Классический идеал науки

Классический идеал науки сформировался в Средние века. В это время под влиянием иудео-христианства понятие природы переосмысляется относительно идеи живого Бога-творца. Разберем наиболее значимые изменения в мировоззрении.

Бифуркация природы. Возникает представление о природе сотворённой и природе творящей. Сотворённая природа замыслена и создана Богом. Творец Библии подобен проектировщику-инженеру. Он замышляет, творит и удостоверяется, что творение соответствует проекту. Природа есть объект, но пока не человеческой деятельности, а объект замышления и деятельности Творца. Для античности такая дихотомия не была понятна, там природа была бытием, внутри которого велось рассуждение.

Энергия. Идея природы творящей приводит к тому, что в ней начинают видеть энергию. Бог не только создал, но и стал присутствовать в природе (всё происходит по воле Бога: камень падает вниз, теплый воздух поднимается вверх). Получается, что Бог разлит в природе, присутствует в ней как активный живой организм.

Назначение природы. Согласно Библии, природа сотворена для человека: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, [и над зверями,] и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле»^[3]. Это также разительно отличалось от античного миропонимания, где человек не был замыкающим смыслом.

Подобие человека. Эти установки, плюс то, что человек создан по образу и подобию Бога помогает формированию интересного замысла. Т.к. человек создан по образу и подобию Бога, то он может проникнуть в замысел Бога и воспользоваться природной энергией. Если он сообразно Божьему промыслу будет проникать в природу, ему будет дана сила над этой энергией. Расцветает алхимия, сопровождаемая мистическими обрядами. Возникает фигура естественного мага (Пико делла Мирандолла, 1463–1494), который действует, с одной стороны, согласно математическим формулам, а с другой стороны, согласно Божьему замыслу, что позволяет ему делать чудеса (превращать свинец в золото). Общий эзотерический замысел был таков: проникнуть в Божий замысел и на основе этого создавать сообразно божественной воле.

В эпоху позднего Возрождения этот замысел был переосмыслен следующим образом. Часть мыслителей обратилась исключительно к научному знанию и решила отказаться от религии в исследовании природы. Постепенно возникает идея не только описать природу, но и обосновать ее опытно. В античность правильным знанием считалось то, которое получено согласно законам мышления, а в эпоху Возрождения нужно ещё удостовериться, что знание соответствует природе. Так формулируется идея новой науки. Еще Р. Бэкон (около 1214–1292) пропагандируя науку, разграничивал области научного знания и религиозной веры, считая, что религия не должна вмешиваться в дела науки.

Галилей (1564–1642)^[4] в книге «О механике» формулирует идею научного эксперимента. Желая усовершенствовать артиллерийскую стрельбу (обратите внимание на социальный заказ, развивающий науку!), он изучал траекторию полёта артиллерийского снаряда. Галилей стремился совместить исследовательскую позицию и практическую (техническую). Для классической античности это было бы странно, т.к. для Платона и Аристотеля занятие наукой это – одно, а техникой – совершенно другое. Считалось, что наука ведёт человека к миру идей, Сущего и тем самым человек спасается, а техника наоборот уводит, т.к. человек погрязает в материале). Техника и наука в античности развивались достаточно автономно и посылка была такая, что нужно подниматься к идее, заниматься чистыми вещами, а не техникой.

Галилей был убежден, что все тела падают с одинаковой скоростью независимо от веса. Он решает проверить это опытным путем, что само по себе уже было необычным. Он забирается на Пизанскую башню и начинает оттуда бросать шары с одинаковым объемом и разной массой, чтобы доказать, что они падают с одинаковой скоростью. Опыт не удается, да и оппоненты говорят, что Галилей не правильно доказывает: «Чем тело легче, тем оно медленнее падает. Возьмём мел, как он будет падать, а если его размельчить в порошок».

В этой ситуации другой человек бы отказался от этой идеи, но Галилей стоял на своем, поскольку он был ещё платоником, а для него это было своего рода идеей. С одной стороны он хотел проверить, что знание соответствует природе, с другой стороны, для него нет ничего выше идей, а природа – она приложится. И тут Галилей, чтобы спасти всё это построение (целую теорию создал!), обращается к Аристотелю, которого он до этого опровергал и вспоминает, что Аристотель говорил про сопротивление среды, что его нужно учитывать при падении тела. Галилей тогда говорит, что когда тело падает, оно раздвигает частицы среды, кроме того, оно само в среде находится, поэтому на тело действуют три силы: сила веса, которая тянет его вниз, сила выталкивающая (если это в газе происходит, то на тело влияет сила равная весу вытесненного газа) и сила трения. Галилей предполагает, что есть некий идеальный случай падения тела, который имеет место в отсутствие среды. Чтобы оно падало равномерно нужно предположить, что среды нет. Так он вводит понятие падения тела в пустоте, что уже представляет из себя теоретическую конструкцию. Это не то, что мы в природе наблюдаем. Вакуума тогда и в понятии не существовало и приборов таких не было. Поэтому он сталкивается с задачей доказать это опытным путем. Тогда Галилей делает следующий шаг: он говорит, что если бы тело медленно падало, то силой трения можно было бы пренебречь. И эту последнюю задачу Г. решает как техник. Он доказывает, что движение тела по наклонной плоскости есть частный случай падения. Для воспроизведения этого явления он отполировал поверхности шара и наклонной доски; принял расстояние S₁ за первую секунду, расстояние S₂ – за вторую и разделил S₁ и S₂ и получил T₁² на Т₂². Это и был первый эксперимент из которого можно сделать важные выводы для классического идеала науки.

Во-первых, совершенно очевидно, что эксперимент совершенно не простое наблюдение за природой. Наблюдение за свободным падением было только первая стадия. Эксперимент уже предполагает априорное наличие научной теории.

Во-вторых, в эксперименте проверяется не соответствие теории наблюдаемому явлению, а соответствие теории идеализированному случаю. Теория Галилея описывает не эмпирическое падение, а падение тела в пустоте, которое не реально наблюдается.

В-третьих, условием этого является создание искусственных контролируемых технических условий, которые позволяют реальные явления преобразовать в идеализированный вариант. Условие проверки теории на соответствие этому идеализированному случаю является создание специальной технической установки, которая помогает преобразовать реальную эмпирическую действительность в какую-то особую. Тело, падающее на наклонной плоскости – это, опять же, искусственный случай, которого нет в природе; даже не просто искусственный, а созданный по теории. Для познания объекта приходится чем-то пренебречь второстепенным, выделив в явлении главное – аналитическую идею. «Главное назначается исследователем по гениальному произволу. Так, из предмета Земли как астрономического тела может быть выделена «идея шара»; можно счесть его материальной точкой... действительно начинается нам представляться чем-то вроде брака…В пренебрежении остаются все 100 % реальности!»^[5].

После эксперимента стало ясно, что существуют три уровня действительности: 1) идеализированная, которая описывается теорией (падение в пустоте); 2) природные условия, которые рассматриваются как искажающие этот процесс; 3) технические параметры, которые помогают элиминировать эти природные условия.

Итак, есть эмпирическая природа (т.е. природа наблюдаемая), есть естественнонаучные теории, который прошли экспериментальную проверку. Что описывают теории? Не эмпирическую природу, а природу, написанную на языке математики (Галилей), т.е. падение в пустоте, несжимаемую жидкость и т.д. Однако выйти на эту природу можно после постановки эксперимента. Природа на языке математики – это не эмпирическая природа, а наша идеализированная конструкция, которая позволяет «оседлать» природу и превращать её в материал человеческой деятельности.

Хотя Галилей сам подвел к тому, что природа написана на языке математики, сам он ещё понимал различие той природы и этой. Позднее совсем перестали их различать, стали считать, что природа – это, прежде всего второе. И сегодня природой мы считаем природой то, что описывается в естественных науках, в инженерии.

Происходит идеализация и математизация науки. Как доказываются законы классической механики? Делаются искусственные опыты, эксперименты, создаются ситуации, которых нет в реальности, разные умозрительные ансамбли. Гладкая поверхность, гладкое тело – «можно полагать, что оно будет долго двигаться», «давайте предположим, что оно не будет испытывать сопротивления». Т.е. человек создает идеальные условия. Это конструирование, создание идеального объекта, когда в ходе интеллектуальной работы мы приписываем объекту какие-то качества. Теория предполагает конструирование идеального объекта. В этом заключается естественнонаучное познание (сначала объяснение на основе истолкования, а затем – «понимание»). Исследователь реализует своё субъективное пристрастное отношение к изучаемому объекту. Сложные идеальные объекты сводятся к более простым.

Затем второй шаг, после того, как была сконструирована идеализированная математическая природа, нужно дать объяснение миру в целом, исходя из этих ограниченных результатов. Это обычный индуктивный ход: от повторяющегося частного – к общему. Но проблема в том, что в этом общем не все может экспериментально подтверждаться. Наука становится областью мета научных, не экспериментальных рассуждений.

Так, математики оперируют мнимой единицей i, являющейся квадратным корнем из минус единицы (sqrt (-1) = i). Этого числа нет в натуральном ряду чисел (1, 2, 3 и т.д.). Экспериментально можно доказать мнимую единицу только на примере существования дырки от бублика. В даосизме стенки и дно облекают и ограничивают пустоту, без которой нет и самого сосуда. По этой логике, дырка от бублика есть настоящая причина бублика, не будь ее не было бы ни бублика, ни всего остального. В. Хлебников писал: «Я знал, что √-1 нисколько не менее вещественно, чем 1; там, где есть 1, 2, 3, 4, там есть и -1, -2, -3, и √-1, и √-2, и √‑3. Где есть один человек и другой, естественный ряд чисел людей, там, конечно, есть и -человека, и -2 людей, и -3 людей и n-людей = √-n людей...» («Скуфья скифа», 1916; /10:541/); «Мы взяли √-1 и сели в нем за стол» (1916; /V:145/).

Есть запах цветов медуницы

Среди незабудок

В том, что я,

Мой отвлеченный строгий рассудок,

Есть корень из нет-единицы,

Точку раздела тая,

К тому, что было,

И тому, что будет,

Кол. (1922; /14:131/)

Для поэта мнимая единица – это знак «того света». Несмотря на всю неэмпиричность таких рассуждений, важные разделы математики, как, например, теория аналитических функций, основаны на мнимой единице. Без помощи этого раздела математики невозможно обосновать различные сложные теории и решать сложные математические проблемы. Таким образом, никто не может подвергать сомнению существование этого числа, однако это невозможно подтвердить экспериментально. Существует много таких теоретических конструктов, которые не поддаются экспериментальной проверке (принцип неопределенности Гейзенберга, идеальный газ, кварки, точка сингулярности и т.д.)

По мере подмены реальной природы и природой математизированной происходила экспансия этих представлений на все области человеческого познания. Например, в начале XX целое направление отечественной психологии полагало, что человек целиком есть продукт социальной среды, поэтому если поместить его в правильные условия, человека можно как угодно переделать. Основатель этой культурно-исторической психологии Л.С. Выготский (1896–1934) перестроил советскую психологию на основе методологии марксизма. Предел этой методологии заключался в овладении психикой человека и создании нового человека.

Где-то получалось овладевать природой, а где-то это не работало. Не работало в отношении человека, в отношении истории. Там, где экспансия этих естественнонаучных представлений не проходила, считали, что это просто неудачный подход или слишком сложный объект. Параллельно этому ещё появлялись разные люди, которые не хотели разделять платоновско-аристотелевскую парадигму общезначимого порядка, где государство – это идеальный социальный кормчий. Крепло требование автономии и многообразия культур. Оказалось, что все-таки невозможно к целому ряду явлений применить естественнонаучная позицию. Так к 19 в. сформировалась среда для гуманитарного подхода.

Наряду с математизацией и идеализации науки, усиливается ее технократизация. Триумф механики в XVII–XIX веках привел к тому, что ее стали рассматривать как идеал, образец научности. Во всем слышится шум машины: человек – машина (Ламетри), общество – социотехническая система; даже гравитация чревата зубчатыми колесами.

Если сначала в качестве эталона выступила механика, то с начала Нового времени – весь комплекс физического знания. Ориентация на физический идеал в химии была ярко выражена, например, П. Бертло, в биологии – М. Шлейденом. Г. Гельмгольц утверждал, что «конечная цель» всего естествознания – «раствориться в механике». Попытки построения «социальной механики», «социальной физики» и т.п. были многочисленны. Возник позитивизм, направление, отрицающее ценность неэмпирического познания.

Физический идеал научного знания имеет высокую эвристичность, однако также верно, что реализация этого идеала часто тормозит развитие других наук – математики, биологи, гуманитарных наук.

Пришло понимание, что естествознание далеко от вопросов нравственности. Если жизнь – это всего-навсего сложное сочетание случайных химических реакций, и не существует осмысленной иерархии живых систем, то какой смысл следовать моральным ограничениям? Природа принадлежит человеку, её можно эксплуатировать. Еще для античности вмешиваться в дела природы – вещь невозможная. Естественнонаучная революция произошла, когда стали считать, что между естественными процессами и процессами, которые мы сконструировали, нет разницы. Природу, поэтому, нужно пытать (Ф. Бэкон^[7]). Древние считали, что пытать её нельзя, что вмешиваться в её процессы недопустимо. Ценность научного познания в античности была эзотерической, ее называли Благо. Ценность научного познания в Новое время экзотерична, благо то, что помогает преобразовывать человеку внешнюю среду.

Мы рассказали о практическиом методе получения знаний, который опирается на эксперимент, наблюдение, измерение. Рациональный (теоретический) метод получения знания был развит в работах Декарта (1596-1650), Лапласа (1749-1827). Он базируется на системе постулатов, аксиом, интуиции, использовании математического аппарата. Теоретические методы – это анализ, синтез, классификация.