Киевичи в истории славянской державности

Значительный исторический материал, посвященный становлению государственности Древней Руси, проникнутый идеей автохтонности, естественно-исторической основы данного процесса, содержится в фундаментальной работе Н.М. Карамзина “История государства Российского”, в которой отмечалось: летописец относил начало Киева, рассказывая следующие обстоятельства: “Братья Кий, Щек, Хорив с сестрою Лыбидью жили между полянами на трех горах, из коих две слывут, по имени двух меньших братьев, Щековицей и Хоревицей; а старший жил там, где ныне (в Несторово время) Зборичев взвод. …Но Кий начальствовал в роде своем: ходил, как сказывают, в Константинополь, и принял великую честь от царя греческого; на возвратном пути, увидев берега Дуная, полюбил их, срубил городок и хотел обитать в нем; но жители дунайские не дали ему там утвердиться, и доныне именуют сие место городище Киевцом…” Н.М. Карамзин акцентирует внимание на том, что “два обстоятельства в сем Несторовом известии достойны особенного замечания: первое, что славяне киевские издревле имели сообщение с Цареградом, и второе, что они построили городок на берегах Дуная еще задолго до походов россиян в Грецию. Дулебы, поляне днепровские, лутичи и тиверцы могли участвовать в описанных войнах славян дунайских, столь ужасных для империи. И заимствовать там разные благодетельные изобретения для жизни гражданской” [11, т. I, гл. III, с.19].

Применительно ко времени своего проживания, Нестор делает блестяще аргументированное исследование происхождения топонима “Киев”: “Яко же бысть древле цесарь Рим и прозвался в имя его град Рим. И паки Антиох – и бысть Антиохия …и паки Александр и бысть и имя его Александрия. И много места тако прозвани быша грады в имена цесарь тех и князь тех. Тако же и в нашей стране прозван бысть град великий Киев в имя Кия”, – так автор “Повести временных лет” объясняет происхождение топонима “Киев”. Показательно, что топоним “Киев” олицетворяет связь восточного и западного славянства, славянской цивилизации с Западноевропейской. Так известно, что у стольного града Киева много “тезок” в западнославянских землях [25].

Вот, что сообщает по этому аспекту М.Ю. Брайчевский: “...село Киево имеется в земле Хелмской, в Средском уезде их – два. В Иновроцлавском уезде кроме Киево имеется также населенный пункт Киевица и село Киевская Воля. На территории Пенчовского уезда имеются села Кияны и Кии. Села с названием Киев есть в Ново-Радомском уезде и в Силезии. В Мазовше есть село Киевицы. Села Кияны имеются в Западной Волыни и в южных районах Литвы. Села с названием Киевец – в уездах Слуцком и Бяльском. Город Киев есть и в Маравии, село Киев – в Венгрии. Село Кий есть в сербской Лужице”. Научные данные не дают основания заключать, что у каждого из них был свой Кий – основатель, или считать, что все они названы так в честь столицы Киевской Руси. Ряд авторов, рассматривая происхождение топонима “Киев”, связывает его с “переправой”, с перевозом людей. Так, В. Янович подчеркивает: “Остается предположить, что топоним “Киев” отражал какую-то специфическую особенность или функцию соответствующих поселений. Вероятнее всего, следующую. Известен способ переправы через реку на лодках и плотах, когда вместо весел используют жердь – кий, которым отталкиваются от дна. Таким образом можно перевозить груженные телеги, скот. В некоторых местах Украины и сегодня занятие этим перевозом являются промыслом, и называется “киюванням”. Так могли получить свои названия многочисленные “тезки” нашей столицы” [46, с. 19–20].

Версия о происхождении города Киев от “киева перевоза” имеет серьезное подтверждение и в “Повести временных лет”: “Ини же несведуще, реша, яко Кый есть перевозник. У Кыева бо бяше перевоз тьгда с оноя строны Днепра – тень глаголаху: “на перевоз на кыев”. Нестор не возражает против того, что назывался он “киев перевоз”, но не соглашается с тем, что Кий был простым перевозчиком по следующей причине: “Аще бы Кый перевозьник был, то не бы ходил Цесарюграду. Но се Кый княжане в роде своем и приходившю ему к цесарю, которого не свемы, но тькмо о сем вемы, якоже сказають, яко велику честь принял, есть от цесая, при котором ходив, цесари. Идущю же ему вспять,приде к Дунаеви и взлюби место сруби градък мал и хотяше сести с родъм своим и не даша ему ту близь живущий. Еже и доныне наречють дунайти “городыще Киевець”. Кыеви же пришедшю свой град Кыев, ту живот свой сконьча” [25].

Выдвигается версия о том, что благодаря перевозу Киев стал центром торговых отношений Азии и Европы. Значение Киева не только для близживущих, но и для далеких народов трудно переоценить. Благодаря перевозу Киев становится центром контроля торговых путей, связывавших север и юг, восток и запад, сосредоточием торговли товарами с четырех сторон света. Обмениваться товарами здесь было удобней, чем отправляться с ними за тридевять земель при непредсказуемом результате. В связи с этим появились фактории иноземных купцов, склады, торги, крепости, военная дружина для защиты всего этого от грабительских набегов и для взимания мыта с не желающих его платить.

О начале Киева “Повесть временных лет” говорит: “И быша 3 братья: единому имя Кий, а другому Щек, а третьему Хорив и сестра Лыбедь. Седяще Кий на горе, где же ныне увоз Боричев, а Щек седяше на горе, где же ныне зовется Щекавица, а Хорив на третьей горе, от него же прозвяся Хоревица. И створиша град во имя брата своего старейшего, и нарекоша имя ему Киев. Бяше около града лес и бор велик, и бяху ловяще зверь, бяху мужи мудри и смыслени, нарицахуся поляне, от них же есть поляне в Киеве и до сегодне” [25].

Нет сомнений, что Кий попал в Константинополь морем – спускался на ладьях Днепром, выходил в Черное море и, двигаясь вдоль западного берега, попадал в бухту Золотого Рога. При этом нельзя с уверенностью утверждать – воевал он с императором или нет [46, с. 20].

Византийские, а также один грузинский источник свидетельствуют, что в 626 году восточные славяне (русы) как союзники аваров, очевидно подневольные, принимали участие в нападении на Константинополь. Этот поход был разгромлен греческим флотом.

Византийские хроники с уважением отзывались про военное мастерство и навыки славян на море. Боевые ладьи однодеревки русичей вмещали до сорока человек, хорошо управляли, шли под парусами или на веслах. Казаки-запорожцы использовали подобные корабли до XVI–XVII вв. [46, с. 20].

Автор Никоновской летописи утверждает, что Кий ходил в Константинополь “с силой ратной”, и эти слова русский историк В.М. Татищев считал свидетельством военного похода Кия на столицу великой империи.

Три с половиной столетия между периодами, когда жили Кий и Аскольд, заполнить достоверными фактами не представляется возможным, однако с византийских источников известно, что в период княжения Кия – в первой половине VI столетия – славяне, в том числе и восточные, особенно часто угрожали южным рубежам империи. Как воевал Кий – неизвестно ибо этих данных в источниках нет [46, с. 12].

Характерно, что анты были чрезвычайно многочисленным народом. Маврикий считал, что победить их можно лишь тогда, когда эти племена разъединены. “Разделяй и властвуй!” – был принцип Византийской империи по отношению к восточным славянам.

Сын своего времени – Маврикий был убежден “Поскольку у них много князей, и они между собой не имеют согласия, то выгодно некоторых из них привлекать на свою сторону, чтобы они не сплотились вместе и не выступили под одним руководством” [46, с. 19].

Таким образом, наряду с нескончаемыми ордами, выплескиваемыми из глубин Азии и огнем разрушения опаливавшими восточных славян, с Запада, от великой державы того времени – Византии – шли перманентные попытки разобщения, стравливания славян, направления против азиатских орд.

Благодаря исследованиям историков, археологов, филологов и фольклористов возникла научная гипотеза, в соответствии с которой Кий жил и действовал в конце V – первой половине VI веков. По одной из версий Кий выведен в работе византийского писателя VI столетия Прокопия Кесарийского “Война с готами” под именем Хильбудия и, возможно, слово “Кий” означает палицу, дубину, молот и прочее распространенное в древности оружие, что было прозвищем удачливого славянского полководца. По аналогии непобедимый король франков Карл был прозван Мартеллом – т.е. Молотобойцем [46, с. 11].

“Повесть временных лет” говорит, что Кий шел на Балканы с “родом своим”. Отсюда поясняется природа балканских названий славянских объединений (северян, дреговичей, возможно волынян). Нельзя не напомнить и о славянах, союз которых именовался смоляне.

Нахождение славянства в эпицентре противостояния западной и восточной линии развития мирового цивилизационного процесса, постоянные волны нашествий, войн и разорений, неоднократно ставившие этнос на грань ассимиляции, гибели, исчезновения, обусловили особую форму государственного устройства славян, имеющая ряд характерных особенностей.

Неразвитость классообразующих факторов в экспрементальных условиях перманентной борьбы славянства за этническое выживание, обусловили особый, соборный тип потестарной государственности славянских народов. Образно характеризуя славянский тип соборной потестарной государственности, можно определить его как государство-воин, главная задача которого – коллективное выживание народа, этноса. Доминирование же классобразующих факторов при образовании государственности европейских народов при аналогичном сопоставлении можно охарактеризовать как государство-полицейский, главная задача которого состоит в недопущении конфронтации, доходящей до возможности уничтожения этноса классами-антагонистами. Лишь в случаях крайней необходимости, когда над обществом нависает угроза гибели, европейская государственность меняет свой мундир полицейского на облачения воина.

Славянская государственность в случае классовых потрясений внутри общества также порой брала в свои натруженные мечом ратные руки жезл полицейского, однако функция обороны, защиты этноса превалировала над регулятивными классовыми функциями.

При этом славянская потестарная государственность, возникнув в глу­бине тысячелетий, в случае необходимости принимала черты конфеде­-ративного устройства в «империях» скифов, аваров, зачастую именуемая наз-ваниями данных этносов, которые были в перспективе ассимилированы сла-вянством, включены как составляющие элементы в гамму этнической мозаики.

На протяжении тысячелетий славянская государственность, подобно речке в пустынной местности, то, усыхая до маловодного ручейка, то, разли-ваясь полноводной рекой, служила гарантом этнической самобытности, его выживания как народа.

Государственность восточного славянства в своем развитии прошла ряд этапов перманентного становления, прерываемых волнами нашествий, накатывавшихся как с Запада, так и с Востока и уничтожавших цвет само-бытной державности славян, отбрасывая огнем пожаров войн и разорений славянскую цивилизацию, государственность на предшествовавшие этапы развития, заставляя вновь и вновь проходить ранее пройденные этапы развития процессов государствообразования.

РАЗДЕЛ 9.

ВОЙНА И КЛАССОВАЯ

ДИФФЕРЕНциАЦИЯ СЛАВЯНСТВА

В КОНТЕКСТЕ ГОСУДАРСТВООБРАЗОВАНИЯ

В истории средневековой Европы до X в. было два момента, когда судьбы славян вошли в особенно тесное соприкосновение с судьбами других европейских народов и государств. Первый раз это произошло в VI в. н.э., в ту бурную эпоху, когда молодые народы Европы обрушились на Восточную Римскую империю, ускоряя там процесс развития феодализма.

В.Ф. Малиновский (1765–1814 гг.) – русский просветитель, первый директор Царскосельского лицея в сочинении “Рассуждение о войне и мире” (1803) подчеркивал, что государственность этносов, ее своеобразие во многом зависели от такого негативного фактора человеческого бытия как война: “Война предшествовала учреждению обществ и составляла их случайно, как мороз внезапно останавливает быструю воду. Люди, прежде всего, повинуются природным нуждам и страстям. Внушения разума начинаются гораздо позже” [2, с. 292].

В период с 454 по 527 г. славяне руслами рек Сирет и Прут вышли к нижнему Дунаю и продвинулись к западу, вплоть до устья реки Олт. Таким образом, к началу правления Юстиниана I Великого русло нижнего Дуная на протяжении пятисот километров оказалось естественным рубежом, разделявшим славян и земли империи на Балканах.

В царствование Юстиниана I огромные массы славян продвинулись к северным рубежам Византийской империи. Они переходили Дунай, преодолевали линии пограничных укреплений и отвоевывали у империи плодородные балканские земли. Византийские историки красочно описывают вторжение в пределы империи славянских войск, уводивших пленных и увозивших богатую добычу, заселение империи славянскими колонистами. Появление на территории Византии славян, у которых господствовали общинные отношения, содействовало изживанию здесь рабовладельческих порядков и развитию Византии по пути от рабовладельческого строя к феодализму.

Успехи славян в борьбе с могущественной Византией свидетельствуют о сравнительно высоком для того времени уровне развития славянского общества: уже появились, очевидно, материальные предпосылки для снаряжения значительных военных экспедиций, строй же военной демократии позволял объединять крупные массы славян. Далекие походы содействовали усилению власти князей и в коренных славянских землях, где создавались племенные княжения [19, т. I, гл. III, с. 244].

9.1. ЕВРОПЕЙСКИЙ ВЕКТОР УСТРЕМЛЕНИЙ ВОСТОЧНОГО СЛАВЯНСТВА VI–VII вв.

Проникновенно повествует об этом периоде “бури и натиска” в истории славянства Карамзин: “С другой стороны, выходят на театр истории славяне, под сим именем, достойным людей воинственных и храбрых, ибо его можно производить от славы, – народ с шестого века занимает великую часть Европы, от моря Балтийского до реки Эльбы, Тисы и Черного моря. Уже в конце V века летописи Византийские упоминают о славянах, но только со времени Юстиниановых, с 527 года, утвердясь в северной Дакии, начинают они действовать против империи, вместе с угорскими племенами и братьями своими антами, которые в окрестностях Черного моря граничили с болгарами. Ни сарматы, ни готы, ни самые гунны не были для Империи ужаснее славян: Фракия, Греция, Херсонес – все страны от залива Ионического до Константинополя были их жертвою; только Хильвуд, смелый вождь Юстинианов, мог еще с успехом им противоборствовать; но славяне, убив его в сражении за Дунаем, возобновили свои лютые нападения на греческие области, и всякое из оных стоило жизни или свободы бесчисленному множеству людей, так что южные берега Дунайские, облитые кровью несчастных жителей, осыпанные пеплом городов и сел, совершенно опустели. Ни легионы римские, почти всегда обращаемые в бегство, ни великая стена Анастасиева, сооруженная для защиты Царьграда от варваров не могли удерживать славян, храбрых и жестоких. Империя с трепетным стыдом видела знамя Константиново в руках их. Сам Юстиниан, Совет Верховный и знатнейшие вельможи должны были с оружием стоять на последней ограде столицы, стене Феодосиевой, с ужасом ожидая приступа славян и болгар ко вратам ее. Славяне спокойно жительствовали в Империи, как бы в собственной земле своей, уверенные в безопасности переправ через Дунай” [11, т. 1, гл. III, с. 18].

Из греческих источников следует, что у славян в VI–VII вв., двигавшихся на Балканы, были прекрасно организованные вооруженные силы. Отряды славян делились по родам войск и имели иерархическую систему управления. Среди славян были тяжеловооруженные воины, закаленные во многих сражениях. На морях действовали славянские флотилии, угрожавшие не только Фессалоникам, но и Византии. Кроме того, славяне имели навыки в строительстве осадных орудий и во взятии мощных крепостей.

Описывая экспансию восточного славянства на Запад, античные авторы отмечали: “...одни бросали камни из приготовленных камнеметов, другие тащили лестницы к стене, пытаясь ее захватить, третьи подносили огонь к воротам, четвертые посылали на стены стрелы, подобно снежным облакам” [34, с. 40].

9.2. СЛАВЯНЕ И ВИЗАНТИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ

Н.М. Карамзин подчеркивал, что для Византийской империи нашествия славян, повторяющиеся с закономерной постоянностью, представляли не меньшую опасность, чем нападения готов и гуннов: “Не желаніе славы, а желаніе добычи, которою пользовались Готы, Гунны и другіе народы: ей жертвовали Славяне своею жизнію, и никакимъ другимъ варварамъ не уступали въ хищности. Поселяне Римскіе, слыша о переходъ войска ихъ за Дунай, оставляли домы и спасались бьгствомъ въ Константинополь со всьмъ имьніемъ; туда же спьшили и Священники съ драгоцьнною утварію церковною” [11, т. I, гл. III, с. 35].

В годы правления императора Юстиниана I (527–565 гг.) Византия достигает вершин своего расцвета, став, по сути, региональной великой державой Евразийского субконтинента, сконцентрировав до 23% всего европейского совокупного богатства, имела могучую армию, флот. Невзирая на это, экспансия славян на Византийские владения оказалась для нее столь же значительной проблемой, как и нашествие готов, гуннов. Н.М. Карамзин, обобщая сообщения античных историков, отмечал: “Уже въ конць пятаго вька льтописи Византійскія упоминаютъ о Славянахъ, которые въ 495 году дружелюбно пропустили черезъ свои земли Ньмцевъ-Геруловъ, разбитыхъ Лонгобардами въ ныньшней Венгріи и бьжавшихъ къ морю Балтійскому; но только со временъ Юстиніановыхъ, съ 527 году, утвердясь въ сьверной Дакіи, начинаютъ они дьйствовать противъ Имперіи, вмьсть съ Угорскими племенами и братьями своими Антами, которые въ окрестностяхъ Чернаго моря граничили съ Болгарами. Ни Сарматы, ни Готы, ни самые Гунны не были для Имперіи ужаснье Славянъ” [11, т. 1, гл. III, с. 11–12].

Шараф аз-Замана Тахира ал-Марвази в труде “Табаи ал-хайаван”, характеризуя славянство, описывая их воинское мастерство, писал: “И они народ сильный и могучий и ходят в дальние места с целью набегов, а также плавают они на кораблях в Хазарское море, нападают на корабли и захватывают товары. Храбрость их и мужество хорошо известны, так что один из них равноценен многим из других народов. Если бы у них были лошади, и они были наездниками, то они были бы страшнейшим бичом для человечества” [39, с. 111–112].

В V–VI вв. между славянами и Византийской империей наблюдалась не только конфронтация, но происходило и активное сотрудничество. Восточное славянство, высоко ценимое за воинскую доблесть и мастерство, активно привлекалось данной великой державой для защиты своих рубежей, для чего из них формировались целые воинские подразделения.

В 536 г. византийский император Юстиниан начал войну против королевства остготов в Италии. Армию империи возглавил Велисарий. В 540 г. столица остготов город Равенна пала, и король Витигис был пленен. Значимый вклад внесли в это и славянские отряды, воевавшие в составе византийской армии.

Прокопий свидетельствует: “...подошли Мартин и Велисарий, ведя 1600 конных воинов. И среди них больше всего было гуннов, и склавинов, и антов, которые обретаются за рекой Истром (Дунаем), недалеко от тамошнего берега. Велисарий же обрадовался их появлению и подумал, что им, наконец, следует сразиться с врагом”. Оборонял же Велисарий от готов Рим. Отряд гуннов и славян пришел на помощь Велисарию около середины апреля 537 г. [34, с. 29]. Их помощь была весьма существенна в решении тактических и стратегических задачь империи.

От Прокопия узнаем то, что анты “искуснее всех умеют сражаться в труднодоступных местностях”. Именно поэтому 300 антов в 542–547 гг. охраняли ущелье, ведущее в итальянскую провинцию Лукания.

Из приведенных выше данных можно сделать вывод о том, что в VI в. между Византией и антами существовал военный союз. Но едва ли он распространялся на “склавинов”, ибо в 548 г., согласно Прокопию, “войско склавинов, перейдя реку Истр, сотворило ужасное зло по всему Иллирику вплоть до Эпидамна (совр. г. Дуррес в Албании), убивая и порабощая всех взрослых людей, которые им попадались, и грабя имущество. Также удалось им овладеть там и многими крепостями, считавшимися раньше надежными, причем ни одна не оказала сопротивления; они рыскали в поисках (добычи) везде, где хотели. А архонты Иллирика следовали (за ними), имея пятнадцатитысячное войско, и тем не менее не осмеливались приблизиться к противнику” [39, с. 100].

Прокопий Кесарийский, характеризуя воинское искусство славян, подчеркивал: “Вступая в битву, большинство из них идет на врагов со щитами и дротиками в руках, панцирей же они никогда не надевают; иные не носят ни рубашек (хитонов), ни плащей, а одни только штаны, стянутые широким поясом на бедрах, и в таком виде идут на сражение с врагами. У тех и других один и тот же язык, достаточно варварский” [39, с.100–101].

Н.М. Карамзин, анализируя и обобщая труды античных историков, посвященные воинскому искусству восточных славян, акцентировал внимание на том, что: “Византійскіе Историки пишутъ, что Славяне, сверхъ ихъ обыкновенной храбрости, имьли особенное искусство биться въ ущельяхъ, скрываться въ травь, изумлять непріятелей мгновеннымъ нападе­ніемъ и брать ихъ въ пльнъ. Такъ знаменитый Велисарій, при осадь Авксима, избралъ въ войскь своемъ Славянина, чтобы схватить и представить ему одного Гота живаго. Они умьли еще долгое время таиться въ рькахъ и дышать свободно посредствомъ сквозныхъ тростей, выставляя конецъ ихъ на поверхность воды. – Древнее оружіе Славянское состояло въ мечахъ, дротикахъ, стрьлахъ, намазанныхъ ядомъ, и въ большихъ, весьма тяжелыхъ щитахъ” [11, т. I, гл. III, с. 34].

В “Стратегионе” значительное внимание уделялось стратегии ведения боевых действий славянами: “Каждый вооружен двумя небольшими копьями, некоторые имеют также щиты, прочные, но трудно переносимые (с места на место). Они пользуются также деревянными луками и небольшими стрелами, намоченными особым для стрел ядом, сильнодействующим, если раненый не примет раньше противоядия или (не воспользуется) другими вспомогательными средствами, известными опытным врачам, или тотчас же не обрежет кругом место ранения, чтобы яд не распространился по остальной части тела” [39, с. 101].

Весной 550 г. три тысячи славян перешли Дунай (Истр) и реку Марицу (Тибр) и разделились на два отряда. Архонты Иллирика и Фракии, имея численное превосходство, вступили в сражение со славянами и потерпели поражение. Вскоре со славянами вступил в сражение телохранитель императора Юстиниана Асвад, командовавший отборной конницей. “И их склавины опрокинули безо всякого труда”. Асвада пленили, “а потом сожгли его, бросив в пламя костра, предварительно из спины этого человека нарезав ремней” [39, с. 30].

Отряд славян, одолевший Асвада, дошел до моря и штурмом взял город Топир (совр. г. Ксанти). Прокопий рассказывает о том, как славяне расправлялись с горожанами: “Очень крепко вбив в землю колья и сделав их весьма острыми, с большой силой насаживали на них несчастных, направляя острие кола между ягодицами и вгоняя вплоть до внутренностей человека... Кроме того, вкопав в землю на значительную глубину четыре толстых столба, привязывая к ним руки и ноги пленных, а потом, непрерывно колотя их дубинами по голове, варвары эти убивали (людей) наподобие собак, змей или другого, какого животного. А иных они, запирая в сараях вместе с быками и овцами, которых не могли угнать в родные места, безо всякой жалости сжигали”. Однако в этот раз славяне убили не всех попавшихся им на пути. Возвращаясь к Дунаю, славяне гнали с собой “бессчетные тысячи пленных” [39, с. 30].

В.Ф. Малиновский, определяя причины войн, отмечал: “В варварском своем состоянии находились народы в беспрестанном страхе друг от друга. Храбрость и все военные достоинства почитались превыше всех прочих” [2, с. 292]. На основании этого В.Ф. Малиновский заключал: “Если война есть неизбежное зло, то по крайней мере должно ограничить ее свирепость... Вначале люди против зверей, а после люди против людей соединились...” [2, с. 292].

Боевые навыки славян, их поведение на войне определялась их сакральными языческими воззрениями, мифологическими представлениями: “Поревит – бог войны, изображался с пятью лицами. Многоликость обозначала силу и непобедимость. Оборониться от него трудно – всяк брешь найдет; одолеть невозможно, с какой стороны не подойди, все видит. Умиротворен этот бог лишь тогда, когда меч обагрен кровью врага. Да и то ненадолго; проходит время, и снова Поревит требует жертву, и снова племя идет на племя, восхваляя своего бога” [44, с.153].

Руевит (Ругевит) – бог войны у балтийских славян (о. Рюген).Изображался семиликим с семью мечами на бедре и с восьмым в руке. Деревянные куколки этого бога воины брали с собой, когда отправлялись в поход. А большой деревянный идол стоял на возвышенности, угрожая врагам и защищая от всякой напасти. Руевиту жертвовали перед походом и после, особенно если поход был удачным. Многоликость бога у древних обозначала его всемогущество и неуязвимость [44, с. 167].

В ходе походов славянства на земли Византии, они осуществляли процесс колонизации части ее земель и при этом привлекались на службу империей. Н.М. Карамзин отмечал: “Они спокойно жительствовали въ Имперіи, какъ бы въ собственной земль своей, увьренные въ безопасной переправь черезъ Дунай: ибо Гепиды, владьвшіе большею частію сьверныхъ береговъ его, всегда имьли для нихъ суда въ готовности. Между тьмъ Юстиніанъ съ гордістю величалъ себя Антическимъ или Славянскимъ, хотя сіе имя напоминало болье стыдъ, нежели славу его оружія противъ нашихъ дикихъ предковъ, которые безпрестанно опустошали Имперію или, заключая иногда дружественные съ нею союзы, нанимались служить въ ея войскахъ и способствовали ихъ побьдамъ. Такъ во второе льто славной войны Готоской (въ 536 году) Валеріанъ привелъ въ Италію 1600 конныхъ Славянъ, и Римскій Полководецъ Тулліанъ ввьрилъ Антамъ защиту Луканіи, гдь они въ 547 году разбили Готскаго Короля Тотилу” [11, т. I, гл. I, с. 12].

В середине лета 550 г., согласно Прокопию, полчище склавинов, какого еще не бывало, вступило в ромейскую землю. И перейдя реку Истр, они появились в окрестностях Наисса (совр. г. Ниш).

В это время в городе Сардике (совр. г. София) вновь назначенный командующий войсками империи Герман собирал силы для похода в Италию. Прокопий повествует, что “имя Германа снискало великую славу как раз среди этих варваров, и вот почему: когда царствовал Юстин, дядя Германа, анты, живущие поблизости от склавинов, перейдя реку Истр, огромным войском вторглись в землю ромеев”. Герман антов разбил. Славяне, узнав, что перед ними Герман, отказались от первоначального плана похода на Фессалонику и, пройдя горами Иллирии, оказались в Далмации.

Зиму 550–551 гг. славяне впервые провели в пределах империи, не отступив за Дунай. Селиться отдельные группы славян к югу от Дуная начали с начала VI в. О зимовке 550–551 гг. Прокопий сообщает, что славяне, “разделившись на три части, сотворили ужасное зло по всей Европе, не в набегах грабя тамошние области, но зимуя, будто в собственной стране, и не боясь никакой опасности”.

Император Юстиниан послал на славян армию. “Склавины стояли лагерем на горе, которая возвышается там, а ромеи – на равнине, неподалеку”. В произшедшем сражении византийцы потерпели сокрушительное поражение [34, с. 30]. Прокопий свидетельствует: “Там гибнут многие лучшие воины, а полководцы, едва не попав в руки неприятеля, насилу спаслись с остатками (войска), бежав, куда кто мог”.

Опустошив лежащую между городами Андрионополем и Филиппополем область Астику, славяне подступили к Длинным стенам. То был внешний рубеж обороны столицы, отстоящий от Византии в 50 км. Длинные стены брали начало на берегу Черного моря у Деркоса и тянулись до побережья Мраморного моря к Силимврии. Выстроены стены были в 512 году.

Осенью 551 г. и весной 552 г. славяне продолжали разорять Иллирию. Император Юстиниан послал войско, но оно не решалось вступить в сражение со славянами. Переправлялись на левый берег Дуная славяне при помощи германского народа гепидов. Гепиды “приняли их и преправили за огромные деньги: за каждую голову плата была – по золотому статиру”.

Прокопий пишет: “Думаю, что при каждом вторжении оказывалось более чем по 200000 погубленных и порабощенных там ромеев, скифская пустыня впрямь стала повсюду в этой земле...” [34, с. 30–31].

В.Ф. Малиновский, анализируя превратности, жестокости и ужасы войны как социальной аномалии, отмечал: “Привычка делает нас ко всему равнодушными. Ослепленные оною, мы не чувствуем всей лютости войны. Война заключает в себе все бедствия, которым человек по природе своей может подвергаться, соединяя всю свирепость зверей с искусством человеческого разума, устремленного на пагубу людей. Она есть адское чудовище, которому везде следует отчаяние, ужас, скорбь, болезни, бедность и смерть... Войны не соответствуют ни человеколюбию, ни просвещению”. На основании этого В.Ф. Малиновский заключает: “Войны могут быть извинительны для наших предков, когда они были погружены в варварство и не знали другой славы кроме той, чтобы разорять и убивать” [2, с. 291].

Таким образом, “вписать” себя в геополитическую реальность рассматриваемого периода как этнос, обретающий зачатки государственности, можно было лишь путем военной экспансии, силы и могущества. В начале VII в. монахом из Солуни (современные Салоники) было написано “Сказание о чудесах св. Дмитрия”, где отмечалось: “Поднялся народ славянский, бесчисленное множество из дрогувитов, сагудатов, велегезитов, веунитов, верзитов и прочих племен. Научившись делать лодки из одного дерева и снарядив их для плавания по морю, они опустошили всю Фессалию и расположенные кругом нее и Эллады острова, еще же и Кикладские острова и всю Ахею, Эпир и большую часть Иллирика и часть Азии и сделали необитаемыми многие города и области. Составив общее решение идти на христолюбивый сей город, чтобы и его разорять, как и другие города, они пригнали в приморское место выдолбленные из цельного дерева лодки, которых было бесчисленное количество, прочие же в неизмеримом числе окружили богохранимый сей город с востока, севера и запада и со всех сторон, имея при себе свои семьи с хозяйством в том намерении, чтобы по взятии города поселиться в нем... Всему славянскому народу условлено было сразу и неожиданно напасть на стену. Находившиеся на судах славяне позаботились защитить их сверху досками и покрыть так называемыми вирсами (кожами), дабы, когда лодки подойдут к стене, сделать неуязвимыми гребцов со стороны тех, которые будут со стен бросать камни или пускать стрелы” [39, с. 111].

Известный византийский историк, военный чиновник и придворный в Константинополе Прокопий Кессарийский (VI в.), рассматривая вопросы славянской колонизации Балкан, отмечал в работе “Война с готами”: “Приблизительно в это время войско славян, перейдя реку Истр, произвело ужасающее опустошение всей Иллирии вплоть до Эпидамна, убивая и обращая в рабство всех попадавшихся навстречу, не разбирая пола и возраста и грабя ценности. Даже многие укрепления, бывшие тут и в прежнее время, казавшиеся сильными, так как их никто не защищал, славянам удалось взять; они разбрелись по всем окрестным местам, совершенно свободно производя опустошения. Начальники Иллирии с пятнадцатитысячным войском следовали за ними, но подойти к неприятелю близко они нигде не решались.

Позднее император послал против них отборное войско. Это войско захватило часть варваров около Адрианополя, города, который лежит посреди Фракии, на расстоянии пяти дней пути от Византии. Дальше уже варвары двинуться не могли: ведь они имели с собой бесчисленную добычу из людей, всякого скота и ценностей. Оставаясь там, они решили вступить с врагами в открытый бой, но собирались сделать это так, чтобы те даже и не предчувствовали, что они этого хотят. Славяне стояли лагерем на горе, которая тут возвышалась, римляне – на равнине, немного поодаль. Так как уже прошло много времени, как они стояли так друг против друга, то римские воины стали выражать нетерпение и позволять себе недопустимые поступки, упрекая вождей, что вот они, как начальники римского войска, имеют для себя продовольствие в изобилии, а не обращают внимания на солдат, мучимых недостатком в предметах первой необходимости, и не хотят вступить с врагами в бой. Под их давлением военачальники начали сражение. Произошел сильный бой, и римляне были разбиты наголову. Здесь погибло много прекрасных воинов; военачальники, которым грозила близкая опасность попасть в руки врагов, с остатками армии, с трудом спаслись бегством, кто куда мог. Варвары захватили знамя Константина и, не обращая внимания на римское войско, двинулись дальше. Они получили возможность ограбить местность, так называемую Астику, с древнейших времен не подвергавшуюся разграблению, и поэтому им удалось получить отсюда большую добычу. Таким образом, опустошив большую область, варвары подошли к “Длинным стенам”, которые отстоят от Византии немногим больше одного дня пути” [39, с. 109–110].

Ожесточенность славян в период их нашествий в Византию Н.М. Карамзин объяснял тем, что “...греки, озлобленные ихъ частыми нападеніями, безжалостно терзали Славянъ, которые попадались имъ въ руки, и которые сносили всякое истязаніе съ удивительною твердостію, безъ вопля и стона; умирали въ мукахъ и не отвьтствовали ни слова на распросы врага о числь и замыслахъ войска ихъ. Такимъ образомъ, славяне свирьпствовали въ Имперіи и не щадили собственной крови для пріобрьтенія драгоцьнностей, имъ ненужныхъ: ибо они – вмьсто того, чтобы пользоваться ими, – обыкновенно зарывали ихъ въ землю” [11, т. I, гл. III, с. 36].

Решительность, храбрость и жестокость были визитной карточкой древних славян в их взаимоотношениях с великой Византийской империей, что свидетельствует о переходе от родоплеменных отношений к классовым, характерным признаком которых является формирование профессиональных воинов и их предводителей, аккумулирующих в ходе военных походов значительные материальные ценности, что, в свою очередь, стимулировало дальнейшее классовое расслоение славян: “Иногда гонимые сильнейшими Легіонами Имперіи, и не имья надежды спасти добычу, Славяне бросали ее въ пламя, и врагамъ своимъ оставляли на пути однь кучи пепла. Многіе изъ нихъ, не боясь поиска Римлянъ, жили на полуденныхъ берегахъ Дуная въ пустыхъ замкахъ или пещерахъ, грабили селенія, ужасали земльдельцевъ и путешественниковъ. – Льтописи VI вька изображаютъ самыми черными красками жестокость Славянъ въ разсужденіи Грековъ; но сія жестокость, свойственная впрочемъ народу необразованному и воинственному, была также и дьйствіемъ мести” [11, т. I, гл. III, с. 35]. Н.М. Ка­рамзин особо отмечает, что жестокость не являлась природным свойством древних славян: “Сіи люди, на войнь жестокіе, оставляя въ Греческихъ владьніяхъ долговременную память ужасовъ ея, возвращались домой съ однимъ своимъ природнымъ добродушіемъ” [11, т. I, гл. III, с. 35].

После гибели императора Маврикия 27 ноября 602 г. дунайский рубеж обороны империи рухнул. Это было эпохальное событие, ибо рубеж по Дунаю более шести столетий задерживал полчища скифов, сарматов, германцев, гуннов, славян, авар и булгар. Причиной ряда поражений было то, что империя начала погружаться в смуту. То была извечная болезнь всех великих государств, подчас оказывавшаяся смертельной. Сотник Фока стал императором, и при нем вновь началась война с Персией.

Балканы, как минимум на полстолетия, оказались, по сообщениям византийских источников, едва ли не в безраздельной власти славян и авар. Переправы на Дунае были полны телег, лошадей, челнов и человеческого нетерпения. Балканы были буквально наводнены славянскими переселенцами и ордами тюркских всадников. Первая половина VII в. на Балканах походила на весенний паводок. Только вместо воды пошла бесконечная череда людей. Славяне переходили Дунай не просто родами, но целыми союзами. Ромейское население придунайских городов в панике бежало на юг, под защиту стен Фессалоник и Византии. Сил у ромеев хватало на оборону этих городов, но не более [34].

В 582–610 гг. славяне несколько раз предпринимали и устраивали долговременные осады города Фессалоники (Солунь). После 602 г. нападения на город участились и приняли угрожающий характер.

Феодор Синкел в “Слове на перенесение честной ризы Богородицы во Влахернах” описал события 617 г. и штурм славянами Константинополя: 7 августа 617 года начался штурм столицы империи: “На море были снаряжены славянские монаксилы, чтобы в бою в одно время и в один час против города началась одновременно и сухопутная и морская война. (Хагану) удалось превратить в сушу весь залив (Золотой) Рог, (заполнив) его моноксилами, везущими разноплеменные народы. Он считал, что именно это место подходит для нападения на город... И по всей стене и по всему морю раздавался неистовый вопль и боевые кличи”.

Феодор Синкел далее повествует: “Такое множество убитых врагов (пало) на каждом участке стены и столько повсюду погибло неприятелей, что варвары даже не смогли собрать и предать огню павших. А в состоявшемся на море сражении Богородица потопила их моноксилы вместе с командами перед собственным ее божьим храмом во Влахернах...”

Славяне шли по земле Балкан старыми дорогами империи либо долинами рек. Крупные города-порты, расположенные по побережью Адриатического, Средиземного, Эгейского, Черного морей, оставались в руках ромеев. Занятые славянами в VII в. земли на Балканах именовались авторами средних веков Sclavenia, а их население – Sclaveni. Славянские земли на Балканах делились на жупы. Это были территориальные округа, занимавшие долины рек и управлявшиеся жупанами [34, с. 40].

Описывая последствия славянских походов на земли Византийской империи, Н.М. Карамзин, суммируя свидетельство византийских хроник, отмечал: “Осльпленные безразсуднымъ корыстолюбіемъ, они искали мнимыхъ сокровищъ въ Греціи, имья въ странь своей, въ Дакіи и въ окрестностяхъ ея, истинное богатство людей: тучные луга для скотоводства и земли плодоносныя для хльбопашества, въ коемъ они издревле упражнялись, и которое вывело ихъ – может быть, еще за ньсколько вьковъ до Рождества Христова – изъ дикаго, кочевого состояния: ибо сіе благодьтельное искусство было вездь первымъ шагомъ человька къ жизни гражданской, вселило въ него привязанность къ одному мьсту и къ домашнему крову, дружество къ сосьду и наконецъ самую любовь къ отечеству” [т. I, гл. III, с. 38].

Славяне сыграли ту же роль в становлении и развитии феодальных отношений в Византии, какую германцы – в Западной Европе. Славяне, поселившиеся на территории Византийской империи, внесли большой вклад в разрушение рабовладельческой системы в Византии, так же как германцы – в крушение рабовладельческого Рима. При этом, соприкасаясь с государственностью великой державы, восточные славяне воспринимали элементы державности Византии, у них интенсифицировались процессы классообразования, славянство вписало себя в геополитическую карту Европы и Азии. Николло Макиавелли в произведении “Государь”, рассматривая аспекты взаимовлияния различных форм государственности друг на друга, писал: “Говоря о вновь возникающих государствах, привожу примеры знаменитейших государств древности. Люди в своих делах почти всегда идут по проторенной дороге и действуют, подражая кому-либо или чему-либо, хотя им не удается никогда не сравниться в добродетелях с теми, кому они подражают, ни совершенно точно следовать по избранному пути...” [45, с. 36].

РАЗДЕЛ 10.

ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ КИЕВСКОЙ РУСИ. АСКОЛЬД И ДИР

В ходе военных походов, колонизационного движения восточного славянства, в их общественном устройстве происходили значительные изменения. Так, до интенсивных военных предприятий и колонизационного движения, восточному славянству было характерно, по замечанию Н.М. Ка­рамзина то, что: “Сей народъ, подобно всьмъ инымъ, въ началь гражданского бытія своего не зналъ выгодъ правленія благоустроеннаго, не терпьлъ ни властелиновъ, ни рабовъ въ земль своей, и думалъ, что свобода дикая, неограниченная, есть главное добро человька. Хозяинъ господствовалъ въ домь: отецъ надъ дьтьми, мужь надъ женою, братъ надъ сестрами; всякой строилъ себь хижину особенную, въ нькоторомъ отдаленіи отъ прочихъ, чтобы жить спокойнье и безопаснье. Льсъ, ручей, поле, составляли его область, въ которую страшились зайти слабые и невооруженные. Каждое семейство было маленькою, независимою Республикою; но общіе древніе обычаи служили между ими нькоторою гражданскою связію” [11, т. I, гл. III, с. 43].

Военные походы, колонизация восточным славянством обширных территорий Византийской империи, вызвала ускоренные процессы классовой дифференциации в его среде, “взорвала” патриархальность уклада бытия восточного славянства: “Въ теченіе временъ сія дикая простота нравовъ должна была измениться. Славяне, грабя Имперію, гдь царствовала роскошь, узнали новыя удовольствія и потребности, которыя, ограничивъ ихъ независимость, укрьпили между ними связь гражданскую. Они почувствовали болье нужды другі въ другь, сблизились жилищами и завели селенія; другіе, видя въ чужихъ земляхъ грады великольпные и веси цвьтущія, разлюбили мрачные льса свои, нькогда украшаемые для нихъ одною свободою; перешли въ Греческія владьнія и согласилисъ, зависьтъ отъ Императоровъ” [11, т. I, гл. III, с. 43].

Описывая время, когда происходил переход от родоплеменных отношений к государству, Нестор отмечает, что в различных восточнославян­ских областях были “свои княжения”. Это подтверждается данными археологии. По особенностям погребального обряда можно судить о границах территорий, которые занимали как небольшие племена, так и обширные племенные союзы.

Б.А. Рыбаков, рассматривая проблему становления и развития славянской государственности отмечал, что “Киевское государство рождалось не сразу, но высокая точка почти государственного уровня появилась за полторы тысячи лет до общепризнанного периода Киевской Руси” [38, с. 44].

В.В. Седов акцентирует внимание на том, что VI–VII веками завершается последний период праславянской истории. Расселение славян на обширнейших пространствах, их активное взаимодействие с иноэтническими племенами привели к культурной дифференциации славянского мира и членению единого языка на отдельные славянские языки. С VIII в. наступает новый этап славянской истории, когда в результате сложных миграционных пертурбаций и ассимиляционных процессов формируются средневековые племенные объединения славян, известные по письменным источникам, а на отдельных славянских землях складываются первые государственные образования [14, с. 142].

О сдвигах в социально-экономических отношениях к IX–X вв. свидетельствуют изменения в характере погребальных обрядов, форм поселений, наблюдаемые почти во всех славянских землях. Там, где были коллективные родовые усыпальницы, появляются индивидуальные или парные погребения под небольшой курганной насыпью. Это означает, что отдельные семьи повсеместно выделились как производственные единицы, разорвав древние родовые связи. Данный общий процесс являлся отражением новых явлений во внутренней жизни славян – возникновения сельских соседских общин и постепенного перехода к феодализму. Среди археологических памятников IX в. встречаются городища со многими сотнями изб. Это поселения широко разросшихся сельских общин [19, т. II, с. 246].

10.1. АСКОЛЬД И ДИР – ПРЕДСТАВИТЕЛИ СЛАВЯНСКОЙ ДИНАСТИИ КИЕВИЧЕЙ

Важнейший период в истории славянской государственности и цивилизации связан с именами славянских князей – Аскольда и Дира – преемников и продолжателей славянской династии Кия.

В некоторых поздних русских летописях (например, в Никоновском своде XVI в.) сохранился текст, возможно, представляющий собой утраченную часть труда Нестора и посвященный Руси IX столетия, до того времени, когда туда проникли варяги. В этом интересном отрывке рассказывается о киевском князе Оскольде (Аскольде) или о двух князьях – Аскольде и Дире, которые, как можно предполагать, исходя из текста, не были варягами. Славянский князь Дир известен и арабскому автору X в. Масуди.

Когда норманны после некоторой борьбы проникли в Новгород (где захватил власть варяжский конунг Рюрик) и стали собирать дань с полочан и кривичей, киевский князь Аскольд (происходивший из династии Кия) организовал два похода – в Полоцкую и Кривичскую земли [19, т. II, с. 248].

О том, что данное древнеславянское государство еще в донорманнский период проводило активную внешнюю политику свидетельствует то, что о ранних контактах русов с Византией сохранились следующие сообщения: в конце VIII – первой четверти IX в. русы напали на Сурож – византийскую колонию в Крыму; между 825 и 842 гг. флот русов опустошил Амастриду – город в византийской провинции Пафлагонии, на северо-западе полуострова Малая Азия; в 838–839 гг. послы русов, возвращавшиеся из Константинополя, оказались проездом в Ингельгейме – резиденции императора Людовика Благочестивого [41, с. 6].

В начале IX в. русское войско воевало в Крыму “от Сурожа до Корчева” (от Судака до Керчи). Примерно в это же время русы совершили поход на южное побережье Черного моря. В середине IX в., по сообщению арабского писателя Ибн Хордадбеха, русы (“племя из славян”) плавали через Керченский пролив в Азовское море, поднимались Доном до его сближения с Волгой и спускались в Каспийское море, доходя сухим путем до Багдада. Другие восточные авторы различают для этого времени русов и славян, подразумевая, очевидно, под русами дружины государства Руси, а под славянами – другие славянские племена, еще не вошедшие в состав этого государства. Первым городом Русской державы они называют Куябе-Киев [19, т. II, с. 249].

Рассматривая вопросы становления государственности Древней Руси, Л.Н. Гумилев отмечал: “Меньше известно о Русском каганате. При нехватке сведений принято искать их у авторов (главным образом географов) соседних народов. Такие сведения есть, но тоже очень скудные. В 839 г. послы “кагана Руси” были опознаны в Ингельгейме при дворе Людовика Благочестивого. Они попали туда окружным путем из Константинополя, так как прямой путь был закрыт какими-то врагами, возможно мадьярами, а может быть, уличами и тиверцами, противниками мадьяр. Эти послы были приняты за шведов, с которыми франкский император в это время вел войну. Дальнейшая судьба послов неизвестна. Надо учитывать, что Русский каганат был изолирован от стран, имевших письменную географию: Хазарский каганат отделял его от мусульманского Востока, Болгарский – от Византии, Аварский – от Германии. Вот почему сведения о русах IX в. были столь неполны и отрывочны. И вот почему немецкие авторы IХ в. могли спутать забытых россомонов со шведами: те и другие были скандинавы, хотя предки россомонов еще в I–II вв. покинули родину Россомоны упоминаются готским историком Иорданом (IV в.) как противники готов и союзники гуннов. В VIII в. греческие и арабские авторы называют их россы или русы” [7, с. 155–156].

Важным этапом развития Древнерусской державы были VIII–IX века. Именно тогда, по Нестору, в Среднем Подднепровье сформировалось государственное объединение полян, древлян и северян – Русская земля.

П.П. Толочко, рассматривая этапы становления государственности Руси, отмечал: “Под 862 годом киевскими князьями в “Повести временных лет” названы Аскольд и Дир, которые якобы вначале были боярами Рюрика, но, отпросившись у него в поход на Константинополь, попутно овладели Киевом. Эта версия, распространенная в зарубежной литературе, была убедительно опровергнута еще А.А. Шахматовым. Анализ летописных сообщений привел его к выводу, что эти князья были потомками Кия, послед­ними представителями местной Киевской династии. В последствии к аналогичным выводам пришли Б.А. Рыбаков, М.Н. Тихомиров и другие ученые” [42, с. 98].

Эти данные подтверждают свидетельства хрониста Яна Длугуша, который писал, что после смерти Кия, Щека и Хорива, наследовавшие их по прямой линии дети и племянники много лет правили у русских, пока власть по наследственности не перешла к двоим родным братьям – Аскольду и Диру [42, с. 98].

По сообщениям Масуди, Дир был наиболее известным правителем из славянской династии, владел многими городами, огромными территориями, а в столицу славянского государства – Киев – приезжали не только европейские, но и восточные купцы.

Л.Н. Гумилев, анализируя данные “Повести временных лет” о становлении русской государственности, привлекая для этого значительный исторический материал, отмечал: “Потомки антов IV в., победившие совместно с россомонами и гуннами готов, к началу IX в. имеют свой “каганат”, т.е. суверенное государство с центром в Киеве, и царя по имени Дир. Слово dir во всех кельтских языках означает “знатный”, “сильный”, “верный”, “крепкий”.

Значительно больше данных сохранилось про Аскольда. Личность князя полян Аскольда вполне исторична. Возможно, именно Аскольд стал последним правителем из династии полянских князей, родоначальником которой был Кий. Весьма показательно, что Н.М. Карамзин приводит весомый довод существования славянской династии в дорюриковский период развития Киевской Руси, акцентируя внимание на том, что “Самое имя Князя, данное нашими предками Рюрику, не могло быть новымъ, но безъ сомньнія и прежде означало у нихъ знаменитый санъ гражданскій или воинскій” [11, т. I, гл. III, с. 47–48].

Отрывочные сведения Никоновской летописи, заимствованные из неких древних, не дошедших до нашего времени источников, представляют Аскольда выдающимся государственным деятелем, который не только занимался внутренними делами Руси, но и достойно представлял ее на международной арене. Про это свидетельствуют его походы на Константинополь, на печенегов, на волжских булгар.

Н.М. Карамзин, анализируя данные “Повести временных лет” о славянских князях Аскольде и Дире, отмечает: “Хотя Льтописец молчитъ о воинскихъ дьлахъ Аскольда и Дира въ странахъ Дньпровскихъ: оружіе безъ сомньнія решило, кому начальствовать надъ миролюбивыми Полянами...” [11, т. I, гл. IV, с. 72–73].

М.Ф. Котляр, рассматривая закономерности государствообразующих процессов у восточного славянства, подчеркнул, что государства не рождаются мгновенно, а те, которые созидаются таким способом при помощи меча, оказываются недолговечными, рассыпаются, как крепости из песка, после смерти их создателя. Классический пример этого – империя Александра Македонского.

Государственность – это закономерный результат развития общества, достижения такого уровня общественно-экономической эволюции, когда державность становится исторической необходимостью. Характерно, что еще до IX века – до периода формирования восточнославянской державы – на необозримых просторах Восточной Европы то в одном, то в другом месте формировались зародыши будущего славянского единства [46, с. 7].

По мнению А. Тойнби, развитие цивилизации, в том числе и государственности, – это постоянный и кумулятивный процесс внутреннего самоопределения и самовыражения, так называемая этерализация ценностей (возвышение) и усложнение ее аппарата и технологий [2, с. 45].

И.Н. Данилевский акцентирует внимание на том, что “благодаря тесной связи между образованием государства и образованием народности в сознании людей раннего Средневековья смешивалось сознание принадлежности к определенной народности и сознание связи с определенным государством, этническое самосознание и государственный патриотизм тесно переплетались между собой. Это и неудивительно, так как в условиях раннего Средневековья именно наличие особого “своего” государства, прежде всего, отделяло ту или иную народность от иных частей славянского мира. В некоторых случаях возникновение государственного патриотизма предшествовало возникновению сознания принадлежности к особой народности. Так, термин “Русь” в IX–X вв. обозначал особое государство – “Русскую землю” и лишь к XII в. стал обозначать всех восточных славян, живущих на территории этого государства” [24, с. 169].

Исторические факты свидетельствуют, что еще в донорманнский период существовала славянская государственность Киевской Руси, наглядно заявлявшая о себе походами против великой державы того исторического периода – Византии.

Взаимоотношения Византийской империи и Древней Руси первой половины IX века (т.е. доваряжского периода) были противоречивы, драматичны, но при этом стабильны. В данный исторический период восточнославянский фактор занимал значительное место в военных, дипломатических и стратегических планах великой державы – Византии [100, с. 35–38].

П.П. Толочко обращает внимание на то, что находки византийских предметов импорта V–VIII вв., в том числе и монет, свидетельствуют о наличии торговых связей между Византией и восточнославянскими межплеменными союзами.

С конца VIII – в начале IX в. интерес Руси к черноморским рынкам усиливается. Отчуждаемый посредством “полюдья” прибавочный продукт подвластных племен становился важнейшим источником русского экспорта. Реализация его на черноморских рынках вызывала определенное противодействие со стороны Византии. Видимо, именно в этом кроется причина походов русских дружин в конце VIII – начале IX в. в Крым и Амастриду. Экономический интерес, вероятно, составлял и главную цель русского посольства 838–839 годов в Константинополь [16, с. 57–58].

Рассматривая данный период развития Древней Руси, М.Ф. Котляр обращал внимание на то, что время правления Аскольда было периодом становления феодальных отношений на Руси. Это привело к постепенному формированию государственного образования – наиболее значимого в восточнославянском сообществе, занимавшем значительную территорию в Среднем Поднепровье. Условное название этого образования – Киев­ское или Полянское княжество [46, с. 12].

Характерно, что в соответствии с духом времени рождение государственных образований у восточных славян знаменовалось и первыми крупными военными предприятиями, целью которых было как объединение славянских и других окрестных племен, так и защита внешнеполитических интересов феодализирующейся знати и растущего купечества. Первыми жертвами оказались богатые крымские и малоазиатские города Византийской империи. В источниках отложились не только факты самих нападений, но и ход последовавших за конфликтами переговоров, а также условия мирных договоров, заключенных русами с местными византийскими властями под стенами Сурожа и Амастриды.

В византийских церковных источниках IX в. отразились факты нападения русских воинов на крымские владения Византии: на города Херсонес, Керчь и Сурож. В том же IX в. русы атаковали и малоазиатские владения Византии, пройдя огнем и мечом от Пропонтиды (Босфора) до города Амастриды. Это было время, когда Русь, освободившись от ига хазар, выходила на самостоятельный государственный путь, когда вокруг Киева и Новгорода формировались крупные конфедерации племен “военно-демократического типа”.

Известный российский историк М.Н. Тихомиров акцентировал внимание на том, что византийские государственные деятели (как это ощущалось в ходе визита русского посольства в 838 г.) уже принимали в расчет военную мощь Руси в политических перипетиях Северного Причерноморья, однако они относились к ней как к одному из “варварских” народов, которые в течение предшествующих веков в великом множестве вырастали и исчезали на границах империи [48, с. 41].

Коренным образом изменило взаимоотношения Византии и Киевской Руси нападение русского войска на Константинополь в 860 году. Н.М. Карамзин, обобщая свидетельства о походе Аскольда и Дира на Константинополь, отмечал: “Прежде шли они въ Константинополь, вьроятно, для того, чтобы служить Императору: тогда, ободренные своимъ успьхомъ и многочисленностію войска, дерзнули объявить себя врагами Греціи. Судоходный Дньпръ благопріятствовалъ ихъ намьрению, вооруживъ 200 судовъ, сіи витязи Сьвера, издревле опытные въ кораблеплаваніи, открыли себь путь въ Черное море и въ самый Боспоръ Фракійскій, опустошили огнемъ и мечемъ берега его и скоро осадили Константинополь съ моря. Столица Восточной Имперіи въ первый разъ увидьла сихъ грозныхъ непріятелей; въ первый разъ съ ужасомъ произнесла имя Россіянь. Молва народная возвьстила ихъ Скифами, жителями баснословной горы Тавра, уже побьдителями многихъ народовъ окрестныхъ [11, с. 7].

В работе А.Н. Сахарова “Дипломатическое признание Древней Руси (860 год)” обращается внимание на то, что поход Аскольда и Дира на Константинополь в 860 году воспринимался как значимое всеевропейское событие: “В 860 г. в истории Восточной Европы произошло примечательное событие, взволновавшее современников от Константинополя до Рима и оставившее заметный след в византийских хрониках, церковных источниках, правительственной переписке. Отмечено оно позднее и в “Повести временных лет”. Ранним утром 18 июня 860 г. Константинополь подвергся неожиданной яростной атаке русского войска. Русы подошли со стороны моря, высадились около самых стен византийской столицы и осадили город” [49, с. 34–35].

П.П. Толочко, обобщая исторические сообщения о данном периоде развития славянства, отмечает, что время дуумвирата Аскольда и Дира было отмечено целой серией знаменательных событий. Особое значение приобрел поход русских дружин под руководством Аскольда на Константинополь в 860 году.

Невзирая на относительную неудачу, этот поход сыграл выдающуюся роль в утверждении международных позиций Киевской Руси. Осада Царьграда явилась своеобразным пунктом отсчета русской истории в греческих хрониках: со ссылкою на “летописанье греческое” “Повесть временных лет” отмечает, что с этого периода “начася прозывати Руска земля” [42, с. 98–99].

Анализируя данные византийской хроники, церковных источников, “Повести временных лет”, необходимо подчеркнуть, что поход отразил более высокую, чем прежде, степень оборонительно-наступательных тенденций среди славянских племен, иной, чем ранее уровень их социально-экономического и политического развития, результатом чего и явился выход древнерусского государства на европейскую арену [50, с. 8–52].

Значимый интерес представляют византийские источники, непредвзято оценивавшие развитие государственности Киевской Руси доваряж­ского периода. Известия о нападении русов на Константинополь в 860 году мы встречаем в двух проповедях патриарха Фотия, непосредственного участника данных событий [100, с. 36–38].

Е.Н. Голубинский в работе “История русской церкви” отмечает: “Выступив в храме св. Софии по случаю нашествия русов, Фотий в первой проповеди обрушился на греховный Константинополь, который поразила божья кара – нашествие иноплеменников. Патриарх подробно рассказывает о том ужасе, который охватил город перед лицом врага, отмечает всю серьезность положения осажденных, дает описание нападавшего народа, поставившего столицу империи на грань катастрофы. Во второй проповеди, произнесенной тут же вслед за уходом русских войск, Фотий еще раз возвращается к ужасам нашествия, вновь дает характеристику нападавших, рассказывает об их внезапном отступлении и благодарит божественные силы, спасшие город от гибели. Позднее, в 867 г. в “окружном послании” восточным архиепископам Фотий еще раз вернулся к “страшным событиям 860 г.” и упомянул, что недавние враги империи – русы – ныне примирились с Византией и приняли христианство” [51, с. 32].

Данные свидетельства нашли и другие исторические подтверждения. Конкретную картину нашествия нарисовал в своих сочинениях другой греческий современник данных событий – Никита Пафлагонский, биограф смещенного Михаилом III патриарха Игнатия. В момент нашествия последний находился на одном из Принцевых островов в Мраморном море – Теринфе. Там его и застала “русская гроза”. В “Жизни святого Игнатия патриарха”, написанной около 880 г., Никита Пафлагонский, повествуя о нападении русских войск в 860 г. на острова, скупо, но выразительно развертывает конкретный ход событий [59, с. 594].

Прежде всего, русы напали на Константинополь в весьма трудное для Византийской империи время. Уже несколько лет она вела очередную тяжелую военную кампанию против арабов. Летом 858 г. византийский флот был разгромлен ими у берегов Апулии. В начале 859 г. арабы взяли штурмом византийскую крепость Кастроджованни в Сицилии и захватили огромную добычу и множество пленных. Греческий флот, посланный на выручку сицилийским грекам, был также разбит; по сведениям арабских писателей, греки потеряли 100 кораблей. 860 год не принес облегчения империи: греки вновь потерпели поражение в боях за сицилийские владения, на сей раз у города Чефалу. Весной 860 г. новая беда обрушилась на Византию: арабы начали наступление на ее владения со стороны Малой Азии. Император Михаил III повел из Константинополя 40-тысячное войско навстречу врагу. В то же время греческий флот ушел к Криту на борьбу с пиратами. Таким образом, столица оказалась практически беззащитной, в городе не было ни достаточного для обороны количества войск, ни флота, который мог бы воспрепятствовать высадке неприятеля с моря. Оставшиеся в столице адмирал флота Никита Орифа, видный военачальник и государственный деятель, принимавший активное участие в войнах с арабами, и патриарх Фотий в случае вражеского нашествия могли надеяться лишь на мощь константинопольских стен, неоднократно защищавших город от “варваров”.

Именно этот момент и выбрали русские для нападения. Византийские источники дружно отмечают внезапность атаки и поэтому особенно впечатляющую ее силу. “Где теперь царь христолюбивый? Где воинство? Где оружие, – машины, военные советы и припасы? Не других ли варваров нашествие удалило и привлекло к себе все это?” [53, с. 425] – вопрошал Фотий. Он откровенно говорил о полной неготовности греков к отражению нашествия: “Мы услышали весть о них, или лучше увидели грозный вид их” [53, с. 421]. Итак, первой вестью о русских явилось само их появление. “Неожиданное нашествие варваров, – продолжал он, – не дало времени молве возвестить о нем, дабы можно было придумать что-нибудь для безопасности” [43, с. 424]. “Ни на какое приготовление не надеялись,” – отмечается в “Слове” Георгия Хартофилакса [50, т. VI, с. 595].

В хронике продолжателя Георгия Амартола говорится, что греки узнали о нашествии лишь тогда, когда русские были уже у Мавропатама, близ Константинополя. Ни у царя, ушедшего с войском в Каппадию, ни у его сановников, отмечает автор, и в уме не было, что предстоит нападение русов “иже не у цареви, ни от их же поучавашаеся и в уме имеаша твориму безбожныхъ Русь взъвости нашъствие...” [50, т. 1, с. 242].

Удачность выбора момента для нападения вслед за византийскими источниками отразили и русские летописи. В “Повести временных лет” в разделе о нападении Руси на Константинополь (летопись датирует его 866 г.) содержится упоминание о том, что поход начался тогда, когда Михаил III увел войско из города против арабов “отшедшю на огаряны”. Никоновская летопись, связавшая этот поход с именами Аскольда и Дира, утверждает, что эти князья знали о трудностях, возникших в ту пору на границах империи. В тексте, озаглавленном “О пришествии агарян на Царьград”, летописец сообщает, что “множество съвкупившееся агарян прихожу на Царьград и сия множицею творяще. Слышавше же киевстии князя Аскольдъ и Диръ, идоша на Царьград и много зла сътворивша”. В этом позднем тексте важна интерпретация событий летописцем, его убежденность, что в Киеве располагали определеными сведениями насчет трудного тогда внешнеполитического положения Византии [54, с. 229].

М.Ф. Котляр в работе, посвященной полководцам Древней Руси, отмечал, что данные про информированность князя Аскольда о положении в Константинополе в период похода императора Михаила III на войну с арабами, угрожавшим владениям Византии на Востоке и отплытием греческого флота на борьбу с пиратами, сохранились в Никоновской летописи, в которой указывается, что Аскольд “слышал” про выход императора с войском из столицы, потому и совершил поход [46, с. 13].

Князь Аскольд использовал фактор неожиданности: послал эскадру из 200 легких суден – однодеревок, которые на рассвете 18 июня 860 года проникли в Константинопольскую бухту. С них высадили десант, который молниеносно начал осаду гигантских стен столицы Византийской империи. Тем временем через несколько дней подошли сухопутные войска русов [46, с. 13].

Д.И. Иловайский высказал предположение, что русы знали об уходе греческой армии во главе с Михаилом III в Малую Азию. В.И. Ламанский отмечал, что неожиданностью нападения и совпадения русской атаки и наступления арабов в Малой Азии может говорить о взаимообусловленности этих событий. М.Д. Приселков, продолжая мысль В.И. Ламанского, решительно настаивал на возможности союза Руси и арабов, на закономерной синхронности их военных действий.

Все это позволяет сделать заключение о