Сюжет третий: блицкриг в Европе.

Вопреки распространенному мнению, в сентябре 1939 года Германия не была по-настоящему готова даже к борьбе с Польшей, не то, что к войне на два фронта. Гитлеровские стратеги ориентировались в своих планах на 1944 год, в крайнем случае - на 1942‑й. К началу вооруженного конфликта в Европе основу немецкого бронетанкового парка составляли танкетки Рг.1 и Pz. II, на фоне которых даже чехословацкая модель 38(t) производила благоприятное впечатление. Танков Pz. HI и Pz. IV было очень мало. Не хватало авиации. Хотя армия сравнительно давно перешла на воинскую повинность, преодолеть «болезни роста» стотысячного рейхсвера в миллионное войско не удалось, и боеспособность пехоты оценивалась как недостаточно удовлетворительная. Через несколько дней Ф. Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных сил (ОКХ), запишет в своем дневнике: «Той пехоты, которая была у нас в 1914 году, мы даже приблизительно не имеем». С другой стороны, Гальдер всегда отличался известным пессимизмом. Вдобавок те же самые слова про свою пехоту могли бы сказать командующие противников Германии - если бы осознавали это…

Германия могла выставить на поле боя 98 дивизий, из которых 36 были практически не обучены и недоукомплектованы. Эти последние (без танков и почти без авиации) составляли Западный фронт, который должен был оборонять рубежи Германии (в частности, промышленный район Рура) от предполагаемого наступления союзников, силы которых оценивались в 80–90 полнокровных дивизий. Все, что могло активно сражаться, вермахт направил в Польшу, обеспечивая на востоке превосходство в силах, значительное, но не решающее. Обычно историки оценивают его в 62 дивизии против 39,1,6 миллиона человек против 1,0 миллиона, 6000 артиллерийских орудий против 4300. Однако по моторизованным войскам и авиации преимущество вермахта было более значимым: 2800 танков против 870, 2000 самолетов против 407. Фактически на востоке оказались все германские танки и самолеты.

Понятно, что Германия должна была броситься в безоглядное наступление на востоке и добиться там решающих успехов раньше, нежели союзники преодолеют сомнительной ценности укрепления «линии Зигфрида» вдоль западной границы и выйдут к Рейну. То есть задача польской армии сводилась к тому, чтобы сохранить боеспособность в течение ближайших двух недель.

К этой очевидной картине соотношения сил добавлялось несколько не вполне очевидных факторов. В 1914 году обе стороны могли рассчитывать на безусловный нейтралитет Бельгии и Голландии. В 1939 году Бельгия, формально остающаяся нейтральной, была связана с Францией и Великобританией сетью соглашений и по расчетам ОКХ вполне могла пропустить союзные войска через свою территорию. Это создавало на Западном фронте дополнительную интригу: при таком раскладе моторизованные части союзников могли охватить правый фланг германской армии и опередить ее с выходом к нижнему течению Рейна. С другой стороны, неопределенной оставалась позиция Советского Союза, интерес которого к Польше был вполне очевиден.

Польское командование исповедовало самый опасный для слабейшей стороны военный принцип: «все прикрыть и ничего не отдать». Предполагалось защищать всю территорию страны, включая «Данцигский коридор», а против Восточной Пруссии при благоприятных обстоятельствах - наступать. Нам, знающим конечный результат, этот план представляется безумием; он и был таковым, но в безумии все, же имелась своя система. Польша находилась под сильным влиянием французской военной школы, которая исходила из принципиальной недопустимости разрывов в линии фронта. Поляки прикрыли свои фланги морем и Карпатами и полагали, что смогут удержаться на такой позиции довольно долго: считалось, что немцам потребуется, по крайней мере, две недели, чтобы сосредоточить артиллерию и осуществить локальный тактический прорыв. Столько же времени будет необходимо союзникам для того, чтобы - большими силами! - перейти в наступление на Западном фронте. В результате общий оперативный баланс маршал Рыдз-Смиглы счел для себя положительным.

Немцы исходили из того, что война должна быть короткой, как удар молнии («блицкриг»). За две недели польская армия должна быть полностью уничтожена, а страна оккупирована. Этот план строился на широком использовании авиации, и прежде всего - пикирующих бомбардировщиков, на которые возлагалась задача «проложить дорогу» подвижным соединениям. ОКХ не использовало танки для усиления пехотных дивизий. Почти вся бронированная техника, способная перемещаться по полю боя, была сосредоточена в пяти корпусах - 14‑м, 15‑м, 16‑м, 19‑м и горном. Эти соединения должны были найти слабые места в обороне противника, преодолеть ее с ходу и выйти на оперативный простор, выигрывая фланги польских армий. В дальнейшем предполагалось решительное сражение на окружение и уничтожение, причем пехотные корпуса должны были действовать против фронта противника, а подвижные части - атаковать его с тыла.

Вся эта концепция до начала войны ни разу не была проверена на практике и смотрелась не слишком убедительно. Даже немецкое военное руководство сомневалось в ее действенности, свидетельством чему выделение 10‑й танковой дивизии из состава 19‑го танкового корпуса в «непосредственное подчинение» командующего группой армий «Север» и создание отдельной танковой группы «Кемпф», не включенной в состав танковых корпусов.

Некоторую пользу немцам принесло привходящее обстоятельство: в сентябре отмечалась 25‑я годовщина сражения под Танненбергом, где в 1914 году Людендорф окружил и уничтожил большую часть 2‑й русской армии генерала Самсонова. В этой связи немцы имели возможность перебрасывать войска в Восточную Пруссию под предлогом участия в намечающихся торжествах.

Сражение началось в первый же день войны. Часто пишут, что поляки не закончили сосредоточения. Это верно - но немцы также не завершили мобилизацию, да и не могли они решить эту задачу в столь краткий срок.

Сразу же выяснилось, что располагать войска в «Польском коридоре» было самоубийством: южный фланг армии «Померания» был глубоко охвачен наступающими немецкими частями, причем армия, зажатая между Западной и Восточной Пруссией, не имела пространства для маневра и могла лишь ждать своей судьбы, оставаясь на занимаемой позиции.

К 3 сентября «коридор» был перерезан, немецкие войска в Западной и Восточной Пруссии образовали единый фронт. Теперь группа армий «Север» могла действовать против стратегического фланга и тыла польских войск, развивая наступление вдоль Вислы. Еще более остро развивался кризис на юге, где немецкие танковые части форсировали Варту. Армия «Краков» была отброшена на северо-восток, армия «Лодзь» охвачена с обоих флангов, резервная армия «Прусы» внезапно атакована на своих тыловых позициях, армия «Познань», так и не вступившая в бой, отсечена от основных сил.

Польская армия, уже к 4-5 сентября потерявшая управление и разрезанная на отдельные очаги сопротивления, тем не менее, продолжала отчаянно сражаться, в то время как немецкая пехота отнюдь не демонстрировала чудес храбрости. Однако это не имело уже никакого значения: оказалось, что Польше нечего противопоставить новой немецкой военной доктрине, воплощенной в танковых дивизиях и бомбардировочных эскадрильях.

Президент Польши Игнатий Мосьцицкий покинул столицу уже 1 сентября. 5 сентября за ним последовало правительство страны. 7 сентября главнокомандующий польской армией маршал Рыдз-Смиглы перенес свою штаб-квартиру в Брестскую крепость, а уже 10‑го отбыл на юг. 15 сентября главнокомандующий оказался в Коломые на румынской границе, где собралось и остальное руководство страны.

Ни страной, ни армией они уже давно не управляли, а с некоторого момента и не пытались это делать. Командование отдало войскам приказ «держаться до конца». Войска по мере сил и желания это и делали; там же, где ни сил ни желания не было - разбегались или сдавались в плен. Послевоенные польские историки приложили все усилия для того, чтобы воспеть героев и забыть о разбежавшихся. Это создает несколько искаженное представление об уровне и масштабах реального сопротивления польской армии в сентябре 1939 года. В результате мы хорошо знаем названия героически сражавшихся соединений и имена их командиров, но слабо представляем, где были остальные соединения польской армии вместе с их командованием. Вот пример: «Германские войска с 18 сентября начали атаки против Модлина… С 24 сентября началась систематическая авиационная и артиллерийская подготовка штурма Модлина. Нехватка боеприпасов, продуктов и медикаментов вынудила командующего гарнизоном генерала Томме 29 сентября капитулировать». Простите, это как? Крупнейшая крепость, которая по определению снабжена всем необходимым на много месяцев осады, капитулирует через 10 дней после подхода к ней противника, через 5 дней - после начала бомбардировки и еще до начала штурма!

Впрочем, воспевать было что: все же Варшава отчаянно оборонялась с 9 по 28 сентября, организованное сопротивление последних войск на косе Хель прекратилось 2 октября, оперативная группа «Полесье» капитулировала после ожесточенных боев только 6 октября. Но все рассказы о том, что отдельные батальоны сражались даже до зимы - безусловный миф. Уже со второй недели операции немцы начали переброски войск на Западный фронт. На востоке их интересовал только Львов: необходимость отдать его Советскому Союзу, перешедшему границу Польши 17 сентября, вызвала крайнее неудовольствие генералов. Гальдер называет оставление Львова «днем позора политического руководства».

«Удар в спину», который Советский Союз нанес Польше, до сего дня вызывает справедливое негодование поляков - но надо заметить, что война была проиграна ими на две недели раньше. К 17 сентября речь шла лишь о стадии «post mortem»; польское государство было уничтожено, и речь шла только о дележе «польского наследства». Заметим здесь, что действия Германии и СССР, положивших конец «уродливому детищу Версальского договора» (как выразился Молотов, перефразируя слова Пилсудского, сказанные о Чехословакии), нашли полное понимание и сочувствие на Западе. Во всяком случае, англо-французское военное руководство не сделало для помощи Польше ничего.

Польская победа вермахта резко изменила ситуацию в Европе. Прежде всего, солдаты вермахта ощутили доверие к своему руководству, а генералы - к новому способу ведения войны. Западные союзники оказались в ситуации, которой всеми силами стремились избежать: им предстояла прямая вооруженная схватка с Германией. Советский Союз получил временную свободу действий в Северной и Восточной Европе.

В последующие месяцы, воюющие стороны развернули борьбу за так называемый «скандинавский плацдарм». Мотивация, которой они руководствовались, была совершенно различной.

Гитлер до самого последнего момента не предполагал, что Великобритания и Франция, так легко сдавшие Чехословакию, начнут войну из-за Польши. В течение десяти-двенадцати дней над Рейхом висела тень стратегической катастрофы - тем более грозная, что вывести из боя части и соединения, перемалывающие польскую армию на Варте и Бзуре, не представлялось возможным. Отделавшись легким испугом, Гитлер 6 октября предложил созвать мирную конференцию, но эта инициатива была публично отклонена Западом. В возникших условиях Гитлер решил сокрушить оборону союзников во Франции и сделать это как можно быстрее - пока военные руководители союзников не извлекут надлежащих выводов из польской компании и не воплотят эти выводы в новые организационные и тактические схемы.

Как бы то ни было, Гитлер торопил командование вермахта, требуя немедленно начать наступление на Западе. Но вермахт также нуждался в паузе для реорганизации, к тому, же погода осенью 1939 года не способствовала действиям авиации. Начало операции непрерывно переносилось, и к началу января 1940 года это стало уже походить на водевильную сцену, когда бандит десять раз подряд заносит дубину над головой ничего не замечающего добропорядочного горожанина, но всякий раз что-то мешает ему нанести удар.

Союзники не обращали особого внимания на действия немцев, считая свой фронт непреодолимым. Они и в действительности занимали очень сильную позицию, опирающуюся на долговременные укрепления «линии Мажино». Целая группа армий оставалась в резерве, имея задачей ликвидацию любых «неизбежных на войне случайностей».

Со своей стороны союзники полагали, что германская приграничная «линия Зигфрида» также труднопреодолима - во всяком случае, ее штурм будет сопровождаться значительными потерями. Свои надежды они возложили на блокаду Германии, бомбардировки и пропаганду. Но блокада не была вполне герметичной, и Черчилль уже 19 сентября обратил взор к Норвегии, предложив нарушить ее нейтралитет постановкой минных заграждений в ее территориальных водах. С этого дня начинается предыстория короткой и бурной Норвежской кампании 1940 года.

Советский Союз воспользовался предоставленной ему свободой действий для значительного расширения своих границ в Европе. Осенью 1939 года была официально аннексирована восточная часть Польши (Западная Украина и Западная Белоруссия), и одновременно приобретены важные стратегические позиции в Прибалтийских государствах. В ноябре началась Финская война.

Нет никакого сомнения в том, что И. Сталин решал задачу «собирания» потерянных в революционные годы земель Российской Империи. Но и определенные стратегические резоны в его действиях также имелись. Разумеется, трудно было предполагать возможность самостоятельного наступления финской или эстонской армии на Ленинград (хотя в 1918-1920 годах в головах некоторых «горячих финских парней» такие идеи имели хождение). Но в условиях большой коалиционной войны - с Германией, с Польшей или с западными державами, - наличие столь глубоко вдающихся в территорию России стратегических плацдармов представляло серьезную опасность.

Финны вполне учитывали возможность такой войны: значительная часть военного бюджета Финляндии была потрачена на создание системы крупнокалиберных береговых батарей в Финском заливе. Такие батареи были совершенно бесполезны при обороне прибрежных шхер (здесь куда полезнее были бы мины, противокатерная артиллерия и береговые укрепления), но зато блокировали выход из Финского залива. Кроме того, на Балтийском флоте все еще помнили «Кронштадтскую побудку» — и то, что английские катера и самолеты базировались в то время на финской Бьерке.

Однако если стратегически действия СССР и были обоснованы, то политическое их обеспечение оказалось, ниже всякой критики, а тактическое воплощение обернулось серьезными проблемами - кстати, это еще раз подтверждает, что подготовка к войне началась в самый последний момент. Попытавшись решить задачу силами одного Ленинградского военного округа, Красная Армия перешла в решительное наступление на финскую оборонительную позицию, великолепно вписанную в лесисто–болотистое бездорожье Карельского перешейка, и без того крайне малопригодного для действий больших масс войск, особенно в зимнее время.

Наступление остановилось. В Финляндию пошел поток военной помощи с Запада - не слишком большой, но психологически очень важный. У. Черчилль приветствовал расширение войны, считая, что теперь под флагом содействия военным усилиям Финляндии удастся поставить под свой контроль Норвегию. Одновременно прорабатывался вопрос об атаке нефтепромыслов Баку англо-французской авиацией, базирующейся в Сирии.

К счастью для СССР, эти приготовления осуществлялись даже медленнее, нежели наращивание советских армий на Карельском перешейке. 11 февраля Мерецков прорвал оборону противника и на следующий день захватил ключевое дефиле у Ляхде, между озером Суммаярви и болотом Мунасуо. В течение последующих четырех недель советские войска вышли к Выборгу, одновременно преодолев замерзший Выборгский залив и перерезав шоссе на Хельсинки. Финская армия не была разгромлена и уничтожена - но все современные финские историки сходятся на том, что продолжать эффективное сопротивление она уже не могла. В итоге был заключен «благопристойный мир»: Финляндия осталась независимой, но Карельский перешеек целиком отошел к России.

В. Суворов и Б. Лиддел-Гарт пишут, что ничего другого и нельзя было ожидать: Карелия не годилась для проведения «блицкрига». Действительно, прорывать долговременную оборону в сильно пересеченной местности с ярко выраженным мореным рельефом и обилием речек, озер и болот, да еще и зимой — занятие крайне сложное и не вполне здравое. Тем более что коммуникации наступающей группировки проходили через миллионный город, второй по величине промышленный центр страны, то есть не могли использоваться на полную мощность.

Оставались непрямые действия - наступление севернее Ладожского озера, где у финнов не было укреплений, либо атака с помощью флота со стороны Финского залива при активном участии авиации. Первый вариант был опробован сразу же, как только застопорилось наступление на Карельском перешейке - и оказался в буквальном смысле слова гибельным. Приграничная местность здесь имела крайне плохую связность с советской стороной и весьма хорошую - с финской; это объяснялось развитием данного района, который с XIX века служил источником леса для финской бумажной и деревообрабатывающей промышленности. В результате финны имели возможность, не дожидаясь сосредоточения советских войск, бить их по частям, свободно перебрасывая свои силы вдоль границы — чего советская сторона сделать, не могла. В сочетании с лучшим знанием местности финнами и тактическими ошибками советских командиров это привело к цепи болезненных поражений 7‑й советской армии.

Оставался еще один вариант. Казалось бы, что мешало советскому командованию воспользоваться абсолютным преимуществом на море и в воздухе? Осенью, до ледостава на Финском заливе было достаточно времени, чтобы атаковать непосредственно Хельсинки - как воздушным, так и морским десантом. Такая операция могла быть стремительной и смертоносной: ночью выходят десантные корабли, утром с аэродромов поднимаются самолеты, а уже в час дня депутаты финского национального собрания под угрозой обстрела города с крейсера «Киров» и линкоров «Марат» и «Октябрьская революция» передают власть новому правительству Финляндии. К вечеру собирается Лига Наций, на вопросы которой Советский Союз резонно отвечает, что находится в мире и дружбе с законным финским правительством.

Увы, все имевшиеся к тому моменту в распоряжении ВВС РККА транспортные самолеты (около 200 ТБ‑3) могли одновременно поднять лишь одну воздушно десантную бригаду - 3 тысячи человек с легким вооружением и снабжением на несколько дней боев. В свою очередь, два линкора и крейсер выглядят не слишком большой силой для быстрого подавления береговых батарей, прикрывающих подходы к Хельсинки. Впрочем, главная трудность была бы не в батареях - в конце концов, в декабре 1939 года советские канонерки не боялись свободно ходить под обстрелом финских 254‑мм орудий батареи Сааренпя на острове Койвисто, убедившись, что финские артиллеристы не способны попасть, куда бы то ни было. Однако северное побережье Финского залива прикрыто плотной россыпью шхер, служащих лучшим противодесантным заграждением. Чтобы подойти к материковому побережью, здесь требуется пройти длинным и извилистым фарватером (который знают только местные лоцманы). Линкоры в данном случае окажутся бесполезны - а мелкие суда будет вынуждены преодолевать множество узостей, каждую из которых легко перекрыть минами и кинжальным огнем легких орудий.

Таким образом, оба «обходных» варианта кампании против Финляндии при ближайшем рассмотрении (и даже опробовании) оказываются совершенно неосуществимыми.

Это наглядно показывает, что не всякая альтернатива, даже кажущаяся внешне весьма разумной, осуществима на практике. Беда лишь в том, что для стороннего наблюдателя эта неосуществимость может оказаться весьма и весьма неочевидной…

10 января 1940 года, когда Мерецков готовил свое решающее наступление, Гитлер изучал сводки погоды на Западе, а союзники формировали части и соединения для действий в Финляндии и Норвегии, произошел необычный инцидент, имевший далеко идущие последствия. Самолет германского офицера связи, вылетевшего из Мюнстера в Бонн, чтобы выяснить малозначительные детали немецкого плана наступления на Западе, совершил вынужденную посадку в Бельгии. При себе этот офицер связи в звании майора имел ни больше, ни меньше, как детальный план будущей операции. Уничтожить документ не удалось, он попал в руки бельгийских контрразведчиков и вечером того же дня был передан французам и англичанам. Немецкие спецслужбы подтвердили полное рассекречивание плана войны на Западе. Стало очевидно, что необходима совершенно новая оперативная разработка.

«Осенний» план 1939 года, известный как «План ОКХ», представлял собой ухудшенную версию плана Шлиффена. Вновь, как в 1914 году, главный удар наносился через Бельгию (силами группы армий «Б»). Насей, раз предполагалось, что противник будет готов к такому развитию событий. Однако считалось, что Бельгию удастся захватить до того, как союзники окажут ей помощь. Далее предполагалось продвижение на юго-запад «в пределах возможного». План не предусматривал разгрома противника, речь шла только о получении позиционных преимуществ и прикрытии Рура.

Согласно распространенной легенде, Эрих фон Манштейн, начальник штаба группы армий «А», счел такой результат недостаточным и настоял на иной оперативной идее. В литературе «план Манштейна» обычно противопоставляют «плану ОКХ», но в действительности речь идет о двух «эхо-версиях» одного и того же замысла. Сутью их является «борьба за темп», выигрыш времени.

В 1914 году Шлиффен считал, что удар через Бельгию будет для противника полной неожиданностью, поэтому наступающее правое крыло немецких войск достигнет в Бельгии и Северной Франции решающего успеха раньше, нежели противник организует контрманевр в Лотарингии или в Арденнах. В 1940 году надежды на внезапность не было: французское командование было готово к немецкому наступлению в Бельгии и имело с бельгийцами предварительную договоренность о согласовании действий сторон в случае нарушения Германией нейтралитета Бельгии. Собственно, 1‑я группа армий и была создана на случай необходимости быстрого вступления крупными силами на бельгийскую территорию.

Но подобный маневр имел ту особенность, что переброска крупных сил в Бельгию неизбежно создавала брешь между северным и восточным крыльями союзников. В течение нескольких дней эта брешь обеспечивалась только растянутой до предела армией 9‑й армией А. Корапа, пересеченной местностью Арденн и рекой Маас; лишь затем сюда должны были подойти свежие соединения. Весь вопрос состоял в том, успеют ли немцы воспользоваться относительной слабостью французских войск в Арденнах быстрее, чем эта слабость будет преодолена. Если ответить на этот вопрос положительно, тогда армии Корапа угрожал разгром, а немецкие подвижные соединения выходили в тыл 1‑й группе армий союзников.

В течение осени и зимы немецкое командование колебалось между двумя оперативными схемами, склоняясь к компромиссу, который, как известно, хуже любой из альтернатив. «Инцидент» 10 января побудил немцев полностью отказаться от «Плана ОКХ». Еще одно случайное и привходящее обстоятельство - Э. Манштейн, который в буквальном смысле слова «достал» Гальдера и Браухича непрерывными требованиями пересмотреть схему развертывания на Западе, был снят с поста начальника штаба группы армий «А» и отправлен командовать армейским корпусом. Но, как всякий вновь назначенный командир корпуса, он был вызван Гитлером для личной беседы. В ходе этой беседы Манштейн изложил Гитлеру суть своего оперативного замысла и сделал фюрера германской нации своим союзником. Гальдеру пришлось смириться с неизбежным и приложить все силы к совершенствованию новой схемы развертывания, по которой направление главного удара смещалось в полосу группы армий «А».

Одновременно в планах немцев тоже появился «Скандинавский плацдарм» — но в качестве отвлекающей операции. Следовало убедить союзников, что командование вермахта рассматривает предстоящую борьбу на Западе как позиционную и ищет альтернативный выход из тупика.

9 апреля 1940 года вермахт начал одну из своих самых блестящих операций, в которой был задействован практически весь флот Рейха и крупные силы «Люфтваффе». Германия захватила Данию, потеряв двух человек убитыми и десять ранеными. Одновременно немецкие войска начали высадку во всех ключевых точках Норвегии.

Союзники, начавшие минирование норвежских вод и сами готовящие оккупацию Норвегию примерно в тех же числах, отреагировали немедленно. В Нарвике произошло избиение немецких эсминцев, в Осло-фьорде норвежцы потопили тяжелый крейсер «Блюхер» с частями десанта Союзные войска высадились в районе Тронхейма и в окрестностях Нарвика, завязались тяжелые бои, которые в центральной Норвегии продолжались до начала мая, а в северной - даже до июня, когда действия на этом участке стратегического фронта уже потеряли всякий смысл.

Немцы добились своего в Скандинавии - но очень дорогой для них ценой. Флот Германии был фактически приведен в небоеспособное состояние. Только в Нарвике было потеряно 10 эсминцев и подводная лодка, а всего немцы потеряли 4 подводные лодки. Еще один эсминец был потоплен авиацией в Тронхейме, легкий крейсер «Кенигсберг» — в Бергене, легкий крейсер «Карлсруэ» — подводной лодкой у Христиазунда. Тяжелые повреждения получили линейные крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау». Впрочем, потери союзников неожиданно оказались еще больше: они потеряли авианосец «Глориес», два крейсера («Эффингем» и «Курли»), девять эсминцев, шесть подводных лодок, много кораблей оказалось тяжело повреждено.

К 10 мая все возможности «вступительной игры» оказались исчерпаны. Дело было за Западным фронтом.

Утром того дня, когда Германия начала боевые действия против Голландии, Бельгии, Люксембурга и Франции, соотношение сил выглядело следующим образом:

На северном участке фронта Германия имела 29 дивизий (в том числе 3 танковые и 2 моторизованные) против 58 дивизий союзников - 16 французских, 9 английских, 23 бельгийских и 10 голландских. По очевидным причинам англо-французские войска запаздывали, и в первые дни гитлеровцам могли противостоять только бельгийские и голландские дивизии, которых, впрочем, было вполне достаточно.

В центре 45 немецких дивизий (7 танковых и 3 моторизованных) стояли против 16 французских.

На линии Мажино 49 французских и 1 британская дивизия собирались отражать атаку 17 дивизий группы армий фон Лееба.

Немцы не потеряли даром семь месяцев, прошедших между Польской и Французской кампаниями: в наступлении на западе участвовали уже не отдельные танковые корпуса, а полнокровные танковые группы.

С первых же часов группа армий «Б» завязала ожесточенные бои в Голландии и Северной Бельгии. Воздушно-десантные войска общей численностью в 4 парашютных батальона и один посадочно-десантный полк высадились в Гааге и Роттердаме, 9‑я танковая дивизия в одиночку прорвала оборону и проникла в «крепость «Голландия»». На пятый день Голландия капитулировала, не дождавшись уже подходивший 7‑й французской армии. В Бельгии 75 десантников захватили ключевой форт Эбен-Эмаэль, прикрывающий границу и мосты через канал Альберта, другая штурмовая группа взяла под контроль мосты через канал и реку Маас.

Фронт бельгийцев оказался прорван в первый же день наступления, их войска отхлынули назад, мешая организованному продвижению англо-французских войск к реке Диль. Все эти героические действия немецких войск, в широких масштабах применивших «стратегию чуда», не имели никакого стратегического значения - они лишь привлекали к себе 1‑ю группу армий и удерживали все внимание союзного командования.

Южнее, в Арденнах, наступление осуществлялось по совершенно иной тактической схеме, которую можно охарактеризовать поговоркой «против лома нет приема». Танковые корпуса Гудериана, Рейнгарда и Гота, поддерживаемые тремя полевыми армиями, за три дня преодолели Арденны, отбросили армию Корапа к Маасу и нащупали стык между 2‑й и 9‑й армиями союзников. Утром 14 мая немцы уже имели плацдарм на западном берегу Мааса, а к исходу следующего дня обогнали в движении на запад последние части французов и вышли на оперативный простор.

С этого момента для немцев более серьезной проблемой в развитии операции стали трения между собственными командными инстанциями, нежели сопротивление союзников.

Последние лишь 16 мая отменили марш-маневр в Бельгии и приступили к безнадежной задаче спасения того, что еще можно было спасти. Под Дюнкерком англичане организовали героическую эвакуацию, переправив на британский берег большую часть своего экспедиционного корпуса (разумеется, без тылов, транспорта и тяжелого вооружения). По сей день считается, что Гитлер специально остановил танковые части Гудериана перед Дюнкерком, не желая напрасно губить «расово близких» британских солдат. В рамках другой схемы «сборки» Второй Мировой войны Дюнкерк — первое стратегическое поражение Гитлера и несомненная победа англичан, сохранивших свою армию. В действительности, как будет показано в следующем сюжете, эвакуация экспедиционного корпуса была лишь малозначащим эпизодом сражения на Западе.

Более важным было то обстоятельство, что постоянные «стоп-приказы» снизили темп наступления и дали союзникам возможность создать новую линию обороны по реке Сомма. Немцам пришлось потерять время на перегруппировку войск и подготовку новой наступательной операции. Сама эта операция («Рот») развивалась неожиданно тяжело - но теперь, после вывода из войны Бельгии и Голландии, эвакуации британского экспедиционного корпуса и разгрома 1‑й группы армий, немцы имели подавляющее превосходство в силах. 10 июня, когда все уже было кончено, Италия наконец решила «выполнить союзнический долг» и нанести Франции удар в спину. «Мне нужно несколько десятков убитых, чтобы сесть за стол переговоров», - цинично объявил Муссолини.

Отдадим французам должное: при полном развале обороны, в условиях уже наступившей военной катастрофы горстка солдат, оставшаяся в Альпах, остановила наступление итальянцев и отбросила их к границе. Воистину, не было в войне солдат хуже итальянцев и более бездарного командования, чем итальянское!

Началось «доигрывание» первого этапа Мировой войны. 10 июня союзные войска оставили Норвегию, 24 июня капитулировала Франция. Между этими датами Советский Союз закончил свою игру в Прибалтике: с 14 по 16 июня Литве, Латвии и Эстонии были предъявлены ультиматумы о вводе дополнительных частей Красной Армии. Ультиматумы были приняты, затем последовало то, что ныне называется «оранжевыми революциями» - хорошо организованные массовые демонстрации, смена правительств и новые выборы. Уже в начале августа 1940 года все три прибалтийские республики присоединилась к СССР.

Одновременно наступила очередь Бессарабии и Северной Буковины. 26 июня Молотов предъявил румынскому послу в Москве Г. Давидеску ультиматум с требованием вернуть Советскому Союзу Бессарабию, оккупированную румынскими войсками в марте 1918 года. Когда немецкий посол Шуленбург попытался прозондировать ситуацию, ему было впрямую заявлено, что в случае отказа от ультиматума советские войска начнут наступление.

Надо сказать, что требование вернуть Бессарабию было вполне законным. Румыния захватила эту территорию в самом начале 1918 года, затем после короткой войны с Советской Россией подписала договор с обязательством ее вернуть - но тут, же под сурдинку Брестского мира отказалась его выполнять. Кстати, суверенитет Румынии над Бессарабией не был признан даже Лигой Наций.

Сложнее было с Северной Буковиной - эта территория никогда не принадлежала России, была населена украинцами и до Первой Мировой войны вместе с Галицией относилась к землям Австрийской короны (Цислейтания). Однако руководство союзников почему-то решило передать ее не Польше, а Румынии. В любом случае провозглашенный в Версале принцип права наций на самоопределение давал основание требовать присоединения этой территории к Украине - кстати, именно на основе этого принципа уже после войны к Украинской ССР была присоединена Закарпатская Украина (Подкарпатская Русь), ранее принадлежавшая к землям Венгерской короны, а потом ставшая частью Чехословакии.

В итоге кампании 1940 года вермахт, применив стратегию «блицкрига», одержал грандиозную победу - однако Советский Союз добился еще больших успехов, используя стратегию силового и политического давления, стараясь по возможности избегать использования прямой военной силы и связанных с этим потерь.

Однако, по существу, закончилась только дебютная стадия игры. Это может показаться парадоксальным, но произошедшие «размены» устраивали не только Германию, но и остальных игроков, оставшихся за «мировой шахматной доской».

Date: 2016-11-17; view: 362; Нарушение авторских прав