Нарушения рематической функции

Наиболее ярко проявляются при синдроме лобной инактивности. В невропатологии есть хрестоматийный пример, как больная писала письмо известному нейрохирургу Н.Н. Бурденко: “Уважаемый профессор! Я хочу вам сказать, что я хочу вам сказать, что я хочу вам сказать...” — и так далее на четыре страницы (“Основные проблемы нейролингвистики”, с.64; здесь и далее все клинические эпизоды приводятся по работам А.Р. Лурия.). Больная не могла воплотить никакой программы, кроме воспроизводства первой фразы, которая по сути была входом в текст. Это и есть в чистом виде симптом нарушения рематической функции. Больная исполнила только первую тему. В данном случае тема, или отправная точка высказывания, — это желание сказать что-то профессору. Однако это “что-то” — предмет высказывания или рема — так и не было высказано. Больная не смогла реализовать даже первую рему дискурса.

Больные синдромом лобной инактивности способны правильно употреблять семантические коды и грамматические категории, но неспособны оформить в речь исходный замысел, создать программу, которая направила бы речевой процесс. В диалоге такие больные зачастую воспроизводят эхолалии (повтор услышанного) и собственные инертные стереотипы: “На каком курсе вы учитесь? — На пятом. — А на каком факультете? — На пятом. — А по какой специальности вы готовитесь? — По какой специальности готовимся... По пятой специальности.” (“Основные проблемы нейролингвистики”, с.61.)

В этом фрагменте больной не в силах сообщить о себе что-то новое (освоить новую рему), повторяет лишь вопрос врача или уже освоенную в предыдущем дискурсе информацию.

Иногда, как замечает Лурия, такие больные могут сконструировать лишь первые фразы, но потом ассоциации становятся настолько произвольными, что уводят дискурс в сторону. Вот пример, как больной синдромом лобной инактивности пересказывал рассказ “Курица и золотые яйца”: “У одного хозяина курица несла золотые яйца. Захотелось ему получить сразу побольше золота и он убил курицу. Убил — стал открывать... потом закрывать...Во время этого поиска... то есть розыска он увидел... что дверь то закрывается, то открывается... Вот он вошел в дверь... Что же там было?... Да... на этой самой улице... там был ресторанчик... Заказал он себе пару пива, сидит, ждет...Чего же он ждет?” (“Основные проблемы нейролингвитсики”, с.64.).

В этом фрагменте больной воспроизводит первую рему дискурса и успешно переходит к следующей реме. Но функция рема-тематического перехода соблюдена лишь формально, тогда как с точки зрения содержания каждая новая рема является уводящей ассоциацией: разрезать курицу — открыть/закрыть — дверь — войти — ресторан — сидит — ждет. Распадается соответствующая замыслу связь между ремой и темой. Очевидно, для успешности дискурса рема-тематический переход должен соответствовать определенному сценарию, должен соответствовать рематической программе, которая направила бы речевой процесс целесообразно.

Нарушения рематической фукнции очевидны и в случаях динамической афазии, когда больной не может самостоятельно высказывать мысли в развернутой речи. В опытах Лурия это нарушение особенно сильно проявлялось, когда больного просили дать устное сочинение на заданную тему. Например, на предложение дать сочинение на тему “Север” больной сказал: “На севере живут белые медведи... — и, после долгой паузы: —...О чем и довожу до вашего сведения.” (“Язык и сознание”, с.279.)

Воспроизведя первую тему дискурса (“север”) и первую рему (“живут белые медведи”), больной не смог ни перевести рему в тему для получения следующей ремы, ни извлечь тему из своего сознания. Характерно, что если такому больному задавать наводящий вопросы, то есть обеспечивать его темой извне, то он даст полноценные ответы, то есть ремы. Значит речь такого больного нуждается во внешнем тематическом подкреплении. Внешнее тематическое подкрепление способно компенсировать тематический недостаток внутренней речи. Можно констатировать, что у больных этой группы нарушен механизм перехода от ремы к новой теме для разворачивания следующей ремы.

В отличие от больных лобным синдромом, больные динамической афазией способны рефлектировать свои недостатки. Один такой больной сказал Лурия: “У других после четверга идет пятница, а у меня — ничего” (“Язык и сознание”, с.279.).

Неудачные попытки развернуть программу речевого высказывания и жалобы больных на то, что “в голову ничего не приходит” подтверждают гипотезу о том, что рематическая функция характеризует внутреннюю речь по отношению к мышлению. Сами по себе механизмы мышления сохранны, сохранны и знания о предмете, по поводу которого не удается развернуть высказывание. Сохранны также и собственно лингвистические механизмы, фразы такими больными строятся правильно. Но больные утрачивают речевую инициативу, которая, вероятно, отвечает за перенос содержания из процесса мышления в процесс речи. Формально это проявляется в различных нарушениях рема-тематического перехода.

Вероятно, нарушения рематической функции имеют место и у больных эфферентной моторной афазией, которая сопровождается, в частности, затруднениями больных при переносе психическойх деятельности на новое. Такие больные, например, при задании срисовать с листа разные фигуры, срисовывают первую, к примеру, круг, и, срисовывая будто бы остальные, продолжают рисовать круги. Речь таких больных похожа на речь больных лобным синдромом: “На что вы жалуетесь? — На что вы жалуетесь... — Разговор у вас хороший? — Разговор хороший... — Или плохой? — Или разговор плохой... — Кем вы работаете? — Директором столовой. — В каком городе? — В каком городе? (молчит) — В каком городе, в Москве? — Нет, не в Москве. — А где же? — Не можно... можно... нет.. сказать... — Какая у вас семья, сколько человек? — Четыре человека. — Расскажите кто именно. — Сын... то есть сын... дочь.... два сына... то есть... (на самом деле сын и дочь). — Как зовут жену? — Валентина Васильевна. — А сына? — Сын... теперь... Валентина... то есть как же...” (“Основные проблемы нейролингвистики”, с.89.).

Можно предположить, что в описываемом Лурия случае эфферентной моторной афазии дефект рематической функции становится следствием более глобальной неспособности переключить психическую деятельность на новое, неспособности к самому простому эвристическому прорыву.

Анализируя нарушения рематической функции, можно выделить два типа симптомов. Одни симптомы свидетельствуют о нарушении формальных схем рема-тематического перехода и рема-тематического перевода, когда человек не может перевести рему в тему, воспроизвести новую рему или избавиться от старой темы. В других случаях формально рема-тематический переход присутствует, но новые ремы свидетельствуют о нестойкости программы, они являются на самом деле произвольно всплывающими ассоциациями, вытесняют подходящие по сценарию ремы и уводят дискурс в другое русло.

Афазии с ярко выраженными рематическими нарушениями, из-за которых происходит распад речевой инициативы, Лурия описывает в разделе о синтагматических нарушениях. Динамическую афазию, например, он относит к “недостаткам внутренней речи, предикативное строение которой подготовляет дальнейшее развертывание высказывания” (“Основные проблемы нейролингвистики”, с.70.). Однако нарушения речевой инициативы никак не связаны с целостностью отдельных фраз, тогда как предикативность характеризует именно целостность и законченность фразы. В случае динамической афазии и в некоторых других случаях речь идет о разворачивании дискурса и категории синтаксиса предложения здесь нерелевантны. Лурия, обладая хорошим языковым чутьем, понимал, что необходимы категории, описывающие не пофрагментную, а поступательную целостность речи. После описания эксперимента с подстановками больным пропущенных слов, в котором выяснилось, что больной динамической афазией легко вставляет имена и “даже глаголы”, но ошибается, если пропущены союзы и союзные слова (то есть связки), Лурия пишет: “Таким образом есть все основания думать, что в основе нарушения развернутого самостоятельного высказывания, составляющего основной симптом описываемой формы “динамической афазии”, лежит нарушение того соотношения темы и ремы, которое обеспечивает единство высказывания.” (выд. мной — А.М.) (“Основные проблемы нейролингвистики”, с.76.).