Часть вторая война ОКХ.

Сюжет первый: несостоявшийся разгром (план Бунича — Суворова в действии).

Стратегическое пространство игры продолжало расширяться. Если в сентябре 1939 года конфликт носил достаточно локальный характер, то в апреле-мае 1940 года огонь войны охватил Европу, а после вступления в войну Италии - Средиземное море. С этого момента рисунок борьбы усложняется. Во-первых, на какое-то, пусть недолгое, время стратегирующим субъектом становится Б. Муссолини. Он немедленно распространяет военные действия на Балканский полуостров и на Северную Африку. Это дает Великобритании, ранее обреченной на пассивно оборонительные действия, подходящие объекты для атаки.

Проблема значения вступления Италии в войну настолько интересна, что есть смысл рассмотреть ее подробнее.

Для Рейха это решение Муссолини означало моральную поддержку - правда, сильно запоздавшую. Большое положительное значение имел итальянский флот, четвертый в мире. После вывода Франции из войны и нейтрализации, французских военно-морских сил «Ось» получила все шансы захватить господство в Средиземном море, создать прямые угрозы Гибралтару, Мальте, Египту и косвенную - британской метрополии. Расширились возможности для оказания давления на Турцию.

С другой стороны, армия фашистской Италии оказалась совершенно не готова к современной войне. Стране не хватало военного снаряжения. Итальянские танки и самолеты уступали по своим характеристикам даже машинам польской разработки. Средства ПВО практически отсутствовали. Управление войсками не отвечало даже требованиям Первой Мировой войны.

В стране не было нефти, а поскольку Италия немедленно попала под английскую блокаду, единственными источниками углеводородов для нее остались Плоешти и Баку — причем доставка нефти из этих месторождений была сопряжена со значительными трудностями.

Наконец, Италия имела значительную по своим размерам и крайне уязвимую африканскую колониальную империю. Это расширяло пространство, контролируемое «Осью», но и создавало в геополитической позиции фашистского блока множество слабых пунктов.

Для Британии вступление Италии в войну означало появление нового противника в критический момент наибольшей слабости страны. Обстановка на Средиземном море резко усложнилась. Возможно, именно угроза со стороны итальянского флота вынудила У. Черчилля на операцию «Катапульта», политически самоубийственную.

Однако теперь у Великобритании появилась «игра» против неустойчивой и растянутой итальянской геополитической позиции в Ливии и Эфиопии. Вырисовывается стратегия блокады Апеннинского полуострова, тем более что Италия стратегическими материалами себя не обеспечивает, а большая часть подвоза осуществляется каботажными перевозками по морю.

Эта возможность отвлекает Королевский флот, авиацию и наиболее боеспособные армейские части на Средиземноморский ТВД, ослабляя оборону Англии.

Таким образом, стратегическая обстановка резко усложняется: обе стороны получают новые и неожиданные возможности ценой целого ряда трудностей. По–видимому, оценка факта вступления Италии в войну зависит, прежде всего, от того, как сможет режим Муссолини распорядиться своим флотом. Если Италия захватывает господство на Средиземном море, возникшие у «Оси» стратегические слабости не могут быть использованы Великобританией — напротив, у нее возникают трудности с удержанием Египта и Суэцкого канала. Если же, как это и произошло в Текущей Реальности, море захватывают англичане, то Рейх ничего, кроме головной боли, от нового союзника не получает.

В течение осени 1940 года и весны 1941 года война развивается по планам англичан. Весной 1941 года Рейх окончательно сменяет Италию на Средиземном море. Отныне Италия становится младшим партнером Германии и утрачивает всякую стратегическую самостоятельность. Вермахт одерживает крупную и совершенно не нужную ему победу в Югославии и Греции, получив в качестве «трофея» враждебную территорию, лишенную всякого экономического значения и слабо связанную с остальной «европейской крепостью». Проблема вытаскивания с Балкан застрявших там дивизий оказалась настолько сложной, что стала одной из причин задержки русской кампании.

Устранение Италии со стратегического горизонта вовсе не означало, что военные усилия «Оси» отныне будут подчинены единой логике. В действительности для Германии стратегия раздвоилась: с весны 1941 года можно говорить о двух совершенно отдельных войнах. Одну будет вести высшее командование сухопутных сил (ОКХ) - в России. Руководство другой войной сосредоточит в своих руках верховное командование вооруженных сил (ОКБ) - эта война преимущественно будет проходить на Средиземном море и в Африке.

Проблема заключалась в том, что и ОКХ, и ОКБ считали себя наследниками Большого Генерального штаба Германии и высшей руководящей инстанцией. ОКБ пользовался доверием Гитлера (собственно, эту структуру и следует рассматривать как личный штаб диктатора) - но в распоряжении ОКХ находились реальные пехотные и танковые дивизии, которых у ОКБ не было и которые оно могло получить только после длительных переговоров и нескольких прямых приказов фюрера. Для полноты картины уточним, что «все, что летает» принадлежало рейхсмаршалу авиации Г. Герингу и управлялось высшим командованием «Люфтваффе» (ОКЛ), а «все, что плавает» — соответственно, гросс-адмиралу Редеру и Главному командованию морских сил (ОКМ). ОКМ конфликтовало с ОКЛ в той же степени, в которой ОКХ соперничало с ОКБ. По мере роста проблем на море командование подводными силами (Дениц) получит известную самостоятельность, после чего в Рейхе развернется еще одна внутренняя интрига: подводные силы против надводных.

Весной 1941 года средиземноморская стратегия Рейха (стратегия ОКВ) зашла в тупик, а попытка развернуть крейсерскую войну (стратегия ОКМ) обернулась гибелью в первом же боевом походе новейшего линейного корабля «Бисмарк». Обстоятельства благоприятствовали «войне ОКХ», первым тактом которой должен был стать быстрый разгром России в ходе операции «Барбаросса».

Формально речь шла о «размене». Но, конечно, новейший «Бисмарк» представлял для Рейха много большую ценность, нежели «Худ» для Королевского флота.

Из этого следует неожиданный вывод - инициатором агрессивной войны против СССР стало именно руководство сухопутными силами (Das Heer), а вовсе не нацистская верхушка, не Главное командование вермахта и даже не Геринг с его «Люфтваффе». Между тем после войны именно руководители ОКХ сумели избежать виселицы, а затем устроиться на службу к новым хозяевам…

Анализ действий на Восточном фронте первым делом упирается в вопрос о соотношении сил сторон. Следует заметить, что усилиями политической пропаганды (отчасти немецкой, но поддержанной рядом отечественных историков и множеством публицистов) была создана весьма устойчивая Реальность, альтернативная Текущей. В ней слабый, малочисленный и скудно снабжаемый вермахт ведет неравную, но героическую борьбу против могущественной Красной Армии, оснащенной любыми мыслимыми и немыслимыми видами вооружений в практически неограниченных количествах.

Это было бы смешно, когда бы не было так грустно - часто приходится встречать людей (внешне даже вроде бы неглупых), которые невероятно удивляются, узнав, что на 22 июля силы вермахта, сосредоточенные против СССР, численно превосходили противостоящую им группировку Красной Армии. Более того, этому факту не верят, относя его по разряду советской пропаганды.

В действительности даже по данным, собранным М. Мельтюховым, отнюдь не склонным преуменьшать мощь Красной Армии (и начинавшим как сторонник теории В. Суворова), для операции «Барбаросса» Германия выделила силы общей численностью в 155 расчетных дивизий, 4 050 000 человек, 43 812 орудий и минометов, 4408 танков и САУ, 3909 самолетов. Кроме того, союзники Германии (Румыния, Финляндия, Венгрия и Словакия) направили против СССР около 40 расчетных дивизий - порядка 800 тысяч человек, 5750 орудий и минометов, 350 танков и 880 самолетов.

То есть в общей сложности войска «Оси» насчитывали примерно 195 дивизий, 4 850 000 человек, 4800 самолетов, около 50 тысяч орудий и минометов и порядка 4750 танков. В действительности Мельтюхов занизил количество танков у союзников Германии примерно на две с половиной сотни машин, использовав устаревшие цифры из советской «Истории Второй Мировой войны». Вдобавок, он не учел численность зенитной артиллерии «Люфтваффе», данных по которой не приводят даже немецкие источники - хотя именно ей принадлежали те самые 88‑мм орудия, ставшие лучшим средством борьбы с советскими Т-34 и КВ. Кроме того, в своих последующих расчетах он вычел из германской группировки 26 дивизий - 500 000 человек, 6700 орудий и 350 танков, поскольку к началу немецкого наступления эти силы еще не были развернуты на границе.

Им, по данным Мельтюхова, противостояли 190 советских дивизий, имевших в общей сложности 3 262 851 человека, 59 787 орудий, 10 743 самолета (из них 9100 исправных) и 15 687 танков (из них 12 898 исправных). Заметим, что сюда включены все силы, находящиеся в западных округах — РККА, РККФ и НКВД, включая тыловые и учебные структуры, а также силы 2‑го стратегического эшелона, еще только прибывавшие в тыловые районы округов. На этом фоне лишь исключение Мельтюховым из расчета аналогичных немецких соединений позволило ему оправдать итоговый вывод о том, что «оказалась, опровергнута версия о полном численном превосходстве противника».

На самом деле мы видим, что только группировка германских войск как минимум на четверть превосходила по численности советскую - а с учетом союзников Германии это превосходство становится полуторным. Можно рассуждать о том, что румынские войска по своим боевым качествам значительно уступали немецким - однако Красная Армия тоже имела в своем составе национальные части и даже соединения, подготовленные (и мотивированные) значительно хуже, чем основная масса войск. Но это ведь не служит поводом для того, чтобы вычитать представителей «нацменьшинств» из общего состава РККА.

Очевидно, что по артиллерии силы сторон были, примерно, равны — на вооружении РККА в целом стояло больше 50‑мм минометов, имеющих весьма сомнительную боевую ценность, в то же время за Германию не учтена артиллерия зенитных частей «Люфтваффе». В сущности, советская сторона значительно превосходит противника лишь по двум показателям - по числу танков (13 тысяч против 5 тысяч) и самолетов (9100 против 4800). Как мы видим, превосходство серьезное - но не десяти, не пяти и даже не трехкратное. Следует учесть, что большинство советских самолетов относилось к устаревшим моделям и заметно уступало германским машинам. Этот факт не отрицают даже «ревизионисты», стремясь лишь доказать, что это отставание было не столь значительным - подумаешь, скорость на 100 км/ч меньше, нет рации, нет даже стартера на двигателе, и для запуска эскадрильи приходится выстраивать ее в линейку, по очереди объезжая все машины на специальном автомобиле со стартером…

Впрочем, именно самолеты старых моделей как раз и были относительно боеспособны. Самолеты новых марок боеспособными не были вообще, поскольку начали поступать от промышленности буквально в июне, и к концу месяца для них просто еще не имелось обученных пилотов. Так что рассказ о превосходстве советской авиации - не более чем миф: реально советская авиация не имела существенного численного превосходства и неизмеримо отставала качественно. Да, буквально в течение пары месяцев, до конца лета 1941 года, ситуация могла кардинально измениться - но эта Реальность так и осталась неосуществленной.

Сложнее разобрать вопрос с танками. 5 тысяч против 13 - это, конечно, не 3,5 тысячи против 23, о чем нам твердили Бунич и Суворов. Но превосходство налицо - причем, согласно табличным данным о толщине брони и калибре пушек, превосходство качественное. Однако давно известно, что табличные данные далеко не отражают реального качества боевых машин. Тем не менее, очевидно, что в танках (отметим — не в танковых войсках) Красная Армия имела заметный перевес и просто обязана была им воспользоваться.

Одновременно Германия имела еще больший - четырехкратный! - перевес в количестве автотранспорта, то есть в мобильности своих войск (не только моторизованных). Этот перевес был огромен не только в относительных, но и в абсолютных цифрах: 600 000 против 150 000. Именно он, а даже не общее превосходство в численности, обеспечивал германской армии на Востоке основное оперативное преимущество.

По сути, Советский Союз не имел ни малейшего шанса выиграть первый такт войны, если эта война будет маневренной. Немецкая армия имела в несколько раз большую глубину, на которую могла развивать и питать свой прорыв - то есть даже при равенстве в боевых соединениях немецкое наступление на одном участке достигает значительно большего, чем «симметричное» советское - на другом. Преимущество же в количестве «возимой» пехоты позволяло немцам гораздо более успешно осуществлять маневренные операции против флангов противника, быстрее перебрасывать войска с одного участка на другой для создания локального преимущества, а также парирования действий противника.

Однако и задачи сторон в кампании «Барбаросса» были совершенно различны. Советскому Союзу требовалось удержать линию обороны если не по новой, то хотя бы по старой границе. Затяжная война для России была и привычна, и выгодна - исходя из большего количества ресурсов, как природных, так и человеческих. Напротив, Германии требовалось полностью вывести СССР из войны, желательно в течение одной кампании. Затяжную войну Германия выдержать не могла, и Гитлер об этом знал.

По сути, в предстоящем противостоянии одна из сторон была изначально обречена, играть от обороны, а другая - от наступления. Исходя из этого и следует анализировать кампанию 1941 года со всеми ее вариантами.

Но здесь необходимо прервать описание операций Текущей Реальности и коснуться недавно сотворенного мифа об агрессивных замыслах Советского Союза и об оборонительном характере войны со стороны Германии. И. Бунич, В. Суворов и ряд других авторов (из которых в положительном смысле выделяется упомянутый выше М. Мельтюхов) опубликовали на эту тему не одну тысячу страниц.

Этот миф очень трудно опровергнуть, поскольку он нигде и никак не доказывается. Представьте себе: вам говорят, что «КАМАЗ» - это на самом деле такой боевой вертолет, построенный в секретных лабораториях КГБ и предназначенный для борьбы с афганскими моджахедами и чеченскими сепаратистами. Вы отвечаете, что никогда не видели, чтобы КАМАЗ поднимался в воздух. Вам возражают: никто и не должен такое видеть - эта способность КАМАЗа является совершенно секретной. Вы говорите, что шоферы КАМАЗа подняли вас на смех, когда вы поинтересовались летными и боевыми данными этой машины. Вам отвечают, что шоферы являются тайными агентами российских спецслужб и тщательно скрывают свое участие в операциях против Афганистана и Чечни. И так далее…

Вы, конечно, можете математически доказать, что КАМАЗ не способен подняться в воздух на собственных двигателях, но это доказательство что-то значит лишь для того, кто сам разбирается в аэродинамике - но ему-то и не надо доказывать, что грузовики не Летают…

С моделью Бунича - Суворова ситуация аналогична. Никаких документов, свидетельствующих о подготовке Советским Союзом наступательной войны с Германией, нет? Значит, эти документы засекречены. Единственная бумага, в которой упоминается хотя бы возможность превентивной войны на Западе - записка Василевского - датирована маем 1941 года, в то время как немцы начали разрабатывать «Барбароссу» почти на год раньше? Неважно, гитлеровские стратеги просто играли на картах, а вот советская военщина действительно намеревались на них напасть. Но не успела, поскольку готовилась ко «Дню М», 6 июля, а немцы, в последний момент, осознав опасность, собрались с силами и атаковали раньше, 22 июня.

Но почему 6 июля? По любой логике войну следовало начинать как можно раньше - в мае, в конце апреля: европейские дороги уже вполне проходимы для автомашин, длина светового дня достаточна, и впереди полгода идеальных погодных условий для наступательной войны. Налицо имелся также великолепный повод к войне - гитлеровская агрессия в Югославии, впрямую нарушавшая систему германо-советских соглашений.

Немцы, как мы помним, планировали начало наступления на середину мая, но их задержали Балканы. А что задержало Сталина? Чтение записки Василевского, занимающей три страницы?

В действительности проблемы «кто на кого напал» не существует. В апреле 1940 года вооруженные силы Рейха атаковали Данию и Норвегию. Это справедливо было квалифицировано как преступление против мира - хотя англичане даже не пытались скрыть, что у них был свой план оккупации Норвегии, да еще и расписанный по датам. Потому что план - это одно, а политическое решение о начале войны - это совершенно другое.

Но и с чисто технической точки зрения Советский Союз не мог внезапно напасть на Германию, даже если соответствующее политическое решение было бы принято И. Сталиным. Как и в Первую Мировую войну, темпы развертывания советских войск в западных приграничных военных округах отставали от скорости сосредоточения немецких частей на восточной границе Рейха. Это отставание вызвано, во-первых, особенностями начертания транспортной сети в приграничных районах, и, во-вторых, географической протяженностью Советского Союза. Проще говоря, в период сосредоточения войск каждую советскую дивизию нужно было перевезти на большее расстояние, нежели немецкую, причем в распоряжении советского командования было меньше дорог, а качество их было несравнимо хуже.

Конечно, можно попытаться сосредоточить войска до объявления войны и нанести удар по не отмобилизованному, ничего не ожидающему Рейху. Но немецкая разведка достаточно свободно чувствовала себя в приграничных областях СССР - которые, напомним, еще недавно были Польшей и Румынией и у которых велся оживленный обмен населением с оккупированными Германией территориями. Немецкая разведывательная авиация совершала постоянные полеты над советской территорией. В таких условиях скрыть сосредоточение миллионной армии невозможно - а немцы, получив сведения о том, что русские наращивают свою группировку на западе, отреагировали бы адекватно, то есть просто ускорили бы свое развертывание.

И вновь решающими факторами оказывается начертание железных дорог и «плечо» переброски. В общем, при любом варианте сосредоточения немцы успевают на две недели раньше. Эта разница в темпах развертывания - величина постоянная.

Заметим, кстати, что между 22 июня и 6 июля ровно две недели. Если бы не было Балкан, и немцы выдержали бы «контрольный срок» нападения на СССР - 16 мая, Бунич и Суворов писали бы про 1 июня. Кстати, обосновать эту дату значительно легче, чем печально знаменитый «День М». Первый день лета, опять-таки, воскресенье…

Однако Альтернативная Реальность Бунича - Суворова существует, и с ней приходится считаться. Кратко изучим также аргументацию авторов в пользу того, что Сталин действительно собирался напасть на Германию, Румынию и всю Западную Европу.

В 1930‑е годы эти схемы были реанимированы. В 1940‑м году после разгрома Франции возникла необходимость считаться с сосредоточением на Восточном фронте основной массы германских вооруженных сил. К немцам могли присоединиться союзники в лице Финляндии, Румынии, Венгрии, Италии. В этих условиях Генштаб стал склоняться к оборонительной стратегии, изложенной в плане развертывания «1941». Однако ряд стратегических игр, проведенных в Генштабе в 1940 и в начале 1941 года, продемонстрировал серьезные проблемы такого развертывания. Когда весной 1941 года начались первые переброски немецких частей на Восток, А. Василевский осознал степень опасности, нависающей над «армиями прикрытия» в случае сколько-нибудь серьезного немецкого наступления. Понимая, что отвести эти армии нельзя по политическим соображениям, а своевременно усилить их вторым и третьим стратегическим эшелоном не удастся из-за перманентного отставания советских войск в сосредоточении, Василевский предложил операцию, обрекающую армии прикрытия на гибель, но создающую для неприятеля определенные проблемы. Время, которое потребовалось бы немцам для уничтожения первого стратегического эшелона Красной Армии, можно было бы использовать для занятия крупными силами обороны по линии Западная Двина - Днепр.

Уже отмечалось, что формальных доказательств авторы не приводят. Среди архивных документов отсутствует план наступления на Германию с визой Сталина, нет и соответствующих приказов на развертывание войск. Планы наступательной войны в Западной Европе не прорабатывались в ходе военных игр, действия в Восточной Европе на таких играх всегда ограничивались приграничными районами, причем - в обе стороны от границы. Не велась дипломатическая подготовка к большой агрессивной войне. Единственный реальный документ, содержащий какие-то контуры наступательного плана - «записка Василевского» - означает лишь, что Генштаб, как ему и положено, отрабатывал среди многих прочих и такой вариант тоже.

Понятно, что активное использование армий прикрытия по «плану Василевского» было возможно только после принятия Сталиным политического решения о начале войны. Сталин такого решения не принял, и хода «записка Василевского» не получила — хотя она была известна Жукову.

С косвенными доказательствами дело обстоит немногим лучше. Среди аргументов В. Суворова много места занимают, например, длинные рассуждения о «врожденной агрессивности» советской военной техники. Большая часть этих рассуждений выдает простое незнание вопроса: так, В. Суворов упорно именует колесно-гусеничные танки «автострадными» и утверждает, что они специально проектировались для захвата Западной Европы. В действительности эксперименты с колесно-гусеничным приводом некоторое время велись во всех странах мира, не исключая даже Чехословакию. Этот привод был вынужденным техническим решением, вызванным низким ресурсом первых гусеничных лент. Предполагалось, что танки будут добираться до поля боя на колесном ходу, а перед боем «надевать» гусеницы. Эта архаичная схема исчезала, как только промышленность осваивала производство стальных траков с ресурсом, сравнимым с ресурсом двигателя. Исчезла она и в РККА. Аналогичным образом дело обстоит с «самолетами–шакалами», сиречь легкими и простыми в производстве бомбардировщиками, которые стремились строить именно страны не с самой мощной авиапромышленностью. И так далее… Впрочем, делить вооружение на «оборонительное» и «наступательное» — абсурдно само по себе.

В. Суворов пытается доказать, что доктриной советской армии конца 1930‑х — начала 1940‑х годов было наступление, но здесь он ломится в открытую дверь. Этого никто никогда не скрывал, это зафиксировано в уставах, многократно прописано в мемуарной литературе. Другой вопрос, что от наступательной военной доктрины до решения вести агрессивную войну — «дистанция огромного размера». Да и не готова была РККА 1941 года к такой войне…

В. Суворов рисует перед читателями картину совершенно несообразной военной машины — всепобеждающей при наступлении и почти бессильной в обороне. Ничто не ново под луной: «Генерал-квартирмейстер поддержал соображения генерала Кюля весьма настойчиво и указал в особенности на то, что для проведения наступления сил достаточно, но при отступлении они могут отказать». По поводу этой истории, произошедшей с германской армией в начале сентября 1914 года, аналитик М. Галактионов ехидно замечает: «Это какой-то анекдот. Армия истощена до такой степени, что отступать не может, а может держаться, лишь наступая. Если такие выражения были допущены в той тяжелейшей обстановке, это еще можно понять, но приводить их всерьез теперь значит смешить людей».

Рассмотрим теперь политическую целесообразность и возможную стратегическую логику советского наступления на Германию летом 1941 года, чтобы прикинуть возможные оперативные последствия «Грозы».

Для «историков-демократов» 1990‑х годов глобальная агрессивность сталинского Советского Союза была очевидна сама собой и не требовала доказательств. Между тем вся политика Сталина легко укладывается в концепцию «собирания русских земель». Он устанавливает контроль над Прибалтикой, ранее принадлежащей Российской Империи. Делит с Германией Польшу — опять-таки претендуя в основном на бывшие владения России. Воюет с Финляндией — также входившей в состав царской России.

Спорить с тем, что такое «собирание» представляло собой акты агрессии, не приходится. Но заметим: во всех случаях речь шла о землях, исторически связанных с Россией. Нападению предшествовала активная дипломатическая подготовка (в Прибалтике она даже заменила военные действия). Ничего похожего на «внезапное, без объявления войны» нападение, преследующее решительные цели типа «мировой революции» и «установления в Западной Европе сталинского режима».

При этом — вполне в духе Версаля — учитывался национальный состав территорий: Советский Союз получил населенную украинцами, бывшую австрийскую Галицию, зато отказался от первоначально предлагавшейся ему части Привислинского края с почти чисто польским населением взамен полной незаинтересованности Германии в Литве.

Нет никаких оснований считать И. Сталина сторонником идеи «мировой революции» (в отличие, например, от Троцкого и отчасти Ленина). Всю свою жизнь И. Сталин боролся с революцией, с деятелями революции, с революционными методами управления экономикой, а вдобавок никогда не отличался стремлением к авантюрам.

Сравнивая внешнюю политику Сталина и Гитлера, мы видим, что второй готов пойти на предельный риск в смутной надежде на благоприятный исход (Рейнская область, Чехословакия, Польша, Норвегия), в то время как первый не рисковал никогда и ни при каких обстоятельствах. Все политические и военные победы И. Сталина рубежа десятилетий — это победы, безусловно, сильнейшего над слабейшим. СССР и Финляндия. СССР и Латвия. СССР и Румыния. Даже боевые действия против Польши РККА начала только тогда, когда польская армия уже развалилась, и ни о какой обороне не могло быть и речи.

За этот период только один раз не удалось избежать «настоящей» войны — в Финляндии. И. Сталин верен себе: масштабы войны предельно ограничиваются, первоначально речь идет об использовании войск только одного округа. Сопротивление финнов ломает первоначальные планы, война разрастается, возникает угроза вступления в нее великих держав. В результате вместо «Финляндской социалистической республики» Сталин ограничивается Карельским перешейком — представим себе, что в октябре 1939 года Гитлер заключает с Польшей мир, получив лишь «Данцигский коридор»…

В. Суворов много и проникновенно пишет, сколь сложны были цели, поставленные перед советской армией в Финляндии. «Ни одна армия в мире не смогла бы проявить себя лучше…» В действительности, как мы отмечали выше, ничего уникального в операции, Финляндии не было. Сложности — да, были, но в 1944 году задача, на выполнение которой зимой 1939/40 годов потребовалось 3,5 месяца, была решена за две недели.

Но даже если военные профессионалы и считали финскую кампанию РККА заслуживающей восхищения, И. Сталин вряд ли вдавался в тонкости. Он видел, что войну с трехмиллионной Финляндией Красная Армия смогла выиграть только значительным напряжением сил. Вряд ли этот результат обнадежил его настолько, чтобы решиться внезапно напасть на армию, справедливо признанную сильнейшей в мире.

И еще один вопрос: а что, собственно, «товарищ Сталин» выигрывал от большой войны, будь она даже сверхудачной? Когорту «сталинских полководцев» рядом с вождем?

Стратегически начертание границы в 1941 году почти не изменилось по сравнению с 1914 годом. Как и прежде, Восточная Пруссия глубоко охватывала с фланга стратегическую позицию русских войск в Польше. Опыт Первой Мировой войны показал, что продвижение за Вислу при необеспеченном правом фланге невозможно, поэтому, конструируя наступательную кампанию за Советский Союз, придется выделить силы на вспомогательную операцию против Кенигсберга.

Главный удар во всех «наступательных» схемах наносится на юге. В. Суворов делает стратегической целью Плоешти: при этом центр тяжести оперативного построения советских войск сдвигается к Днестру. В принципе, советское командование в 1944 году показало, как это делается: мощная танковая группировка сосредотачивается к югу от Тарнополя, на западном берегу Днестра, и наносит удар в южном направлении — на Яссы — Бырлад — Галац. Вспомогательное наступление на Бырлад ведется из района Измаила.

Подобная операция приводит к разгрому румынской армии и, вероятно, к политическому кризису в Румынии. Как убедительно показал М. Мельтюхов, весной 1940 года подобные планы действительно прорабатывались и были готовы к исполнению.

Кстати, две маленьких детали. Первая: план войны с Румынией в 1940 году обнаружен и опубликован М. Мельтюховым — как выяснилось, его никто не уничтожал и не скрывал в абсолютно тайном спецхране. Точно так же никто не уничтожал плана войны с Финляндией — более того, его существование не скрывалось даже в советское время. А вот план нападения на Германию 6 июля 1941 года как сквозь землю провалился!..

Вторая деталь: и апрельский план 1940 года, и план Яссо-Кишиневской операции 1944 года почти идентичны и предполагают действия против вражеской армии в Бессарабии. Остальную территорию Румынии они захватывают весьма ограниченно и совсем не касаются района Плоешти.

Однако пока Красная Армия занимается разгромом Румынии (в 1944 году на это потребовалось 10 дней, но в 1941 году подвижность РККА гораздо меньше, соответственно, будут ниже темпы операции), вермахту предоставлена полная свобода действий в Польше и Галиции. В результате вермахт — даже в не слишком удачной группировке «Барбароссы» — имеет все шансы разгромить советские войска Западного и правого крыла Юго-Западного фронта и выйти в тыл группировки, наступающей на Галац — Плоешти. Ничего хорошего в таком варианте не проглядывает, поэтому наиболее «продвинутые» авторы «суворовского направления» переносят главный удар на Люблинское направление (при вспомогательном наступлении на Кенигсберг — Гданьск), ограничиваясь на румынском фронте лишь демонстрацией.

Эта стратегическая конструкция выглядит вполне жизнеспособной, поскольку творчески скопирована с российского стратегического плана 1914 года (вариант «А»). Так как «суворовское» наступление на Плоешти приводит к быстрой катастрофе при любых разумных действиях сторон, имеет смысл в дальнейшем рассматривать только «люблинскую» версию активной стратегии за СССР.

В стратегических ролевых играх по Второй Мировой войне я видел, как это происходит на самом деле.

— Скажите, фельдмаршал, что вам, военному руководству, нужно от политического руководства, чтобы наш удар по России был действительно неотразим?

— Превентивный удар со стороны России. Лучше всего — на фронте группы армий «Юг».

— Думаю, это я смогу вам устроить…

(Из предвоенного совещания руководителей «Германии»).

В отличие от В. Суворова ролевики знают, что если одной рукой потянуть противника на себя, заставив его «открыться», то удар второй рукой получается ошеломляющим. Во всяком случае, если уж возникла необходимость принять бой с сильным противником, то лучше делать это на своей территории. Особенно если противник уступает в маневренности.

В. Суворов образно и подробно писал о колоссальной боевой силе советских танковых корпусов образца 1941 года. В действительности же они производили впечатление лишь количеством танков — 1024 по штату, который практически никогда не достигался. Это при том, что немцы, имея реальный опыт танковой войны, к 1941 году вдвое сократили число танков в дивизии — в том числе и из-за проблем с управляемостью войск.

Можно лишь с ужасом думать о том, что случилось бы, если бы советские мехкорпуса — громоздкие, неуправляемые, перегруженные танками, страдающие от нехватки пехоты и особенно от не развернутых служб снабжения действительно перешли бы в наступление и вырвались в Польшу и Румынию. Тыловые органы застряли бы на советской территории. Наведенные переправы непрерывно атаковались бы с воздуха. Танки оторвались бы от пехоты (которой в корпусах в нужном масштабе просто не было) и остались бы без горючего, смазочных материалов, боеприпасов. Небоевые потери бронетехники превысили бы возможные и невозможные нормативы: вдоль всех обочин Галиции стояли бы брошенные экипажами машины. Собственно, нечто подобное уже происходило с германской армией во время вступления в Австрию в 1938 году — но тогда не было войны, был лишь парадный марш…

А немецкая 1‑я танковая группа в своем естественном наступательном движении в направлении Луцка выходит в глубокий тыл подвижной группы Юго-Западного фронта…

Это был бы разгром советских войск, беспримерный в российской истории.

Впрочем, в Текущей Реальности получилось немногим лучше.