О пользе чтения детских книг

Еще один вечер в квартире Глазуновых, как всегда теплый и сердечный. Только Вадим заметно нервничал. К тому времени друзья Асинкрита и Лизы уже знали об их приключениях на даче Слонимского, как, впрочем, знали о той удивительной автобусной истории. Асинкрит позвонил родителям, и мама подтвердила ему, что двенадцать лет назад он действительно ехал из Орла домой. Все сходилось. А Лиза рассказала своему другу, о том, что встречал тогда ее двоюродный брат, и как долго еще вспоминался ей тот ночной автобус.

Сказать, что оба были потрясены мистичностью своей встречи – значит, не сказать ничего. Вот и пришлось Вадиму и Галине вновь объявлять сбор, дабы вернуть парочку к реальности. Несколько раз во время разговора Глазунов пытался «завести» Асинкрита, будто случайно время от времени цитируя кого-нибудь из столь нелюбимых Сидориным «интеллигентов». Однако тот только блаженно улыбался, своеобразно откликаясь на провокацию Вадима:

- Люблю тебя, Петра творенье, - говорил он, с блаженной улыбкой глядя на друга.

- В конце-то концов, вы понимаете насколько сейчас серьезный для Лизы момент?! – не выдержал Глазунов.

- Все будет хорошо, Вадик, - ласково ответила ему Толстикова, - у меня есть Асинкрит.

- Ах, у нее есть Асинкрит! – поднял глаза к небу сын Петра.

- Да, у нее есть я, - гордо повторил Сидорин. А потом добавил, обводя всех присутствующих благодарным взглядом:

- А еще все вы, наши друзья. Путь свел всех нас, и это не случайно.

- Какой путь? – переспросила тихо сидевшая в уголке Люба.

- Молодой человек выразился в символическо-мистическом смысле, - съязвил Глазунов. – Путь, видите ли – это Дорога, но не в обычном нашем представлении...

- Я поняла, - перебила Вадима Братищева. – В символизме и мистике слаба, но разбираюсь в людях. Мне тоже кажется, у нас хорошая команда и мы прорвемся.

- Но для этого надо что-то делать, дорогие мои.

- Так делаем мы, делаем, - возразил Глазунову Сидорин. – Сейчас просто не надо дергаться. Слишком много глаз смотрят за нами, причем, с самых разных сторон. Нам нужны уверенность, спокойствие и вера в то, что наше дело правое, а, значит, Господь нас не оставит. Попробовали дернуться – получили приключение под кроватью Бориса Аркадьевича. А Люба между тем спокойно делала свое дело и...

- Умеет же говорить, гад, - поднялась Галина и, подойдя к Сидорину, обняла его. – Милый Асинкрит, разве ты не видишь, что мой бестолковый...

- Какой?!

- Молчи, Вадим. Не перебивай! Мой бестолковый, наивный, но очень порядочный муж хочет тебе, Асик, добра. И тебе, Лиза тоже.

- Вижу.

- Ну и...

- Ну я и улыбаюсь и терплю его бестолковость и наивность.

А Толстикова тоже поднялась и подошла к Глазунову. Обняла его и чмокнула в лысину. Вадим даже зарделся.

- Вот еще, телячьи нежности. Бестолковый, сами-то какие?

- Такие же, Петра творенье, - улыбнулся Сидорин, – но вы не дослушали меня. Наше с Лизой спокойствие и безмятежность вы приняли за ничегонеделание. Так? Так, не спорьте! А мы молились и... думали. Понимаешь, Вадим, может, я повторюсь, не суетиться – это отнюдь не бездействовать. Все, умолкаю. Пусть говорит Люба. Ей есть, что нам рассказать.

- Несколько дней я пыталась вызвать Рыбкина на разговор. И вдруг, представьте себе, он звонит мне сам. Обычный его стиль – это «голубушка», «дорогая моя», «лапочка», а тут - ни одного лишнего слова, в голосе страх, явный, нескрываемый страх. И рассказывает он мне, о том, как собрался уже было на прием к губернатору, как раздается телефонный звонок. Незнакомый человек, не представляясь, объявляет ему, что на приеме его убьют. Трубку тотчас положили, но Святославу Алексеевичу сразу пришел на ум его разговор с неким Георгием Львовским.

- Неким, - хмыкнул Глазунов.

- Вот именно, - не стала спорить Братищева. – Рыбкина всегда отличал необыкновенный практицизм. А уж когда ему обещают такое... Разумеется, на губернаторский прием Рыбкин не пошел, зато клятвенно пообещал, что если вдруг моим друзьям потребуется его помощь, он всегда готов помочь.

- «Он всегда готов помочь» - это здорово, но что мы с этого имеем? – спросил Вадим.

- Очень многое, - ответила Лююба. - Понимаешь, Вадим, вокруг Львовского всегда был вакуум, который крепче кирпичной стены. И вот, похоже, в этот вакуум хлынул поток воздуха. Спасибо за это Рыбкину, хотя был ли у него другой выход? Святослав Алексеевич понял, что без помощи извне ему не обойтись.

- А чем мы можем ему помочь? - спросила Галина.

- Дорогая, как ты не понимаешь, - подал голос Вадим, - враг моего врага – мой друг. Следовательно, одного быка мы ухватили за рога или, как говорили древние: люпум аурибус тэнэрэ...

- Переведите, пожалуйста, - попросила Лиза.

- Дословно это означает: держать волка за уши, - пояснил Глазунов, - в этой связи...

- Вадик, - перебила мужа Галина, - наступает время вечернего моциона, - и она погладила свой большой живот. – Предлагаю ускориться. Как я понимаю, наши дорогие Лиза и Асинкрит вовсе не ушли в нирвану. Им хорошо вместе, но и нас они не забывают.

- Не забывают, - эхом отозвалась Толстикова.

- Вот и славно! А сейчас, как будущая мамашка, требую от всех говорить только по существу.

- Поддерживаю, - подмигнув Вадиму, отозвался Сидорин, - а потому предлагаю предоставить слово мне.

- Всегда говорил, от скромности ты не умрешь, - съязвил Глазунов.

- Спасибо, что возражений нет. Теперь по-существу. Перед тем, как отправиться на дачу к Слонимскому, я позвонил в одну контору и мне очень быстро, в течение трех часов поставили железную дверь с какими-то хитрыми замками. Это можно назвать интуицией или как-то по-другому, но мне показалось, что Дуремар не оставит бедного Буратино в покое.

- А чуть-чуть конкретнее можно? – спросила Галина.

- Конечно. Мы же не думаем, что крадя картину Богданова-Бельского из музея, Львовский жаждал пополнить частное собрание своего патрона? А раз так, то картина обязательно должна где-то выплыть.

- И ты считаешь, что она должна была выплыть в твоей квартире?

- Именно так, Вадим. Понять другого человека очень просто: надо поставить себя на его место – вот и все. Не думаю, что Львовский хотел упрятать за решетку Лизу. Помучить от души – это пожалуйста...

- Тут что-то не стыкуется, - перебила Асинкрита Братищева, - но если бы даже картина нашлась в твоей квартире, все улики показывали на Лизу.

- Я ведь только предполагаю. Думаю, здесь все, по замыслу львовского, зависело бы от поведения Лизы, ее сговорчивости. В конце концов психически больной Сидорин мог принудить девушку пойти на преступление, разве не так? И хороший адвокат сие легко бы доказал. Впрочем, продолжу. Опять-таки, ссылаясь на привилегию дураков – интуицию, выражу предположение, что одной картиной дело бы не ограничилось. И звонок Рыбкина подтверждает это.

- Ребятки, а мы не сгущаем краски? – спросил, оглядывая всех, Глазунов.

- Вадим, о каком сгущении красок можно говорить после убийства родителей Лизоньки? –возразила ему Толстикова.

- Сдаюсь.

- Слушай, Глазунов, зачем ты сбиваешь людей своими дурацкими вопросами? – начала заводиться Галина.

- Почему дурацкими? – обиделась ее вторая половина.

- Да потому, что всем давно понятно: Лизу в тюрьму упрятали, а он - «сгущаете краски»!

- Ребята, не ссорьтесь, - примирительно произнес Сидорин, - лучше скажите, на чем я остановился?

- На том, что в твоей квартире, кроме картины, нашли бы что-нибудь еще, - подсказала Лиза.

- Точно. Когда мы вернулись от Слонимского, стало понятно, что в квартиру пытались залезть, но у них ничего не получилось. Не спрашивайте, пожалуйста, о подробностях. Понятно – и все. Похоже, нынешняя осень – не самая удачное время для Львовского. Это обнадеживает. И, тем не менее, пора перехватывать инициативу в свои руки. Ждать дальше вряд ли стоит, тем паче, что нам задумки Георгия Александровича дорого обходятся... Еще до похода на дачу Слонимского я зашел в детскую библиотеку и взял вот это, - с этими словами Сидорин извлек из пакета, стоявшего рядом с ним, небольшую книгу. – Не сомневаюсь, когда-нибудь ее читали все. «Золотой ключик или приключения Буратино» Алексея Николаевича Толстого.

- Читали, в далеком детстве, - ответила за всех Братищева. – Ты извини меня, Асинкрит, но тебе не кажется все это несколько странным?

- Кажется, но только на первый взгляд. Мы имеем дело с любопытным типом. Люди для него – куклы, марионетки, а он – нет, не кукольник, берем выше – вершитель судеб на отведенном ему участке суши. Демиург. Я понимаю твой скепсис, но ошибка Лизы была скорее тактическая...

- Что ты имеешь в виду?

- Персоналии были угаданы не правильно. Стратегия же определена верно. В новой сказке Львовского место лисе и коту нашлось, но кто они – мы пока не знаем. Точнее, вы не знаете, - неожиданно улыбнувшись, произнес Сидорин.

- А ты знаешь? – не без ехидства спросила Толстикова. – И на чью дачу мы сейчас поедем?

- Мы поедем в музей, дорогая. К черепахе Тортиле. Видишь ли, нам пришлось столкнуться с человеком, для которого не существует мелочей. В вашем разговоре слово «Тортила» не было произнесено, но в сказке Толстого она, то бишь черепаха – персонаж ключевой. - И вдруг он опять заулыбался:

- Львовский назвал меня деревянным человеком. Не будем спорить, деревянный, так деревянный. И, исходя из этого, глядя на книгу глазами папы Карло, я стал читать «Золотой ключик» И понял: мы имеем дело с настоящим кудесником. Толстой, Бажов, Родари, братья Гримм и Шарль Пьеро – отдыхают!

- Асинкрит, пожалуйста, постой! – взмолилась Братищева, - можно я?

- Нужно!

- Каморка папы Карло – это квартира, в которой ты обитаешь. Картина Богданова – золотой ключик...

- Умница! Но я же сказал: Толстой рядом не стоял.

- Что ты имеешь в виду? – спросила Братищева.

- В сказке, сочиненной Львовским золотой ключик несет двойную нагрузку. Это – и картина, и Елизавета Михайловна.

- Я? – удивилась Лиза.

- А разве Мальвина не была тем самым «призом», за который боролись герои книги?

- Кажется, поняла, - Братищева от нетерпения словно ученица подняла руку, прося снова дать ей слово, - каморка-ключик... ключик пока вне жилища Буратино. Похищают ключик, то есть похищают и картину. И Алиса... нет, что-то не сходится.

- Все сходится, Любочка, - ответила за Сидорина Лиза, – ты просто забыла: я в телефонном разговоре назвала Карабасом Барабасом Исаева, а Львовского – Дуремаром.

- Картину-ключик похитили кот и лиса – здесь Лиза угадала, - продолжил Сидорин, - и, как бы это было замечательно, окажись ключик у безмозглого Буратино.

- Но безмозглый меняет в каморке дверь, - тихо, словно очнувшись, произнесла Галина. – И Рыбкин не захотел быть пиявкой для Дуремара... Но, Асинкрит, на что рассчитывал Львовский дальше?

- На свое окончательное торжество. Лизе оставалось признать Дуремара Демиургом, а уж он вытянул бы счастливый билет и для нее, и для меня.

- Считаешь, ты мог рассчитывать на его великодушие?

- Если бы Лиза попросила, то да. А куда нам деваться? Убийство заслуженного человека, кража особо ценного имущества... Психушка – вот мой счастливый билет. Что же касается Лизы...

- Асинкрит, давай лучше вернемся к «Золотому ключику», - предложила Толстикова.

- Согласен, - ответил Сидорин и открыл книгу.

- Итак, страница шестидесятая. Кто читал книгу раньше – потерпите, кто услышит эти строки впервые, наслаждайтесь. «Все мальчики и девочки напились молока, спят в теплых кроватках, один я сижу на мокром листе. Дайте поесть чего-нибудь, лягушки.

Лягушки, как известно, очень хладнокровны. Но напрасно думать, что у них нет сердца. Когда Буратино, мелко стуча зубами, начал рассказывать про свои несчастные приключения, лягушки одна за другой подскочили, мелькнули задними ногами и нырнули на дно пруда. Они принесли оттуда дохлого жука, стрекозиное крылышко, кусочек тины, зернышко рыбьей икры и несколько гнилых корешков. Буратино понюхал, попробовал лягушиное угощенье...

- Меня стошнило, - сказал он, - какая гадость!..»

- Постой, Асик, я не понимаю...

- Да, Вадим.

- А в этой сказке... лягушки, кто они?

- Лягушки.

- Я понимаю. А в иносказательном смысле.

- Мне кажется, это работники музея, - ответила за Сидорина Галина. Все рассмеялись.

- Может быть, - согласился Асинкрит. – Или работники милиции – на лицо ужасные, добрые внутри. Продолжаю: «Тогда лягушки опять все враз! – бултыхнулись в воду...

Зеленая ряска на поверхности пруда заколебалась, и появилась большая страшная змеиная голова. Она поплыла к листу, где сидел Буратино. У него дыбом встала кисточка на колпаке. Он едва не свалился в воду от страха.

Но это была не змея. Это была никому не страшная, пожилая черепаха Тортила с подслеповатыми глазами.

- Ах ты, безмозглый, доверчивый мальчишка с коротенькими мыслями! – сказала Тортила. – Сидеть бы тебе дома да прилежно учиться! Занесло тебя в Страну Дураков!

- Так я же хотел же добыть побольше золотых монет для папы Карло... Я очччень хороший, благоразумный мальчик.

Деньги твои украли кот и лиса, - сказала черепаха. – Они пробегали мимо пруда, остановились попить, и я слышала, как они хвастались, что выкопали твои деньги, и как подрались из-за них... Ох ты, безмозглый, доверчивый дурачок с коротенькими мыслями!..

- Не ругаться надо, - проворчал Буратино, - тут помочь надо человеку... Что я теперь буду делать? Ой-ой-ой... Как я вернусь к папе Карло? Ай-ай-ай!..

Он тер кулаками глаза и хныкал так жалобно, что лягушки вдруг все враз вздохнули:

- Ух-ух... Тортила, помоги человеку.

Черепаха долго глядела на луну, что-то вспоминала...

- Однажды я вот так же помогла одному человеку, а он потом из моей бабушки и моего дедушки наделал черепаховых гребенок, - сказала она. И опять долго глядела на лужу. – Что ж, посиди тут, человечек, а я поползаю по дну, - может быть, найду одну полезную вещицу.

Она втянула змеиную голову и медленно опустилась под воду. Лягушки прошептали:

- Черепаха Тортила знает великую тайну.

Прошло долгое-долгое время. Луна уже клонилась за холмы... Снова заколебалась зеленая ряска, появилась черепаха, держа во рту маленький золотой ключик.

Она положила его на лист у ног Буратино.

- Безмозглый, доверчивый дурачок с коротенькими мыслями, - сказала Тортила, - не горюй, что лиса и кот украли у тебя золотые монеты. Я даю тебе этот ключик...» Пожалуй, хватит.

- Нет, не может быть! – воскликнула Лиза.

- В этой жизни может быть все, - грустно произнес Сидорин. – Догадалась?

- Милица Васильевна Сечкина?! Нет, это абсолютно честнейший и порядочнейший человек. Я ручаюсь за нее. Асинкрит, ты ошибаешься.

Никто из присутствующих, кроме Толстиковой и Сидорина не знал, кто такая Сечкина, а потому все посмотрели на Лизу. Она же смотрела на Асинкрита, будто желала услышать от него опровержение собственных догадок.

- Асинкрит, здесь что-то не то! Не могла Милица Васильевна быть замешана в этом грязном деле.

- Ты все-таки бестолочь, Алиса.

- Благодарю покорно.

- Извини, конечно, но я же сказал: слушай внимательно. Пруд, черепаха... В сказке у Тортилы только голова страшная, а душа добрая. У черепахи ключик, понимаешь?

- Картина в музее? – ахнула Братищева.

- Правильно. В кабинете Сечкиной.

- Ребята, дорогие, - голос Глазуновой был весом, - хватит загадок. Вопрос первый: кто такая Сечкина?

- Наш старейший сотрудник, - ответила Лиза. - Божий одуванчик. Милейший человек, интеллигент не знаю в каком поколении. Работает реставратором. Сидит в своей комнате и возвращает к жизни старые картины. Сейчас кропит над Моравовым – его нам передали из одного районного краеведческого музея в плачевном состоянии... Нет, она в этом деле не могла быть замешанной...

- Понятно, - кивнула Галина, - теперь вопрос второй: если Сечкина, да простит меня эта милейшая женщина – черепаха Тортила, тогда кто у нас лиса Алиса и кот Базилио?

Сидорин ничего не ответил, а только с улыбкой посмотрел на Лизу, словно говоря, мол, сама скажешь, или тебе подсказать. Но Лиза была в явном замешательстве:

– Господи, это же так просто!

- Алиска, народ хочет знать истину, - не выдержала Люба, - хватит томить.

- Понимаешь, если верить Сидорину, лиса-Алиса – это Закряжская.

- Стоп, стоп, - опять вставил свое веское слово Вадим, - лично мне имя Закряжской ничего не говорит.

- Это женщина, с которой я делю рабочий кабинет, - пояснила Лиза. – Что-то среднее между серой мышкой и...

Увы, никто так и не узнает, о какой второй ипостаси Закряжской хотела сказать Толстикова, ибо она вдруг замолчала, а потом недоуменно посмотрела на Сидорина:

- Плошкин-Озерский?!

- Молодец! – Асинкрит был очень доволен. - Вот мы и нашли кота Базилио.

Разумеется, Толстикова вновь объяснила Вадиму, кто такой Плошкин-Озерский. А затем опять слово взял Асинкрит.

- Версия с Лебедевой и Слонимским была очень красива, но и в то же время хрупка. Но обижайся, Алиса, но к мысли о директоре и его заместителе нас подталкивала чужая воля. Слишком явно подталкивала. Между тем, какой был резон у Аркадия Борисовича сотворить кражу в собственном музее? Две украденных картины за время его директорства – не много ли? А он, поверьте, дорожит своим местом. Но для нас важнее то, что была и еще одна кража, первая, произошедшая до прихода Слонимского в музей.

- То есть, уже существовала схема, к которой директор не имел никакого отношения?

- Совершенно верно, Люба. Схема была до Слонимского, сработала она и при нем.

- Получается, Львовский причастен и к прежним кражам? – чувствовалось, что Братищева быстрее всех вошла в ситуацию.

- Не думаю. Скорее всего, он знал о том, кто их совершал. А раз так, то у него нашлись веские доводы для того, чтобы убедить нашего местного поэта и сотрудницу музея сделать это в третий раз. Дальше все было просто: схема действовала безотказно. Плошкин – свой человек в музее, его присутствие абсолютно естественно. У Закряжской, видимо имеются дубликаты ключей от всех помещений в здании или, по крайней мере, от самых важных. Отключается система сигнализации - и они полные хозяева положения. Куда спрятать картину, им подсказал Львовский. Для несведущих поясню: кабинет Сечкиной находится как раз напротив кабинета Лизы и Закряжской. Сидит в нем бабушка, яко черепаха в тине, и возвращает к жизни сложенные трубочками холсты. Есть там картины хороших художников, есть и очень даже посредственных...

- Асинкрит, ты хочешь сказать, что все это время...

- Да, Лиза, да. Все это время богдановская девочка благополучно пролежала в огромном ящике, среди полотен, дожидающихся очереди для реставрации. Думаю, пару дней назад холст перекочевал в сумку к Закряжской, чтобы затем вновь оказаться на месте – Плошкину оказалось не под силу открыть мою дверь: что может медведь, то не может кот, и наоборот...

- Значит, если мы сейчас позвоним в милицию...

- Завтра, душа моя, завтра. Мы и так нарушили режим Галины. А завтра, надеюсь, наступит звездный час Сергея Александровича Ракова.

Глава сорок первая.

Date: 2016-05-25; view: 409; Нарушение авторских прав