Глава 12. Постиндустриальный проект России: потребности и просчёты

Выборы президента РСФСР в 1991 г по сути объективировали точку бифуркации. Но это не был выбор между социалистической или капиталистической моделью управления: это был выбор между двумя моделями либерализма – финансово-авантюрного и производственного. Первая модель, которая утверждает классические субъект-объектные схемы управления и восходит к идеям А.Смита и концепции М. Фридмана[273], предназначавшейся для стран Третьего мира, была отражена в программе Б.Н. Ельцина. Модель производительного либерализма, которая используется в большинстве наиболее развитых в социально-экономическом отношении стран – в США, в Великобритании, в Австралии, во Франции и восходит к учению Ф.А. фон Хайека, имеет постклассическое и неклассическое содержание [274] - была воплощена в программе Н.И. Рыжкова. (ФРГ использует собственную модель производительного либерализма, имеющую в основании «технологии прорыва» Л. Эрхардта. Япония стала страной корпоративного либерализма, так же ориентированного на развитие наукоёмких производств. В Израиле воплощена модель национал-либерализма, опирающегося на национальные приоритеты евреев, созидающих собственное национальной государство.)

Страна остро нуждалась в осуществлении постиндустриального проекта. Избиратели РСФСР, поддавшись воздействию харизмы Б.Н. Ельцина, высказались за предлагаемые им субъект-объектные коммуникации.

Принятие института частной собственности неизбежно привело Россию от модели принципиально неограниченного роста (за счет внутренней экспансии в собственной мир-системе) к росту принципиально ограниченному (за счет обслуживания чужой американо-атлантической мир-системы, которую мы обозначили как «Страны Золотого миллиарда»). Онтологическая ошибка верховного властного субъекта, избравшего либерально-монетаристскую модель управления, включила Россию в систему глобальных коммуникаций обслуживания «Стран Золотого миллиарда». Неудобная ниша, отрицающая национальную самобытность и интересы России, надолго включила страну в глобальные коммуникации постиндустриализма и привела к разрушению национальной промышленности.

Французский теоретик Филипп Нэмо, анализируя перспективы вхождения посттоталитарной России в свободный рынок, подчеркнул, что глобальное экономическое равновесие поддерживается исключительно личными инициативами агентов производства, Именно в это он увидел парадокс нашего времени: макроэкономический порядок устанавливается, в основном, благодаря микроэкономическому регулированию. Всякое внешнее волюнтаристское вмешательство в структуру экономических коммуникаций, однако, снижает надёжность и рациональность предварительных расчетов, а, следовательно, и тягу субъектов экономики к эффективному использованию данных науки и личного практического опыта в управлении. Либерализм не может игнорировать факт существования товаров и услуг, оправдывающих своими опосредованиями экономическую роль государства. Любой национальный рынок обладает товарами и услугами, пользование которыми не может быть ограничено объективными обстоятельствами, следовательно, не может быть ограничено стоимостными показателями и не может спонтанно предлагаться рынком[275]. В России в силу климатических и природно-ландшафтных особенностей страны список «не товаров» более обширен: семимесячные зимы не позволят государству полностью уйти от необходимости регулирования экономических коммуникаций. (Этот вопрос подробно исследован в работе А. В. Паршева «Почему Россия не Америка?»[276])

Обслуживающий капитализм и догоняющее развитие стали в России основанием парадигмы государственного управления потому, что страна отказалась продолжать свою глобализацию, а новой у нас больше никогда не будет. Прежде всего по идеологическим причинам - нам нечего предложить миру в смысле духовных ценностей, как в своё время соперничали реальные альтернативы СССР и США. Обратить афганских мусульман если не в коммунистов, то в социалистов еще не было невозможно, но пытаться сделать из них православных – это даже не смешно. А знамя рыночной экономики и демократии мы не можем нести, потому что его уже несет Запад. Это не наше ноу-хау, чтобы с горящими глазами фанатиков предлагать его миру.

Общество в точке бифуркации всегда осуществляет выбор, от которого во многом зависит будущее благополучие (а равно и не благополучие) людей. 12 июня 1991 г реальный выбор был гораздо богаче, но наиболее оптимальные для страны концепции пути в будущее, разработанные и научно обоснованные отечественными исследователями, широким массам не были известны.

Отрицательный опыт управления в Советском Союзе и большинстве стран "реального социализма" привел сегодня к новым представлениям о социализме: социализм, как и любой общественный строй, включает в себя целую гамму отношений - экономических, научно-технических, социально-политических, социокультурных, нравственных, идеологических - обусловливающих новое положение в обществе рядового человека. Важнейшим критерием "социалистичности" общества может быть его отношение не к единице статистической отчётности - абстрактному человеку, не приверженность общечеловеческим ценностям, не приоритеты человека, его интересов и потребностей а его отношение к наёмному работнику – к человеку труда, к реальным интересам и потребностям его развития как личности, как производительной силы. Социализм, согласно сегодняшним представлениям, - это и есть общественный строй, который освобождает человека труда от эксплуатации и гнета, ставит его в центр общественной жизни, превращает в ее хозяина, создает условия, чтобы свободное развитие каждого стало условием свободного развития всех. Основанием перехода к общественным отношениям указанного типа может быть использование постнеклассических субъект-субъектных схем в управлении, утверждающих коммуникации равномощности и равноответственности на всех уровнях общественного бытия[277].

С позиций указанного критерия, который вне сомнения будет постоянно корректироваться практикой, более "социалистической" или ближе к социализму будет не та страна и не то общество, которое, ликвидировав частную собственность, заменив ее государственной и кооперативной, так и не удовлетворило насущных потребностей развития большинства, не сделало их хозяевами жизни, но, забегая вперед, многие десятилетия называло себя социалистическим, а тот общественный строй и в той стране, пусть не называющей себя социалистической, где в результате ограничения эксплуатации и гнета человек труда – наёмный работник не только все более полно удовлетворяет индивидуальные потребности и интересы, но и обретает всё больше свободы и прав в определении судеб своей страны, перспектив развития общества.

Итог социализма по-советски мало утешителен. Исходя из самых общих технических и системных принципов, не привлекая марксизм в его официальной советской трактовке, попытаемся выявить меру цивилизованного, демократического и рыночного в ушедшей системе и системе ей наследовавшей. Представляется, что в лице Советского Проекта мы имели в ХХ веке то, что именно только и может работать в условиях России. Не красные злодеи Ленин, Троцкий и Сталин, а сама река истории нашла естественное природное русло - то есть нормальную, жизнеспособную, работающую и работящую модель хозяйства, основанную на соответствующей природе социального прогресса коллективистской идеологии. И чуда не будет. Если наши дети захотят жить как люди, они вернутся примерно к этому же руслу[278].

Начиная со времени перестройки постиндустриальный проект становится целью преобразований. Гражданское общество, правовое государство и социально ориентированная рыночная экономика были прокламированы как базовые элементы будущего. Конституция 1993 г в ст. 13 провозгласила безыдеологичность общества и государства[279]. Но указанные ориентиры достигаемы при наличии развитого и многочисленного среднего класса.

Стремление посттоталитарной России стать эффективным элементом глобальных отношений требует изменений не только общегосударственной парадигмы управления, но и утверждения качественно иного содержания онтологии общества, что с необходимостью обосновывает приоритеты самоупорядочения, самоорганизации и саморазвития. Наиболее активно ожидаемые перемены происходят в социуме больших городов, утверждающих самоуправление. В рамках перманентных гносеологических процедур, интерпретирующих действительность на основании предварительных смысловых схем, которые постоянно корректируются и реконструируются, индивид и общество не только воспринимают происходящее, но и организуют собственную жизнь.

Субъект управления на основании линейных схем, стремится детерминировать инициативы индивида и социума, и воспроизводит противоречие либерально-монетаристской доктрины и отечественной политической, экономической и социокультурной традиции. Характер осуществляемых преобразований демонстрирует острый дефицит гражданских институтов и спонтанных инициатив граждан, реализующих собственные гносеологические схемы на основании собственных ресурсов и под собственную ответственность. Спонтанные инициативы изменения социальных отношений и качества единицы социального не удовлетворяют регламенту онтологии верховного властного субъекта. Субъект государственного управления, не дожидаясь утверждения социального равновесия, внешним воздействием стремится преобразовать индивида и социум в соответствии с обращенным в далекое прошлое собственным онтологическим нигилизмом. Субъект-объектные схемы, которые вновь стали инструментом государственного управления, в условиях дефицита прежде всего финансовых ресурсов провоцируют раскол общества.

Агрессивное утверждение в обыденности умозрительного социального проекта не только вызывает протест, но и возвращает общество в еще более архаизированное состояние, и по отношению к собственному прошлому, и к социальной практике постмодерна в целом. Необходимость позитивных перемен раскрывает актуальность постиндустриального проекта для России, жаждущей возможности свободы выбора, спонтанности и нелинейности в социальных и экономических процессах[280].

Средний и малый бизнес, самоорганизующиеся локальные территориальные сообщества и иные самодеятельные объединения граждан в стремлении разрешить противоречие должного и сущего, отчуждая субъект-объектную схему управления, реализуют себя как самостоятельная единица социального. Граждане в системе нелинейности самоуправления как социум свободных и активных индивидов, преодолевших частичность индустриализма, становятся суверенным субъектом бытия и носителями тенденций прогресса. В осуществлении постиндустриального проекта особое значение обретает активность среднего класса, обязанного быть в современных условиях доминирующей социальной группой, чья самостоятельность утверждена правовыми, экономическими и социальными основаниями. Американский исследователь Лестер Туроу достаточно давно обосновал, что средний класс возникает не как результат действия рынка, а создаётся целенаправленной законодательной деятельностью демократических правительств[281]. Механизм, определяющий характер управления социальным развитием и утверждающий стабильность общества и государства, основывается не на мифологии либерализма, а возникает в публичной сфере в процессе взаимозаинтересованного диалога и равноответственности граждан и власти. Ошибочно полагать, что рынок автоматически создаст средний класс и утвердит публичную сферу. Либерализм вне субъектности единицы общества превращает публичную сферу в маркетинг, управление общественными отношениями в PR, а общественный диалог - в предвыборную рекламу.

В результате общество посттоталитарной России, не сформировав сколько-нибудь заметный средний класс, не получило дееспособных гражданских и рыночных институтов и оказалось втянуто в конкурентные отношения странного содержания: хозяйствующие субъекты вынуждены в этих условиях конкурировать между собой за близость к властному субъекту – федерального, регионального или местного уровня, постоянно распределяющему финансовые и иные необходимые для деятельности ресурсы. Общество оказалось расколото и в нём сформировалось два типа противостоящих социальных единиц: единица общества, ориентированная на следование по пути регресса, представленная олигополией и крупным бизнесом, и единица общества, олицетворяющая в собственной деятельности силы прогресса, представленные средним и малым бизнесом, некоммерческими и иными самоорганизующимися сообществами, институтами самоуправления и самоорганизации.

В децентрализованной экономике показателем эффективности самоорганизации становится результативность малого и среднего бизнеса и массовость участников самодеятельных акций и объединений. Участники производства в сфере малого и среднего бизнеса объективируют самоуправление в системе экономических отношений, демонстрируя не только стремление утверждать непосредственно-общественные связи живого труда, но и большую мобильность и высокую эффективность по сравнению с государственно-монополистическим капиталом глобальных корпораций. Малый и средний бизнес как выражение самоорганизации индивидов в сфере производства и распределения более эффективен по сравнению с монополией и олигополией, реализующими гносеологию верховного властного субъекта. Это превосходство выражено в повышении качества продукции и фондоотдачи, снижении ресурсоемкости производства и себестоимости продукции. Темпы экономического и социального развития общества, следовательно, прямопропорциональны мере соотношения схем организации и самоорганизации в системе реального производства, что позволяет им раскрыть эффективность и качество управления

Функциональную для современности парадигму управления сформировал французский теоретик Ален де Бенуа (11.12.1943 г.), представив её в работе «Против либерализма к четвёртой политической теории».Либерализм, не будучи результатом мыслительного труда одного человека, никогда не представлял единую доктрину. Формировавшие теорию либерализма авторы давали разные, а подчас и противоречивые трактовки. Тем не менее, в них есть общее. Либерализм, с одной стороны, является экономической доктриной, стремящейся сделать из саморегулирующегося рынка универсальную модель для всех социальных фактов. То, что называют политическими либерализмом, на самом деле является способом применения к политической жизни принципов, выведенных из этой экономической доктрины. Парадоксально, но именно эта доктрина стремится ограничить, насколько это возможно, политическое пространство. С другой стороны, либерализм базируется на антропологической доктрине индивидуалистического типа, рассматривающей человека как существо фундаментально не-общественное. Обе эти характерные черты, обладающие описательным и нормативным модусом (рынок и индивид рассматриваются здесь и как имеющаяся данность, и как цель), являются прямо противоположными коллективной идентичности.

Коллективная идентичность рассматривается либералами в редукционистском ключе как простая сумма характеристик, которыми обладают индивиды, собранные вместе. Она подразумевает осознание членами группы своего коллективного бытия как оболочки индивидуальной сущности. Их общая сущность, по мысли либеральных авторов, появляется в результате простого эффекта композиции. Либерализм в той мере, в какой он основывается на индивидуализме, стремится к разрыву всех социальных коммуникаций, превосходящих уровень индивида. Раскрывая сущность свободного функционирования рынка, оно подразумевают, что никто и ничто не должно вмешиваться в движение товаров и людей, что границы становятся несуществующими, а общие ценности и институты в пределе исчезают. Это, конечно, не означает, что либералы не могут защищать коллективные ценности, но делая это, они входят в противоречия с принципами, которые сами декларируют.

Все же либерализм должен иногда признавать существование общесоциального. Однако либералы озабочены более не тем, почему существует общество, а как его установить, поддерживать и заставить правильно функционировать. Общество для них представляет простую совокупность своих членов (целое для либералов не более чем сумма своих частей). Оно является продуктом индивидуальных воль, простым собранием индивидов, стремящихся защитить свои частные интересы. Его сущностная цель состоит в регулировании отношений обмена. Это общество может быть понято либо как последствие изначального волевого акта («общественный договор»), либо как результат системной игры индивидуальных деятелей. Причем игра эта регулируется «невидимой рукой» рынка, который «производит» социальное как непреднамеренный результат человеческих действий. Либеральный анализ общественных процессов основывается либо на «договорном подходе», описанном Дж. Локком, либо на «невидимой руке рынка» А. Смита, либо на идее спонтанного порядка, не подчиненного какому-либо определенному замыслу (как у Ф.А. фон Хайека). Либералы развивают идею преодоления противоречий рынком, который рассматривается в качестве наиболее эффективного, наиболее разумного, а также наиболее справедливого регулятора социальных коммуникаций. С экономической точки зрения, он является одновременно тем местом, где обмениваются товарами и виртуальным континуумом, где наилучшим способом формируются условия обмена, т.е. происходит согласование спроса, предложения и уровня цен[282]. Практика глобального эпохи постиндустриализма, особенно в рамках всеобщности перманентного экономического кризиса, развернувшегося после 2008 г., наглядно демонстрирует исчерпанность возможностей либерализма в социальных и экономических коммуникациях.

Алена де Бенуа– сторонник многополярного мира («плюриверсума», как говорит он сам), противник глобализации и планетарного господства США. Он решительный противник всех «миражей современности» и указывает, что сакрализация прав человека в соединении с коммерциализацией всех коммуникаций жизни привела к их превращению в «идеологическую арматуру глобализации» и орудие господства над людьми.

Следуя логике выдающего немецкого теоретика государственного права Карла Шмитта, Ален де Бенуа указывает на особую актуальность установления более совершенного «номоса Земли» (выражение самого Карла Шмитта) – номоса многополярности, противостоящего навязанному человечеству силой концепту глобализации. Этому новому «номосу» должна соответствовать новая - «четвертая политическая теория» – четвертая в противовес ушедшим или уходящим в прошлое либерализму, фашизму и коммунизму. Он считает, что особое значение в выработке этой «четвертой политической теории» принадлежит России. (Автору этих строк посчастливилось в 2009 г во время Дней Философии в Санкт-Петербурге работать под руководством Алена де Бенуа в семинаре по глобалистике.) Однако думать, что философ зовет нас к возобновлению анархии донаучного управления было бы крайне наивно. Сам такой исход был бы значительной примитивизацией концепции, тем более что цепь преемства традиций самоорганизации и самоуправления прервана или настолько искажена, что ее практически восстановить уже невозможно. Ален де Бенуа категорически выступает против «парадигмы линейного времени», господствующей в течение двух тысячелетий в системе управления на Западе и приведшей его в тупик. «Прошлое, настоящее и будущее – не различные точки на одномерной линии, но, напротив, перспективы, совпадающие во всяком настоящем. Прошлое, подчеркиваем, не может быть ни чем иным, как вписанным в настоящее (события его не “прошли”, но происходят в настоящем, ибо, разворачиваясь, присутствуют). То же самое и будущее. Поскольку всякое настоящее – не точка, но перекресток, каждый миг актуализирует всеобщность прошлого и потенциализирует всеобщность будущего. Это и есть трёхмерность исторического времени. Вопрос о том, можно или нет “пережить прошлое”, отпадает: прошлое, познанное как прошлое, всегда переживает всякое настоящее; оно есть одна из перспектив, благодаря которым человек может начертать и выковать свою судьбу», - пишет он в работе 1979 г. «Les idees a l’endroite» (Мысли на тему). Отсюда закономерен консерватизм Алена де Бенуа, который в значительной степени условен: он не является официальным приверженцем ни одной из «политических религий». Анализируя управление он ведёт речь о соединении снепреодолимым, а не с преодолённым.

Вселенная в либеральном понимании традиционно рассматривается как мир без пространственных границ, но ограниченный во времени: в то время как она проявляется как мир, который безграничен во времени, но в котором человеком проводятся пространственные границы. Капитализм, социализм, модерн и постмодерн, глобализация – все это уже было заложено в Библии в самой идее «творения из ничто». И одновременно здесь мы сталкиваемся и с глубочайшим нигилизмом. Вся «современность» (modernité) понимается Аленом де Бенуа как продолжение именно христианской истории. В «Манифесте за Европейское Возрождение», говорится: «Современностью можно назвать социально-историческое, политическое и философское направление последних трех веков истории Запада. <…> Это направление имеет древние корни. При внимательном взгляде оно представляет собой секуляризацию положений и перспектив, содержащихся в христианской метафизике, привнесенных в светскую жизнь с отсечением всякого трансцендентного измерения. На самом деле зерно мутаций светских идеологий послереволюционной эпохи содержится в самом христианстве. Индивидуализм уже присутствует в положении об индивидуальном спасении и особых личных отношениях верующего с Богом, первичных по отношению к укорененности за земле. Эгалитаризм имеет источником идею о том, что все люди в равной степени нуждаются в искуплении, поскольку все наделены индивидуальными душами, абсолютная ценность которых разделена между всем человечеством. Прогрессизм родился из идеи о том, что история имеет абсолютное начало и необходимое завершение, а ее глобальное развертывание включено в божественный план. И, наконец, универсализм есть естественная проекция религии, утверждающей себя как истина откровения, предназначенная для всех людей и образовывающая требование из в себя обращение. Вся современная политическая жизнь основана на секуляризованных богословских концептах. И само же христианство, сводимое к статусу одной из точек зрения среди многих, стало первой жертвой движения, запущенного им же самим: в истории Запада содержащиеся в нем положения стали религией исхода из религии»[283].

Вывод печальный и, казалось бы, не оставляющий никакой надежды на дальнейшее «участие» христианства в истории. И все же все оказывается вовсе не так просто.

Недавно, когда Ален де Бенуа приезжал в Россию по приглашению Цента консервативных исследований при социологическом факультете МГУ и Международного Евразийского Движения, ему было задано множество вопросов, связанных с том числе и с проблемой эффективного управления в современных условиях.

Позиция мэтра – разумеется в изложении - выглядит следующим образом. Все написанное об управлении носит сугубо метафизический, а не политический, характер и никак не затрагивает традиционных ценностей, но выступает против американско-мондиалистского варианта глобализации. Европа должна действовать совместно с Россией. Согласно Алену де Бенуа, Православие онтологично и гораздо более совпадает с тем, что он считает научными представлениями об управлении государством: оно ближе к традициям славянских народов. Если «изначальный миф Европы» так или иначе противостоит христианству, то в России это не так: ее государствообразование от Православия неотделимо. Россия – иной, нежели Европа, мир, хотя Европе и не чуждый (более того, способный помочь изначальной Европе в ее новом становлении). Россия – имперская страна по природе, и борьба с Православием как империообразующей идеологией приведет к гибели России с непоправимыми гибельными последствиями в том числе для Европы[284]. Ален де Бенуа видит в России совершенно иной потенциал, чем в Европе. Россия в условиях деиндустриализации может пойти по пути развития на базе экологической экономики и на идеях анти-по-требления и анти-глобализма. Её проблемы - это дерзкий опыт, который показывает как избавиться от иллюзорной веры в возможность бесконечного роста, доказывая необходимость оздоровления общества. Россия демонстрирует возможность антироста, что можно выразить одним словом: сокращение. Сокращение экологического ущерба, сокращение объёма отходов, сокращение непомерного производства и потребления. Антирост как механизм управления позволяет уменьшить производство и потребление, т.к. чрезмерное потребление является причиной загрязнения окружающей среды и основой социального неравенства[285]. Этот опыт не только бесценен для человечества, но и чрезвычайно полезен для решения проблем России и Европы.

В условиях постиндустриализма самоорганизация, самоуправление и производство как практическая система преобразования и познания природы и общества в многомерных взаимодействиях человека и государства, человека и общества, человека и экономики, производит и воспроизводит онтологические связи индивида и реального бытия. Труд человека создаёт ресурсную базу развития самоорганизующихся сообществ и основания сопротивления возможному онтологическому поражению личности и общества. Самоуправление, соответственно, основываясь на самоупорядочении и самоорганизации социальной материи, позволяет преодолеть нарастающее глобальное развеществление мира. В нелинейных неравновесных связях свободных инициатив индивиды производят и воспроизводят источники прорыва к онтологической реальности.

Общество трансформируемой России, изменяя онтологию социального бытия, приступило к созданию новой управленческой парадигмы, призванной соответствовать нормам постмодерна. Вслед за прокламацией отказа от тоталитарного наследия и констатации негативных изменений природно-ландшафтной и индустриальной среды, общество включилось в анализ противоречий бытия и их влияния на социально-экономические, социально-политические, социокультурные, ценностные и информационно-смысловые процессы. Потребностью стало увеличение темпов присвоения и освоения общественных отношений и изменения на индивидуальном и общесоциальном уровне меры активности человека.

Переход социальной системы в условиях нелинейной и неравновесной открытости к деятельности на основаниях самоупорядочения и самоорганизации позволяет не только разблокировать указанное противоречие, но и создать иную парадигму управления.

Усилиями отечественных теоретиков и практиков в последней четверти ХХ века была сформулирована парадигма управления, гармонично сочетающая базовые элементы социальности постмодерна и положительный отечественный опыт предшествующих эпох. Элементы функционально-глобального и национально-самобытного в системе управления русского постиндустриализма могут стать эффективным основанием преодоления реликтов тоталитарного мышления и некритического восприятия отвергнутых человечеством ценностей либерализма и неоконсерватизма. Философский и социологический подход в формировании новой общероссийской системы управления представлен в трудах отечественных авторов, которые репрезентировали онтологический, гносеологический и феноменологический подход в постановке и постижении проблемы. В связи с этим представляется необходимым выделить работы В.И. Аршинова, Г.В. Атаманчука, В.А. Ачкасова, Н.И. Бирюкова, В.П. Бранского, В.В. Васильковой, Е.Е.Горяченко, А.А. Грякалова, В.А.Гуторова, Ю.А. Данилова, В.С. Диева, В.Р. Евстигнеева, В.С. Егорова, Т.И. Заславской, А.В.Клюева, Е.Н.Князевой, И.Е.Кокарева, В.А. Колеватова, В.Н. Костюка, М.В. Кузнецова, С.П. Курдюмова, Б.И. Липского, И.Я. Лойфмана, О.В. Митиной, Б.Н. Миронова, А.П. Назаретяна, В.В.Налимова, В.В.Николина, А.В.Новокрещенова, К.В. Парфенова, В.П. Петренко, А.И. Пригожина, А.В. Полетаева, В.П. Ратникова, В.Л. Романова, Г.И. Рузавина, И.М. Савельева, В.М. Сергеева, М.Н. Сетрова, С.В. Сивовой, Ю.Н. Солонина, Ж.Т. Тощенко, В.Е. Хиценко, М.А. Шабановой, В.П. Шалаева, Е.С. Шоминой, Э.Г. Юдина, В.А. Ядова и др. авторов.

Работы А.Н. Колмогорова, В.П. Бранского, С.Д. Пожарского, А.И. Субетто, С.И. Григорьева, В.П.Шалаева, С.Н. Мариева, Н.В.Михайлова, А.И.Ракитова, Н.И. Стяжкина,М.И. Фейгенбаума, С.Д. Хайтуна, Э. Хосбаума, М.И. Штеренберга и других отечественных авторов помогают постичь значение и специфику логических методов современного управления.

Исследование проблем управления с позиций синергетики – явление вотечественной философской науке относительно новое. Указанная проблема представлена в работах Л.Д. Бевзенко, Ф.И. Бородкина, В.П. Бранского, В.В. Васильковой, И.В. Ершовой-Бабенко, В.Н.Ильина, Е.Н.Князевой, Г.А. Котельникова, С.П.Курдюмова, Г.Г. Малинецкого, В.П. Милованова, Н.Н. Моисеева, А.П. Назаретяна, В.В. Налимова, А.В. Новокрещенова, А.А. Печенкина, С.Д. Пожарского, Е.Я. Режабека, В.Г. Рузавина, Н.П. Салохина, В.П. Шалаева и некоторых иных авторов. Узость круга исследователей может быть объяснена, во-первых, сохраняющимся господством рационалистического подхода в раскрытии сущности социального управления, во-вторых, искаженным пониманием характера единицы социального в условиях бифуркационных процессов переходного периода, и, в-третьих, отсутствием в современной Российской Федерации эффективной практики управления постнеклассического типа, которая могла бы послужить эмпирической базой исследования.

Вместе с тем, научных работ по проблематике управления переходного периода как такового достаточно много. Особенно активно институт самоуправления в рамках общих процессов радикальной трансформации системы власти с конца 80-х.г.г. прошлого века изучает правовая наука. Вновь оказались востребованы труды философов, социологов и правоведов Российской империи ХIХ и начала ХХ века, посвященные самоорганизации крестьянской общины и рабочей артели, самоуправлению земств. С новых позиций переосмысливается опыт советского самоуправления 20-х. г.г. прошлого века, продемонстрировавший эффективные образцы диалога государственной власти и граждан.

Динамика социально-политических процессов государства и общества России на протяжении многих лет определяется чредованием эпох, всецело детерминированных онтологией верховного властного субъекта, которые сменялись периодами усиления демократических институтов, осуществлявших активность на основании собственных деятельностных схем. Практика самоуправления также характеризуется ритмичностью и периодичностью в деятельности института, что позволило исследователям Е.Э. Ермиловой и Д. В. Калюжному сформулировать вывод о синусоидальном характере развития России[286]. Социально-политическое развитие общества в нашей стране может быть представлено как последовательно сменяющие друг друга периоды усиления роли центра и децентрализации. В условиях децентрализованной организации общества возрастает роль локальных территориальных сообществ, жизнь которых имеет в основании самоорганизацию и самоуправление. Определение ритмической цикличности экономического и социально-политического развития страны имеет важное методологическое значение.

В настоящее время указанную проблему изучают Э.А. Азроянц, Н.Н. Барыгин, А.И. Субетто, А.С.Харитонов, Ю.В. Яковец, И.П.Яковлев и другие исследователи. Современный этап развития управления в Российской Федерации также является объектом пристального внимания отечественных ученых: процессы,раскрывающие сущность постиндустриальных трансформаций, исследованы в работах Г.В. Атаманчука, Ф.М. Бородкина, Д.М. Карапетяна, И.И. Овчинникова, Ж.Т. Тощенко и других авторов. Социологи Ф.М. Бородкин и Ж.Т. Тощенко и правовед А.Н. Костюков, в частности, уверены, что современные муниципальные образования, предназначаемые для создания оптимальных условий организации жизни и быта территориальных сообществ, хотя и именуются органами местного самоуправления, по сути таковыми не являются. Указанный вывод исследователи обосновывают тем, что население не ощущает себя в качестве субъекта управления и не проявляет готовность под собственную ответственность самостоятельно решать проблемы локального характера, как это определяет федеральный закон.

Сущность и содержание парадигмы социального управления, обосновывающей гносеологические схемы властного субъекта, раскрывается в работах Л.Д. Бевзенко, К.Х. Делокарова, В.С.Егорова, Д.Г. Жовтуна, В.С. Капустина, В.Л. Рожанова, А.Д. Урсула, Е.С. Шугриной, Ю.В.Яковца и других авторов, являющихся сторонниками «концепции несилового влияния и поддержки жизнедеятельности социума».

В работах Г.А. Аванесова, В.И. Аршинова, О.Н. Астафьева, Р.Г. Баранцева, Л.Д. Бевзенко, В.П. Бранского, Л.А. Василенко, В.В. Васильковой, В.Э. Войцеховича, Ю.А. Данилова, К.Х. Делокарова, И.С. Добронравовой. О.В. Каширина, Л.П. Киященко, Е.Н. Князевой, С.П. Курдюмова, А.Т. Липатова, Г.Г. Малинецкого, С.Ю. Малкова, И.Е. Москалёва, Е.М. Николаевой, В.Л. Романова, Г.И. Рузавина, Н.П. Салохина, Т.А. Урсул, В.Е. Хиценко, В.П. Шалаева, Е.И. Ярославцевой и др. авторов представлена социально-синергетическая парадигма социального управления, отражающая повышение роли самоорганизации и саморазвития в процессе становления субъект-субъектных связей в обществепосттоталитарной России.

Управление трансформирующейся России имеет детально разработанную научно обоснованную базу, позволяющую эффективно использовать особенности и преимущества нашей страны.Мы имеем необходимый комплекс ресурсных и методологических оснований решения проблем переходного периода. Лишь упорство верховного субъекта управления, не желающего преодолеть собственные онтологические заблуждения, выступает неким невнятным препятствием в осуществлении постиндустриального проекта России.

Практика постмодерна утверждает требование трансграничности современного управления. Самоорганизация государственной системы в целом, социальной среды города, муниципальной организации и элементов ее структуры, различных управленческих процессов и ресурсов согласует природу самоуправления как института с практической стороной жизни государства, общества и отдельного индивида. Именно здесь раскрываются возможности утверждения системы самоупорядочения и самоорганизации как элемента социально-информационной и коммуникационной среды общества.

Новая гносеология управления утверждает особую роль явлений ценности достоверной информации в реализации цели обучения. Традиционное для субъект-объектных схем управления понимание ценности и цели в условиях постмодерна не имеет силы. Утверждение субъект-субъектных связей равномощности и равноответственности ставит вопрос о спонтанном возникновении цели внутри самой социальной системы.

Постнеклассическая парадигма управления современной России на основании элементов теории организации Г. Хакена[287], теории диссипативных структур И.Р. Пригожина и Г. Николиса[288], теории коэволюции сложных систем Е.Н. Князевой и С.П. Курдюмова[289], динамической теории Д.С. Чернавского[290], синергетико-акмеологической концепции В.П. Бранского[291], психосинергетической теории И.В. Ершовой-Бабенко[292] и иных концепций, как на методологическом, так и на практическом уровнях решает проблему расширения возможностей коммуникации как совокупности усилий сложноорганизованных нелинейных сред различной природы.

Новая парадигма управления жизнью и деятельностью государства, экономики, общества и отдельного индивида в методологическом пространстве синергетической концепции И.Р. Пригожина может быть представлена как объективация процесса спонтанного возникновения из хаоса и беспорядка организации и порядка, которые являются результатом самоорганизации диссипативных структур социальной среды. Однако, для понимания возможностей спонтанности и самоорганизации важное значение имеет определение меры равновесности социальной среды: имеем ли мы дело со слабо неравновесной (сильно организованной), либо в процессе преобразований находится сильно неравновесная (слабо организованная) социальная среда, каковая может быть представлена системой городского социума. В практике современной России мы чаще всего имеем дело со слабо неравновесной – сильно организованной средой, созданной директивами властного субъекта, детерминирующего экономику и социальные коммуникации в соответствии собственному пониманию цели социального развития. Сильно неравновесная среда имеет место преимущественно в деятельности малого и среднего бизнеса и различных общественных инициатив, участники которых действуют на основании собственных гносеологических установок и ресурсов и под собственную ответственность. Задача государства и общества достижение социального равновесия. В системах, не обладающих качеством равновесия, могут происходить спонтанные перераспределения ресурсов, энергии и информации в пространстве и во времени.

Механизм становления новой парадигмы управления современной России раскрывается в коммуникации нелинейной положительной обратной связи в каждой точке деятельности человека. Качество результатов управления в каждой локальной точке – в деятельности государственных или региональных институтов управления, муниципальных образований, хозяйствующих субъектов, некоммерческих организаций и органов территориального самоуправления прямо пропорционально концентрации человеческой активности, ресурсов и достоверной информации в ней, что, возрастая нелинейно, не только повышает качество жизни человека и общества, но и ускоряет темпы увеличения объема актуального знания, что повышает качество индивидуальных и общесоциальных сущностных сил.

Понимание системы современного управления как многомерной среды синергетического порядка, обладающей способностью самоупорядочения и самоорганизации, раскрывает возможность спонтанного повышения качества, уровня, смысла, поступка или события, как в деятельности отдельного индивида, так и локального территориального сообщества или общества в целом. При благоприятных для социума условиях в поведении самоорганизующихся сред различной природы такая возможность становится инструментом утверждения нового типа цели, организации и порядка.

В процессе самоорганизации и саморационализации муниципальная система выделяет в качестве смыслонесущей единицы нового автономную структуру-аттрактор, активность которой стимулирует не только самовоспроизводство ценностных, духовных, идентификационных, информационных, информационно-эмоциональных и ментальных процессов жизнедеятельности, но и постоянное самообновление и самосовершенствование человека и общества в целом.

Нелинейная положительная обратная связь субъекта и объекта управления в условиях современности стимулирует рост качества присвоения и освоения общественных отношений, в результате процесс развития из вынужденной деятельности трансформируется в самодеятельность. Качественно обновляется пространство социально-экономических отношений. Самодеятельность индивида становится дополнительным ресурсом не только развития его индивидуальности, но и утверждает его персональную субъектность, что ведёт к преодолению частичности объекта применения управленческих технологий и превращению развития в саморазвитие. Нелинейная положительная обратная связь содержит в себе механизмы внутренней самоорганизации человека и постоянного производства и воспроизводства персональной субъектности, что позволяет ему быть единицей социального творчества.

Английский философ Э. Тоффлер подчеркнул в предисловии к книге И.Р. Пригожина и И. Стенгерс «Порядок их хаоса. Новый диалог человека и природы»: «Если мы перейдём из одномерного пространства к двухмерному или трёхмерному то число возможных типов диссипативных структур резко возрастёт, а сами структуры станут необычайно разнообразными»[293]. Указанное замечание служит основанием социально-экономического понимания информационно-смысловых, ценностных, информационно-эмоциональных и ментальных элементов утверждающейся системы трансграничного в процессе управления.

Механизм становления новой парадигмы управления раскрывается в показателях эффективности нелинейной положительной обратной связи в каждой точке экономической и социальной среды. Качество результатов процесса управления в каждой локальной точке общества прямо пропорционально концентрации человеческой активности, ресурсов и достоверной информации в ней, что, возрастая нелинейно, не только ускоряет темпы увеличения качества жизни, но и повышает уровень эффективности управления и производства, совершенствует сущностные силы личности.

Социально-синергетический подход к процессам управления раскрывает сущность и содержание хаотических и непредсказуемых проявлений индивидуального в деятельности, развитии и саморазвитии. Ускорение социокультурных и социо-информационных процессов в эпоху постмодерна мы связываем с эволюцией ценности достоверной информации, которая в условиях глобализации стала важнейшим основанием эффективности деятельности человека. Сложная социальная система, каковой является управление, в процессе саморазвития совершенствует собственную структуру. Одни и те же элементы этой структуры на разных стадиях развития в открытой нелинейной неравновесной среде создают содержательно иные макросостояния, между которыми существуют резкие переходы. Именно при этих переходах и возникают новые свойства системы в целом. Но не следует забывать, что индивид как таковой – система не менее сложная. Именно по этому возникновение параметров порядка и их способность детерминировать активность позволяют системе обретать в процессе самоорганизации наиболее эффективную структуру.

Изучая стадии развития процесса управления и самоуправления в открытых неравновесных средах, к которым современная наука относит социальные, политические, экономические, культурные, идеологические, этносоциальные, этнокультурные, этно-конфессиональные, социально-информационные и т.п. системы, мы обнаруживаем качественное изменение содержания деятельности управления, в том числе и переструктурирование в виде усложнения или деградации организации среды. Причем это происходит не как результат изменения качества обмена ресурсами человека и общества с внешней средой, а, в большей степени, в результате саморазвития внутренних процессов. Оговоримся, что саморазвитие в нелинейной неравновесной среде, в свою очередь, может быть результатом влияния субъективных оснований, в том числе и неантропогенного характера. Управление, как и многие иные социальные институты, также подвержено воздействию механизма моды. Последняя отражает господство в социальной среде выраженных на какой-то период времени тенденций в деятельности и поведении.

Развитие социально-синергетической парадигмы управления демонстрирует недостаточность рассмотрения проблемы трансграничности самоорганизации только в рамках эволюции. Выход за ее пределы позволяет рассматривать трансграничное как результат культурной интеграции, выраженный в переходе к новому состоянию макроуровневого качества мировой цивилизации. Современное управление на любом уровне сущностно трансгранично. Становление трансграничного в управлении требует учета влияния нелинейности на прогресс в целом и форм изменения деятельностной парадигмы индивида и социума как характеристики знаний, навыков и умений по преобразованию неживой, живой и социальной природы, осуществляемому на макроуровне. Особенности перехода от организации к самоорганизации, от управления к самоуправлению утверждают необходимость создания качественно соответствующих методологических и методических приемов, основанных на понимании определяющей роли достоверной информации не только в сфере принятия управленческих решений как на уровне государства или региона, но в системе производства и распределения, в сфере социальных отношений и социально-коммуникационных, в том числе.

Методологическим основанием становления современного управления выступает принятие факта, утверждающего природу, общество и человека, как такового, на всех уровнях бытия в качестве открытых нелинейных самоорганизующиеся систем. Методическая позиция будет усилена, признанием информации и коммуникации как особой формы бытия материи. Это позволяет нам понимать утверждающуюся культурно-информационную среду как элемент открытого нелинейного самоорганизующегося целого в открытом самоорганизующемся целом, ибо управление и общество соотносятся друг с другом как среда в среде или целое в целом. Такая позиция создаёт основания решения проблемы несоответствия уровней действия и уровней последствий, совершающихся социально-политических, социально-экономических и социокультурных действий, что позволит обществу России без ущерба национальной самобытности завершить трансформации социальной системы, придав последней необходимое постиндустриальное содержание.

Социально-синергетическая парадигма утверждает в качестве цели управления становление, развитие и утверждение ценности человеческого в обществе в целом и в каждом отдельно взятом индивиде. Гносеологическая парадигма такого содержания:

- во-первых, соответствует современным кросскультурологическим тенденциям ментальности человека и общества,

- во-вторых, позволяет преодолеть уровень противоречий экономического и политического содержания и прейти к обеспечению социального развития на базе субъект-субъектных оснований, и,

- в-третьих, согласуется с важнейшей задачей постиндустриального общества – стремлением сохранить человечество и мировую цивилизацию.

Самоупорядочение, самоорганизация и самоуправление единицы общества, имеющей собственную логику познания сущего и средства оценки, противостоит технодемократии верховного субъекта управления, стремящегося детерминировать жизнь общества в целом и каждого из граждан. Самоуправление как результат нелинейности развития и спонтанных инициатив индивидов раскрывает самоорганизующуюся природу индивидуальных и коллективных сущностных сил человека, создающих необходимый для прогресса ресурс надежности социальной среды. Институт самоуправления в наиболее непротиворечивой форме обеспечивает право равноучастия индивидов в выработке, обсуждении и принятии управленческих решений и осуществлении контроля за их исполнением.

В децентрализованной экономике постмодерна показателем эффективности управления и самоуправления становится результативность малого и среднего бизнеса и массовость участников самодеятельных акций и объединений. Участники производства в сфере малого и среднего бизнеса объективируют самоуправление в системе экономических отношений, демонстрируя не только стремление утверждать непосредственно-общественные связи живого труда, но и большую мобильность и высокую эффективность по сравнению с государственно-монополистическим капиталом глобальных корпораций. Малый и средний бизнес как выражение самоорганизации индивидов в сфере производства и распределения более эффективен по сравнению с монополией и олигополией, реализующими гносеологию верховного властного субъекта. Это превосходство выражено в повышении качества продукции и фондоотдачи, снижении ресурсоемкости производства и себестоимости продукции. Темпы экономического и социального развития общества, следовательно, прямопропорциональны мере соотношения схем управления и самоуправления в системе реального производства.

Система самоуправления утверждает индивида и социум в качестве равномощной и равноответственной единицы общества, раскрывая понятие «ценности человеческого в человеке» в значении не только биологического или информационного, а – прежде всего – в значении нелинейного целого. Это позволяет рассматривать ценность достоверной информации, её смысла, ценность поступка, действия или события как «целое в целом» на всех уровнях социального бытия.

Сущностное различие управления и самоуправления выражается, таким образом, не только в мере близости к ресурсам государства или степени свободы, но, прежде всего, в способности создавать основания саморазвития индивида общества в труде и быту. Самоуправление трансформирует город в самоорганизующуюся и самоусложняющуюся систему. На место прежнего частичного индивида и упорядоченной структуры, утвержденной внешней детерминацией, приходит качественно иная организация социума, которая в условиях самоупорядочения и самоорганизации наиболее полно учитывает потребности социального развития.

Активная единица общества как результат положительной обратной связи обеспечивает основания субъект-субъектной коммуникации по всему пространству социальной среды и становится источником управления. Её активность создаёт механизм самоорганизации и образования новых положительных качеств. Более того, формируя разные стадии развития процессов в открытой нелинейной среде (а в их число современная наука включает социальные, экономические, политические, культурные, информационные и психические процессы), можно ожидать качественное изменение содержания самих процессов управления, в том числе и переструктурирование организации социальной и экономической среды. Всё это происходит не в результате внешнего воздействия, а как результат саморазвития самой среды[294].

В рамках законотворческого процесса в посттоталитарной России создано обширное правовое поле, отражающее опыт развития управления и самоуправления в стране. Но, не смотря на определенные успехи в регламентации и детерминации форм самоорганизации общества, в ходе создания правовых оснований управления отечественным теоретикам так и не удалось окончательно избавиться от наиболее типичных ошибок в раскрытии сущности такого важного инструмента гражданского общества: во-первых, и в законодательных актах и в трудах многих исследователей управление, по-прежнему, не идентифицируется с самоорганизацией сообществ граждан; и, во-вторых, самоорганизация и самоуправление, не редко, подменяется муниципальным управлением и государственным местным управлением. Теория социальной регуляции требует признать взаимосвязь вышеуказанных подходов в раскрытии сущности местного самоуправления, но российская практика, в том числе и в сфере развития теории управления и законотворческой сфере.

Стремление субъекта управления утвердить в стране властную вертикаль реанимирует инструменты и процессы централизованного директивного управления. Исполнительная власть на местах (рассматриваем ли мы региональный уровень или уровень городского или сельского муниципалитета) стремится не допустить возникновения иных центров самоорганизации бытия сообществ граждан. Если централизация и директивность в управлении не совпадает с общими направлениями процесса самоорганизации территориальных сообществ граждан и, тем более, противоречит им, то в этом случае государственное социальное управление выступает носителем негативной тенденции, сковывающей и подавляющей инициативу граждан.

Опыт перехода от централизованного директивного управления регионами и территориальными сообществами, пока, не имеет положительного результата. Региональным властям проще отказаться от самостоятельного принятия решения и терпеливо дожидаться директивных указаний из центра (аналогичную позицию ожидания управленческих решений из областного центра занимают многие муниципальные образования сельской периферии). В современных условиях любое муниципальное образование ощущает одновременное воздействие множества субъектов управления различного уровня: от территориальных подразделений федеральных органов власти до управленческих органов субъектов федерации и органов местного самоуправления. Только в Омской области таковых насчитывается около сотни. Повышение качества управления, таким образом, требует не только разделения властных полномочий и делегирования на места их значительной части, но и гармоничного согласования управленческого воздействия с целью достижения конкретных результатов.

Определение содержания управления в посттоталитарной России, как научной категории или явления гражданской жизни, стало задачей российских исследователей последнего двух десятилетий, из которых помимо экономистов, философов и социологов наиболее активны правоведы, большинство из которых раскрывает сущность управления в соответствии с методологией «Европейской Хартии местного самоуправления», принятой в 1985 году. Общеевропейский законодательный акт рассматривает институт управления как объективацию права и действительной способности гражданских институтов контролировать и управлять в рамках закона, под свою ответственность и на благо большинства граждан.

Управление должно укрепляться, развиваться в качестве самостоятельной социальной системы, что с неизбежностью будет проявляться в передаче государством местному самоуправлению и гражданским институтам, с одной стороны, части властных полномочий и в сближении государства, гражданских институтов и систем местного самоуправления, с другой.

Управление трансформирующейся России основано на единстве системы государственной власти, разграничении предметов ведения и полномочий между властными органами государства и органами управления территорий. Гражданские институты и местное самоуправление в соответствии с нормами Конституции Российской Федерации не только выполняют функции руководства территориальными сообществами, но и выступает важнейшей формой реализации принципа народовластия. Принятая мировой правоприменительной практикой норма американского «правила Диллона» (сформулированная в 1868 году верховным судьёй штата Айова Дж. Диллоном) утверждает генетическую связь органов местного самоуправления как гражданского института и органов государственного местного управления: «Муниципальные корпорации обязаны своим созданием и извлекают все свои права и полномочия легислатур штатов»[295].

Конституция Российской Федерации, как утверждает известный специалист по конституционному праву Н.А.Емельянов, достаточно подробно регламентирует статус местного самоуправления[296]. В соответствии с действующей Конституцией Российской Федерации, в совместном ведении государства и субъектов федерации находится установление общих принципов организации местного самоуправления (см. пункт «н» ст. 72 Основного Закона России). Субъекты федерации, осуществляя государственную власть на подведомственной им территории, не пересекаются в своей деятельности с местным самоуправлением, сферой усилий которого согласно части I ст. 131 Конституции РФ объявляются городские и сельские поселения и другие территории (например, административные округа и районы в городе или сельские административные районы и муниципальные образования), входящие в состав территории субъектов федерации, в соответствии с исторической традицией и местными условиями.

Значимость конституционных оснований управления и местного самоуправления определяется, на наш взгляд, тем, что Конституция России имеет высшую юридическую силу и прямое действие на всей территории России, что налагает на законотворчество субъектов федерации требование не противоречить нормам конституции и общероссийскому законодательству. Несмотря на то, что в определении сущности самоуправления имеет место известная солидарность авторов, правовые документы российских регионов сохраняют значительные различия. Основанием таковых мы видим отсутствие понимания необходимости учёта многовековой практики самоуправления в России. Русское государство, как утверждает ряд исследователей, по преимуществу историков, в отличие от национальных государств Западной Европы, формировалось на своих собственных и самобытных национальных основаниях, консолидируя народы и территории. Этот факт стал основанием для вывода о том, что самодержавие в России, в отличие от Западной Европы, выросло из традиции самоуправления[297]. В Западной Европе самоуправление, таким образом, было результатом длительной борьбы горожан против самодержавия за свободу и права человека. Кроме того, ряд исследователей отмечает неточности перевода «Европейской Хартии местного самоуправления» на русский язык, ибо общеевропейский документ утверждает местное самоуправление как институт власти населения, реализующий собственные функции через особые учреждения – органы местного самоуправления, а его официальный русскоязычный вариант прокламирует лишь власть органов местного самоуправления.

Европейский документ утверждает необходимость управленческих функций для территориальных общностей, ибо наличие таковых обусловливается рядом объективных обстоятельств. Права и свободы граждан, особые интересы и потребности отдельно взятого индивида и территориальной общности во многом определяют сущность и содержание института местного управления. «Хартия», кроме того, предусматривает не только наличие права, но и необходимость эффективной правоспособности местного сообщества в решении задач организации собственного бытия.

Русская версия «хартии» не только искусственно сужает сферу самобытия местного самоуправления, но и, по сути, искажает смысл документа, вводя в правоприменительный обиход некие виртуальные структуры местной власти, для деятельности которых не предусмотрена упоминавшаяся эффективная правоспособность в решении проблем локального сообщества. Отсутствие в российском варианте указанной формулировки лишает смысла самоуправление как таковое, ибо без достаточных правовых оснований невозможна ни правоспособность исследуемого института, ни обладание им необходимыми для успешной деятельности организационными и финансовыми ресурсами. Современная практика самоуправления в России показывает, что постоянным явлением в работе муниципалитетов стал дефицит платежного баланса. Муниципальные образования обременены существенными долгами, что ставит под сомнение перспективу сохранения современной модели его организации.

Отечественный и зарубежный опыт управления показывает, что для утверждения отношений самоупорядочения и самоорганизации гражданским институтам и локальному территориальному сообществу необходимы следующие основания:

- четкие и дееспособные правовые нормы (Конституция и обширные федеральные и региональные законы, гарантирующие реализацию права граждан быть субъектом организации собственного бытия) и эффективная правоприменительная практика;

- финансово-экономическая база, утверждающая самостоятельность органов местного самоуправления в решении собственных проблем;

- инициатива, активность и экономическая состоятельность граждан, позволяющая им без ущерба для себя и собственной семьи участвовать в решении дел локального территориального сообщества;

- наличие локальных проблем, решение которых возможно при опоре на собственные силы и ресурсы;

- согласованность действий органов местного самоуправления с органами государственного и регионального управления;

- согласование местных интересов с общесоциальными и региональными направлениями развития;

- наличие квалифицированных специалистов, способных эффективно осуществлять местное самоуправление;

- четкое определение границ и компетенции в управлении собственностью местного, федерального и регионального уровня;

- наличие исторически сложившейся или административно обособленной территории, жители которой объединены социальными связями, экономическими и бытовыми интересами, средствами коммуникации и иными связями.

Очевидно, вышепредставленным списком перечень оснований управления в эпоху постиндустриализма не исчерпывается. Мы преднамеренно оставили вне такового функциональные направления местного самоуправления. Мы полагаем, что указанные направления имеют единичный характер, ибо содержательно определяются комплексом объективных и субъективных условий, в которых приходится действовать органам местного самоуправления. Круг этих условий обширен – от природно-ландшафтных и климатических особенностей территории до уровня персональной общей, экономической и политической культуры граждан, на этой территории проживающих.

Гражданские институты и особенно самоуправление воплощают в себе нормы непосредственного суверенитета народа и прямой демократии, ибо решение проблем развития территориальной общности возможно в режиме личного участия индивида – в процессе работы общего собрания жителей самоуправляемой территории. Самоуправление, обеспечивая оптимальное сочетание локальных и общесоциальных интересов, реализацию социально-экономического потенциала территории, удовлетворяет потребности населения в различных услугах (от бытовых до экономических и социально-политических) и воплощает в собственной деятельности развитие демократической традиции.

Российская практика, однако, свидетельствует о неготовности граждан самостоятельно участвовать в решении вопросов организации собственного бытия. Население, как показывают многочисленные социологические исследования, не проявляет стремления к самоуправлению, оставаясь пассивной инертной массой, воспринимая органы местного самоуправления как элемент государственной власти, реализующей отношения господства – подчинения.

Действующая Конституция России в качестве источника властных полномочий местного самоуправления определяет местное сообщество - локальный социум граждан. Деятельность по удовлетворению потребностей, интересов, желаний и намерений членов локального сообщества создает моральные основания местного самоуправления. Игнорирование интересов граждан, равнодушие и невнимание к таковым, не только делает невозможной обратную связь субъекта и объекта управления, но и лишает деятельность управленческого аппарата социального смысла, вне зависимости от уровня полномочий: и общефедеральный, и региональный, и местный аппарат управления, вне режима постоянного диалога власти и населения, превращается в бездушную бюрократическую машину, штампующую бумаги, находящуюся вне правового пространства, удовлетворяющий собственный клановый интерес. Указанный пример представляется как еще один случай проявления противоречия должного и сущего. Обратная связь народа и власти, выражает меру демократичности общества, исходит из реальной потребности общества и учитывает национальную традицию. Но бюрократический аппарат в своих действиях нередко руководствуются логическими умозаключениями или теоретическими концепциями, некритически заимствованными в Европе или США.

Процесс реформирования системы государственного управления в последнее десятилетие всецело был направлен на укрепление исполнительной власти, на выстраивание всеобъемлющей властной вертикали. Используя «методические рекомендации» федерального центра, регионы активно занимаются формированием собственных локальных властных вертикалей, которые, как правило, включают в себя, как подчиненное звено, систему местного самоуправления.

Согласно Уставу Омской области в регионе сформирована система органов государственного управления двух уровней, представленная, на высшем уровне, органами государственной власти субъекта федерации и территориальными органами государственной власти в городах областного подчинения и сельских районах. Аналогичные структуры реализации управления сложились в соседних регионах Сибири, также не обладающих правом территориального суверенитета: Тюменской, Томской и Новосибирской областях, в Алтайском и Красноярском краях.

Функции территориальных органов государственного управления в Омской области, согласно регионального устава, возложены на избираемые гражданами представительные и законодательные органы государственной власти (Законодательное собрание Омской области, Омский городской совет и районные советы в сельской местности) и исполнительные территориальные органы государственного управления – местные администрации, глав которых также избирают граждане в порядке осуществления волеизволения.

Основание организации местного самоуправления в современной России – избрание представительного органа управления самими гражданами – создано региональными законодательными актами, раскрывающими гносеологию самоорганизации, воплощённую в современной конституции страны. Указанное правовое основание позволяет рассматривать избираемый в рамках демократических процедур исполнительный территориальный орган государственной управления – муниципалитет, возглавляемый мэром, либо главой сельского района, в качестве органа местного самоуправления. Согласно действующему законодательству в Омской области, например, создано 422 муниципальных образования, а в соседней Новосибирской области – 454. Очевидно, что подавляющее большинство административно-территориальных новообразований, в силу отсутствия достаточных ресурсов, не смогут «под собственную ответственность осуществлять самоуправление, удовлетворяя потребности граждан в организованной жизни и быте по месту жительства».

Возможность избрания гражданами главы муниципалитета, отнюдь, не определяет меру реальности самоуправления. В ряде зарубежных государств Европы и Америки глава государства или губернатор территории назначает руководителей муниципалитета, что вовсе не умаляет возможности самоорганизации и самоуправления граждан. Законодательство Российской Федерации, предусматривая дробление территорий на маломощные парцеллы, заведомо не имеющие необходимых ресурсов, видимо решает проблему установления прочной зависимости самоуправления от государственной власти. Не смотря на то, что указанный акт противоречит конституционной норме, провозглашающей независимость самоуправления в рамках его компетенции, включив муниципалитеты в систему государственной власти, руководство регионов берет под контроль не тол