Затмение? Вопрос геометрии

Возьмем, например, Луну. Во время полнолуния, если Земля проходит между Солнцем и Луной, люди на ночной стороне земли увидят, что луна мрачнеет и закрывается на час или больше. Это называется лунным затмением.

Если вы, в качестве солнца, встанете на некотором расстоянии от меня с фонариком, а второй человек, изображающий луну, встанет позади меня, мы увидим, как человек– луна становится «затемненным» до тех пор, пока я не уйду с пути между ним и солнцем или пока он не сдвинется в сторону. В любом случае луна становится затемненной, если мы – как земля – стоим между ней и солнцем. Тогда, с точки зрения людей в ночных зонах земли, луна становится темной. Так? Это общепринятая реальность, это принятое геометрическое понимание затмения полной луны. Большинство людей на земле скажут: «Ага, мы это видели, мы это фотографировали. Это реально».

«Волки едят Луну…» Но геометрическая точка зрения считалась правильной только несколько последних столетий. До этого скандинавы, например, говорили: «Когда луна становится темной, вы вдруг не можете видеть полную луну, потому что великие волки начинают пожирать Луну. Они начинают пожирать вещи в небесах, и если люди не кричат, если они не издают громких криков, те волки не остановятся. Они просто будут пожирать все».

Сегодня я могу говорить, что в современной космополитической общепринятой реальности земля оказывается между солнцем и луной, и потому мы не можем видеть луну. Но в другой реальности, назовем ее ранним скандинавским сновидением, мы не можем видеть луну, потому что «волки пожирают Луну, и люди должны кричать, чтобы помешать им это делать». Если сегодня взрослый человек утверждает, что затмение происходит из-за волков, другие будут думать, что у него или у нее «не все дома».

Однако я называю сумасшедшую точку зрения не общепринятой реальностью или сновидением. Это вторая часть реальности. И она тоже реальна. Откуда я знаю, что она реальна? Потому что если вы поедете в Нью-Йорк и попытаетесь увидеть полную Луну – или Солнце даже в самый погожий день – вы подумаете, что нечто затмевает Луну или Солнце. Что? Смог.

Видите ли, люди стали подобны волкам. Человеческие существа, можно сказать, пожирают солнце, загрязняя нашу окружающую среду. В результате в воздухе так много грязи, что теперь можно лишь с трудом видеть звезды, или луну, или солнце. Ранние скандинавы были правы!

И где выход? Сегодня человеческие существа как и во времена мифов Северной Европы, должны ГРОМЧЕ КРИЧАТЬ, чтобы «не давать волкам пожирать Луну». Кричите громче, чтобы остановить уничтожение всего, чтобы помешать «волкам» поедать землю! Приводите ее в порядок!

Те ранние скандинавы были не просто сновидцами или психотиками той эры. Они не просто сновидели. Мы должны кричать, чтобы не давать людям/волкам пожирать Луну, производя так много смога! Иными словами, ваши сновидения – это аспекты реальности. Поэтому в одной реальности Земля встает на пути Солнца, которое освещает Луну, а в другой реальности волки пожирают Луну, потому что звериная природа людей пожирает нашу воспринимаемую вселенную, и нам нужно кричать, чтобы это остановить.

Нам нужны и точка зрения общепринятой реальности, что Земля проходит между Солнцем и Луной, и точка зрения сновидения, что все пожирают «волки». Не принимая всерьез «волчью» историю, мы будем уничтожать природу.

Уилл Холл (интервьюируя меня): То, что вы говорите, может иметь огромные последствия в отношении вопросов психического здоровья, потому что, когда люди находятся в состояниях сознания, которые именуются психотическими, мы говорим, что они не имеют контакта с реальностью.

А когда я бывал в этих измененных состояниях(я был в больницах и мне самому поставили диагноз шизофрения), по моему опыту, я был в другой реальности. Я не был вне контакта с одной реальностью, я просто был в другой реальности.

Вы представляете систему воззрений из физики и психологии и мировой духовности, которая поддерживает идею, что есть альтернативные реальности. Вопрос в том, как можно сделать, чтобы реальности общались или находили общий язык друг с другом? Каковы следствия того, что вы говорите, для нашего понимания безумия? И расскажите нам, как вы работаете с крайними состояниями сознания.

Арни: Каждый живет в параллельных мирах – мире экстатического танца и мире общепринятой реальности. И эти миры не находят общего языка. В известном смысле всякий, кто живет вне контакта со сновидением, так же «безумен», как так называемый безумный человек, который переживает в основном измененные состояния сознания. Или лучше говорить, что мы все безумны, пока мы не ценим все уровни сознания.

Вместо того чтобы использовать слово безумие, я предпочитаю термин крайние состояния. Для меня «безумный» означает «ориентированный на необщепринятую реальность», или сновидящий. Если это продолжается длительное время, я предпочитаю называть это не безумным, а крайним, что означает со статистической точки зрения тех сновидцев, которые находятся в состоянии сознания меньшинства, которое невозможно подтверждать с помощью линеек и часов.

Каждый переживает немногие крайние состояния ума и проходит через необычные «необщепринятые» периоды. Статистически они не являются столь преобладающими, как другие состояния, так что называть их больными для меня не имеет никакого смысла. С процессуальной точки зрения ничто не бывает больным. Поэтому каждому из нас следует, как можно лучшим образом иметь дело с этими состояниями, как и со всем в жизни.

Большинство людей в то или иное время проходят через периоды подавленности и плохого настроения. Каждый становится маниакальным. Каждый думает: «Ох, что за чертова жизнь? Она меня больше не слишком интересует». Это очень, очень распространенное явление особенно в темные периоды года. Поскольку другие хотят маргинализировать такие состояния, людей, которые проходят через эти состояния тоже маргинализируют и смотрят на них с презрением: «О, ты странный, ты сумасшедший или больной» или что-нибудь еще вроде этого. Я этого не признаю, это обижает и наносит вред.

Культуры заявляют: «Мы – это, мы – не то». Я до сих пор помню, как, работая в Австралии, слышал об учителе, который говорил своему ученику-аборигену: «Перестань так много мечтать. Давай, пора становиться реальным». Так сновидение и культура сновидения и фантазии вдруг становились маргинальными, и сновидцы становились маргинализируемыми. Вот почему я говорю, что часть затруднения состоит в том, что культуры большинства становятся очень, очень негибкими, и тогда люди, проходящие через крайние состояния, выходят вперед с уравновешивающими видами переживаний, которые в действительности могли бы обогащать культуры, но вместо этого патологизируются. Мы нуждаемся в культурах, которые действительно были бы более непредвзятыми.

Цветок в лесу

Как я говорил в своей книге «Тени большого города», люди в крайних состояниях и сновидящие – это тени мира. Эти люди переживают опыт, который уравновешивает культуры большинства. Если бы мы все старались узнавать необычные состояния сознания, как я предсказывал в «Тенях большого города», то в мире, вероятно, было бы меньше безумия.

Я приобрел большой опыт, работая в европейских психиатрических больницах много лет назад. В то время психофармакология была еще не слишком развита, и крайняя природа необычных состояний сознания была более очевидной.

Например, однажды врач попросил меня помочь ему с его пациенткой в больнице. Когда я пришел в палату, там была женщина под кроватью, которая не разговаривала. Мне сказали, что она очень больна и они не знают, что с ней делать. Она не вылезала из-под кровати. Я вошел, не зная, что делать. Я подумал: она лежит под кроватью, что я могу сделать? Почему каким-то образом не присоединиться к ней? Так что я залез под стул на некотором расстоянии от кровати.

Спустя несколько минут она вдруг заговорила – или, скорее, стала издавать звуки, подобные шуму ветра в деревьях. А затем она заговорила со мной: «Да, здесь ветер в лесу… нехорошо быть человеком». Я сказал: «Ага! Ладно, будем оставаться там, где мы есть, в лесу».

Это был первый взрослый человек, кого я встречал, считавший себя ветром в лесу, и это мне нравилось. Она дала мне нечто такое, что мне было нужно. Я окончил свое юнгианское обучение и уже много сидел на стульях. А здесь был кто-то под своей кроватью на ветру в лесу. Мне это нравилось. Я глубоко понимал ее точку зрения! Что мне следовало делать? Я просто отражал звуки, которые она издавала, и внезапно у нас возникла своего рода «лесная» беседа. Я дул, как ветер, а она говорила, что она цветок, раскачиваемый ветром в лесу. Я получал хорошую обратную связь. Так что она дула, как ветер в лесу, раскачивающий цветок, а я был ветром под стулом по соседству.

Короче говоря, спустя пару месяцев она выздоровела и приходила встречаться со мной в моем офисе в городе. Однажды она объясняла мне ту болезнь или тот период времени: «Арни, я говорила, что не стоит быть человеком, и причина была в том, что моя семья делала с людьми некоторые очень плохие вещи. Как только я об этом узнала, я решила, что больше не стоит быть человеком. Я хотела убить себя и вдруг обнаружила, что становлюсь цветком, красивым цветком, раскачиваемым ветром в лесу».

Мы вместе поплакали, а потом, со временем, занимались более «нормальными» видами терапии. Во всяком случае, она больше не была цветком в лесу и вела себя более нормально, как человек в городе. На самом деле в течение нескольких лет она достигла очень больших общественных успехов. С ней происходили хорошие вещи. Мое сновидение вместе с ней, мое следование ее стохастическому «процессу танца» – части, которую общепринятая реальность считала безумной, помогло возвратить ее в общепринятую реальность и одновременно помогло усилить присущую мне любовь к процессу сновидения.

Танцевать с измененными состояниями – это способ соединять миры. Помог ли я ей? Возможно. Но она тоже меня исцелила. Она оказала мне услугу. Сколько раз я, как взрослый человек, имел шанс играть с другим взрослым человеком, кто, находясь под кроватью, вел себя как цветок? Она исцелила нечто во мне, вынося на поверхность маргинализируемые переживания. Была ли она безумной? Или мир вокруг нее был слишком негибким и нуждался в том, чтобы становиться более безумным, чтобы быть пространством в лесу, где ветер качает цветы?

В другой раз ко мне в кабинет привели мужчину, которого удерживали два санитара. Когда они его отпустили, он начал скакать по комнате. Вы могли бы просто назвать его сумасшедшим, или сказать, что у него маниакально– депрессивный психоз, или использовать какой угодно другой термин.

Я все еще пытался вести себя как нормальный аналитический психолог того времени. Однако этот человек пугал меня, поскольку в один момент он сидел на стуле, а в другой делал нечто, казавшееся абсолютно беспорядочным; он внезапно подпрыгивал из сидячего положения в воздух, ударяясь головой в потолок моей комнаты!

Раньше я никогда не видел, чтобы кто-нибудь прыгал так высоко из сидячего положения. Я был ошарашен. Больше того, он так сильно пугал меня, что я почти кричал. Я завопил на него: «Эй, ты не можешь это делать с Арни Минделлом! Если ты хочешь быть моим другом, ты не можешь так делать, потому что я слишком испуган! Я не знаю, что делать с таким поведением!» И это было правдой.

Все, что я мог делать – это оставаться в моем так называемом нормальном мире, в котором не было беспорядочных прыжков. Однако, к моему удивлению, он остановился, посмотрел на меня и сказал: «Боже мой, никто никогда не обращался со мной как с человеком». Я сказал: «Я никак с вами не обращаюсь – я слишком испуган! Пожалуйста, больше не делайте так, если вы хотите со мной работать, иначе мне придется найти кого-то еще, с кем вы сможете работать».

Оглядываясь назад, я могу видеть, что тот мужчина оказал мне услугу. Он выгнал меня из моей аналитической роли. Его скачущая, маниакальная сила ломала мою холодность и делала меня более страстным.

Оказалось, что моя реакция была для него социально необычной. Очевидно, он раньше никогда не слышал, чтобы люди так прямо кричали ему что-либо. В каком-то смысле мое нормальное поведение делало его безумным, а мое собственное безумное поведение – то есть то, что я кричал и сообщал ему, что я боюсь – делало его более нормальным, по крайней мере на время. Он чувствовал, что я обращаюсь с ним как с человеком. Там и тогда начались наши рабочие отношения. Возможно, он искал кого-то, кто присоединится к нему в его сновидении. В то время я об этом не думал. Я просто реагировал бессознательно. Он вынудил меня расти, стать стохастическим, то есть отчасти предопределенным, отчасти непредсказуемым.

Крайние состояние – это попытка представлять не только предсказуемый реальный мир, но и призрачные случайные миры. Все миры принадлежат всеобщему «танцу». Ничто не является полностью личным. Как говорил Фейнман: «Пробуй все пути».

На ум приходит еще один пример. Однажды в мой офис прошествовал человек с двумя сопровождающими его мужчинами по бокам. Он сказал: «Я – свет». Люди, которые пришли с ним, рассказали: «Он говорил, что он – свет посреди большого праздника в центре Цюриха. И когда он сказал нам: «Я – свет», люстра, висевшая над нами, упала и разбилась, так что все испугались. Они думали, что он – сумасшедший маг! Кто-то сказал, что вы могли бы ему помочь».

Затем новый клиент опять заявил: «Я есть свет». И я подумал: «Это захватывающе. Дай-ка я это попробую». Поэтому я сказал: «Я не знаю, каково это. Дайте я на минутку это попробую. Я попробую чувствовать себя как вселенная и ее свет… Да, я – свет!».

Он выглядел слегка шокированным, но ясно отвечал: «Нет! Вы сумасшедший, если вы думаете, что вы – свет. Если вы будете продолжать так говорить, они поместят вас в психиатрическую больницу». Эта смена ролей меня удивила. Он явно хотел быть светом, пока никто другой не занимал эту роль. Реальности сцеплены. Так что когда я сказал: «Я – свет», он сказал: «Нет, тот свет рухнет вам на голову. Вы должны опустить тот свет вниз на землю». Я только сказал: «Я не знаю, как опустить свет на землю. Как это делается?» И он стал давать мне всевозможные советы. Потом я помогал ему интегрировать советы, которые он давал мне, как сумасшедшему. Он постепенно менялся, но я не знаю, что произошло с ним впоследствии, так как мы потеряли контакт друг с другом.

Стохастические и, возможно, сцепленные состояния, связывающие нас друг с другом и люстрой, подобны параллельным мирам, подобны соединениям между сновидением и реальностью. Что это – психологический пример квантовой сцепленности воображаемых состояний? С некоторыми людьми в крайних состояниях часто случаются магические или квантовообразные феномены. Но я утверждаю, что параллельные миры параллельны, только пока мы остаемся в общепринятой реальности. Чем глубже мы идем, чем ближе мы уровню сущности, к совместному сновидению, к пространственно-временному сновидению, вселенной и «свету», тем больше объединяются параллельные миры.

Уилл Холл: Арни, одна из причин, почему мне нравится заглавие ваше предыдущей книги: «Процессуальный Ум: практическое руководство по установлению контакта с умом Бога», это то, что оно заставляет меня думать о состояниях, в которых бывал я и бывали другие люди с диагнозом психоза, где мы чувствовали, что как будто подключены ко вселенной. Мы чувствовали, как будто мы соединяемся с более глубокой абсолютной истиной Реальности, с умом Бога. Это не значит, что нужно романтизировать такие состояния, но не считаете ли вы возможным, что для некоторых из нас психоз или безумие – положительный опыт и что такой опыт мог бы стать частью процесса обновления, который мог бы что-то добавить отдельному человеку и даже обществу, если к нему относиться с тем уважением, вниманием и интересом, о котором вы здесь говорите?

Арни: Я думаю, что достигать сущностного уровня переживаний, уровня Бога или пространственно-временного сновидения естественно, нормально и чрезвычайно важно. Нам всем нужно делать это в большей степени, а не патологизировать это в других. Каждому нужно учиться привносить такие «божественные» переживания или синхроничные переживания в повседневную реальность. Возможно, у нас было бы меньше медицинских крайностей, если бы наши образовательные системы уделяли больше внимания таким состояниям сознания.

Date: 2016-07-25; view: 249; Нарушение авторских прав