Приложение 2. Жилищный вопрос в Иваново-Вознесенске в 1921 – 1928 гг.

В Иваново-Вознесенске переход к новой жилищной политике начался с конца 1921 года. Городские власти стали стремиться к «большему использованию частной инициативы в области ремонта и возведения новых построек и заинтересованности граждан в сохранении жилищ»^[251]. Губкоммунотделом и Губисполкомом были изданы два обязательных постановления в ноябре 1921 года. Первое из них – «О ведении коммунальными отделами муниципализированных домов»^[252] – вменяло в обязанность коммунотделам в кратчайший срок учесть потребность в помещениях для удовлетворения государственных и коммунальных нужд. Дома, которые после учета оказались излишними, должны были возвращаться прежним владельцам, передаваться государственным учреждениям или сдаваться в аренду. Коммунотделы теперь ведали только муниципализированными домами, которых в Иваново-Вознесенске на ноябрь 1921 было 850 (из них 535 предоставлено для жилья граждан, 305 – для советских органов и учреждений, 10 – пришло в негодность)^[253]. Жилищные подотделы освобождались от учетно-распределительной работы в частновладельческих домах, т.е. они реорганизовывались в чисто хозяйственные органы по управлению муниципализированными домами. Вторым постановлением «Об управлении и эксплуатации не муниципализированных домов»^[254] все эти дома передавались в непосредственное ведение их владельцам, которые теперь сами должны были нанимать квартирантов (сообщается, что и ранее граждане сами должны были искать себе квартиру, но регистрация шла через жилищные подотделы, что создавало путаницу и волокиту^[255]). У коммунотделов оставалось только право контроля над использованием жилплощади, а вмешательство их в вопросы использования частновладельческих домов стало недопустимым^[256]. Этим постановлением серьезно ограничивались все принудительные выселения и уплотнения. Поскольку декретом СНК от 8 августа^[257] разрешалось частное и кооперативное строительство, вставал вопрос о разработке планов строительства, городской застройки и развития кооперации^[258]. Чтобы не возникло неразберихи и сумятицы и не началось стихийное выселение квартирантов, устанавливался льготный срок до 1 мая 1922^[259], в течение которого домовладелец не имел права выселять из дома арендаторов.

Впервые и в управлении, и в эксплуатации появляется четкое разграничение муниципализированного и частновладельческого жилфондов^[260]. Сообщается, что все договоры на муниципализированные помещения, заключенные до 1 января 1922 года, теряют законную силу, а поэтому надо для продления аренды сделать официальную заявку в Укомхоз не позднее 25 января^[261]. Иначе он приступит к отводу занимаемых помещений другим лицам и учреждениям.

Для городского коммунального хозяйства 1922 год оказался сложным. Как сообщалось в докладе Губкомхоза «О состоянии коммунального хозяйства в губернии»^[262], переход к местному бюджету, происшедший в этом году, поставил разрушенное коммунальное хозяйство «перед значительными финансовыми затруднениями». Платное пользование услугами коммунальных предприятий вводилось для всех с 1 апреля 1922 года^[263]. Квартплата по постановлению СНК от 20 апреля 1922^[264] вводилась во всех домах 1 мая 1922 года. Однако население, имея низкую зарплату, за коммунальные услуги не платило^[265], а государство кредитов комхозам не выдавало. Трудное финансовое положение нанесло урон коммунальному хозяйству, началось «лихорадочное сокращение предприятий коммунального хозяйства», под сокращение попадали даже пожарные команды^[266].

С 1 января по апрель 1922 года шла реорганизация управленческого аппарата коммунального хозяйства. Прежний громоздкий и слишком централизованный аппарат был сокращен, число подотделов сокращено с 7 до 4. Для всей губернии установлена единая форма построения ремонтно-строительного дела^[267]. При Губкоммунотделе был создан торговый склад для снабжения местного хозяйства ремонтно-строительными материалами, он же занимался и розничной продажей стройматериалов^[268].

Начиная с апреля 1922 года, когда губкомхозом были решены организационные вопросы, удалось улучшить финансовое положение путем взимания платы за коммунальные услуги, начали пересматривать списки муниципализированных домовладений. Требовалось зафиксировать точное количество домовладений. Проблема была в том, что подробной статистики не велось, с 1918 года учреждения и различные организации занимали дома по своему усмотрению, без договоров, по сути, захватывали их^[269]. Даже в постановлениях по вопросам муниципальной недвижимости I губернского съезда коммунотделов, проходившего в 1920 году, фигурировало такое понятие, как «дома, захваченные учреждениями»^[270].

По некоторым данным, в 1918 году в городе было поспешно муниципализировано 1200 домовладений, в 1919 была проведена такая же поспешная и халатная демуниципализация^[271]. Из-за этого беспорядка и понадобилась перепроверка количества домовладений. Нередка была путаница между органами, руководившими муниципализацией. Например, в 1920 году отмечалось, что волисполкомы не имели права проводить муниципализацию, но все же проводили, а укомотделы потом должны были «учитывать и заботиться об этих домах»^[272]. Вскоре списки, муниципализированных домов были подготовлены и утверждены ГУКХ (Главное управление коммунального хозяйства) НКВД. Местные власти запрашивали разрешение на дальнейшую муниципализацию домов в городах губернии. Они аргументировали это необходимостью расширения жилплощади для рабочих и служащих. Сведений о домах, представленных к дополнительной муниципализации по Иваново-Вознесенску нет, но имеются данные по губернии. Так Губкомхоз хотел получить 348 домов, объясняя свое желание тем, что эти дома «особо значительны по размерам»^[273]. Уезды представили к дополнительной муниципализации еще 461 домовладение, так как эти дома были заняты учреждениями «по факту»^[274]. Центр эти притязания отверг, ГУКХ не утвердил к муниципализации дома, «находящиеся до сего времени в ведении владельцев»^[275]. Сообщается, что ГУКХ считал муниципализацию недопустимой после декрета от 8 августа 1921 года «О предоставлении кооперативным объединениям и отдельным гражданам права застройки городских участков».

Несмотря на то, что муниципализация приостановилась, имеющийся у города муниципальный жилищный фонд был сильно изношен и требовал неотложного ремонта. Ситуацию осложняло отсутствие сведений о точном количестве домов, требовавших ремонта. В статистических сведениях Иваново-Вознесенского укомхоза за 1922 год каждый месяц повторяется фраза «технический осмотр не окончен и сведений дать не представляется возможным»^[276]. Финансовое положение коммунальных органов было сложным. Доходы отделов коммунального хозяйства губернии от жилого фонда были самыми низкими: от жилых помещений за год получено – 1381428 рублей, от торгово-складочных помещений – 8 млн. руб., а от промышленных предприятий – 14 млн. руб^[277]. Иваново-Вознесенский укомхоз сообщал, что в его ведении на июль 1922 года находилось 645 муниципализированных домов, а торгово-складочных помещений 485^[278]. При существенном преобладании жилых домов, они приносили как раз наименьший доход и требовали значительных капиталовложений. За строительный сезон 1922 года, по сведениям укомхоза, было произведено 13 капитальных, 46 средних и 134 мелких ремонтов. Результаты даже по мелким ремонтам начинают появляться только с августа 1922, что может говорить о запоздалом начале строительного сезона. Очевидно, именно переорганизация управленческого аппарата коммунального хозяйства отняла столько времени. В дополнение можно сказать, что в городе отсутствовало наружное освещение улиц, у города даже на это не было средств^[279].

К концу 1922 года на 12 губернском съезде советов были поставлены задачи на следующий год. Прозвучало предложение «муниципализированные дома, занятые под жилые помещения, эксплуатировать путем закрепления их за фабриками, предприятиями, учреждениями и организациями для размещения занятых в них рабочих и служащих»^[280]. Кроме этого, предполагалось сдавать дома в аренду коллективам жильцов, состоящих из «трудового элемента». И в том и в другом случае весь ремонт занимаемых домов был полностью возложен на арендаторов^[281]. Так начинается рост ведомственного, фабричного жилого фонда. Однако заводоуправления, как и учреждения, заключали договора на аренду домов неохотно, так как поначалу условия им были невыгодны. Например, аренда заключалась сроком на 5 лет, а стоимость капитального ремонта учитывалась в счет арендной платы только на 70%^[282]. С конца 1924 года условия были улучшены, срок аренды продлялся до 12 лет, а стоимость ремонта шла полностью в счет арендной платы^[283]. Но и в этих условиях многие фабрики были не согласны и требовали понижения арендной платы. Это закрепляемое за фабриками жилье имело существенный недостаток в том, что нужно было выселять граждан, не работающих на предприятии, за которым был закреплен тот или иной дом. Зачастую фабрики и заводоуправления арендовали не целые дома, а отдельные квартиры для своих рабочих и служащих^[284]. Если они не относились к нетрудовому элементу, то им требовалось выделить другое жилье, а на это тратилось много времени. К 1925 году «все муниципализированные дома жилого типа, находящиеся в распоряжении ГОМХ (городской отдел местного хозяйства) в количестве 124»^[285] были закреплены за фабриками и заводами. И все еще множество жильцов не было связано с производством, но и выселены они еще не были^[286]. Количество жилплощади, переданной заводоуправлениям, учреждениям и организациям для жилья рабочих и служащих, с каждым годом увеличивалось: на 1 октября 1924 года ее было 22959,42 кв. м.^[287], а на 1 апреля 1925 года уже 27256,01 кв. м^[288]. На 1928 год жилплощадь составляла 30373 кв.м^[289]. По моему мнению, рост жилищного фонда учреждений, заводоуправлений и организаций вполне закономерен. Наделение жильем от предприятий было удобно в управлении и распределении жилья. Предприятие в условиях тяжелого жилищного кризиса и отсутствия подробных и исчерпывающих статистических сведений на основании данных о числе своих рабочих могло определить нужное количество жилплощади для них. При таком использовании домовладений почти исключалась проблема излишков, «укрывательства» квадратных метров и «хищнического отношения» к жилью. На мой взгляд, наделение жильем от фабрик было выгоднее и рядовому гражданину, так как предприятие заинтересовано в быстром удовлетворении нужд своих рабочих. Наделением жилья ведал фабричный комитет (или завком – заводской комитет) – местный профсоюзный орган на фабрике, который был гораздо ближе к рабочему, чем жилищный подотдел или другие органы местной власти. При фабкоме могли существовать специальные комиссии по жилищному вопросу, которые производили учет излишков жилплощади, учет площади, занятой учреждениями и не принадлежащими фабрике рабочими, и т.д. Фабком также принимал заявления рабочих на получение квартир и мест в общежитиях. Процесс наделения жильем от отдельных фабрик города был хорошо освещен на страницах газеты «Рабочий край», остановимся на этом подробнее.

На сентябрь 1924 года по всем фабрикам города было подано 3700 заявлений о предоставлении квартир^[290]. Заявления часто подолгу не рассматривались и залеживались в фабкоме, на что обращают внимание авторы статей «Рабочего края». Но даже когда заявления принимались и посылались ходатайства «на верх», нередкой была волокита в других ведомствах.

Такая ситуация ярко описана в заметке о заводе им. Батурина^[291]. Заводской комитет подал ходатайство в Губотместхоз (губернский отдел местного хозяйства) об аренде квартир для рабочих – отместхоз выделил дом, но строению требовался ремонт, и вселять в него рабочих было нельзя. Тогда дирекция составила смету на ремонт и согласовала ее с отместхозом, но трестом эта смета не была утверждена, т.к. не заключен договор на аренду дома^[292]. Сообщается, что «прошло лето, на исходе зима», но никаких результатов в обеспечении нуждающихся жильем не достигнуто^[293]. Можно заметить, что и фабком и дирекция химического завода им. Батурина к вопросу выделения жилья для рабочих относились поверхностно и даже мошенничали с квадратными аршинами. Комиссия, производившая обследование жилищ рабочих и состоявшая из механика и помощника заведующего по технической части, указала в акте о результатах обследования, что каждая квартира имеет в среднем 100 кв. аршин жилплощади, в то время как на деле было не более 25-30 кв. аршин^[294]. Сообщается, что обследовавшие сами имеют квартиры «по 5 комнат прекрасных»^[295]. Подобные комиссии легко могли завышать данные по рабочим квартирам, спасая самих себя от уплотнения. Были случаи, когда фабричные спецы ходили по закрепленным за фабкомами домам с целью выбора лучших квартир^[296].

На Большой Иваново-Вознесенской мануфактуре, напротив, 1924 год был встречен успехами фабричного комитета. На страницы газеты он попадает как претендент на звание лучшего фабкома^[297]. Говорится, что в борьбе с жилищным кризисом «вся намеченная задача комиссией по плану выполнена полностью»^[298]. Фабком произвел учет жилой площади и выявил 1670 кв. аршин, занятых учреждениями, не принадлежащими фабрике. Эту площадь было решено предоставить для жилищ рабочим. Благодаря этому из 628 заявлений, поданных в комиссию, было удовлетворено 418^[299]. Казалось бы, фабком действительно решил жилищную проблему своих рабочих, но если посчитать, то окажется, что на каждого из этих 418 заявителей приходится примерно 4 кв. аршина, то есть 2 квадратных метра. Такое наделение жилплощадью не только гораздо ниже установленных норм^[300], оно противоречит всем санитарным нормам и физическим потребностям человека. Неудивительно, что впоследствии будут часты заметки об антисанитарном состоянии общежитий БИВМа. Однако стоит сказать и о том, что здесь впервые появляется кредитование на ремонт жилья (к августу 1924 выдано 298 рабочим 19151 рублей^[301]). Кредит выдается всем, кто имеет острую нужду и имеет удостоверение о том, что ремонтирует дом^[302]. Однако это опять же попытка изжить жилищный кризис на средства самих рабочих. Но на БИВМ, как и на других фабриках, присутствует волокита и нежелание удовлетворять нужды рабочих. Так, в газетной статье рассказывается, что семья рабочих живет в антисанитарных условиях: «живут 6 человек в комнате 5×8 аршин. Комната сырая, со стен течет на пол, дети от этого болеют…»^[303]. Глава семьи – товарищ Шилов – подает заявление с приложенным удостоверением от губернской санитарной жилищной комиссии председателю жилищной комиссии Трепову с просьбой выделить другую квартиру, но Трепов отказывает, мотивируя тем, что квартиру дадут от фабрики «Рабочий край», где работает жена просителя. А жене Шилова на фабрике говорят, что, поскольку муж глава семьи, то пусть ему и дают квартиру от БИВМа^[304]. Такое отношение, безусловно, усугубляло ситуацию с жильем на фабрике и в целом по городу.

На заседании чрезвычайной жилищной комиссии совместно с уполномоченными заводов и трестов 8 сентября 1924 года^[305] уполномоченный от БИВМ товарищ Голяков в своем докладе сообщил, что фабрика получила 11 домов с полезной жилплощадью в 3288 кв. арш. Но реально может занять только 1405 кв. арш., так как «остальную площадь занимают рабочие Треста и Ивтекстиля», которые, как можно видеть, выезжать из домов БИВМ не собирались. Он же сообщает, что полностью и эти 1405 кв. арш. использовать не удалось, потому что еще не выехали выселяемые. С другой стороны, продолжали поступать заявления от нуждающихся, их накопилось 470^[306]. Из этих данных становится видно, что фабком не успевал удовлетворять потребности в жилье и даже для такого крупного предприятия, как БИВМ, жилищный вопрос представлял большую проблему.

Во многом жилищному кризису способствовал и факт отсутствия нового жилищного строительства со стороны муниципалитета. Собственные финансы не позволяли ему поддерживать даже наличный жилой фонд, во многом поэтому и началась демуниципализация. В пятилетнем плане строительных работ по губернии на 1924 – 1929 гг^[307] по поводу жилых построек сказано очень немного. Планировалось лишь восстановление дома бывшего Шифнера на Панской улице (но за счет выделения 25% стоимости ремонта из местного бюджета), также было намечено восстановление жилых домов в Шуе. На этом губернский пятилетний план относительно жилья заканчивался. Не имея средств, городские власти пытались передать как можно больше зданий жилищным коллективам, фабрикам и заводам (правда, лишь с 1924/1925 гг., когда муниципалитет осознал финансовую обременительность наличия в его ведении большого числа домов). В отчетности на 1927/1928 год^[308] сообщалось, что городским коммунальным хозяйством построено только одно здание в 74 квартиры, в то время как учреждениями, фабриками и заводами – 3 здания в 43 квартиры, жилищно-строительной кооперацией – 48 зданий в 254 квартиры и частными лицами – 1158 домов^[309]. Муниципалитет с каждым годом все больше выполнял функции не столько управления домами, сколько контроля за их использованием. Он постепенно снимал с себя ответственность за эти домовладения. XVI Губернский съезд советов по коммунальному хозяйству, проходивший в апреле 1929 года^[310], окончательно изменил политику коммунальных органов в отношении муниципализированного жилого фонда. Съезд назвал основной задачей горсоветов «практический переход к использованию муниципализированных зданий на принципах здорового хозяйственного начала»^[311]. Также съезд постановил «ликвидировать к 1 октября 1929 года непосредственную эксплуатацию муниципализированного фонда коммунальными органами путем организации домовых трестов и дальнейшего развития жилищно-арендной кооперации…»^[312]. Можно сказать, что после этого постановления муниципализированный жилищный фонд перестает существовать как единица управления, хотя он остается в государственной собственности и его юридическое положение не меняется.

Одним из важнейших факторов, приводивших жилищный фонд города к разрушению, было отсутствие квартплаты в период действия политики «военного коммунизма». При отсутствии платы за жилье частному домовладельцу было выгодно любым способом выжить квартирантов из своего жилища вплоть до разрушения построек. Естественно, ремонты не производились, как не было и нового строительства. Муниципальный жилищный фонд разрушался, так как не было основного источника его финансирования в виде квартплаты. Кооперативы, учреждения и предприятия, даже после появления возможности брать в аренду здания, проявляли низкую активность из-за отсутствия квартплаты или невозможности ее взимания.

Население квартирную плату игнорировало, плата за жилье отсутствовала с 1917 года, а законодательно такое положение дел было установлено декретом СНК от 27 января 1921 года^[313]. Декрет касался лиц, живущих в национализированных и муниципализированных домах, но квартиранты, подселенные в частные дома, тоже квартплату не платили. Домовладелец их выгнать не мог, так как уплотнение было принудительным от местного отдела коммунального хозяйства.

Теперь платное пользование услугами коммунальных предприятий вводилось для всех с 1 апреля 1922 года^[314]. По постановлению Губисполкома «О порядке оплаты коммунальных услуг»^[315], в основу исчисления оплаты коммунальных услуг ложился принцип «безубыточной эксплуатации предприятий и имуществ комотделов»^[316]. Оплачивать коммунальные услуги рабочих и служащих должны были учреждения и предприятия, где они работали, но только в пределах установленных норм, все излишки – за счет потребителя^[317]. За счет предприятия оплачивались жилище (квартплата), электрическое освещение, пользование водой из водопровода. Оплачиваемые нормы услуг устанавливались следующие: жилая площадь не более 16 кв. аршин на человека и 20 кв. аршин с кухней и коридором для семейных; пользование водопроводом в 2 ведра в день и т.д.^[318]. Рабочий должен был оплатить услуги в комотделе и при получении денег ему выдавалась квитанция, в которой указывалось потребление коммунальных услуг. Эту квитанцию рабочий относил на место работы, и там ему оплачивали расходы за коммунальные услуги, не превышающие установленных норм. Если рабочий жил в частновладельческом доме, то должен был приносить на место работы счета домовладельца^[319].

Квартплата, по постановлению СНК от 20 апреля 1922^[320], вводилась во всех домах с 1 мая 1922 года. 27 апреля 1922 года выходит постановление СНК «О невыселении в административном порядке…»^[321], по которому выселить граждан из занимаемых ими жилищ можно только по судебному решению за «хищническое отношение к жилью», приводящее его к разрушению, и за неплатеж квартплаты^[322].

Я не стану рассматривать подробно здесь тарифы квартплаты^[323], систему ее начисления и способы взимания^[324],^[325]. Наиболее важными особенностями квартплаты в муниципальных домах было то, что теперь власти пытались экономически заставить подыскивать квартирантов, либо оплачивать лишнюю жилплощадь. Только некоторые важные для Советской власти категории людей могли занимать площадь до 20 кв. аршин (т.е. по установленной губернской норме), а именно – практикующие врачи, инженеры, преподаватели ВУЗов, советской и партийной школы, школьные работники, литераторы, ответственные партийные, профессиональные и советские работники по выборам^[326].

Тарифы квартирной платы били прежде всего по непролетарскому элементу. Однако бросается в глаза и тот факт, что неквалифицированные рабочие должны платить в 2 или 2,5 раза больше, чем квалифицированные, а работники частных предприятий 13-17 разряда должны платить больше, чем учреждения и предприятия. Цены для частных лиц, не работающих в государственных учреждениях и предприятиях, просто несопоставимы с другими категориями. Мало того, что с них брали плату задним числом, так еще и раза в 2-3 больше, чем с учреждений. По данному постановлению видно, кто нужен был Советской власти и какие слои общества она поддерживала и «награждала жильем» в первую очередь, зачастую в ущерб другим.

Важно отметить тот факт, что Горсовет при оценке строений и установке квартплаты опирался на платежеспособность трудового населения^[327], а значит, ставки квартплаты занижались и не давали необходимого дохода для ремонта зданий. К концу 1924 – началу 1925 года появляется понимание того, что с такими низкими ставками квартплаты невозможно «хозяйственно-целесообразно» эксплуатировать муниципальные владения^[328]. Из муниципальных домов были выселены нетрудовые элементы, но для них как раз были установлены самые высокие ставки квартирной платы, а многие рабочие и служащие имели льготы по квартирной и арендной плате^[329]. В большинстве случаев на доход от эксплуатации строений можно было провести только текущий ремонт, на капитальный ремонт доходов было недостаточно, а «на накопление амортизационного капитала, необходимого для восстановления жилплощади, рассчитывать не приходится»^[330]. В 1925 году Губернский отдел местного хозяйства (ГОМХ) сообщал, что квартплата настолько ничтожна, что «не оправдывает даже содержание аппарата»^[331]. Как раз после этого ГОМХ пошел на такой шаг, как сдача домов в аренду учреждениям, кооперативным организациям, фабрикам и заводам^[332].

В частновладельческих домах с 9 ноября 1921 года, по постановлению Горсовета, в Иваново-Вознесенске существовала система добровольного соглашения о квартплате между домовладельцем и квартиронанимателем^[333]. Вскоре стало понятно, что отсутствие четких тарифов квартплаты приводит к неустанному росту ее стоимости. Во многих газетных статьях пишется о непосильной для рабочего квартплате, которую устанавливают домовладельцы (причем еще существовала натуральная «квартплата» - дровами или продовольствием). Даже в судах по тем или иным причинам «слезные прошения “бедных” домовладельцев находят удовлетворение: домовладельцам зачастую разрешается получать с квартиронанимателей по 6 – 8 – 10 довоенных рублей в месяц»^[334]. Чтобы остановить беспредел взвинчивания цен, государство декретом Совнаркома от 20 апреля 1922 г. установило максимальные ставки за пользование жилыми помещениями как в муниципализированных, так и частновладельческих домах. Укомхоз, следуя этому декрету, разработал ставки на местах. Указывается, что он «отлично учитывал, что ставки, которые будут установлены, не только не дадут дохода собственнику, но даже, может быть, полностью не окупят расходов по содержанию и необходимому ремонту помещения»^[335]. Укомхоз посчитал, что в этот тяжелый период домохозяева должны взять на себя часть бремени, «которое уже более 4 лет лежит на плечах рабочего класса» (для лиц, не работающих в государственных и частных предприятиях, квартирная плата не нормируется и устанавливается по добровольному соглашению^[336]). Единственное, что позволял размер квартплаты – поддерживать жилища от разрушения, да и то с трудом. Нэп делал ставку на экономическую заинтересованность, но хозяева не были заинтересованы в таких размерах квартплаты, не дающих никакой прибыли.

Выселять из квартиры разрешено только через суд и только в определенных случаях: бесхозяйственное, хищническое отношение к жилплощади (порча домовладения, заборов, пристроек); невзнос квартирной платы; поведение лица, делающее невозможным совместное проживание; если лицо вселилось без соответствующего права и с нарушением законоположений; в случае необходимости капитального ремонта помещения и с разрешения органов техническо-строительного надзора, по окончании которого помещение предоставляется лицам, которые в нем проживали до ремонта^[337].

Это постановление должно было положить конец притеснениям квартирантов домовладельцами, так как никакие излишние требования по квартплате или проведению работ они теперь предъявить не могли. Однако из-за путаницы с квартплатой нередко рабочих-квартирантов выселяли по суду (рабочие не знали, куда приносить квартплату, а хозяева часто отказывались брать мизерные деньги за жилье, требовали больше установленных норм и т.д.^[338]), так как они оказывались злостными неплательщиками. Иногда домовладельцы сами приводили помещение в негодное для проживания состояние, потом в суде доказывали необходимость ремонта, квартирантов на время ремонта законно выселяли, но ремонт мог затягиваться…^[339].

В середине 1924 на страницах газет появлялись предложения увеличить квартплату, хотя бы в 50% от довоенной, и тем самым создать материальную базу муниципализированным домовладениям, а также «за твердую советскую плату обеспечить их (рабочих) сносной квартирой»^[340]. Низкая квартирная плата была одной из главных причин жилищного кризиса. Из пяти причин кризиса, названных на III губернском совещании работников коммунального хозяйства, проходившем 27-29 мая 1925 года^[341], четыре причины касались квартирной платы.

Несмотря на постепенное повышение ставок, квартирная плата не достигла уровня затрат на содержание жилья. В органы коммунального хозяйства поступали предложения о её увеличении^[342]. Этот же вопрос ставился и перед центром^[343]. В постановлении ЦИК и СНК от 4 января 1928 года «О жилищной политике»^[344] целью новых норм было приближение «квартирной платы к себестоимости эксплуатации жилищ». Однако, квартплата напрямую зависела от социального положения граждан и их заработной платы, а поэтому была низкой на протяжении всех 1920-х годов, и даже в пятилетнем плане развития коммунального хозяйства губернии на 1928-1933 гг.^[345] «чистый доход от жилых помещений» был одним из самых незначительных.

Следует осветить ситуацию со строительством, происходившим в эти годы. Прежде всего я бы хотел остановиться на частном жилищном строительстве, так как именно оно стремительными темпами развивалось на протяжении 1920-х годов и именно оно позволило снизить остроту жилищного кризиса.

Частный жилищный фонд в период действия политики «военного коммунизма» был сильно разрушен, новое частное жилищное строительство до 1923 года отсутствовало^[346],^[347] из-за положений Исполнительного декрета об отмене права частной собственности на недвижимости в городе Иваново-Вознесенске^[348]. Вплоть до конца 1921 года в постановлениях и отчетах появляются фразы и предложения о необходимости «твердо проводить в жизнь все декреты об отмене частной собственности»^[349]. Однако, к середине 1922 года в резолюции Иваново-Вознесенского губернского съезда советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов говорилось о том, что «для поощрения частной инициативы и заинтересованности граждан никакое вмешательство коммунотделов в использование частновладельческих домов недопустимо»^[350].

В августе 1922 года выходит декрет ВЦИК и СНК «О праве застройки земельных участков»^[351],^[352]. Несмотря на четкость и последовательность декрета, граждане не спешили строить жильё. На мой взгляд, это обусловлено тем, что в первой статье декрета сказано: «договоры о предоставлении городских участков под застройку заключаются коммунальными отделами… с отдельными гражданами на срок до 20 лет для деревянных строений и до 49 для каменных строений»^[353]. Получалось, что после окончания срока действия договора выстроенные здания могут быть переданы коммунальным отделам, по сути муниципализированы.

Необходимость широкого развития частного жилищного строительства стала очевидна уже в 1923 году. Как уже указывалось ранее, на IV Всероссийском съезде заведующих коммунотделами, проходившем в начале 1923 года, было сказано, что «нужда требует интенсивных мероприятий», в том числе «привлечения частной инициативы и частной заинтересованности»^[354]. Пуск фабрик и резкий приток населения в город все более усиливали жилищный кризис, а государство признавало свою беспомощность в жилищном строительстве и даже в ремонте, так как в первую очередь все средства шли на восстановление промышленности^[355].

Несмотря на изменения в жилищной политике, наступившие с введением нэпа, оставалась такая проблема для частного домостроительства, как действие методов политики «военного коммунизма». Одной из мер борьбы с жилищным кризисом все еще оставалось уплотнение. С его помощью власти пытались преодолеть жилищный кризис за счет частных домовладельцев, благодаря их вложениям в жилищное строительство. Ярким примером такой точки зрения на жилищную политику в Иваново-Вознесенске являлся доклад ответственного секретаря Иваново-Вознесенского губкома РКП(б) Сергея Семеновича Зорина (Гомбарга)^[356] на расширенном пленуме Иваново-Вознесенского горсовета, проходившем 1 августа 1924 года^[357]. Он говорил, что, согласно обследованию, почти 50 тысяч человек (рабочих фабрик города) живет в среднем на 5,6 кв. аршинах, что «в три раза менее декретной голодной нормы жилплощади». Также Зорин доводит до сведения пленума горсовета данные о том, что «В общероссийском масштабе мы стоим на первом месте по мизерности площади, занимаемой нашими рабочими. Это первое место не заставляет нас торжествовать, а заставляет принимать чрезвычайные меры, т.к. 5 кв. аршин – это гробовая норма, только мертвецы могут жить на такой площади»^[358]. Докладчик делает акцент на присутствующем в городе неравномерном распределении и утаивании свободной жилплощади, что встречается чаще всего в частных домах. Основной причиной данной проблемы С.С. Зорин считает несознательность домовладельцев и их мелкобуржуазные наклонности: «частные домовладельцы сдавать квартир не хотят и не станут. Им живется хорошо, и они считают, что 5 кв. аршин норма вполне достаточная для рабочего или мелкого служащего»^[359]. Доклад идеологически выверен и структурирован, в ситуацию, почему домовладельцы всеми силами пытаются уйти от сдачи квартир, автор не вникает, а восклицает, что «на это мы ответим тем, что на излишнюю площадь частных домовладельцев (836 кв. саженей) разместим не меньше 600 человек рабочих» (получается, что на каждого рабочего в среднем придется по 12,54 кв. аршин жилплощади). В этом же докладе С.С. Зорин говорил: «в настоящее время в Иваново-Вознесенске и его окраинах живет около 100000 человек, которые размещаются в 9000 домах», а учитывая, что по статистике средняя норма жилья на окраинах города составляла 7 кв. аршин^[360],^[361], совершенно непонятно, как наделение жильем 600 человек могло исправить ситуацию. Зорин указывал, что домовладельцы должны самоуплотниться, а если не захотят – «придется сделать известное понуждение». Докладчик сообщает, что придется принять жесткие меры по отношению к нетрудовому элементу, «но они приспособятся» и будут сопротивляться. В конце доклада С.С. Зорин восклицает: «не уплотнитесь – мы это сделаем сами», «мы должны перехитрить тысячу уловок»^[362].

В резолюции пленума горсовета по докладу С.С. Зорина о состоянии жилищного вопроса в Иваново-Вознесенске было принято большинство его предложений. Но главное, вышло постановление пленума горсовета о новой норме жилой площади «в муниципализированных, национализированных и частных домах в 12 кв. аршин на человека», дополнительная площадь для некоторых категорий лиц определялась в 15 кв. аршин^[363]. Для проведения в жизнь постановлений пленума горсовета была создана Чрезвычайная жилищная комиссия (или тройка), действовавшая с 6 августа 1924 по 1 января 1925 года^[364] и занимавшаяся уплотнением.

После постановления пленума горсовета от 1 августа 1924 года получалось так, что в новом доме, который рабочий построил на свои средства, при излишках жилплощади приходилось подселять квартирантов^[365]. В 1923 году уже началось частное жилищное строительство, и за два года некоторые граждане успели построить себе дома по нормам 1921 года, установленным комиссией по использованию жилой площади при Губисполкоме, - до 16 квадратных аршин (8 кв. м.) для взрослого и 12 кв. аршин (6 кв. м.) для ребенка^[366]. Уже тогда, в 1921 году, сообщалось в отдельных статьях газеты «Рабочий край» о том, что население живет очень скученно и поэтому дальнейшее уплотнение невозможно^[367], а также указывалось, что уменьшение норм ведет только к росту жилищного кризиса, так как скученность населения способствует более быстрому разрушению домов^[368].

Частные строители могли основываться и на норме жилплощади, установленной обязательным постановлением Иваново-Вознесенского губисполкома от 17 июня 1924 года «О порядке пользования жилой площадью в частновладельческих домах»^[369], которое, в свою очередь, было основано на постановлениях СНК и ВЦИК от 8 августа 1921 года^[370] и 13 июня 1923 года^[371]. Согласно этим постановлениям максимальная норма жилплощади устанавливалась в 18 кв. аршин и в особых случаях 20 кв. аршин (для больных и тех, кто должен был производить служебную работу на дому)^[372]. В любом случае дома строились по установленным нормам и «для личной потребности»^[373], а после постановления пленума горсовета от 1 августа 1924 года и уменьшения нормы до 12 кв. аршин эти новые домохозяева должны были подселять к себе квартирантов, что было невыгодно, как уже сообщалось ранее, из-за низкой квартплаты, не покрывающей налогов^[374].

Описывается случай, когда рабочий, достраивающий свой дом, узнает об уплотнении и говорит по этому поводу: «Себе во всем отказывал и должен кругом, а жить придет кто-то? Если бы знал, что так будет, построил бы дом 6 на 8 аршин»^[375]. Из-за такого возврата к политике «военного коммунизма» и, можно даже сказать, обмана частных строителей, жилищное строительство развивалось медленно^[376] и строились, в основном, небольшие домики и хибары. За 1924-1925 гг. частным лицам было выдано лишь 89 разрешений на постройку (в то время как в 1922 году таких разрешений было выдано 117) и 119 на ремонт домов^[377]. 1 января 1925 года постановление горсовета от 1 августа 1924 года, провозглашенное речью С.С. Зорина было отменено^[378]. Теперь «во вновь возведенных частновладельческих домах в целях поощрения нового строительства норма жилой площади допускается до 18 кв. аршин»^[379]. После введения этих льгот в период с 1 октября 1925 года по 1 мая 1926 года только в Иваново-Вознесенске было выдано 567 разрешений на застройку^[380]. Из статистических данных следует, что на протяжении 1926 – 1928 гг. объемы частного жилищного строительства были гораздо больше вместе взятых объемов строительства исполкомов, промышленного и кооперативного строительства^[381].

В итоге можно сказать, что частное жилищное строительство в Иваново- Вознесенске развивалось в тяжелых условиях. Нехватка и дороговизна строительных материалов, высокие цены на услуги печников и плотников, отсутствие средств у рабочих, бюрократия и непоследовательность жилищной политики сдерживали и тормозили частное жилищное строительство. Еще в 1925 году сохранялся такой метод политики «военного коммунизма», как уплотнение. Даже в ситуации жилищного кризиса в системе управления жилищным хозяйством звучали опасения по поводу проникновения «мелкобуржуазной психологии» в рабочие массы^[382]. Частников искусственно ограничивали либо низкими нормами жилплощади, либо квартплатой, не покрывающей налоги, и необходимостью держать квартирантов, либо ограниченными сроками договоров о праве застройки и т.д. Несмотря на необходимость нового строительства, власти дали ему «зеленый свет» только в условиях надвигающейся жилищной катастрофы.

Во второй половине 1920-х годов набирает популярность кооперативное жилищное строительство. В «Рабочем крае» появляются многочисленные статьи, посвященные плюсам кооперации, создается целая серия восторженных и хвалебных отзывов. Наиболее известным проектом кооперативного жилищного строительства был «Первый рабочий поселок» построенный акционерным строительным обществом «Стандарт» в 1924/1925 гг. Он был основан ни идее «Города-Сада»^[383], выдвинутой философом и социологом-утопистом Эбенизером Говардом еще в конце XIX века. Об этих поселках и, вообще, кооперативном строительстве написано достаточно много^[384], однако это строительство, не смотря на привилегированность, определённую легкость в получении кредитов, гораздо меньше способствовало уменьшению жилищного кризиса, чем частное строительство, так как на самом деле оно оказывалось дорогим и чаще всего менее качественным. Даже Первый рабочий поселок, который уже на стадии внесения паев назывался «особо-образцовым»^[385], позднее критиковался за недостатки^[386], высокую плату за квартиры по сравнению с другими видами жилья^[387] и т.д. Относительно кооперативного строительства интересен взгляд корреспондентов в сравнении с частным жилищем, которое, по их мнению, невыгодно: «рабочие-одиночки непроизводительно вкладывают в индивидуальное строительство десятки и сотни тысяч рублей. Если бы все эти трудовые деньги удалось влить в общий кооперативно-строительный фонд, это в значительной степени ускорило бы разрешение жилищного кризиса»^[388]. Такая явная и активная агитация за кооперацию наводит на мысль о том, что разрешенное частное строительство являлось все же маргинальным в глазах советских идеологов. И такой взгляд был вполне естественным, так как под гнетом тяжелых жилищных условий была разрешена хотя и не собственность, но долгосрочная аренда жилья, против чего резко выступал Фридрих Энгельс в работе «К жилищному вопросу»^[389], где указывал, что с приобретением дома рабочие «потеряют также и свой пролетарский характер и снова станут покорными холопами, подобно своим предкам»^[390]. Такое отношение к частной строительной инициативе, обусловленное идеологически, будет существовать все 1920-е годы, да и почти весь период существования Советского Союза.

На ведомственном жилищном строительстве я останавливаться не стану, лишь скажу, что фабричное жилищное строительство было совсем незначительно, а фабричные общежития упоминаются в газете только в связи с критикой.

Таковы были объективные условия развития жилищной ситуации в городе Иваново-Вознесенске в период действия новой жилищной политики. Эти условия влияли на облик города, который и сегодня несет в себе отпечаток новой жилищной политики в виде районов (которые теперь являются почти центром), застроенных домами индивидуальных рабочих и кварталов, многоквартирных домов, выстроенных кооперацией. Жилищная ситуация влияла на жизнь граждан, на их коммуникацию с властью и друг с другом, на аргументацию ими тех или иных претензий и самоопределение относительно социального статуса и идеологического дискурса.

[1] Kotkin S. Magnetic mountain: Stalinism as a civilization. – Univ of California Press, 1997. С. 160.

^[2] Шперлинг В. Торговаться с властью: прошения и жалобы как форма политической коммуникации в пореформенной России // Новая политическая история. СПб., 2004. С. 152.

^[3] Яров С. В. Пролетарий как политик: политическая психология рабочих Петрограда в 1917-1923 гг. – СПб.: Дмитрий Буланин, 1999.

^[4] Потапова Н.Д. Лингвистический поворот в историографии: учебное пособие. – СПб., 2015. – С. 184.

^[5] Тихомиров А.М. Иваново. Иваново-Вознесенск. Путеводитель сквозь времена. – Иваново: Референт, 2011. – С. 11-12.

^[6] Ленин В. И. Речь на III съезде рабочих текстильной промышленности // ПСС, – Т. 40. – С. 321.

^[7] Протоколы заседаний Иваново-Вознесенского Горсовета, 28 апреля 1925 г. // ГАИО (Государственный архив Ивановской области). Фонд 139. Дело 113. Л. 30.

^[8] Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. – М.: РОССПЭН, 2008. – С. 62-63.

^[9] Демократизм не отменяет ни целей написания заявления – получения лучшего жилья, ни аргументацию, призванную доказать, почему заявитель достоин этого блага или оно ему необходимо.

^[10] Шперлинг В. Указ. соч.

^[11] Меерович М.Г. Наказание жилищем: жилищная политика в СССР как средство управления людьми (1917-1937 годы). РОССПЭН. М., 2008 г. С. 8.

^[12] Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города. СПб., 1999.

^[13] Кулакова И. П. История московского жилья. – ОГИ, 2006.

[14] Герасимова Е.Ю. Советская коммунальная квартира как социальный институт: историко-социологический анализ: На материалах Петрограда - Ленинграда, 1917 – 1991 гг. СПб., 2000 г.

[15] Герасимова Е. Ю. Советская коммунальная квартира //Социологический журнал. – 1998. – №. 1-2. – С. 226.

^[16] Дейк Т. А. ван. Дискурс и власть: Репрезентация доминирования в языке и коммуникации/ТА ван Дейк //М.: ЛИБРОКОМ. – 2013.

^[17] Там же. С. 19.

^[18] Там же. С. 24.

^[19] Там же. С. 26.

^[20] Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Указ. соч. С. 58.

^[21] Фитцпатрик Ш. Срывайте маски! Идентичность и самозванство в России ХХ века //М.: Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина. – 2011.

^[22] Там же. С. 19.

[23] Халфин И., Хелльбек Й. Интервью //Ab Imperio. – 2002. – Т. 3. – С. 219.

[24] Там же. С. 222.

^[25] Яров С. В. Пролетарий как политик: политическая психология рабочих Петрограда в 1917-1923 гг. – "Дмитрий Буланин", 1999.

^[26] Кошелева О. Е. Люди Санкт-Петербургского острова Петровского времени. – М.: ОГИ, 2004.

^[27] Кулакова И. П. История московского жилья. – ОГИ, 2006.

^[28] История коммунальной квартиры в литературных произведениях рассматривалась А.Е. Беззубцевым-Кондаковым в статье «Наш человек в коммуналке» // «Урал», 2005, №10. http://magazines.russ.ru/ural/2005/10/be15.html

^[29] Декрет ВЦИК от 20 августа 1918 года «Об отмене частной собственности на недвижимости в городах» http://www.consultant.ru/

^[30] Ленин В. И. Удержат ли большевики государственную власть?/Полное собрание сочинений, 5-е изд //М.: Издательство политической литературы. – 1969. – Т. 34. – С. 600.

^[31] Там же.

^[32] Посмотреть фильм можно здесь: http://www.youtube.com/watch?v=v3wagrEMyFw

^[33] Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии: 1920-1930 годы. – Журнал" Нева", 1999. С. 161.

^[34] Введенский А. Все начиналось с «Уплотнения». http://novostispb.ru/news/history/4598/

^[35] Там же.

^[36] Лебедев Н. А. Очерк истории кино СССР: немое кино. – Искусство, 1955. – Т. 1.

^[37] Там же.

^[38] Введенский А. Указ. соч.

^[39] Рабочий край. 25 октября 1921 года.

^[40] Рабочий край. 4 апреля 1920 года.

^[41] В. Ю. Смирнова Конструирование возраста в журнале «Работница» в советское время. стр.92-102 // Женщина в российском обществе. 2016. №1

^[42] Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города. Указ. соч. С. 183.

^[43] Там же.

[44] Герасимова Е. Ю. Советская коммунальная квартира. Указ. соч. С. 231

^[45]Гиппиус З. Н. Петербургские дневники, 1914-1919. Черная книжка. http://www.dk1868.ru/history/gippius1.htm

^[46] Лебина Н.Б. Указ. соч. С. 184.

[47] Герасимова Е. Ю. Советская коммунальная квартира. Указ. соч. С. 236.

^[48] Рабочий край. (Орган Иваново-Вознесенского Губернского и городского советов Рабочих, Красноармейских и Крестьянских депутатов и Губкома РКП).

^[49] Тихомиров А.М. Иваново. Иваново-Вознесенск. Путеводитель сквозь времена //Иваново: Референт. – 2011. – С. 11-12.

^[50] Балдин К.Е., Ильин Ю.А. Ивановский край в истории Отечества. – Ивановский ИПКиППК, 1998.

^[51] Ленин В. И. Речь на III съезде рабочих текстильной промышленности. Указ. соч. С. 321.

^[52] Ивановская область за 50 лет. Статистический сборник. Иваново, 1967 год.

^[53] ГАИО. Фонд 139. Дело 113. Л. 30.

^[54] Тихомиров А.М. Указ. соч. С. 11-12.

^[55] Иваново в годы социалистического строительства (сборник материалов за 1924 – 1936 гг.). Иваново. 1936 г. с. 31, 32.

^[56] Резолюция главного управления коммунального хозяйства (ГУКХ) НКВД о состоянии коммунального хозяйства в Иваново-Вознесенской губернии, 29 сентября 1926 – 29 ноября 1927 гг. // ГАИО. Фонд 139. Дело 243. Л. 5.

^[57] ГАИО. Фонд 139. Дело 113. Л. 30.

^[58] Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Указ. соч. С. 62-63.

^[59] Этой, так называемой объективной ситуации с жильем посвящено первое приложение.

^[60] Дело по иску Гвоздаревой М.А. к Гвоздареву А. о выселении его из дома, апрель-октябрь 1921 г. // ГАИО. Фонд 259. Дело 408. Л. 3

^[61] Рабочий край. 5 августа. 1920 г.

^[62] Единственный пример пролетарской солидарности между домовладельцем и квартирантом: И.С. Шляпников и А.Е. Гусев пишут совместное заявление, где просят переселить Гусева и его семью из разрушающегося дома Шляпникова, чтобы он смог сделать ремонт. ГАИО. Фонд 1179. Оп. 1. Дело 122. Л. 47.

^[63] О конфискации зданий и имуществ у частновладельцев и о размещении учрежд. и организ. в муниципализированных зданиях, 4 января - 25 мая 1918 // ГАИО. Фонд 31. Оп. 1 Дело 60. Л. 17-19

^[64] Примирительные жилищные камеры – учреждение, рассматривавшее споры по договорам о найме жилых помещений. Было введено Временным правительством для лучшего проведения в жизнь постановления от 5 августа 1917 года «Об установлении предельных цен на квартиры и другие помещения».

^[65] ГАИО. Фонд 31. Оп.1. Дело 60. Л. 120

^[66] ГАИО. Фонд 139. Дело 113. Л. 30.

^[67] Похожие ситуации, связанные со сменой идентичности (identity) рассматривал Н.Б. Вахтин в статье Условия языкового сдвига (к описанию современной языковой ситуации на Крайнем Севере) //Вестник молодых ученых. Серия: Филологические науки. – 2001. – №. 1. – С. 11-16.

^[68] Дейк Т. А. ван. Дискурс и власть. Указ. соч. С. 217.

^[69] Рабочий край. 18 августа 1923 г.

^[70] ГАИО. Фонд 31. Оп. 1 Дело 60. Л. 109-110

^[71] В отношении статей в газете «Рабочий край» нет смысла приводить в пример какой-либо конкретный источник, так как почти в каждом, чаще в начале статьи, обозначается говорящий, как «рабочий», «красноармеец» (или «воевал», «находился на военной службе»), «большевик» и т.д.

^[72] Утехин И. В. Происки постороннего (Из материалов по жилищному вопросу) //Россия/Russia Вып. 4 [12]: Образ врага. М.: ОГИ, 2005

^[73] Утехин И. В. Из наблюдений над поэтикой жалобы //Studia Ethnologica: Труды факультета этнологии. – 2004. – №. 2. – С. 285.

^[74] Дейк Т. А. ван. Дискурс и власть. Указ. соч. С. 295.

^[75] Халфин И. «Из тьмы к свету: коммунистическая автобиография 1920-х гг». Нестор № 11. Журнал истории и культуры России и Восточной Европы. Смена парадигм: современная русистика. Источники, исследования, историография. СПб.: Издательство «Нестор-История», 2007. С. 216

^[76] ГАИО. Фонд 31. Оп. 1. Дело 63. Л. 24-27.

^[77] Вооруженная беднота: Орган окружного комиссариата по военным делам Ярославского военного округа. 1918.

^[78] С.В. Яров отмечал, что зачастую политическая нетерпимость была вызвана личной неприязнью, которая «неизбежно политизировалась под влиянием социалистической агитации». Присутствовали также антиинтеллигентские настроения в рабочей среде. Яров С.В. Пролетарий как политик. Указ. соч. С. 181, 182.

^[79] Шейла Фицпатрик указывала, что в реальности в России к началу 1920-х из-за эмиграции и экспроприации уже не осталось капиталистов, а потому, в их отсутствие, «символическая мантия буржуазии упала на интеллигенцию», как наиболее заметную из оставшихся в живых дореволюционных российских элит. Fitzpatrick S. Ascribing class: The construction of social identity in Soviet Russia //The journal of modern history. – 1993. – Т. 65. – №. 4. – С. 750.

^[80] ГАИО. Фонд 31. Оп. 1. Дело 63. Л. 25.

^[81] Наш «Рабочий край». http://veterani37.ru/novosti/3173/

^[82] Ленин В.И. ПСС. 1970. Т.52. С. 58.

^[83] Шперлинг В. Указ. соч. С. 157.

^[84] Рабочий край. 24 января 1922 г.

^[85] Рабочий край. 19 июня 1924 г.

^[86] Рабочий край. 26 ноября 1917 г.

^[87] Рабочий край. 11 (24) января 1918 г.

^[88] Рабочий край. 15 июня 1918 г.

^[89] Рабочий край. 18 августа 1918 г.

^[90] Рабочий край. 19 февраля 1919 г.

^[91] Рабочий край. 10 апреля 1927 г.

^[92] ГАИО. Фонд 139. Дело 113. Л. 30.

^[93] Например, Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1921 г. Управление делами Совнаркома СССР. М. 1944, стр. 705-706. Статья № 409. Декрет Совета Народных Комиссаров. О пересмотре Коммунальными Отделами списков муниципализированных домов.

^[94] Постановление СНК РСФСР от 28 декабря 1921 года «О возврате домов бывшим владельцам» // ГАИО. Фонд 139. Дело 35. Л. 33.

^[95] Декрет СНК РСФСР от 8 августа 1921 года «О предоставлении кооперативным объединениям и отдельным гражданам права застройки городских участков» http://www.consultant.ru/

^[96] Декрет ВЦИК от 20 августа 1918 года «Об отмене частной собственности на недвижимости в городах» http://www.consultant.ru/

^[97] Декрет СНК РСФСР от 8 августа 1921 года «О предоставлении кооперативным объединениям и отдельным гражданам права застройки городских участков»

^[98] Там же

^[99] Декрет ВЦИК, СНК РСФСР «О праве застройки земельных участков» 10.08.1922 // ГАИО. Фонд 139. Дело 35. Л. 2.

^[100] Там же. Л. 25.

^[101] Там же. Л. 24.

^[102] Там же. Л. 25.

^[103] Там же.

^[104] М.Г. Меерович. Социально-культурные основы осуществления государственной жилищной политики в РСФСР:1917-1941 гг. Иркутск. 2004. Гл.3. С. 244.

^[105] Более подробное описание всей специфики жилищного вопроса в Иваново-Вознесенске в годы Новой экономической политики вы можете прочитать в приложении.

^[106] Энгельс Ф. «К Жилищному вопросу». К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. М. 1961. Том 18. С. 203

^[107] Там же. С. 237.

^[108] Дейк Т. А. ван. Дискурс и власть. Указ. соч. С. 224.

^[109] Скорее всего именно поэтому в Российской империи такой вопрос не возникал, как не возникает он и сегодня, так как все зависит от потребностей индивидуальной личности.

^[110] Рабочий край. 19 июня 1923 г.

^[111] Рабочий край. 6 июля 1923 г.

^[112] Рабочий край. 23 декабря 1921 г.

^[113] Рабочий край. 6 июля 1923 г.

^[114] Рабочий край. 5 июля 1923 г.

^[115] Рабочий край. 29 августа 1923 г.

^[116] Рабочий край. 15 августа 1924 г.

^[117] Рабочий край. 20 февраля 1924 г.

[118] Халфин И., Хелльбек Й. Указ. соч. С. 223.

^[119] Рабочий край. 8 июня 1923 г.

^[120] Рабочий край. 18 апреля 1924 г.

^[121] Рабочий край. 30 декабря 1923 г.

^[122] Рабочий край. 17 декабря 1925 г.

^[123] Рабочий край. 14 апреля 1923 г.

^[124] Рабочий край. 28 августа 1923 г.

^[125] Рабочий край. 13 апреля 1924 г.

^[126] Там же.

^[127] Рабочий край. 19 июня 1924 г.

^[128] Рабочий край. 21 августа 1924 г.

^[129] Рабочий край. 7 ноября 1926 г.

^[130] ГАИО. Фонд 139. Дело 113. Л. 30.

^[131] Рабочий край. 7 марта 1919 г.

^[132] Рабочий край. 12 марта 1919 г.

^[133] Имеется ввиду Чрезвычайная комиссия (местное отделение Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совете народных комиссаров РСФСР)

^[134] Рабочий край. 9 апреля 1918 г.

^[135] Рабочий край. 12 февраля 1919 г.

^[136] Рабочий край. 12 марта 1919 г.

^[137] Особый отдел – подразделение военной контрразведки ВЧК

^[138] Тиун ван Дейк подробно разбирает ситуацию положительной самопрезентации на примере выступлений Аснара. Он выделяет три типа самопрезентации, такие как речь выступающего от имени государства, от имени группы и от своего лица. Эти типы самопрезентации присутствуют и в нашем случае, однако более важным здесь является положительная оценка своих действий с позиции интересов класса. Дейк Т. А. ван. Указ. соч. С. 238, 240.

^[139] Дейк Т. А. ван. Указ. соч. С. 243.

^[140] Яров С.В. Пролетарий как политик. Указ. соч. С. 181.

^[141] Там же. С. 182.

^[142] Там же. С. 188.

^[143] Там же. С. 191.

^[144] Рабочий край. 17 июня 1922 г.

^[145] Рабочий край. 31 марта 1923 г.

^[146] Рабочий край. 29 ноября 1922 г.

^[147] Рабочий край. 13 декабря 1922 г.

^[148] Яров С.В. Пролетарий как политик (Указ. Соч.). С. 192.

^[149] Рабочий край. 19 июня 1923 г.

^[150] Рабочий край. 8 июня 1923 г.

^[151] Рабочий край. 28 марта 1925 г.

^[152] Рабочий край. 28 сентября 1923 г.

^[153] Рабочий край. 22 августа 1924 г.

^[154] Рабочий край. 13 декабря 1922 г.

^[155] Рабочий край. 18 августа 1923 г.

^[156] Рабочий край. 30 марта 1922 г.

^[157] Рабочий край. 16 августа 1927 г.

^[158] Рабочий край. 20 мая 1926 г.

^[159] Рабочий край. 13 декабря 1922 г.

^[160] Рабочий край. 19 мая 1927 г.

^[161] Рабочий край. 2 октября 1920 г.

^[162] Рабочий край. 9 мая 1920 г.

^[163] Рабочий край. 17 апреля 1921 г.

^[164] Рабочий край. 10 сентября 1925 г.

^[165] Рабочий край. 19 мая 1927 г.

^[166] Рабочий край. 17 июля 1927 г.

^[167] Рабочий край. 2 сентября 1923 г.

^[168] И.В Утехин указывает, что в Советском Союзе «терпимость даже к крайним проявлениям издавна культивировалась», и приводит в пример брошюру «Что должен знать каждый гражданин по вопросам советского жилищного права» от 1925 года, где говорилось, что только длительное безобразное поведение жильца дает право соседям поднимать вопрос о его выселении. Утехин И. Очерки коммунального быта. Указ. соч. С. 147.

^[169] С.В. Яров отмечал, что в Петрограде в 1917-1920-х гг. эгалитарные настроения имели стихийный характер, а представления о справедливости были переменчивы и неотделимы от конкретной ситуации, а «абстрактная этическая безупречность эгалитарных норм здесь иногда просто не принималась во внимание». (Яров С.В. Пролетарий как политик. Указ. соч. С. 193-194). Несмотря на «неотчетливое» представление о справедливости, которое присутствует и в нашем случае, все же можно усмотреть некую систему эгалитарных представлений.

^[170] Энгельс Ф. «К Жилищному вопросу». Указ. Соч. С. 237.

^[171] Рабочий край. 22 декабря 1926 г.

^[172] Рабочий край. 17 июля 1927 г.

^[173] Рабочий край. 22 декабря 1926 г.

^[174] Рабочий край. 17 сентября 1926 г.

^[175] Спец – название в рабочей среде мастера, специалиста в какой-либо сфере производства

^[176] «Трехвостка» - рубрика в газете «Рабочий край» в первой половине 1920-х годов, в которой при помощи юмора и сатиры критиковались различные недостатки советского общества и освещались проблемы города и области.

^[177] Рабочий край. 17 января 1923 г.

^[178] В.И. Ленин. «Дополнение к проекту декрета о реквизиции теплых вещей для солдат на фронте и о реквизиции квартир богатых для облегчения нужды бедных». ПСС. Т.54. С. 381

^[179] Рабочий край. 23 июня 1923 г.

^[180] Рабочий край. 3 июля 1923 г.

^[181] Рабочий край. 31 августа 1926 г.

[182] Здесь можно вспомнить идеи Эрнеста Лакло и Шанталя Муффа об антагонизме, когда определение себя происходит через негативное определение чужого. Идентичность «мы» выстраивается с помощью определения «они». Laclau E., Mouffe C. Hegemony and socialist strategy: Towards a radical democratic politics. – Verso, 2001. С. 127-128.

^[183] Рабочий край. 17 июля 1927 г.

^[184] Подборку «Коммунальный быт в фельетонах» не так давно опубликовал портал «Arzamas»

^[185] Рабочий край. 27 апреля 1921 г.

^[186] Отчеты о деятельности укоммунотделов за 1920 год. ГА