В.2Теория и практика изучения исторических источников/Исторические школы в изучении политической истории России

Сталинизм и политическая история (1930-ые – сер. 1950-ых гг.).

• 
  
  История в СССР
  Но 1930-е годы - пик устранения любых форм оппозиции и создания мощной системы идеологического контроля и управления гуманитарными науками. Высшее советское руководство взялось за историю: в 1931 г. журнал «Пролетарская Революция» публикует письмо Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма», которое оказало большое влияние на развитие советской историографии. В нем Сталин фактически устанавливал право на монопольное толкование истории - историки лишались права обсуждать «аксиомы большевизма». Это письмо изменило преподавание, изучение и пропаганду истории в СССР: активизировалась работа Главлита (института цензуры советской власти), в библиотеках появились отделы специального хранения, архивы были переданы в НКВД и получили гриф «Секретно», в результате чего историки не могли больше опираться на источники, а должны были обходиться работами Сталина, партийными резолюциями и советской периодикой. Многие историки, которые профессионально хотели заниматься историей вынуждены были уходили в древность – в средние века, в античность.
  
  В 1934 году по решению Политбюро была создана специальная комиссия под руководством Жданова. Она должна была в короткие сроки подготовить учебники для средней школы. Сталин, Киров и Жданов даже составили конспект учебника («Замечания о конспекте учебника новой истории»):
  «Показать, что Французская (и всякая иная) буржуазная революция, освободив народ от цепей феодализма и абсолютизма, наложила на него новые цепи, цепи капитализма и буржуазной демократии, тогда как социалистическая революция в России разбила все и всякие цепи и освободила народ от всех форм эксплуатации, - вот в чем должна состоять красная нить учебника новой истории».
  На конкурс было прислано 47 вариантов, но большинство из них были крайне слабыми: они обнаруживали незнание литературы и плакатные представления о прошлом (вроде «русская общественность узнала о проблемах закрепощения крестьян из романов Тургенева»). Сказывались проблемы с высшим историческим образованием: во время революции были отменены исторические факультеты в ВУЗах – МГУ, Санкт-Петербурге.
  «победил» учебник малоизвестной группы историков под руководством профессора Шестакова из пединститута. Вообще-то это
• был учебник для 4-го класса, который из-за отсутствия выдержанных в марксистском духе учебников рекомендовали использовать и в старших классах. В нем был сделан упор на преемственность истории, акцент на сильные фигуры, наделённые огромной властью (Иван Грозный, Петр I), просто и правильно, в том числе и на уровне лексики, описывались события после 1917 года («партия большевиков разбила этих изменников»), а в конце детям давался совет:
  «Надо тщательно следить за всеми подозрительными людьми».
  
  
• Хронология исторических изданий
  • Т.о. первый советский учебник по истории (для начальной школы) был написан в 1937 году – «Краткий курс истории СССР». Учебник для 4-го класса. Под ред. Проф. А.В. Шестакова. М., 1937.
  • Учебник для 10-го класса, последнего класса средней школы, появился в 1940-м (Базилевич В.К., Бахрушин С.В., Панкратова А.М., Фохт А.В. История СССР. Учебник для X класса средней школы. М., 1940).
  • В 1936 и 1938 гг вышли первый и второй тома «Истории Гражданской войны в СССР» - это был первый исторический труд, официально санкционированный и написанный под контролем высшего партийного руководства.
  • В 1938 был издан также «Краткий курс истории ВКП (б)» - руководство по истории, не допускающее, по словам Сталина, никаких произвольных толкований.
  Логика истории
  Схема объяснения новейшей советской истории, сложившаяся к концу1930-х, оказалась очень удобной, и с тех пор применялась к другим событиям 20 века (а позже распространилась и на более далёкое прошлое). Неизменными оказывались организующая роль партии под руководством вождя, безупречность её стратегии и превосходство советского строя над другими режимами. Трудности развития всегда имели внешний (относительно партии, вождя и государственной власти) источник: внешние и внутренние враги. Уже никакие последующие события не оказывали принципиальное влияние на логику изложения: после войны в учебнике появились дополнительные военные главы (рассказывающие о «вероломном нападении» и победе благодаря гению Сталина / коммунистической партии / советского правительства и советского народа вообще), а при Хрущёве – выражения «просчёты» и «объективные и субъективные причины», позволявшие даже при критике культа личности избегать разговора об ответственности высшего руководства.
  История как наука также была объектом идеологического вмешательства.
  До конца 1920-х годов историки дореволюционной школы продолжали работать относительно свободно. Они могли преподавать и издавать свои труды, признание истинности марксистско-ленинского учения от них не требовалось. В этот же период формировалась советская марксистская историческая школа, лидером которой был историк М. Н. Покровский[65]:26—28.
  В 1930 году было создано дело «буржуазных историков». За решёткой оказались лучшие учёные, в том числе Сергей Федорович Платонов, Евгений Викторович Тарле, Матвей Кузьмич Любавский, Николай Петрович Лихачёв и ряд других. Историков обвиняли в великодержавном шовинизме и монархических взглядах[65]:28—29.
  М. Н. Покровский, борясь с шовинизмом, впал в противоположную крайность — национальный нигилизм. Вместе со своими учениками он резко осуждал арестованных историков[65]:29—30.
  В 1930-е годы политика приобрела определяющее значение для исторической науки в СССР, а конкретные исторические исследования стали сверяться с историческими воззрениями Сталина. Основой взглядов Сталина на историю России было представление об её отсталости, высказанное в 1931 году в речи на I Всесоюзной конференции работников промышленности: «История старой России состояла, между прочим, в том, что её непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все — за отсталость. За отсталость военную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную»[66].
  Когда в 1932 году умер Покровский, его похоронили на Красной площади, а в газетах
• было напечатано сообщение ЦК ВКП(б), в котором его называли «всемирно известным ученым-коммунистом, виднейшим организатором и руководителем нашего теоретического фронта, неустанным пропагандистом идей марксизма-ленинизма». Имя Покровского было присвоено Московскому университету и Московскому историко-архивному институту[65]:29—31.
  В 1920-е годы были ликвидированы исторические факультеты университетов, заменённые факультетами общественных наук, где история специализированно не изучалась. Восстановление исторических факультетов, уже на коммунистических принципах, произошло в середине 1930-х годов.
  16 мая 1934 г. вышло совместное постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) «О преподавании гражданской истории в школе». Историкам было поручено написать конспекты будущих учебников. К этим конспектам в августе 1934 г. были написаны «Замечания товарищей Сталина, Кирова и Жданова». Никто из троих не был профессиональным историком. В «Замечаниях» подвергались критике многие положения, которые авторы конспектов взяли у Покровского. «Замечания» были опубликованы в январе 1936 г., когда вышло новое постановление Совнаркома и ЦК ВКП(б) «О преподавании истории в школе». В этом постановлении осуждалась «школа Покровского»[65]:31—32.
  Существенной причиной осуждения М. Н. Покровского было то, что его концепции не соответствовали новой идеологической ситуации. С середины 30-х годов официальная пропаганда делает резкий поворот от идеи мировой революции к имперскому представлению о «великом русском народе»[65]:36.
  Сталину импонировало самодержавие и наивный монархизм масс с его обожествлением государя. Неслучайно монография вернувшегося из ссылки Е. В. Тарле «Наполеон» понравилась Сталину. Тарле, не скрывавший своего, хотя и небезоговорочного, преклонения перед сильной личностью «императора Французской республики», был прощён и даже стал одним из наиболее влиятельных советских историков[65]:37. В 1937—1939 годах были изданы три его новых исследования. Историк был неоднократно удостоен Сталинской премии[66].
  14 ноября 1938 г. было опубликовано постановление ЦК ВКП(б) «О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском „Краткого курса истории ВКП(б)“», в котором, в частности, говорилось: «В исторической науке до последнего времени антимарксистские извращения и вульгаризаторство были связаны с так называемой „школой“ Покровского…»[65]:32—33.
  На протяжении примерно двух десятков лет «Краткий курс истории ВКП(б)» оставался основополагающей работой для изучающих новейшую историю России и СССР.
  В учебниках, изданных до начала Великой Отечественной войны, честно писали о завоевательной политике царской России. В конце 30-х годов стали говорить, что завоевание Россией было для народов окраин Российской империи «наименьшим злом». После войны усилилась кампания шовинизма, выражение «наименьшее зло» ушло в прошлое, появилась универсальная формула «добровольное присоединение». Народные движения против царского колониализма стали рассматриваться как антирусские и реакционные. Примером такой перемены в трактовках является оценка борьбы горцев Кавказа под руководством Шамиля. Прежде он изображался бесстрашным героем и лидером освободительной войны. В 1950 году оценка резко изменилась. Азербайджанский ученый Г. Гусейнов, получивший Сталинскую премию за книгу по истории азербайджанской философии, был через несколько месяцев её лишён, поскольку в своей работе положительно писал о Шамиле. Затем в журнале «Большевик» появилась статья первого секретаря ЦК КП(б) Азербайджана М. Д. Багирова, в которой Шамиль назывался агентом Англии и Турции. Началось разоблачение Шамиля и «реакционной сущности мюридизма». Позже, в 1956—1957 годах, в связи с XX съездом КПСС, был поднят вопрос о возвращении к оценке движения Шамиля как национально-освободительного[65]:37—38.
  В 1949 году с редакционной статьи в «Правде» под названием «Об одной антипатриотической группе критиков» началась «борьба с космополитизмом». Вскоре «безродных космополитов» и «антипатриотов» начали
• выискивать и «разоблачать» повсеместно, в частности, на историческом факультете МГУ. Слово «космополит» служило эвфемистической заменой слова «жид». О стиле обвинений свидетельствует текст из журнала «Вопросы истории» за 1949 год: «Историческая наука является одним из участков идеологического фронта, на котором кучка безродных космополитов пыталась вести свою вредную работу, распространяя антипатриотические взгляды при освещении вопросов истории нашей Родины и других стран»[65]:38—40.
  После смерти Сталина возможности историков расширились, начались острые дискуссии по ранее запретным темам. Рамки дозволенного стали шире, но сохранялись и при Хрущёве, и при Брежневе. Однако выход за их пределы наказывался не так сурово, как прежде[65]:40.
  Д. и. н. А. М. Некрич по поводу дискуссии о его книге писал: «Когда я думаю о наказании, которое постигло почти всех участников дискуссии, не могу отделаться от мысли, что дело было не только в книге, а в общей тенденции, возникшей в нашей стране вскоре после революции. Партийная установка, нигде публично не высказанная в прямой форме, заключалась в том, чтобы создать новую коллективную память народа, начисто выбросить воспоминания о том, что происходило в действительности, исключить из истории все, что не соответствует или прямо опровергает исторические претензии КПСС»[67].
  Согласно М. Артшулеру, в то время как на Западе первым долгом историка является интеллектуальная и научная честность, в соответствии с которой ему следует стремиться быть по возможности объективным и делать выводы на основании фактов, для советского историка эти цели не обладают безусловной ценностью, поскольку советская историческая наука должна служить целям коммунистического воспитания; кроме того, она опирается на априорное мировоззрение[68].
  В 1989 году впервые на русском языке была опубликована работа Карла Маркса «Разоблачения дипломатической истории XVIII века»[69]. По словам д. и. н. Ю. Н. Афанасьева, её не публиковали потому, что в ней Маркс «вторгся в святая святых нашей самобытности: заговорил о сомнительной нравственности и неприглядной природе княжеской власти на Руси, высказал своё мнение о причинах возвышения Москвы»[70].

• Можно выделить следующие направления сталинистской идеологизации исторической науки:
  1. Навязывание обязательной партийности (в зна-чении подлинной научности); постановка субъективно понимаемой политической целесообразности выше объективности.
  2. Огосударствление (административно-директивные методы управления, неограниченное вмешательство вышестоящих инстанций в процесс исторического поиска, цензура, репрессии и пр.).
  3.Признание исключительного права вождя на написание иистолкование истории.
  4. Прямая фальсификация исторического прошлого (уже с 1923 г. начинается приписывание Сталину заслуг других исторических деятелей, затем возникает лживая концепция «двух вождей Октября». Работая над текстом отчетного доклада ЦК ВКП (б) XVIIIсъезду партии, Сталин произвольно (на сотни миллионов пудов) завысил показатели производства зерна, резко увеличил вопреки реальности парк сельскохозяйственной техники; манипулируя «послушным большинством», вписал в «нужные» места указания: «Взрыв аплодисментов», «Общий смех», крики «Великому Сталину–ура!», «Да здравствует товарищ Сталин!», «Нашему любимому Сталину–ура!»
  Естественно, что эти указания неукоснительно выполнялись номенклатурной кликой любого форума.
  5. Историческое умолчание о неугодных политических фигурантах, уничтожение тех, кто мог пролить свет истины на недавнее прошлое, ограничение допуска к исторической информации, изъятие книг, цензура и пр.
  
  6. Запрещение контактов с зарубежными историками, историческими школами и
  т. п.
  7. Насилие в отношении историков, исторических школ, издательских коллективов. Чтобы историки «знали своеместо», на них уже в 1920-е гг. обрушились репрессии (пострадали С.Ф. Платонов, Е.В. Тарле, Н.П. Лихачев, В.Г. Дружинин и мн.др.). Научно-кадровый потенциал исторической науки был окончательно подорван в 1930-е гг. Жесткий контроль за историческими исследованиями осуществлялся не только путем репрессий, но и методом обязательного предписывания. В качестве источника официоза использовались догмы вождя, официальные идиологемы в партийно-государственных изданиях. То или иное мнение Сталина объявлялось
  «аксиомой большевизма», дальнейшая разработка таких тем почиталась ересью. «Тезис “ всем известно” в устах Сталина и его присных,–писал А.Н. Мерцалов,– звучал как приказ о прекращении дискуссий»