сидите, как бессловесное животное, поскольку вы и есть животное.

Ох, как грозно глядел И. и как звучал, подобно грому, его голос.

– Как и зачем пришли вы сюда, мадам Строганова? – обратился он к женской фигуре, спрятавшейся за сына. – Ваш муж, Анна и Ананда категорически запретили вам сюда являться. Как решились вы нарушить запрет? – спрашивал И.

– Да что с вами, доктор И.? Я едва знаю вас, вы для меня первый встречный, и вдруг осмеливаетесь задавать мне какие-то вопросы. Я не девочка! Будьте любезны вызвать ко мне Жанну. Если она не явится сюда немедленно, – я буду знать, что она украла переданные ей моим другом вещи чрезвычайной ценности. И мне придется обратиться в полицию. И. засмеялся.

– Что цените вы выше: браслет или нож, который вы передали Жанне, чтобы заколоть меня? Человеческая жизнь не представляет для вас ценности, поскольку лично вам она неинтересна: поэтому я вас и не спрашиваю, во что вы оценили жизнь несчастной Жанны, мою, Левушки, князя. Я вас спрашиваю, что вы будете искать через полицию: нож или браслет?

Строганова тяжело опустилась в кресло. Е„ красивое лицо побледнело так, словно т„мная кожа покрылась белым нал„том.

– Ваши дерзости я сносить не намерена, – прошипела она. – Вы можете быть совершенно уверены, что без вещей я отсюда не выйду. Поэтому не тратьте времени, – взвыла как разъяр„нная тигрица Строганова.

– Вы не только уйд„те без этих самых вещей, которые вам не принадлежат, к вашему счастью, чего вы даже не понимаете, но и немедленно положите на стол тот амулет, который Ананда подарил Анне, а вы украли его час назад. – Ваша подлость… – Строганова не договорила. Глаза И. сверкнули, как два топаза; он вытянул руку по направлению к ней и сказал:

– Можете посмотреть на вашего любимчика. Если вы не желаете уподобиться ему, – удержите ваш язык и манеры в границах приличия.

Я посмотрел на любимчика. Он походил на бешеного пса: глаза его выражали предельную злобу; язык свешивался изо рта и слюна бежала на его белоснежный жилет; феска съехала на лоб. Он был так ужасен, что смотреть на него я не мог.

Мать, увидев сына таким, не бросилась на помощь, не вымолвила ни одного любящего слова; она думала только о себе и сказала И., доставая из сумки амулет и кладя его на стол:

– Возьмите ваш амулет. Подумаешь, какая драгоценность! Не смейте меня доводить до такого мерзкого состояния, в каком сейчас мой сын. Подайте мне браслет, и мы уйд„м.

На столе лежал дивный золотой медальон, в крышку которого была вделана фиалка из аметистов. Я сразу увидел, что кольцо капитана было той же работы, что и этот медальон.

– Браслет сейчас в вашем собственном доме. Он отдан той, которой предназначался, – ответил И.

– Это самая наглая ложь, – выкрикнула Строганова. – Тот, кому принадлежит браслет, требует его немедленно отдать. Понятно ли вам, что я не могу уйти отсюда, не имея его при себе? Я дала слово Браццано привезти немедленно его драгоценности.

– Много слов и обетов давали вы в вашей жизни. Вы клялись у алтаря в любви к мужу, – пересчитайте, сколько раз вы ему изменяли. Три года назад вы дали Анне обещание не преследовать е„ своей настойчивостью и не требовать, чтобы она вышла замуж за Браццано. В результате вы продались ему, продали сына, дочь и сегодня обокрали е„, коснувшись самого дорогого и священного, что у не„ было.

Но слово, которое вы дали Браццано, вы нарушить боитесь, потому что эта гадина пригрозила вам и вашему сыну смертью? Посмотрите на себя. Чей жемчуг на вашей шее? Чьими кольцами унизаны ваши руки? Чь„ платье надето на вас? Чей ридикюль в ваших руках? Несчастнейшая из женщин! Опомнитесь, сбросьте с себя все эти вещи, – и вы пойм„те хоть частично тот ужас, в какой вы сами себя погрузили.

Под взглядом И. Строганова выложила свой ридикюль, но И. велел Хаве немедленно взять со стола медальон, чтобы он не касался больше ридикюля Строгановой, откуда она его вынула. Медленно, будто лениво и как-то сонно, Строганова сняла жемчуг, серьги, кольца и браслеты, которые на е„ руках бряцали десятками, на восточный манер.

По мере того, как росла кучка золота и камней на столе, женщина пробуждалась к жизни. Наконец, точно преодолевая какое-то последнее препятствие, она вытащила из-за корсажа тончайшую платиновую цепочку, на которой висели огромная ч„рная жемчужина и такой же огромный розовый бриллиант.

Положив их также на стол, она глубоко вздохнула, открыла глаза и с удивлением огляделась.

– Что вс„ это может значить, доктор И.? Разве мне было дурно? – спросила она.

– О да. Вам было очень плохо. Но теперь уже гораздо лучше. Ведь вам дышится легче? – ответил ей И.

– И легче дышу, и не чувствую себя скованной. Но почему все мои вещи лежат здесь? – опять спросила она. Она протянула руку к столу, но И. остановил е„.

– Подождите немного, придите в себя окончательно. Выпейте кофе. – И он подал ей чашечку кофе, но я заметил, что он растворил в ней частицу пилюли Али.

Хава поднялась ко мне и взяла у меня флакон сэра Уоми. Я уже приготовился к смраду и был поражен, когда увидел, что Хава положила все вещи Строгановой на поднос, открыла флакон, в котором оказался такой же ж„лтый порошок, каким сэр Уоми обсыпал нож и браслет в доме князя.

И. высыпал порошок на драгоценности Строгановой, подж„г его и сказал мне:

– Подай Жанне питье из стакана и перемени компресс. Я быстро выполнил приказание. Проснувшаяся Жанна выпила питье, не узнавая меня, повернулась на другой бок и через мгновение опять заснула.

Когда я вернулся на свой наблюдательный пост, порошок уже догорал. Вся комната была полна дыма и смрада; что-то лопалось, точно стреляли из маленького револьвера; вдруг раздался взрыв, и у Строгановой вырвался крик ужаса.

– Теперь вам нечего бояться, – сказал И. – Носить эти вещи было страшно. Сейчас они безвредны. Левушка, ты специалист протирать бриллианты, – вот тебе жидкость и платок, – поманил меня И., указывая на драгоценности.

Я мигом – что тебе Верзила – очутился подле него и принялся за дело. В каком печальном состоянии оказались драгоценности Строгановой! Прекрасная ч„рная жемчужина разлетелась в мельчайшие кусочки, как стекло. На месте розового бриллианта лежал кусок лопнувшего ч„рного угля. Из всей груды бриллиантов и колец осталось около десятка прекрасных вещей.

– Посмотрите сюда, – сказал И. Строгановой. – Вещи, которые вы считали золотыми, оказались просто медью и серебром. Позолота сошла с них, и вы можете убедиться, чего они стоили. Камни, за исключением оставшихся, были просто отлично шлифованным горным хрусталем. А вы носили эти тяж„лые подделки, принимая их за умопомрачительные ценности. Строганова молча качала головой.

– Эти уцелевшие вещи подарил мне мой муж. А вс„, что оказалось хламом, дарил Браццано, уверяя, что стоимость вещей так огромна, что на них можно купить целое княжество, – выговорила она со стоном, в котором звучали досада и раздражение.

– Для Браццано, быть может, эти вещи и были ценными. Но что подразумевал он под этим, вам непонятно сейчас. Вскоре вы это узнаете. А теперь можете безбоязненно надеть свои кольца и браслеты. Но внутри, в ридикюле, у вас тоже немало мусора, который надо выбросить.

Строганова надела свои драгоценности, открыла ридикюль и вскрикнула. Письмо Браццано, для передачи Жанне, тоже обуглилось и развалилось на куски.

Увидев превратившееся в пепел письмо, сын Строгановой замычал и за„рзал на сво„м стуле.

– Закройте рот, вытритесь, примите человеческий облик и отвезите вашу мать домой, – сказал повелительно и грозно И. – Бойтесь ослушаться моего приказа. И помните только об этой минуте, а не о страхе перед Браццано. Вы ещ„ молоды и можете поправить вс„, что по своей наивности натворили. Я верю, что вы ещ„ можете стать честным человеком, а не низкопробным негодяем.

Помните же об этой минуте, о состоянии, пережитом вами здесь, и желайте всеми силами вырваться из рук шарлатана, наложившего на вас и вашу мать свои гипнотические путы, – говорил И., пристально глядя на несчастного юношу.

Через некоторое время мать и сын вышли, я помог Хаве убрать оставшуюся от мнимых драгоценностей дрянь, умылся и возвратился к И. Все вместе мы поднялись к Жанне.

Она продолжала спать. Дыхание у не„ было ровное, и И., наклонившийся над нею, сказал, что жар у не„ спал.

Он ничего не рассказывал нам, а я ни о ч„м не спрашивал. Меня очень интересовало, например, где же дети, так как в их комнате было тихо.

– Хава, Левушка останется покараулить Жанну; а мы с вами съездим за детьми, которых Анна временно устроила в сво„м доме. Кстати, я еще дн„м хотел сказать тебе, Левушка, что вернулся капитан. Я видел его. Он мечется по делам, но обещал к восьми часам прийти сюда. Я не сомневаюсь, что он сдержит слово, и тебе будет радостно встретиться с нашим милым другом. Я не накладываю вето на твой язык, Левушка: напротив, ты окажешь мне большую услугу, если расскажешь капитану вс„, что пережил за это время. Милый он человек, спешил Бог знает как, чтобы лишний день провести в Константинополе с нами. По расписанию пароход будет стоять здесь дней пять. Дождитесь моего возвращения. Ты, бедный мой мальчик, давно ничего не ел. Ну, зато пойд„м к кондитеру, «Багдад» преподнесу тебе в лучшем виде.

– Дорогой Лоллион, я готов ничего не есть и не пить ещ„ два дня, только бы не видеть и вас, и Ананду печальными и утомл„нными. Что бы я только не дал, чтобы день ваш был л„гок, – прошептал я, вися на шее своего друга и еле сдерживая сл„зы.

– Вот так храбрец! Это где же видано, чуть ли не плакать взрослому мужчине? – вдруг услышал я рядом голос Хавы. – Извольте поддерживать репутацию весельчака: а то вы можете и мои глаза превратить в слезливые потоки. – Она смеялась, но я уловил в е„ смехе не горечь, а что-то особенно меня поразившее, чему я не мог найти определение. Я удивл„нно посмотрел на не„ и сказал:

– Если сэр Уоми спросит меня ещ„ раз: «Как смеется Хава?», то я скажу ему, что в е„ смехе не звенит хрусталь, в н„м звук разбитой фарфоровой вазы.

– Помилуйте, господин Следопыт, не давайте такое чудовищное определение моему смеху, – протестовала Хава. – Уж лучше скажите, что смех чернокожих негармоничен для вашего слуха.

– Этого я сказать не могу, потому что мой великий друг Флорентиец однажды объяснил мне, что кровь у всех людей красная, а И. научил меня понимать, что такое любовь к людям. Я равен вам, как и вы мне, нашими правами на жизнь и труд. Как же я могу сказать, что не способен слиться с вами в гармонии? Я могу подслушать трещину вашего сердца и молчать о ней, но не могу выключить себя из той атмосферы, в которой оно жалуется мне, когда вы смеетесь. Хава развела руками и повернулась к И.

– Помилосердствуйте, И. Этот мальчик меня без ножа режет. И. весело засмеялся, потрепал меня по плечу и сказал Хаве:

– Скорее, пожалуйста, я хочу вернуться до девяти часов. Могу сказать только одно: устами младенцев глаголет истина.

Молча накинула Хава пелерину, оба вышли, я запер двери и остался в магазине один.

По странной игре мыслей я принялся думать о пологе над кроватью Жанны. Мне определенно стало казаться, что он предназначался Анне, что сэр Уоми в„з его для не„, – и что и сам он ехал сюда в связи с чем-то очень большим и значительным для е„ жизни. Его слова об Индии, о том, что теперь у не„ нет надежды туда уехать, – вс„ говорило мне, что жизнь Анны должна была совершенно измениться. Но что сама она сделала что-то не так, что подвела не только себя и Ананду с его дядей, но и сэра Уоми и Али.

«Если столь трудно удержаться на высоте таким большим людям, как Анна, то как же пробираться по жизненной тропе такому мальчику, как я? – мелькало у меня в голове. – И что могло разбить сердце Хавы? Почему нет в ней полной удовлетвор„нности жизнью, хотя она жив„т в непосредственном общении с сэром Уоми?» – вс„ думал я, перескакивая от одного образа к другому.

Несколько часов, провед„нных мною в работе с сэром Уоми, сделали меня счастливым и радостным. Как же можно жить всю жизнь подле него и носить трещинку, хотя бы на печ„нке, не то что на сердце? Этого понять я не мог.

Я прош„л к Жанне, увидел, что там вс„ благополучно, снова спустился вниз и стал ждать капитана, медленно расхаживая из угла в угол.

Вскоре зазвенел колокольчик, и я очутился в объятиях моего друга, который прин„с огромный букет благоухающих роз и лилий для Жанны.

Взаимные вопросы и ответы, удивление переменой, которую нашли друг в друге, – и вот мы в углу на диванчике, и я поверяю капитану все недавние события.

Во многих местах капитан вскакивал тигром; в иных смотрел на меня нежнее матери; но кое-что положительно не мог взять в толк.

Когда дело дошло до сл„з Анны, – он остановил меня и несколько раз переспросил о том, что говорил сэр Уоми. Он яростно сжимал кулаки каждый раз, когда я упоминал и я Браццано.

В заключение я рассказал ему о Хаве, о мо„м страхе перед ней в Б., о е„ письме ко мне и подарке, не забыв упомянуть о том, как я определил е„ смех.

Капитан хохотал, говоря, что в жизни ещ„ так не смеялся. – Разбитая негритянская ваза! Да это же чудо! Кто, кроме вас, такое выдумает?

– Ну а кто, кроме вас, придумает подарить мне такое кольцо? – сказал я, благодаря его от всей души. – Вот едут, смотрите же, не выдайте меня перед Хавой. Напустите вс„ ваше джентльменство и не забудьте, что чернота е„ ей не очень приятна.

– Не волнуйтесь, Левушка. Буду тих, как паста для замазки трещин.

Я залился хохотом и так и встретил детей, Хаву и И. Побыв ещ„ немного в магазине, мы ушли к кондитеру, стараясь всячески сократить время на утоление аппетитов, и вскоре были дома.

Капитан снова занял свою комнату, а для Ананды князь распорядился о комнате внизу.

Так окончился первый день моего секретарства. Я лег спать с мыслями о том, какие ещ„ сюрпризы принес„т всем нам завтра.

ГЛАВА 23 ВЕЧЕР У СТРОГАНОВЫХ И РАЗОБЛАЧЕНИЕ БРАЦЦАНО Ещ„ два дня жизни промелькнули для меня, как счастливый сон. Занятия с сэром Уоми, письма, которые я писал под его диктовку какимто неведомым мне людям, иногда пронзали так глубоко, что я еле удерживал сл„зы и дрожание руки. Сколько было в них любви, утешения! Особенное впечатление произвело на меня письмо к одной матери, потерявшей взрослого сына. Той нежности, уважения к огромности е„ горя и вместе с тем величия мудрости, которое несло ей письмо сэра Уоми, я не мог спокойно слышать, и сл„зы бежали из глаз, когда я его писал.

Как много надо было выстрадать самому, чтобы так понимать чужое горе. Всю бездну земных страданий надо было постичь, чтобы понять и утешить скорбящего человека.

В конце третьего дня сэр Уоми прислал за мной. Когда я вош„л к нему, я наш„л там И. и Ананду. Сэр Уоми сказал мне, что сейчас все идут к княгине, и если я хочу – то могу к ним присоединиться.

Если бы сэр Уоми ш„л не через десять комнат, а через десять пустынь, то и тогда бы я был счастлив каждой минутой, провед„нной с ним.

– Я позвал тебя, поджидаю и капитана. Оба вы видели человека – старую княгиню – обломком тела и духа. Не думаю, чтобы и сейчас можно было назвать е„ цветущей яблоней, – чуть улыбнулся он. – Но как тебе, так и капитану, мне кажется, будет очень поучительно увидеть, как иногда возрождается человек.

Княгиня нас не ждет. Мы застанем е„ без всяких прикрас, в которые облекается человек, даже духовно высокий и очень правдивый, если он ждет посещения, о котором мечтал. Встреча – если человек к ней готовился – почти всегда нес„т в себе лицемерие. Самые ценные встречи – неожиданные. Пойд„мте, ты с капитаном останешься в комнате рядом. Когда настанет время и если будет нужно, – я вас позову.

Мы вышли, по дороге я забежал за капитаном, и через несколько минут мы были в комнате рядом со спальней княгини. Было темно, у княгини же горели яркие лампы, и нам было видно и слышно вс„, что делалось там.

Княгиня сидела в кресле. Е„ старое лицо до того изменилось, что я не узнал бы е„ теперь. Никакой жестокости, никакой властности в н„м теперь не было.

Князь сидел возле и держал в руках книгу, намереваясь, очевидно, читать ей вслух.

Услышав шум, он спросил: «Кто здесь?», но узнав сэра Уоми, быстро, весь просияв, пош„л ему навстречу. Увидев, кто входит в комнату, княгиня попыталась приподняться, но сэр Уоми запретил ей вставать. Он сел на место князя, И. и Ананда разместились у стола, а князь встал за креслом княгини, весь сияя точно лампада.

– Я не ждала вас сегодня, сэр Уоми, хотя жаждала видеть. Я не смела просить вас ещ„ раз навестить меня. А вот теперь вы пришли сами, – и я так растерялась, что забыла вс„, о ч„м хотела вас просить, – сказала княгиня.

И голос е„ изменился. Ни грубости, ни визгливости, которые так неприятно поражали в н„м раньше.

– Вам не о чем меня просить, княгиня. Это я приш„л поблагодарить вас за бедных детей, которых вы облагодетельствовали. Я ведь ничего не говорил о них. Я только указал вам, что вы обидели их мать на пароходе. А вы не только осознали свою ошибку, но и творчески поправили е„, положив на каждого реб„нка по десяти тысяч. Знаете ли вы, как ценен ваш дар именно потому, что никто у вас его не просил, а сами вы подали бедным детям такую помощь? Если бы вы испрашивали совет у десяти мудрецов, то и тогда не поступили бы правильнее и умнее.

– О сэр Уоми. Помощники ваши так много дали мне в моей болезни, и не только в физическом смысле. Из их разговоров со мною, таких терпеливых, любовных, мудрых, я поняла весь ужас, в котором прожила. И того, что вы благодарите меня, тогда как вам всем я обязана более чем жизнью, – я просто не могу перенести.

Княгиня, закрыв лицо немощными и узловатыми руками, горько заплакала.

– Не плачьте, княгиня. Непоправимо только то, чего человек так и не понял до своего смертного часа и уш„л с этим с земли. Выслушайте меня. Если вы осознали, что обидели Жанну, – позовите эту милую и – поверьте – очень несчастную женщину и извинитесь перед ней. Дар сердечной доброты – вот вс„, что необходимо отдавать в труде своего дня. И если вам кажется, что вы уже стары и больны, что ваше время невозвратно прошло, то это полнейшее недоразумение. Можно быть обреч„нным на неподвижность, лиш„нным рук и ног – и вс„ же не только трудиться, но и творчеством своей любви и мысли вдохновлять массы людей.

Наивысшая форма труда той мудрости, какая известна мне, нес„т миру вдохновение и энергию одной силой своей мысли, оставаясь сама в полной внешней неподвижности.

Но мысль такой, неподвижной мудрости составляет огромную часть движения вселенной. И каждому человеку – в том числе и вам – важно жить, не выключаясь из этого вечного движения, не останавливаясь, но вс„ время идя в н„м, как солнце и лучи, неразлучно.

Прост ваш день труда. Обласкайте каждого, кто войд„т к вам. Если приш„л одинокий, отдайте ему всю любовь сердца, чтобы, уходя, он понял, что у него есть друг. Если прид„т скорбный, осветите ему жизнь вашей радостью. Если прид„т слабый, помогите ему знанием того нового смысла жизни, который вам открылся. И жизнь ваша станет благословением для людей.

Уймите сл„зы, друг. Постарайтесь спокойно, без обиды, стыда или раздражения вдуматься в то, что я вам скажу. Я не проповедь вам читаю, не поучаю вас с позиций условной морали земли. Я хочу помочь вам взойти на иную ступень жизни, где вы сами могли бы раскрепостить себя от тех страстей, в каких провели жизнь и от которых сами больше всего страдаете.

Сейчас вы брезгливо отворачиваетесь, когда в ваших воспоминаниях перед вами встают те или иные образы. За всю вашу жизнь вы только один раз поверили в безусловную честность, в честность вашего мужа.

Не буду сейчас входить в подробности, так ли это было на самом деле или это вы таким образом воспринимали людей и жизнь, их честь и достоинства. Но

– даже в этом единственном случае – до конца ли вы доверились этому человеку? Разве вы ничего от него не утаили? Разве он знает всю правду, хотя бы о ваших денежных делах? Задумайтесь, ведь вы – как скупой рыцарь – боитесь открыть кому-либо тайну боготворимых вами сокровищ, хотя вам и кажется, что вы сумели победить свою скупость.

Зачем вы продолжаете жить во лжи? Пока вы окончательно не пойме то, что нет жизни одной земли, вырванной из вселенной, а есть единая жизнь, неразделимое зерно духа и материи, что нет только одной трудящейся земли, а есть общее колесо живого трудящегося неба и живой трудящейся земли, на общих для земли и неба принципах, не терпящих лжи и лицемерия, не изменяющихся по желанию и воле людей, а действующих целесообразно и закономерно для всего сущего, – вы не обрет„те радость жить.

Сколько бы вам ни оставалось жить – вас неизменно будет преследовать страх, если будете думать о каждом сво„м дне как о мгновении только одной вашей земной жизни.

Если не осознать свою нынешнюю текущую жизнь как связь вековых причин и следствий, она сведется к нулю. Без знания, что свет горит в каждом человеке всего человечества вселенной, – жить творчески нельзя. Кто жив„т, не осознавая в себе этого света, тот является пособником злой в ли, полагающей, что она может покорить мир, заставив его служишь своим страстям и наслаждениям.

Уже умолк голос сэра Уоми, а княгиня вс„ ещ„ сидела, закрыв лицо руками.

– Как могли вы узнать вс„ это, сэр Уоми, точно я сама рассказала вам свою жизнь? – произнесла княгиня.

И как! Точно каждое слово стоило ей невообразимого труда. Казалось, у не„ схватило клещами сердце, и она пытается преодолеть боль.

– Неважно, княгиня, каким образом узнал я ваши тайны. И неважно то, что это я прин„с вам весть. Важна весть, которая дошла до вас, и как вы е„ приняли. На Востоке говорят: «Нужно – и муравей гонцом будет», – ответил ей сэр Уоми.

Но уже поздно, и вы утомились. Примите лекарство, что сейчас даст вам И., посидите с вашим милым мужем и обдумайте вдво„м вс„, что я вам сказал. Мы ещ„ некоторое время пробудем в Константинополе, и я не раз ещ„ побеседую с вами. Помните только, что раскаяние, как и всякая жизнь в прошлом, не имеет смысла, оно лишено творчества сердца.

Жизнь – это «сейчас». Это не «завтра» и не «вчера». Одно неизвестно, другого не существует. Старайтесь научиться жить летящим «сейчас», а не мечтой о завтра, которого не знаете.

Выйдя, сэр Уоми отправил нас с капитаном к себе переодеться в свежие костюмы, объявив, что мы поедем к Строгановым.

Он спросил, не поколебалась ли наша решимость помочь ему в разоблачении да-Браццано и освобождении несчастного семейства от его гипнотической власти. Мы подтвердили, что верны данному слову, и заявили, что отда„м себя в его полное распоряжение.

– Друзья мои, – ласково сказал нам сэр Уоми, – постараюсь объяснить, почему нам необходима ваша помощь. Некоторые грубые земные дела уже невозможны для духовно высокоразвитого человека. Точно так же какие-то свершения, требующие более высоких духовных вибраций – гораздо выше обычных, земных – недоступны для людей, стоящих на более низкой стадии духовного развития. Сегодня случится так, что ни один из нас не сможет прикоснуться к тому, что надето на людях, без риска нанести очень сильный удар из-за соприкосновения с нашими гораздо более высокими вибрациями, которых не способны вынести их тела. Они могут заболеть и даже умереть от нашего прикосновения.

Чтобы спасти этих людей, вам придется действовать за нас. Будьте предельно внимательны. Ничего не бойтесь. Слушайте то, что я вам буду говорить или что будут тихо передавать вам И. или Ананда. Действуйте немедленно, как только получите приказание, точно выполняйте его и думайте только о том, что делаете сию минуту. Теперь идите, лошади нас ждут; возвращайтесь сюда же, времени даю вам двадцать минут.

Мы помчались к себе, быстро переоделись и через четверть часа уже входили к сэру Уоми.

Наши друзья были закутаны в плащи, а мы с капитаном об этом не подумали. Но слуга сэра Уоми, улыбаясь, подал и нам такие же, и мы вышли к калитке.

Здесь нас ждал вместительный экипаж, мы уселись и поехали к Строгановым.

Я ожидал, что у подъезда будет стоять много экипажей, но увидел только одну коляску, из которой выходили Ибрагим с отцом.

Дом был освещен, но гостей не было видно. Мы с капитаном удивл„нно переглянулись, решив, что съезд ещ„, очевидно, не начался.

В гостиной мы застали всю семью в сборе. Она была так обширна, что в лицо я всех уже знал, но им„н положительно не помнил.

Жена Строганова была в каком-то переливчатом, точно опал, платье. Она куталась в белый ш„лковый платок; но мне показалось, что не сырость от дождя была тому причиной. А чудилось мне – она старалась укрыть руки и шею, на которых не было украшений. Вид у не„ был смущ„нный и растерянный.

Анна надела синее платье с белыми кружевами, которое напомнило мне платок сэра Уоми. Бледность е„ меня поразила. Она была совершенно спокойна, и какая-то новая решимость чувствовалась в ней. На е„ прелестной руке сверкал браслет Браццано.

Сам Строганов выглядел так, словно только что поднялся после тяж„лой болезни.

Что касается любимчика, который внушал мне такой ужас в магазине Жанны, то теперь он обр„л свой обычный, презрительно-снисходительный вид «неглиже с отвагой». Только иногда по его лицу пробегала л„гкая судорога, и он брался за феску, точно желая удостовериться, что она на месте. Я подсмотрел, что страх, даже ужас, мелькал у него в глазах, когда он смотрел на сэра Уоми.

Словом, я окончательно превратился в «Л„вушку-лови ворон», в результате чего И. взял меня под руку.

Я опомнился и увидел входившего да-Браццано. Его адская физиономия выражала такую наглую, самодовольную уверенность, будто он говорил: «Что, взяли? Да и был ли я когда-нибудь согнут или нем?»

Он вош„л развязно, как к себе домой. Фамильярно целуя руку Строгановой, как будто чуть-чуть удивился е„ равнодушию, но тотчас же, изображая лорда высшей марки, направился к Анне. «Посмотрел бы ты на лорда Бенедикта», – мелькнуло в моей голове.

Склонившись перед Анной и нагло глядя на не„, как на свою собственность, он ждал, чтобы она протянула ему руку. Не дождавшись этого и желая, очевидно, скрыть досаду, он фальшиво рассмеялся и сказал:

– Дорогая Анна, ведь вы же европейского воспитания. Да и я не собираюсь устраивать в сво„м доме гарем. Протяните же мне вашу прелестную ручку, на которой я вижу залог вашего согласия стать моей женой.

– Прежде всего, для вас я не Анна, а Анна Борисовна. Что же касается каких-то залогов, то я их не принимала и слов вам никаких не давала, – прервала она его так резко, что даже этот злодей опешил.

Не знаю, чем бы кончилась эта стычка, если бы Строганова не вмешалась, говоря:

– Браццано, что же вы не здороваетесь с сэром Уоми и не знакомите нас с вашим другом?

Вместе с Браццано вош„л человек высокого роста, широкоплечий, но с такой маленькой головой, что невольно заставлял вспомнить об удаве. Лицо его, то ли вследствие болезни, а может быть, и злоупотребления спиртными напитками, было ярко-красное, почти такое же, как его феска, с фиолетовым оттенком на щеках и носу, а маленькие, ч„рные, проницательные глазки бегали, точно шарили по всему, на ч„м останавливались.

Когда Анна обрезала Браццано, мне показалось, что на этом грязном противном лице мелькнуло злорадство.

Браццано представил хозяйке и обществу своего друга под именем Тебальдо Бонда, уверяя, что это красота Анны заставила его забыть все правила приличия.

– Впрочем, – прибавил он, поглядев на Анну и Строганову, – сегодня такой важный в моей жизни день, день побед. К тому же и власть моя сегодня возросла как никогда. Так что вряд ли имеет смысл придерживаться условностей.

Он хотел снова подойти к Анне, но его задержала Строганова, сказав, что все мы ждали его более получаса, чтобы сесть за стол. Что он опоздал свыше всякой меры, хотя ему отлично известно, что в этом доме – из любви хозяина к порядку – соблюдается точность в расписании трапез.

Date: 2016-07-25; view: 247; Нарушение авторских прав