Глава 11. Враждебность снов 2 page

С любовью — Гермиона?!

Смятение Блез обратилось в кипящую горечь. Теперь, глядя на Драко и Гермиону, она увидела, как они смотрят друг на друга, как он смотрит на эту отвратительную уизливскую сестрицу, — и она поняла, что это совсем не то, что она себе напридумывала, — это был жуткий, грандиозный гриффиндорский заговор. Словно им мало того, что шесть лет подряд они выигрывают Кубок Школы! Теперь они хотят украсть у их факультета Драко Малфоя! Драко — самого лучшего из них, самого умного и красивого, который всегда давал слизеринцам повод для гордости, хотя они и оставались без этого чертового Кубка школы по квиддичу.

Мысль об этом была ненавистна, с этим невозможно было смириться, невозможно было понять и, вертясь ночью в кровати, мучаясь от бессонницы, она вдруг осознала, что это куда больше, чем просто позор для факультета, куда больше, чем ужас, ожидающий Драко, когда остальные слизеринцы сообразят, что к чему. Куда больше, чем гнев Пожирателя Смерти.

Мягкость, появившаяся у Драко в последние месяцы, — это была не просто мягкость; он потускнел и затупился, это мог заметить любой, кто по-настоящему знал Драко. Мечтательность в глазах, улыбка без намека на былую жестокость, голос, лишившийся своих металлических ноток. И все это было потому, что он любил их. Он, Драко Малфой, никогда никого и ничего не любивший, — ни человека, ни место, ни предмет — он любил.

Но не её.

А ведь она всегда оправдывалась именно тем, что он просто не способен полюбить, — и вот, теперь она точно знала, что это не так. Они изуродовали его собственной гуманностью, они испакостили её прекрасного ледяного принца, — теперь он стал таким же, как и они, таким же, как и все остальные. Да, и к тому же — он не хотел её. Она больше не верила ни в него, ни в свой факультет — она больше не верила в то, что совсем недавно казалось ей важным.

Все, что лежало в основе её взглядов и убеждений, враз рассыпалось пылью. И пыль эта была бледно-зеленой — цвета глаз Гарри Поттера.

Блез полуприкрыла глаза, но её задумчивость продлилась не долго. Кто-то с криком ломился в дверь ванной комнаты. Блез поднялась и, заправив за уши волосы, открыла дверь.

Миллисент Буллстроуд, одетая в юбку-хула и бюстгальтер из половинок кокосовых орехов, ввалилась в ванную, сжимая бутылку Архенского вина.

— Блез, — простонала она, валясь на холодный мраморный пол, — меня сейчас стошнит…

Губы Блез дрогнули в насмешливой улыбке.

— Давай-давай, это только украсит эту кошмарную ванную.

Она перешагнула через Миллисент и присоединилась к остальным слизеринцам, развлекающимся на вечеринке.

* * *

— Джинни, — наконец произнес Симус, и она снова вздрогнула: голос, такой тихий, такой знакомый, с этим ирландским акцентом… — сейчас он показался ей совершенно чужим. — Здорово, что мы снова увиделись?

Джинни инстинктивно подалась назад и нервным жестом нащупала браслет.

— Симус, мы же виделись с тобой днем…

— Правда? — его улыбка стала шире, наполнилась каким-то непонятным весельем. — А у меня такое ощущение, будто это случилось полвека назад.

Она смотрела, как он идет к ней через комнату. у неё в голове все шло кругом: он на неё сердится? Он пьян? Нет, она не могла себе представить, чтобы Симус напился.

— А мне показалось, что ты вечером собирался домой… Ты не опоздаешь на поезд?

— Спешишь отделаться от меня? — теперь он стоял прямо перед ней, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы смотреть на него, но тут, испугав её своей стремительностью, он буквально рухнул на колени рядом с ней, их лица теперь находились на одном уровне. — Впрочем, теперь это неважно.

— Симус… — она сама услышала неуверенность в своем голосе. Волоски у неё на руках и затылке встали дыбом.

— Все в порядке, — в его голосе была странная нежность. Вернеё, что-то, внешне напоминающеё нежность, но ею вовсе не являющееся. Она знала этот тон, но не могла понять, откуда. Вытянув руку, он нежно коснулся её волос на виске.

И на это легкое прикосновение её кожа взорвалась мурашками. Её глаза в изумлении распахнулись сами собой — она никогда так не реагировала на прикосновения Симуса. Никогда.

— Всё в порядке, — тем же самым странным тоном повторил он, и губы его дрогнули в пренебрежительной усмешке. — Я просто хотел попрощаться с тобой. Ты не поскупишься на прощальные слова для меня, а, Джинни?

От его руки у неё мерзла половина лица.

— Зачем ты продолжаешь звать меня по имени?

Его пальцы соскользнули с её лица, двинулись вдоль плеча.

— Возможно… Джинни, дорогая, — тихо сказал он, — возможно, ты вовсе не такая чувствительная, как могла бы быть… — он стиснул её руку. — Поди сюда… — и он резко дернул её к себе. Застигнутая врасплох, она почти упала на него — он только того и ждал, легко подхватив её в свои объятия и прижав к себе, как страстный возлюбленный. Но голос, шепчущий ей на ухо эти слова, был таким же холодным и безжизненным:

— Ты искала меня. Все эти годы я помнил тебя. Ты ускользнула от меня. Ты единственная, кому это удалось, — он еще сильнее прижал её к себе и ущипнул уголок её губ. Это был не поцелуй, это был укус. Она почувствовала металлический привкус во рту. Но не попыталась отстраниться или вырваться. — Я поклялся себе, что пролью твою кровь, и теперь я знаю её вкус, — прошипел он ей на ухо, облизываясь. — Вкус твоей чистой волшебной крови.

Джинни не шелохнулась. в ушах у неё жужжало, ей казалось, что сейчас она рухнет без чувств. И еще, ей было страшно, — но страх этот словно стоял за стеклянной стеной и всё, что она чувствовала сейчас — это его цепкую хватку на своих плечах и биение его сердца почти у себя в груди.

— Том, — произнесла она. — Ты — Том.

— Кто же еще? — в этом был смысл, если не обращать внимания на безумство самой ситуации.

— Ты собираешься убить меня, — у неё не было сил даже на то, чтобы это прозвучало, как вопрос.

Он замер на миг. Он был Симусом — то же легкое мускулистое тело и руки, тот же кукурузный шелк волос, пахнущий мылом и мальчишкой. Но мягкий голос под этим акцентом был голосом Тома. И его глаза были тоже глазами Тома — глаза, наводящие на воспоминания о котлах, полных извивающихся змей.

— Да, — кивнул он. — Ведь ты не покинешь меня, правда? не покинешь, после стольких-то лет ожидания?

— Нет, я не покину тебя, Том.

Она почувствовала щекой, что он улыбнулся.

— Хорошо, — он стиснул её запястье и начал пригибать её к полу, пока она не легла на спину. Он присел над ней, распластанной на холодных камнях, отделённых от неё только тонкой ночной рубашкой. Рука заныла под его пальцами, заклятья на браслете впились в кожу. Он был левшой. в отличие от Симуса. И сейчас, глядя ему в лицо, она за чертами Симуса видела лицо Тома: глаза, наполненные синими чернилами, узкий, словно бритвенный, разрез рта… И за синими глазами Симуса был Том — умный, переполненный ядом, скользкий, как черная стеклянная стена, — единственной лазейкой, слабостью его было высокомерие. Он без оглядки верил в её готовность лечь и умереть ради него — только потому, что он просил об этом, только потому, что он был Томом, и все всегда выполняли его желания.

— Огонь, — произнесла она. — Горячо. Мы слишком близко к огню.

— Это ненадолго, — ответил он, улыбнувшись ртом Симуса. Золотистые волосы упали ему на глаза, когда он навис над ней. Он провел костяшками пальцев правой руки вдоль её ключиц, вдоль воротника — он словно восхищался стеклянной статуэткой, которую собрался разбить. — А ты сговорчивая… За это я убью тебя быстро.

— Как ты попал сюда, Том? Как ты добрался до меня?

— Это ты вызвала меня, — ответил он, по-хозяйски поглаживая её. — Твои слезы и моя кровь. Симпатическая магия, припоминаешь? Именно об этом мы и говорили, когда ты много лет назад шпионила за нами. Ты ужасно скучала по мне, Джинни. Ты хотела, чтобы я вернулся обратно… — его рука нырнула за ворот её рубашки, и Джинни, яростно впившись в свою губу, с трудом сдержала неуемное желание отпрянуть от него. — Правда? — прошипел он.

— Всегда, — подтвердила она.

— Ты говорила мне, что никогда еще не целовалась с мальчиками… — ленивая улыбка появилась на его губах. — Это всё ещё соответствует действительности?

— Никогда… никто не имеет значения. Том…

Он уже нагнулся к ней, его губы скользнули вдоль её щеки, подбородка — к губам. Это напоминало прикосновения горящих крыльев бабочки — легких, опаляющих. Его губы прильнули к её рту — она почувствовала на них вкус собственной крови. Она выгнулась под ним, её плечи расслабились и опали, — он узнал этот жест подчинения, в его глазах появилось тёмное веселье.

Он подался назад, выпустив её запястье, его руки двинулись к её плечам, чтобы положить её поудобнеё, и, лишь только он сделал это, как она вытянула руку, сунув её в самое сердце огня. Боль пронзила её истошным криком, но это не имело значения: самым главным было то, что заколдованный браслет на запястье оказался в пламени, и все заклятья были в миг активированы.

Это было подобно взрыву. Нескольким взрывам. Сила мощных, разом активированных заклинаний, раскидала их в разные стороны, отшвырнула в сторону Тома, перекувырнула Джинни. Яркие разноцветные огни заплясали в комнате, придав всему вокруг карнавальный вид. Что-то зазвенело, откуда-то донеслась нестройная, режущая ухо музыка, почти оглушив её. Воздух наполнился летающими предметами: птицы, тарелки, мебель, серебряные стрелы… — пытаясь уползти, Джинни видела, как Том старается устоять на ногах — но боль в руке была так сильна… и что-то черное метнулось к ней из камина. Голова взорвалась болью, и свет померк перед её глазами.

* * *

— Это пахнет, как грязь, — Драко мрачно смотрел на стакан с мутной жидкостью, который мадам Помфри поставила на его тумбочку.

Благословенное утреннее солнце заглядывало сквозь полуоткрытые окна, золотя волосы Драко и украшая искорками стакан, — хотя, возможно, дело было просто в том, что сегодняшним утром Гермионе всё казалось чудесным.

Она зевнула и потерла кулаками глаза.

— Да, ужасно. Выпей.

Драко взял стакан и вздохнул.

— Конечно, я понимаю, было бы чересчур — надеяться, что противоядие на вкус будет как ChateauHauteBrion урожая 1982 года.

— Слушай, какой же ты испорченный, даже не знаю — удивляться этому или ужасаться.

— Знаешь, — неожиданно заметил Драко. — Мне кажется, мадам Помфри на меня запала.

— Что? — вытаращила глаза Гермиона.

— Точно-точно. Она продолжает делать мне перевязки на те места, которые вовсе в перевязках не нуждаются. Бедная женщина обезумела от страсти. Но никто не посмеет обвинить её…

— Драко, это просто очевидная попытка отвлечь меня. Пей свое противоядие.

— Оно невкусное, — жалобно пискнул он, печально сгорбившись.

— Ты даже не попробовал.

— Оно подозрительно пахнет и по виду напоминает грязь.

Гермиона поднялась на ноги.

— Драко Малфой, — начала она вкрадчивым, тихим голосом, не предвещающим ничего хорошего, — я сегодня с трех утра беседовала с профессором Снейпом о твоем противоядии. Я совершенно точно знаю, как часто ты должен принимать его, и что случится, если ты этого делать не будешь. И еще — я ужасно устала и здорово раздражена. И если ты не примешь противоядие прямо сейчас, Я ПОДКАРАУЛЮ ТЕБЯ И ПОБРЕЮ НАЛЫСО! ЯСНО?

Гермиона выдохнула и скрестила руки на груди. К её величайшему разочарованию и раздражению Драко расхохотался.

— Ты такая классная, когда бесишься.

— Только позаигрывай со мной — и я вылью бутылку Костероста тебе на голову. Поглядим, каким классным будешь ты, когда твоя голова раздуется, как надувной мячик.

— Мне и так кое-кто говорит, что она у меня уже распухла, — возразил Драко, поднося стакан ко рту.

Гермиона подавила улыбку.

— Молчи. И, пожалуйста, пей свое противоядие.

К её удивлению он и впрямь осушил стакан и, откинув его в сторону и обхватив руками живот, простонал:

— Фу…

Гермиона потянулась за стаканом, сочувственно погладив Драко по голове. Волосы у него были мягкие и шелковистые, они так и льнули к пальцам.

— Противно, да? — спросила она.

Он распрямился. Его лицо было перекошено, губы сжаты, как от боли, но голос, как всегда, был легким и спокойным.

— На вкус напоминает корицу с сахаром. Если ими посыпать старый башмак и добавить баночку бубонтюберовского гноя. И как часто я должен это принимать?

— Три раза в день.

Драко застонал и в трагической позе растянулся на подушках. Гермиона постаралась не обращать внимания на то, что когда он сделал это, рубашка задралась, обнажив его торс. Он здорово похудел — торчали ребра, пижамные брюки свободно болтались на бедрах. Она надеялась, что это частичное противоядие остановит резкую потерю веса, а за это время, глядишь, будет найдено и настоящее противоядие.

— Жжется, — раздраженно сообщил он. — у меня, вообще, низкий болевой порог. Наверное, даже вовсе нет никакого порога — сразу маленькая, но мило украшенная прихожая.

Гермиона, решив, что терпимость тут не поможет, скорчила в ответ рожу:

— Если тебе становится лучше, когда ты корчишься и жалуешься, — корчись и жалуйся в полное свое удовольствие. Но если я узнаю, что ты не принимаешь противоядие, я тебя убью.

Драко перевернулся на живот и миролюбиво усмехнулся:

— Это объяснение представляет собой логическую ошибку.

— Я переживу. И перестань хлопать ресницами — этот жалобный щенячий вид действует только на Гарри. Снейп сказал, что ты встанешь — значит, ты встанешь. на ноги.

— А я-то думал, что ты пришла сюда, чтобы внести чудесную женственную нотку во все эти мероприятия и процедуры, — горестно пожаловался Драко. — Гладить мой горячий лоб, прикладывать ко лбу влажные тряпочки…

— Снейп сказал, что противоядие подействует быстрее, если ты будешь двигаться, и кровь будет живее бегать по твоим жилам, — перебила его Гермиона. — Так что давай, поднимайся, Драко, или же мой чудесный женственный ботинок сейчас войдет в контакт с…

— Как всегда, ссора… понятно, — заметил почти бесшумно возникший в изножии кровати Снейп. — Мисс Грейнджер, он принял противоядие?

— Да, — кивнула Гермиона, мельком удивившись забавности этой ситуации: они со Снейпом союзники. — Поныл немного, но выпил.

— Сядь, Драко, — велел Снейп, — и дай мне взглянуть на тебя.

Слегка удивленный, Драко свесил ноги с кровати и сел. Гермиона присмотрелась к нему — может, он уже стал выглядеть лучше? Пожалуй, ничего не изменилось — ну, разве что щеки стали порумянеё, но на это могли быть и другие причины.

Снейп наклонился над Драко, словно изучая, что же выросло в чашке Петри. Наконец, он удовлетворенно откинулся, сложив руки.

— Будут наблюдаться побочные эффекты, — сообщил он.

— Я и не думаю, что это случайно окажется способность дирижировать французскую оперетту, — несколько печально заметил Драко.

— Нет, — отрезал Снейп. Гермиона удивилась такому поведению Драко: Снейп обладал куда меньшим чувством юмора, чем Вольдеморт, который, согласно различным сведениям, мог иногда злобно покудахтать. — Ты должен быть очень осторожным, Драко. Пока я занимаюсь восстановлением твоей физической деятельности, ты должен быть очень аккуратен с деятельностью психической. Прошу тебя — сведи к минимуму всё своё волшебство. Противоядие будет мешать проявлению твоих магических способностей, особенно дару магида. Я бы предпочел, чтобы ты вовсе не занимался магией без палочки. Что касается телепатии…

Драко резко вскинул голову.

— Я не смог дотянуться до Гарри вчера вечером. Я пытался…

— Так перестань пытаться, — перебил его Снейп, но что-то вспыхнуло у него в глазах, и Гермиона по непонятной ей самой причине вдруг ощутила болезненный ледяной укол паники. — Я не вижу смысла растрачивать твою энергию, чтобы стараться пообщаться с Поттером, который, несомненно, всё ещё спит у себя в общежитии. Ты должен сосредоточиться на том, чтобы сохранить свои силы…

— Спасибо, профессор, — ответил Драко. — Я очень ценю вашу заботу.

— Да, и сходите пройдитесь. Сегодня весьма приятное утро.

Драко с Гермионой взглянули на него с удивлением — они отродясь не слыхали от Снейпа слова «приятное», у Гермионы даже мелькнула мысль — а не случилось ли с ним чего-нибудь: казалось, он всеми силами пытается отвлечь Драко…

Фыркнув и, тем самым прервав её раздумья, Снейп унесся в вихре чёрной мантии.

Драко поднялся на ноги.

— Ты не задернешь занавески, а? — попросил он, скидывая с себя пижамную рубашку.

Гермиона охнула и отступила, поспешно задёргивая занавески, однако образ Драко — без рубахи, с расстегнутыми пижамными штанами — он намертво впечатался в её память.

Он болен, — тут же напомнила она себе. Несомненно, это все из-за того, что в её разуме беспокойство и настоятельное желание позаботиться о нём смешались в какое-то странное и неправильное чувство…

Из-за занавески, одергивая поверх черных штанов свой белый свитер, возник Драко.

— Мне нужна расческа, — пробормотал он, — никак не могу её найти…

— Мы же собираемся пойти разбудить Гарри, правда? Попросишь у него.

— А что — у него есть расческа?

Гермиона показала Драко язык.

— Мне кажется, у тебя и без того с волосами все в порядке.

Она и, правда, так думала: волосы выглядели слегка взъерошенными. Она была уверена, что эта взъерошенность расстраивает Драко.

— Ты сам расскажешь Гарри или я? Он будет так счастлив.

— Значит, считаешь, что с моей прической все в порядке?… О, уверен, он будет сражен наповал.

— Да я о противоядии, дурачок! Или ты… Ты уже говорил с ним?

— Нет, — покачал головой Драко. в глазах его застыло легкое беспокойство. — Я не мог дотянуться до него с того момента, как проснулся утром. Может, он спит? Я, вроде бы, помню, что он был тут вчера ночью… Ты видела его?

— Нет, я думала, он помогает Снейпу.

— Ну, может, мне это приснилось, — пожал плечами Драко. — Да, ладно. Думаю, ему захочется узнать новости, — по его губам промелькнула улыбка, настоящая, но такая мимолетная, словно он тут же спрятал её. — Он ведь будет счастлив, правда?

Гермиона потом не раз вспоминала эту улыбку, гадая, увидит ли она когда-нибудь снова Драко улыбающимся.

— Ну, конечно, будет, — кивнула она. — Ты совершеннейший идиот.

— Ты посмотри, кого ты называешь идиотом, Грейнджер.

— Ладно, Малфой. Пошли.

* * *

За окнами поезда мелькал мирный пейзаж. Горы уступили место холмам, холмы — равнине, утыканной местами деревьями и маленькими городишками. Снег уже сошел, хотя лед ещё поблескивал на оконных решетках и ветвях деревьев.

Гарри смотрел в окно скорого поезда, отправившегося в путь из Хогсмида, и старался не думать. Его самого удивляло, что он так долго бодрствует. Он растянулся на холодном сиденье, подложив рюкзак под голову, пытаясь заснуть, но, вместо этого, всё таращился и таращился в окно. Наверное, это из-за того, что в вагоне было холодно. И ещё его беспокоил шрам на руке — он ныл так, словно был свежим; опустив глаза к ладони, он не удивился бы, если бы увидел кровь, — но нет, рука была чистой и выглядела совершенно обычно.

Шрам перерезал все эти знакомые линии и завитки на ладони… жаль, что он никогда не обращал внимания на такой раздел Прорицания, как Хиромантия…

Дверь в купе скользнула и отодвинулась — Гарри ожидал увидеть проводника или ведьму, развозящую закуски, но это был Рон.

«Нехорошо как-то получается…» — подумал Гарри.

Рон вошел и сел напротив. Сел и взглянул на Гарри — очень по-мальчишески, насторожено, словно готовый к обороне. Он был таким же, как раньше, — разве что чуть худее. Синие глаза и синие же тени под ними. Серый свитер грубой вязки, вельветовые штаны.

— Я просто подумал, что раньше ты никогда не ездил на поезде без меня. Правда?

— Верно, — согласился Гарри.

— Ну, и как?

Гарри снова взглянул в окно. Темнело, и на стекле появилось его собственное отражение. Бледное лицо, зеленые глаза, спутанная проволока черных волос. Никакого шрама. Никаких очков — на станции в Хогсмиде он наложил заклятье на свои глаза.

— Одиноко, — ответил он.

— Забавно, — откликнулся Рон. — Мне и в голову не могло прийти, что ты можешь чувствовать себя одиноким. Мне всегда казалось, что всё, что нужно, у тебя всегда под рукой. И все, кто угодно. Все хотят быть с тобой, смотреть на тебя, — я и представить не мог, что со всем этим вниманием ты можешь быть одинок. Я в том смысле, что герой не может быть одинок — иначе кто о нем узнает?

— Не стоит рассказывать об этом публике, — ответил Гарри. — Но я одинок. Когда на четвертом курсе ты перестал со мной разговаривать, половину всего этого срока меня снедало желание умереть. А вторую половину мне хотелось тебя убить. Но никто не хотел об этом слышать — это не из того, чем интересуются репортеры. Им интересны истории про моих погибших родителей, про то, с кем я встречаюсь, где покупаю свою одежду, какие у меня планы в отношении Вольдеморта…

— Хочу заметить, что ты не опроверг мои слова.

— Какие?

— Я назвал тебя героем. А ты не сказал — нет, это не так.

— Это же мой сон… в нем я могу говорить все, что мне нравится, — возразил Гарри. — Думаю, я могу сказать, что так оно и есть.

Рон откинулся на спинку сиденья, положив руки на колени. в действительности они, возможно, были бы наполнены шоколадными лягушками, картами для подрывного дурака, мешком лимонных долек — половина которых была бы тут же у Гарри на коленях… Но сейчас его руки были пусты.

— Это все из-за Малфоя. Забавно, что именно он научил тебя быть тем, кем ты в действительности являешься.

Гарри вспомнил Драко на вершине башни: «Это выбор для настоящего героя: твои друзья и все остальное». И он не возразил этому, не заспорил.

— Рон, а почему ты тут? не то, чтобы я не рад тебя видеть… Я о том, что я скучаю по тебе, но если ты видишься мне — на то есть какая-то причина… Особенно сейчас, когда мы больше не друзья…

— Может, твой разум тебе подсказывает, что ты должен послушать меня… не знаю, зачем, почему… Ведь ты никогда никого не слушал — в этом твоя проблема. Ведь ты никому не доверяешь по-настоящему. Вспомни Второе Задание. Ты думал спасти всех из озера, не веря, что Дамблдор не позволит утонуть студентам. Я бы сказал, что ты тупой, но все куда хуже — ты просто никому не веришь.

— А с чего бы я должен верить? Суди сам: тебе я верил, и вот что из этого вышло.

— Ты не верил мне по-настоящему. И Гермионе тоже никогда не доверял до конца. Взгляни, как ты прячешься от неё. Я думал, ты доверяешь Малфою, но подозреваю, что и это не так. не то, чтобы я волновался… Но то, что ты сделал, почти убьет его — ну, и пусть. Гермиона прочная, она выдержит. Но не Малфой.

Гарри прищурился.

— Так, значит, теперь ты — голос моей совести… А, я и не знал, что она звучит так… старомодно-викториански. Слушай, я знаю, что поступил правильно. Но это вовсе не значит, что у меня совсем нет сомнений. Все задают вопросы о том, как и что они сделали… Но и Малфой, и Гермиона не пропадут без меня.

Рон покачал головой.

— А тебе никогда не приходило в голову, каким образом тебе удается становиться столь необходимым для такого количества людей?

Гарри устало протер глаза.

— Нет, никогда.

Рон заулыбался — яркой, даже, где-то, нахальной улыбкой, — и стал совсем похож на себя. Наклонившись вперед, он потянулся и дернул Гарри за прядь волос — странным, удивительно нежным жестом.

— Просто вспомни: сначала ты был моим.

— Я делаю это ради тебя… — прошептал Гарри, но Рон уже начал исчезать, растворяться в воздухе — вот сквозь него уже видна спинка сиденья… и все остальное тоже начало расплываться: купе, темнеющее небо, окно — все пропало, как сгоревший в огне пергамент.

Громкий вопль выдернул Гарри из сна, он с трудом сел и понял, что шум у него в ушах — это Звуковые Чары, сообщающие о прибытии поезда на вокзал Кингс-Кросс.

Он был в Лондоне.

* * *

Гермиона не была готова к зрелищу, представшему перед ней и Драко, когда, пройдя через портрет, они вошли в гриффиндорскую гостиную. Там царил полный разгром. Мебель была перевернута. Пол засыпан странными предметами — от декоративных плиток до столовой посуды и битого стекла. Все вокруг было покрыто золой. Восточное окно выбито. в комнате было смертельно холодно.

А у камина, в разорванной одежде, широко разметав руки, лежала Джинни. Волосы закрывали её лицо.

От потрясения Гермиона едва не выронила палочку.

— Джинни…

Но Драко уже был рядом с ней; упав на колени, он удивительно нежным жестом убрал волосы с её лица и прикоснулся пальцами к шее.

— Она дышит, — произнес он, не сводя с неё глаз. — Нам нужно отнести её в лазарет. Помоги мне поднять её, Гермиона…

Но веки Джинни приподнялись, она закашлялась и открыла глаза.

— Нет… — прошептала она, — только не лазарет…

Гермиона подошла поближе. Теперь она видела, что на виске волосы Джинни слиплись от крови.

— Она ранена. Джинни, что случилось?

Драко бросил недоумевающий взгляд на окно:

— Кто-то забрался в него? Но как?

— Нет, — еле слышным шепотом ответила Джинни. — Симус… он выскочил в него.

— Симус?! — потрясенно переспросила Гермиона. — Так это он сделал?

Губы Драко сжались.

— Грязный ублюдок…

Джинни подняла руку и схватила его за рукав.

— Это не Симус… Это Том.

Драко и Гермиона с недоумением переглянулись поверх её головы.

— Что?

— Том, — повторила Джинни и закашлялась. — Моя рука… Больно… Я сожгла её.

— Она бредит, — быстро произнесла Гермиона. — Наверное, сотрясение. Надо отправить её к мадам Помфри — и чем быстрее, тем лучше.

Драко кивнул.

— Я понесу тебя, — сказал он Джинни. — Сможешь держаться за меня?

— Смогу, — ответила она и смежила веки. Обвив руками его шею, она позволила поднять себя, сдавленно вскрикнув от боли в обожженной руке.

— Но Том… — прошептала она. — Как же Том…

— Джинни, — терпеливо (во всяком случае, для Гермионы) повторил Драко. — Здесь больше никого нет.

— О…. — простонала Джинни, вложив в этот звук все отчаяние мира.

И до лазарета никто больше не проронил ни слова.

* * *

Дело шло к утру, но вечеринка у Пенси, отнюдь, не близилась к концу. Блез в поисках Пенси бродила по гигантской пещере солярия. Большинство студентов сгрудилось вокруг дымящегося чана с убойным коктейлем Поцелуй дементора — жидкости бирюзово-оранжевого цвета. Блез подумала, что он пахнет, как горный тролль, а на вкус, наверное, и того хуже.

Малькольм Бэддок отошел от остальных и, бросаяна неё плотоядные взгляды из-под полуопущенных ресниц, двинулся к ней. Блез с трудом подавила усталый вздох. Всякий интерес к Малькольму исчез в тот момент, когда она поняла, что, как она ни надеялась, ее заигрывание с ним ни капли не раздражает Драко.

— Блез, дорогая, — он протянул ей стакан с дымящейся бирюзовой жидкостью, — тебя ищет Пенси.

— Правда? — Блез приняла стакан, но даже не подумала поднести его ко рту. — Она не говорила, что ей нужно?

Малькольм пожал плечами.

— Нет. Ее отвлекли Крэбб с Гойлом, начавшие страстно танцевать — за неимением шеста — у колонны.

Блез уже это заметила. Да, не самое привлекательное зрелище.

— Так, и где же она сейчас? — невзначай выливая Поцелуй Дементора в ближайший горшок с папоротником, спросила Блез. Бедное растение мгновенно свернулось.

— Понятия не имею. Слушай, Блез, я тут подумал — может, пойдем отсюда и займемся сексом?

Блез нахмурилась.

— Это что — лень? Куда подевались старые добрые двусмысленные иносказания? Это даже не односмысленность — это полсмысленность…Ты мог бы встать посреди комнаты и заорать во все горло «Трахни меня, я в отчаянии?

— А что — помогло бы?

— Нет, — отрезала Блез.

Малькольм не ответил, потому что в этот момент Теренс Хиггс, размахивая руками, с истошным криком промчался мимо.

— Кто-нибудь, остановите меня! — вопил он, летя на совершенно сумасшедшей скорости. — Ради Бога, ради всего святого, остановите меня!

Он исчез за французскими застекленными дверями в конце холла, за ним мчались домашние эльфы.

Блез вопросительно приподняла брось

— Заколдованные ролики, — пояснил Малькольм.

На другом конце зала Эдриан Пьюси превратился в барсука, и остальные тут же начали его запихивать в розовую шелковую наволочку.

— Эта вечеринка ужасна, — заметила Блез.

Внутри наволочки Эдриан принял свои нормальные размеры — та раздулась и лопнула, клочья розового шелка разлетелись в разные стороны, а Эдриана стошнило в чашу для пунша.

— Ты просто злишься, что здесь нет Малфоя, — в голосе Малькольма зазвучали неожиданно резкие нотки. Опустив глаза, он меланхолично разглядывал напиток в своем стакане, периодически прихлебывая. — Словно бы он мог прийти… У него есть, чем заняться, вместо того, чтобы торчать тут с нами.

— Малфой? — повторила Блез. — на прошлой неделе ты называл его Драко.

— Это было до того, как я узнал, что он мерзкий любитель гриффиндорцев, — ноздри Малькольма раздулись. — Похоже, он так же труслив, как и надменен. Я совсем не удивлен, что он не пришел сегодня — он знает, что всех изменников — и его тоже — скоро поставят к стенке…

Date: 2016-07-18; view: 229; Нарушение авторских прав