Устная и письменная формы речи. Становление письменного компонента индивидуальной языковой системы. Дисграфия и дисграфические ошибки. Орфографическая интуиция.

Речевой онтогенез и филогенез. Теории происхождения языка. Факторы, способствующие возникновению языка в филогенезе и их роль в появлении речи в онтогенезе.

Филогенез речи

С очеловечиванием обезьяны все механизмы животного звукообразования претерпевают революцию, чем и создаются благоприятные условия появления у человека звукообразования нового качества — речи.

Вследствие схватывания и предварительного измельчения пищи руками челюсти, зубы и нёбо, до этого приспособленные к схватыванию и удерживанию живой пищи, постепенно регрессируют, т. е. уменьшаются в своих размерах, принимают другую конфигурацию.

Изменяются резонаторы. Челюсть, как и язык, в процессе пережевывания новой пищи вырабатывает более мелкие и точные движения. Развивается язычок. Создается база для артикуляции.

Брюшные мышцы, в особенности прямые, вовлекаются, дополняя диафрагму и мышцы грудной клетки, в дыхательно-голосовую работу — появляется возможность более тонко дифференцировать голос. Правая передняя конечность у очеловечившейся обезьяны в процессе труда отдиференцировывается от левой, слишком тесно связанной с работой сердца, тормозящей его деятельность, и используется человеком для более активных трудовых процессов, на базе которых впоследствии создалась речь. А так как в коре мозга нервные аппараты правой руки находятся в левом полушарии, то и речевые движения правой руки стали отлагаться в виде разрастания нервной ткани именно в левом полушарии. Появившаяся звуковая речь еще более стимулирует это разрастание — образуются новые ассиметричные аппараты речи.

Онтогенез речи

Органы слабы.

Первые крики новорожденного ребенка имеют исключительно рефлекторный характер: изменение химизма крови, новые физические раздражители среды возбуждают дыхательные и фонационные центры, Дающие диффузные крики, — крики звериные, подкорковые типа гласных комплексов: уа, э-э, ай-ай, ага, а и т. п., связанные с неопределенными призвуками типа согласных звуков. Уже с первого месяца появляются звуки согласного типа — м, п и т. п., а также первые мимические движения (смех, плач). В последующие месяцы появляются всевозможные звуки без какой-либо общей последовательности. «Эти крики служат сигналами, с помощью которых ребенок дает (непроизвольно — М. X.) знать окружающим, что у него не все благополучно: или он голоден, или болен, или у него мокрое белье и т. п.» (Рыбников). На шестой неделе по тембру голоса ребенка мать узнает о его потребностях и состоянии (Гоер). В возрасте нескольких недель эти крики дифференцируются, изменяя свой оттенок сообразно тем или иным эмоциям младенца. Уже при крике дыхание младенца напоминает речевое дыхание взрослого: выдох продолжительнее вдоха. Но лишь на третьем году первоначально неупорядоченные дыхательные движения переходят постепенно в координированные речево-дыхательные движения. Появление же более или менее диференцированных звуков у разных детей различно по времени. К концу второго месяца у ребенка замечается стремление произносить спонтанные звуковые комплексы, состоящие из нескольких расчлененных звуков: агу, ты, бу, бумбу и т. д. Этим начинается стадия раннего детского лепета («гуление»). Появляются согласные звуки, преимущественно взрывные, правда, еще очень неточные и разные комбинации их с гласными. Лепет вызывается более слабыми и более разнообразными раздражителями, чем крик. Ребенок лепечет большей частью при спокойно-удовлетворенных состояниях. Средовые раздражители — в данной стадии развития преимущественно раздражители, исходящие из самого организма ребенка, — вызывают через мозг, не выработавший способности сдерживать их, разнообразные движения всем телом и в том числе речевыми аппаратами. Ребенок как бы забавляется, «играет» своим голосом, ручками, ножками до утомления, после чего быстро засыпает. В этой «игре», с одной стороны, упражняются еще слабые органы тела, в том числе и речевые, с другой — координационные аппараты мозга (дифференцируются слух, тактильное и мышечное чувства). Таким удовлетворением потребностей ребенка на данной стадии его развития одновременно подготовляется более сложная их работа, необходимая для будущей жизни организма. Приобретается сырой материал для нее. До сих пор мы имели дело с работой, безусловно-рефлекторной, прирожденной: работают низшие центры головного мозга.

В следующий период развития речи мы наблюдаем новые явления. Уже в период лепета ребенок постепенно начинает все чаще и чаще повторять одни и те же звуки, особенно к 3—4-му месяцам жизни. Четких дифференцировок между гласными и согласными звуками еще нет. Повторение идет по проторенным уже в мозгу нервным путям, и поэтому легко дается ребенку.

Далее происходит лепетное сочетание слогов с ударением на первом слоге, постепенно появляются ритмические сочетания разных слогов с таким же ударением (тэн-та, кэн-бэ). Это уже лепетные слова. Такая редубликация звуков объясняется физиологической тенденцией к повторению. К 8—9-му месяцам это подражание звукам и лепету становится вполне очевидным и любимым занятием ребенка. Подражание указывает на то, что в мозгу развились новые нервные связи, слух стал точнее работать и прочнее связался нервными нитями с аппаратами, образующими звуки.

Устанавливается связь между определенными звуковыми комплексами и разными предметами. При подражании (в конце этого периода границу между речью в собственном смысле и эхолалией трудно установить), скажем, мяуканью кота (мяу, мяу) у ребенка устанавливается условная связь между этими звуками и самим котом. Так же при подражании речи взрослых у детей постепенно образуются условные связи между определенными словами и предметами.

Итак, к концу первого года ребенок произносит уже отдельные слова, названия предметов, с которыми чаще имеет дело («предметная стадия» — Штерн). Но эти слова — еще не отдельные слова взрослых, а целые предложения. Например, словом мяу ребенок обозначает: 1) «Кошка, уйди». 2) «Кошка, приди». 3) «Боюсь кошки». 4) «Дай кошку» и т. д.

Слова как таковые лишь впоследствии вычленяются из сформировавшегося предложения.

Чтобы точнее выразить свои потребности, ребенок при этом широко пользуется мимикой, жестом и изменением тона голоса (интонациями как звуковым жестом).

В 1—1,5 года появляются глаголы («дай кушать» и т. д.) и связывание по нескольку слов в одно целое — предложение.

К концу второго года ребенок уже задает вопросы о предметах («что это?»),

Появляются прилагательные (белый, хороший и т.п.), числительные (один, пять), предлоги (у мамы), наречия (очень хорошо). В 2 – 2,5 задаются вопросы: почему, когда. К этому времени исчезают аграмматизмы. В 4 - 5 лет нормально развивающийся ребёнок нормально говорит обо всём, что связано с его потребностями, и в соответствии с содержанием жизни и языком того коллектива, среди которого он живёт. Речь взрослых он усваивает: 1) активно (не только слушает, но и сам говорит, корригируя произношение, выбирая социально значимые для него или эмоционально насыщенные слова), 2) целостно (словами и фразами), дифференцируя, прежде всего, социально значимые звуки.

Развитие детской речи идет неравномерно, полосами. То ребенок делает большие успехи, то вдруг останавливается. Иногда же он теряет уже приобретенные речевые навыки. Начиная с 5—10 слов к концу первого года, ребенок доводит число слов к 2 годам до 30—40. К третьему году он владеет уже 300, а в 4 года выговаривавает около 2 000 слов. С 7 до 14 лет запас слов доходит до 20 000 (Анфруа).

В период, когда речь у детей особенно быстро развивается (от 3 до 5 лет и даже в 6—7 лет), мы наблюдаем у них увлечение игрой словами и звуками.

История

Предок человека, вышедший из той ветви животного мира, откуда произошли и современные человекообразные обезьяны, в силу стихийных сдвигов в природе (ледниковый период и т. д.), оказался в своеобразных, новых для него естественных условиях. Приспособляясь к новым условиям, неговорящий прародитель наш постепенно выработал у себя способность ходить на задних конечностях. Обезьяны постепенно перестали пользоваться руками при передвижении по поверхности земли, стали усваивать прямую походку. Этим был сделан решительный шаг для перехода от обезьяны к человеку (Энгельс). Освободившимися от функции передвижения передними конечностями он стал производить более диференцированные трудовые процессы. В неустанном труде и борьбе за существование, благодаря наличию рук, он усовершенствовал свои природные органы — зубы, руки, ноги и т. д. — изготовляемыми им орудиями производства, развил свой мозг, одновременно создав новую форму труда — труд коллективный. Преодолевая коллективным трудом природу, человеко-обезьяны в течение многих тысячелетий диференцировэлись в этом производстве, и в результате последующего расслоения одна из этих групп делает прыжок в люди (Марр). На основе такого труда выросла социальность человека, отличающаяся от стадности животных именно наличием общественного труда и умением изготовлять орудия.

Только с возникновением общественных форм труда у людей «явилась потребность что-то сказать друг другу» (Энгельс). Иначе каждый работал бы, не сообразуясь с общей целью данной работы, что сделало бы невозможным развитие организованного коллективного труда и форм общественной жизни. Обезьяно-человек постепенно превратился в говорящего человека (homo loquens), создавшего для себя могущественнейшее орудие — человеческую речь.

Язык как естественная знаковая система. Разные теории знака. Виды знаков. Свойства языковых знаков. Знаковые системы, адаптированные к специфическому восприятию людей (при нарушениях слуха, зрения).

Знаком вообще называют звук, графическое изображение, жест или движение, и даже предмет, который регулярно используется в данном коллективе для передачи информации, условно за ним закрепленной.

Семиотическая концепция языка начинается с Соссюра, хотя термин знак по отношению к слову употреблялся и ранее. Так, еще в середине прошлого века Крушевский определял язык как систему знаков. О слове как знаке, замещающем для говорящего представление о предмете, вещи, писал Фортунатов. Однако только Соссюр придал знаку методологическую значимость и сделал теорию знака основой своей языковой концепции.

Он определяет знак как ассоциацию акустического образа и понятия, или означающего и означаемого.

означающее

означаемое

Важно, что у Соссюра обе стороны знака психичны. В связи с этим его обвиняли в дематериализации знака, но без материи знак не может быть использован, не может быть воспринят как знак чего-то. Однако надо иметь в виду, что Соссюр разводил язык как психическое явление (по сути, языковую компетенцию) и речь, которая имеет материальную форму. Таким образом, материя знака, по Соссюру, - область речи. Она для него не является важной уже и потому, что может быть в принципе различной. Но для того, чтобы звучание или графическое изображение были признаны реализацией одного и того же языка, они должны подчиняться неким общим законам – законам формы, которые стоят над материей.

Какие же признаки знака считал Соссюр релевантными для устройства и жизни языка? Верный выбранному им методу антиномий, Соссюр и в знаке выделяет две пары противоположных свойств:

произвольность – не-произвольность

изменчивость – устойчивость.

· Главное свойство языкового знака – его произвольность. Это значит, что означающее абсолютно не зависит от материальной природы предмета, знаком которого он служит, и – в принципе – может быть любым. В современной науке это свойство знака стали называть условностью. Исключение составляют слова-звукоподражания, в которых корень состоит из звуков, приблизительно передающих звуки природы: шипеть, шуршать, шелестеть, свистеть, грохотать и т.п. Но и в этом случае носители разных языков по-разному передают звуками своего языка одни и те же природные звуки, т.е. слышат мир звуков как бы сквозь фильтр своего языка. Например, в книге Льва Успенского «Слово о словах» приводятся варианты кряканья утки и кваканья лягушки: русская лягушка «говорит» «ква-ква», т.е. квакает, а датская лягушка в известной сказке Андерсена «говорит» «брекке-кекке-кекс». Таких слов в языке сравнительно немного, и они не определяют природы языкового знака в целом.

Э. Бенвенист, развивавший знаковую концепцию языка, усмотрел здесь некоторую непоследовательность Соссюра. Судите сами: если обе стороны знака психичны и означающее – это понятие (т.е. идеальная сущность), то о какой связи означаемого с предметом можно говорить?

Есть и другая проблема, которую видел сам Соссюр: «основной принцип произвольности не препятствует в каждом языке различать то, что в корне произвольно, т.е. немотивирован, от того, что произвольно лишь относительно. Только часть знаков является абсолютно произвольной; другая же часть мотивируется другими знаками» [163]. Соссюр интерпретирует это известное любому языку явление мотивированности слова как внутриязыковую, внутрисистемную мотивированность одних знаков другими знаками, каждый из которых в конечном счете условен. Это, конечно, справедливо, поскольку всякое новое слово возникает не на пустом месте, а на основе уже существующих и тем самым вписывается в уже существующую систему (эту мысль еще в средине прошлого века высказывал Потебня).

Но ведь мотивированность – это еще и когнитивный процесс, что прекрасно было показано Потебней который писал, что внутренняя форма слова показывает, как представляется человеку его собственная мысль о называемом предмете. Соссюр эту проблему обходит, как обходит и проблему лексического значения в целом, как проблему экстралингвистическую. Однако справедливость требует отметить, что именно он обратил внимание на факт принципиального неравенства значение целого сумме значений составляющих (т.е., выражаясь современным языком, значение невыводимо из мотивированности - пример с подснежником).

Однако знаком пользуется коллектив, что ограничивает абсолютную произвольность знака («все равно как именовать») некоей договоренностью, негласной конвенцией, действующей в пределах данного коллектива («как принято именовать»): поэтому для отдельного члена данного языкового коллектива знак, будучи условным, не может быть произвольным.

· Изменчивость знака – следствие его условности, так как в принципе ничто не мешает означаемому иметь другое означающее. Вариативность, неустойчивость формы знака типична для некодифицированных форм существования языка, в частности, для диалектов (например: верхом, верхами, верхоном, верховья, верховнём, верховнями, верховнёй). Меняется на протяжении жизни языка и означающее (частично или нацело: красна - красная), и означаемое (появление новых значений, которые могут оттеснять на задний план прежние значения: красный – красивый вытеснено значением цвета), и то и другое одновременно.

· Однако реальное изменение знака происходит медленно. Соссюр подробно анализирует причины устойчивости языкового знака. Главными он считает множественность знаков (разнообразие которых компенсирует возможные изменения), фактор времени («связь с прошлым ежеминутно препятствует свободе изменений») и «косность говорящей массы», которая не склонна что-либо менять и стремится говорить так, как говорили раньше. Таким образом. если причина изменчивости знака – произвольность, то причина устойчивости – в социальности языка.

· Признак линейности знака, отмечаемый Соссюром, тоже внутри его концепции оказывается противоречивым, поскольку линейность может иметь лишь материальный речевой поток, а не психический (идеальный) знак. Этот признак знака можно принять лишь в том случае, если включить, как это делает современная семиотика и лингвистика в означаемое не только акустический образ (знание знака), но и само звучание или написание.

· Еще один важный признак знака – это его вхождение в систему. Знак не может быть один, в крайнем варианте ему противостоит нулевой знак. Соссюра интересуют как раз те свойства знака, которые порождаются самой системой, отношение данного знака к другим знакам. Это системоприобретенное свойство знака Соссюр называет значимостью. Проиллюстрировать понятие значимости разными примерами.

Входя в языковую систему, знак занимает определенное место в парадигме (ах), за ним закрепляются определенные синтагматические связи, он находится в определенных отношениях с единицами нижестоящего и вышестоящего уровней языковой структуры.

Например, глагол видеть входит в частеречную парадигму глагола, в категориальные парадигмы глаголов несов. вида и переходных глаголов, в семантическую парадигму глаголов восприятия, в синонимический ряд с глаголом смотреть; его лексическая синтагматика свободна, а грамматическая определяется переходностью. Как производящий глагол для большого гнезда дериватов он связан с морфемным уровнем и уровнем словообразовательных моделей. Как переходный глагол, он имеет двойную субъектно-объектную актантную связь в простом предложении, а также способен вводить придаточное изъяснительное предложение, таким образом он связан и с синтаксическим уровнем языковой структуры.

Исключение материи из знака подчеркивало, что собственно материя – звуковая, графическая или какая-либо другая - нерелевантна для языка (т.е. не отражает его суть). Важно сохранение тех же системных отношений между знаками, т.е. сохранение значимостей. Отсюда известное утверждение Соссюра, что в языке нет ничего, кроме различий, но именно эти различия и образуют форму языка. Впоследствии эту идею развил главный теоретик глоссематики Луи Ельмслев: создавая свою «алгебру языка», он описал типичные для любого языка виды отношений, зависимостей (функций в математическом смысле), прежде всего отношений между планом содержания языка и планом выражения.

Вспомним еще раз, что, по Соссюру, язык принципиально ничем не отличается от других знаковых систем. Современная наука приняла идею семиотической природы языка, что оказалось особенно актуальным для 20 века с его новыми техническими задачами создания компьютерных языков. Однако в самой лингвистике дальнейшая разработка знаковой теории языка пошла в направлении разграничения языка и прочих знаковых систем и выявления специфики языкового знака и языка как знаковой системы. Антиномия «знаковость-незнаковость» предполагает не столько отрицание семиотичности языка, сколько сомнение в его абсолютной семиотичности. К этому располагали и проблемы инженерной лингвистики.

Термин «естественный язык» далеко не всех устраивает, так как рождает ложные биологические ассоциации, поддерживаемые спорами вокруг врожденности языковых навыков в связи с генеративной лингвистикой Хомского, поэтому точнее говорить о языке как естественной знаковой системе. Нужно, однако, иметь в виду, что в термин «естественный» здесь вкладывается значительно более простой смысл: человеческий язык не создается кем-то для каких-то целей одномоментно, но является результатом длительной био-социальной эволюции человека, если говорить о человеческом языке в целом, и результатом многовекового исторического развития, если говорить о конкретном языке. Формула «творец языка - народ» кажется банальной, но по сути она очень точна.

Искусственные знаки и знаковые системы создаются одномоментно для определенных, часто узкоспециальных целей, они имеют автора-создателя (или группу авторов), имя которого иногда даже запечатлено в названии самой системы (азбука Морзе, шрифт Брайля, кириллица).

Различие между естественным и искусственным языком хорошо видно, если обратиться к языку эсперанто. Этот язык создан в самом конце 19 века польским врачом Людвигом Заменгофом, в основу его словаря легли классические и живые европейские языки, а элементарно простая, «схематичная» и преимущественно аналитическая грамматика буквально умещается на 2-х листах. Lingvo Esperanto имел благородную цель: Заменгоф видел в нем язык-мессию, призванного спасти мир (эсперанто значит «надеющийся»), объединить «в единую семью все народы и все классы человеческого общества».

Язык сразу же привлек много сторонников, в 1-й четверти 20 века эсперантистское движение было очень мощным. На эсперанто издаются периодические издания, путеводители и туристические проспекты, в некоторых странах есть радиовещание на эсперанто. Эсперантистская библиотека в Лондоне в середине 20 века насчитывала около 30 тыс. библиографических единиц. Через сто лет, распространившись по всему земному шару в качестве вспомогательного языка общения, эсперанто приобрел некоторые черты естественного языка, испытал на себе влияние языков неевропейских народов, но остался – и навсегда останется – вспомогательным языком международного общения. (см.Эрмар Свадост. Как возникнет общий язык? М., 1968)

Искусственными знаковыми системами являются и все алфавиты. Некоторыми признаками искусственных систем обладают, как мы уже говорили, специальные терминологии.

3. Альтернативные знаковые системы для людей с разного рода нарушениями.

Наиболее выразительным примером знаковой системы, замещающей естественный язык, может служить жестовый язык, с помощью которого общаются глухие. Как известно, обычным языком общения в коллективе глухих является так называемый разговорный жестовый язык (сокращенно – РЖЯ).

Известная система Брайля для слепых и используемая глухими дактилология, т.е. набор конфигураций пальцев руки, соответствующий буквам, не являются знаковыми системами, а представляют собой обычные алфавиты, исполненные соответственно в тактильной и кинетически-трехмерной модальности.

В повседневной жизни мы постоянно сталкиваемся с системами, в определенных ситуациях функционально замещающими естественный язык. Такова, например, система дорожных знаков. Некоторые знаки в этой системе иконичны, т.е. означающее пусть весьма приблизительно, но похоже на означаемое: например, две сужающиеся линии предупреждают о сужении дороги. Другие изображения (означающие) содержательно никак не связаны со своим означаемым, т. е. произвольны по отношению к содержанию, – таков, например, «кирпич» – красный прямоугольник, указывающий на запрет движения.

Еще одна известная система – это пиктограммы, т.е. стандартизованные изображения, рассчитанные на передачу сообщения людям, говорящим на разных языках, и используемые в общественных местах – таких, как, например, метро, аэропорты, вокзалы, гостиницы и т.п. Известно, что во времена, предшествовавшие всеобщей грамотности, знаком «булочной» служила не вывеска, а обобщенное изображение кренделя. Очевидно, что эта ситуация функционально мало отличается от той, когда вместо надписи «камера хранения» мы видим схематизированное изображение чемодана и зонта.

Поэтому, когда для тех, кто не может ни говорить, ни читать, в качестве замещающей язык знаковой системы предлагаются некие упрощенные и – предположительно – общепонятные изображения, это достаточно естественный ход мысли, поскольку он соответствует вековому опыту.

4. Индивидуальная языковая система человека и ее основные компоненты. Соотношение понятий «язык», «речь», «речевая деятельность». Освоение языка как самостоятельное конструирование языковой системы. Роль речевой среды в этом процессе. Сложности построения индивидуальной знаковой системы при разного рода патологиях.

5. Освоение звуковой стороны речи как построение фонетического компонента индивидуальной языковой системы. Отклонения от языковой нормы, сопровождающие данный процесс.

6. Лексический компонент индивидуальной языковой системы. Лексико-семантические сверхгенерализации. Вербальные замены и их причины при разных случаях патологии.

7. Морфологический компонент индивидуальной языковой системы. Возрастной и патологический аграмматизм в сфере морфологии. Словоизменительные инновации.

8. Синтаксический компонент индивидуальной языковой системы как способность правильно построить предложение и словосочетание. Синтаксический аграмматизм.

Устная и письменная формы речи. Становление письменного компонента индивидуальной языковой системы. Дисграфия и дисграфические ошибки. Орфографическая интуиция.

Устная речь – это звучащая речь, функционирующая в сфере непосредственного общения, а в более широком понимании – это любая звучащая речь. Исторически устная форма речи первична, она возникла гораздо раньше письма. Материальной формой устной речи являются звуковые волны, т. е. звуки, являющиеся результатом деятельности органов произношения человека.

Письмо – это созданная людьми вспомогательная знаковая система, которая используется для фиксации звукового языка (и соответственно звуковой речи) и вторична по отношению к устной речи. С другой стороны, письмо – это самостоятельная система коммуникации, которая, выполняя функцию фиксации устной речи, приобретает ряд самостоятельных функций. Письменная речь дает возможность усвоить знания, накопленные человеком, расширяет сферу человеческого общения, разрывает рамки непосредственного окружения. Благодаря письменности мы узнали о великих цивилизациях Древнего Египта, шумеров, инков, майя и др.

Основная функция письменной речи – фиксация устной речи, имеющая цель сохранить ее в пространстве и времени. Письмо служит средством коммуникации между людьми в тех случаях, когданепосредственное общение невозможно, когда они разделены пространством, т. е. находятся в разных географических точках, и временем. Основное свойство письменной речи – способность к длительному хранению информации.