Га так сильно, как мы с Луи. Маловероятно. Обычно,

Когда мама обращается к отцу, тот не слушает, а читает

газету. Время от времени бурчит: «Естественно». Или:

«Конечно». Умеет даже, как попугай, воспроизвести сло-

во в слово мамины высказывания и добавить: «Как ви-

дишь, я слушаю!» Но никогда, ни разу в жизни папа не

Ответил ей по существу, не вступил в разговор. Меня это

Обычно доводило до белого каления.

По всему Парижу монтируют сирены на случай воздуш-

Ной тревоги. Если сирены загудят, все должны прятаться

под землю: в метро, в подвал, в любое надежное укрытие...

Но никакие сирены пока еще не гудели. У нас все тихо.

Роже из моего отдела тоже забрали воевать. Грустные

времена! Луи грустит. Все его друзья уже в армии, а его

Не берут. Мучается, угрюм. Мать Луи побаивалась и за

мужа, но пронесло. Теперь она успокоилась: оба ее муж-

Чины в Париже.

Боже мой, когда закончится этот кошмар? Или кош-

мар еще только в начале? Неужели нас ждет повторение

кровавой бойни 1918 года?

В магазинах пусто. В первые дни после объявления

Войны с полок смели все подчистую. Новые продукты по-

Ступают с большими перерывами. Люди закупают, когда

Могут, сахар, муку и кофе целыми партиями. Все думают

Только о себе, никто не думает о других.

Вчера в квартире Ирэн я неожиданно встретила Зуль-

Му. Она смотрелась превосходно в ботинках на высокой

Платформе. Ирэн сейчас шьет для гадалки зимнее пальто

Из красной шерсти. Ей к лицу красный цвет, но зачем ей

новое пальто в войну?

Зульма говорит со мной мягко и ласково, но временами

Ее взгляд останавливается на мне и больно колет. Как-то

Это неспокойно. Я прекрасно помню, что она сказала под

Конец карнавала о моем дневнике. Такое чувство, будто

Зульма что-то недоговаривает. Может, увидела у меня

в будущем какие-то неприятности?

Эта Зульма и впрямь непостижимая особа. Каждый

Ее жест, слово и взгляд кажутся мне исполненными тай-