Отвержение супруга через ребенка

Недовольство одного супруга другим в течение со­вместной жизни, как правило, приобретает конкретные очертания. Раздражают повышенная или пониженная активность другого, манера речи, неопрятность, особен­ности телосложения и т. п. В девяти случаях из десяти подобное раздражение непродуктивно, так как очень скоро оказывается, что изменить другого невозможно — не так уж мало в нас обусловлено природой, да и укоре­нившиеся привычки не столь легко меняются. Столк­нувшись с непреодолимым, супруги рано или поздно от­казываются от попыток перекроить другого. Хорошо бы­ло бы, если прекращение тщетных усилий осмыслива­лось более глубоко и рационально. Однако чаще супруги думают примерно так: «Да что с него возьмешь... Из ста­рого костюма не сб"шьешь новых штанов». Отказ от по­пыток изменить другого, однако, далеко не всегда озна­чает повышения терпимости, толерантности к своеобра­зию другого. Раздражение по поводу той или иной осо­бенности поведения остается и часто переносится на ребенка.

Ребенок получает в наследство или приобретает пу­тем подражания многое от своих родителей. Среди его разнообразных черт характера оказываются и те особен­ности отца или матери, которые вызывают раздражение у другого супруга. Отец или мать просто содрогаются, когда у их ребенка обнаруживается нежелательная чер­та супруга: неужели и этот такой же!? Часто на той основе, что сын такой же неусидчивый, как и его отец, или дочка так же, как мать, плаксива, начинается настоя­щая борьба за «спасение души» ребенка — мать или отец стараются во что бы то ни стало искоренить в ребен­ке нелюбимые черты.

Психологический смысл подобной борьбы — отри­цание супруга, выражение недовольства им через ребен­ка. При этом жертва супружеского трения — ребенок, на которого обрушивается перевоспитание. Стремление «исправить» ребенка, как правило, не приводит к ожи-

даемым результатам. Наоборот, из-за постоянного на­ставничества сын или дочь приобретают комплекс непол­ноценности, а «искореняемые» особенности, вместо того чтобы исчезнуть, еще больше закрепляются. Как это происходит, можно проследить на нескольких при­мерах.

Жену, которая на самом деле была крайне не удовлетворена своим браком, но не осознавала этого, особо раздражало периодическое заика­ние мужа. Она считала, что дефект мужа есть главная причина неуспеш­ного общения их семьи с окружающими. Ее попытки уговорить супру­га полечиться у логопеда были безуспешными, так как муж имел опыт безрезультатного лечения. С большой тревогой она следила за разви­тием речи у мальчика — не унаследовал ли он дефект речи отца? Как говорится, кто ищет, тот всегда найдет.

Двухлетний мальчик иногда застревал на произношении отдель­ных слов, повторял по нескольку раз тот же слог, что вообще характер­но для речи маленьких детей. Конечно, такое застревание ни в коем случае не было заиканием, но мать усматривала в несовершенной речи ребенка именно это. Каждый раз, когда малыш запинался, она силь­но эмоционально реагировала, пугалась и, вместо того чтобы услышать, что хотел сказать сын, заостряла внимание на его произношении, вы­нуждала его по нескольку раз повторять неудачно произнесенное слово.

В трехлетнем возрасте мальчик уже сам сильно волновался в по­добной ситуации, спешил повторить слово и... застревал. «Логопеди­ческие» приемы матери, в сущности, привели к тому, что мальчик, что-либо неправильно сказав, возбуждался, пугался и повторял ошиб­ку, после чего еще сильнее нервничал и, следовательно, застревал больше. Таким образом мать, создав ажиотаж вокруг заикания, сама непреднамеренно научила ребенка заикаться.

Подобное явление, когда чрезмерное рвение родителя избавить своего ребенка от нежелательной черты харак­тера, особенности поведения приводит к противополож­ным результатам, не так уж редко, и в этом прослежи­вается определенная закономерность. Излишнее стремле­ние, чтобы ребенок делал так, а не иначе, применение не­соответствующих ситуации воспитательных средств при­водят к нагнетанию напряженной нервной атмосферы. А это не средство эффективного воспитания, наоборот, все это может стать причиной нежелательного поведе­ния. Тогда, когда подобная канитель закручивается во­круг определенной нежелательной особенности ребенка, она еще больше усугубляет ее. Обратимся еще к одному примеру.

Отец считает, что мать слишком много нежила мальчика и тот стал таким же разбалованным и трусливым, как все женщины вообще, и его жена в частности. Более того, он видит в сыне наследственно ма­теринскую нерешительность, чрезмерную осторожность и старается искоренить эти свойства. Уже из одного наблюдаемого случая стано-

вится приблизительно ясно, к каким результатам приведет обучение сына «мужественности» отцом. Понаблюдаем за ними в один жаркий день на берегу живописного озера.

Отец стоит в воде, мальчик — на мостике. «Прыгай», — кричит отец. Мальчик неуверенно, боязливо смотрит на воду. «Прыгай же! Не будь трусом!» — резко звучит голос отца. Мальчик съеживается, пугливо смотрит на него и непроизвольно делает пару шагов, отодви­гаясь не столько от воды, сколько от нервничающего отца. У отца кон­чается терпение, он хватает мальчика и визжащего во весь голос и пытающегося вывернуться из рук погружает в воду. Мальчик не пе-, рестает визжать, и отец вынужден вернуть его на мостик. «Тьфу, ма- i менькин сыночек! — огорченно говорит он. — Из тебя не выйдет на- { стоящего мужчины!»

Чего хотел отец? Чтобы его сын не боялся воды, проявил решительность. Чего добился? Ребенок еще больше будет бояться и воды, и отца. К тому же отец, поступив таким образом с сыном, не только не добился желаемого, но и заложил фундамент будущим неудачам сына. Почему так случилось? Не будем спешить с упре­ками, что отец груб и не умеет обращаться с детьми. Может, это и так. Но и такой отец вел бы себя иначе, если бы не испытывал нетерпения: во что бы то ни стало и как можно быстрей изменить сына. За всем этим кроется и третье действующее лицо — мать ребенка. Ведь в отношении к сыну звучат и недоверие к жене, и неудовлетворенность ею, и тем, что она делает сына по­хожим на себя.

Усилия, направленные на уничтожение в ребенке раздражающих черт супруга, направляются эмоциями, а не разумом. Поэтому те средства, которыми пользуются родители, не соответствуют ситуации, используемые меры контроля чрезмерно сильны, ожидаемый результат нере­ален. Родители часто тратят энергию на второстепенные и на вполне терпимые проявления детской индивидуаль­ности. Еще более непонятным кажется желание родите лей искоренить природное в ребенке, то, что он унаследо­вал от другого супруга.

Мать, обратившаяся за помощью к психологу, негодовала по поводу повышенной активности ребенка. Она говорила: «Я знаю, как глупо выглядят постоянно суетящиеся люди. Вот мой муж. С ним совер­шенно невозможно быть на людях. Он не посидит спокойно ни ми­нутки — все время суетится, вмешивается в чужой разговор. Мне просто стыдно за него. Вот и сын научился этому. Все дергается, кру­тится... Скажите, как его от этого отучить?»

Н

Было бы хорошо, если бы дело касалось лишь этого вопроса. До обращения к психологу мать, очевидно,

проделала громадную работу по «умиротворению» сына, так и не задавшись вопросом, откуда у нее такая не­приязнь к активности мужчин, хотя ответ очевиден в этом коротком высказывании. Уже первая встреча с ре­бенком показала и результаты «воспитательной» работы матери.

Шестилетний мальчик оказался и впрямь активным. Для него посидеть спокойно — настоящая мука (хотя меня лично больше бы встревожило, если бы мальчик такого возраста от этого испытывал бы удовольствие). Сидя в кабинете, мальчик то и дело заглядывал в окно, под стол, шевелил ногой, рылся в карманах. Потом вдруг, что-то вспомнив, испуганно содрогался, мельком взглядывал на мать, крепко прижимал ладони к ногам и на минутку застывал (налицо усилия матери). Но его желания сидеть смирно хватало лишь на минутку — он опять начинал суетиться, отвлекаться от происходящего.

Чего добилась мать в попытке изжить природное, присущее индивидуальности сына? Кроме напряженных отношений с матерью виден и другой результат «воспи­тательной» работы — изредка, во время попытки остано­виться, на лице мальчика заметен тик (судорожное подергивание мышц лица). Это, конечно, «космети­ческий» недуг, но сколько направленной психокоррек-ционной работы потребуется, чтобы избавить от него мальчика!

В тех случаях, когда родители объявляют «войну» природным особенностям ребенка, проявлениям темпе­рамента, всегда хочется указать на безнадежность, тщетность подобных усилий.. На ум приходит такое сравнение. Представьте, что у вашего ребенка волосы ярко-рыжего цвета. Вы просто содрогаетесь от этого. И муж (жена) ваш такой же никудышный, и ребенок, к несчастью, смешит своими волосами весь двор. А что, если запретить ему выращивать такие волосы и велеть стать брюнетом?

Абсурд? Конечно. Но не так уж редко встречаемый. Близкие люди, вместо того чтобы поддержать ребенка, дать ему почувствовать уверенность в себе, чтобы он мог удачно приспособиться, невзирая на свои «раздра­жающие» особенности, и дома ставят его в безвы­ходное положение.

Редко венчаются успехом и попытки матери или отца избавить ребенка от «выученных» у супруга форм поведе­ния: странностей походки, манеры речи, своеобразных обращений и т. п. Дело в том, что мальчик, усваивая

поведение отца, девочка — поведение матери, не просто их заучивают. Ребенок видит себя таким же, как отец, вместе с этим начинает чуточку ощущать себя им, как бы получает часть его силы, уверенности, взрослости. Это помогает ему приобретать душевное равновесие, само­обладание. Мать, желая избавить ребенка от раздражаю­щих ее черт супруга, не догадывается, что посягает не на отдельные элементы поведения, а на целостность образа отца, усвоенного мальчиком, на его престиж. Если мать (или, в аналогичном случае, отец) восприняла бы ситуа­цию именно так, ее бы не удивляло, почему «выученные» особенности поведения столь устойчивы, плохо поддают­ся изменению.

Как к дополнительному аргументу можно прибегнуть и к опыту разведенных матерей. Из их уст можно услы­шать, что если мальчик общался с отцом пять лет, то отцовские манеры поведения, несмотря на все усилия матери, часто сохраняются десятилетиями. Так велика сила подражания!

Дети, очутившись в ситуации, когда они по какой-то причине вынуждены менять усвоенную у родителя фор­му поведения, чувствуют себя крайне растерянно. Они недоумевают, почему то, что разрешено родителю, не позволяется ему, ведь он как раз и стремится стать похожим на него. К примеру, девочка, имеющая не совсем хорошую привычку часами просиживать у зеркала, причесываясь, примеряя различные платья и аксессуары, никак не могла понять, чем недоволен отец: «Ведь все женщины, и моя мать тоже, так делают!» И впрямь, откуда и почему эта девочка может знать, что у отца, наблюдающего такое поведение, просто начинает щемить сердце, так как он тут же вспоминает постоянные конфликты с матерью: «А у меня нет выходного платья (ботинок, пальто и т. д.) — не в чем в люди выйти!»

Отвержение супруга через ребенка — серьезный симптом нарушенных семейных отношений, признак потери эмоциональной привлекательности мужа или жены. Супруги во многом не удовлетворяют друг друга, однако каждый из них не способен.взяться за решение межличностных проблем, приведших к такой семейной обстановке. Причина — боязнь погрязнуть в безрезуль­татном «выяснении отношений», после которого жизнь становится еще напряженнее. Поэтому вся энергия «перевоспитания» другого направляется на детей, «носи-

телей» раздражающих особенностей супруга. В этом зву­чит и подсознательная надежда: «Вот он (она) увидит со стороны, в ребенке, каким никчемным он (она) является, и поймет, что меня злит. Может быть, тогда он (она) сделает над собой усилие и изменится в лучшую сто­рону». В таком поведении может проскальзывать и дру­гое, самозащитное поведение: «Боже, разве можно жить с людьми, которые так себя ведут!»

В ситуации подобного косвенного отвержения супру­га дети постоянно находятся в атмосфере напряжения, что не может не отразиться на их личностном развитии. И все же в такой обстановке дети не очень теряют в само­оценке. Дело в том, что, несмотря на интенсивное давле­ние со стороны одного родителя, они субъективно ощу­щают поддержку другого, что придает им стабильность: «Пусть на меня давят, как хотят, но зато я такой же, как отец (мать)».

В более сложном положении находятся дети после развода. Если мать или отец пытаются «вышибить» из ребенка любые признаки бывшего супруга, они тем самым еще более осложняют и так очень психологически слож­ное положение ребенка после развода, делают его еще более шатким — ребенок теряет еще одну точку опоры: под угрозу ставится положительный образ, или его эле­менты, недостающего родителя. Поступая так, разведен­ные родители сильно увеличивают риск психического «срыва» ребенка.

РЕБЕНОК — ЧЛЕН «ВОЕННОГО СОЮЗА»

Когда оба супруга не имеют чувства общности, со­вместных взглядов и планов на будущее, не видят перс­пективы развития своего «я» в связи с прогрессом всей семьи, между супругами неизбежно возникает межлич­ностное напряжение. Муж и жена постепенно начинают видеть друг в друге не соратника, а препятствие в реали­зации собственного образа семьи. Противопоставление себя другому супругу существует как психологический подтекст и проявляет себя в механизмах «козла отпуще-ния», в отрицании супруга через ребенка.

Однако в этих случаях супруги, как правило, мало осознают, что они противостоят друг другу, и суть их от­ношений поэтому проявляется косвенно, символически. Как только такие супруги начинают более четко осозна-

вать свои отношения, у них возникает новый этап: откры­тая борьба, бескомпромиссное утверждение собственной правоты, стремление пересилить и перехитрить другого. Это может проявляться в открытых обвинениях другого («Это все из-за тебя мы живем в полуразваленной квар­тире, из-за тебя ребенок плохо учится и т. п.»), в уходе от жизни семьи и замыкании в собственном психологиче­ском пространстве («Да пропадите вы все пропадом! Жи­вите, как хотите, а я буду делать то, что мне хочется»), в дискредитации супруга в глазах окружающих («Разве с таким человеком возможно жить?») или другими хитро­умными способами, с которыми читатель не раз встречал­ся.

Таким образом, в семье создаются два враждующих лагеря — муж и жена. Ребенок, находясь между двумя воинствующими силами, стоит перед дилеммой — с кем быть? В борьбе родителей за ребенка больше усилий для привлечения его на свою сторону тратит тот супруг, ко­торый чувствует себя слабее, беззащитнее. Супруг, «объ­единившись» с ребенком, получает большие психологи­ческие выгоды от этого. Во-первых, он приобретает ил­люзорное подтверждение собственной правоты («Если ребенок вместе со мной, значит, я прав!»). Во-вторых, «присоединение» ребенка к одному из супругов — это сильный психологический удар для другого. Иначе гово­ря, настроить ребенка против стоит хотя бы для того, чтобы супругу было больнее.

Так ребенок становится ценным оружием для семей­ных «битв», и его обладатель всеми средствами пытается удержать сына или дочь на своей стороне. Это и убежде­ния («Слушай, что тебе мама говорит! Отец всегда навы­думывает разных глупостей»), и подкуп («Если будешь меня слушаться и поедешь со мной на рыбалку, а не в театр с матерью, куплю тебе гоночную машину») и т. д.

В семьях, в которых двое и больше детей, вследствие указанных причин создаются своеобразные альянсы, в которых и муж, и жена имеют своих последователей. Ил­люстрацией подобной структуры семьи может быть ри­сунок семьи девочки, в котором явно видны две под­структуры: мы (женщины) и они (мужчины) (рис. 22). Обратите внимание на то, как тщательно нарисована «женская половина» и как небрежно изображены мужчи­ны, что и выражает соответствующее эмоциональное отношение к ним.

Рис. 22 Рис. 23

На рисунке Габриелюса (рис. 23) выделяются две подгруппы, отражающие реальное положение отношений в семье. Справа налево он изобразил в лодке себя, брата, маму, а дальше на самом носу корабля — маленького отца. В этой семье разыгралась борьба по перевоспита­нию отца, замкнутого в себе, занятого лишь работой и не уделяющего, по мнению матери, должного внимания жизни семьи.

Объектом столкновений между «лагерями» может быть разное: мать и дочь борются с «пьянством», часто преувеличенно воспринимаемым, отца; объявляют войну его «непристойным» друзьям; борются с его привязанно­стью к рыбной ловле и т. п. Отец с сыном могут выражать открытое недовольство по отношению к стремлению ма­тери жить «светской жизнью»; бороться с ее попытками приобщить мужчин семьи к культуре и т. п. Однако во всех этих разнообразных случаях видно общее: попытка показать «плохость» другого, стремление переложить вину на него за неудачно сложившиеся отношения. Иног­да подобная борьба выходит за границы семьи, и во мно­гих газетах и журналах мы читаем письма родителей и детей с призывом к общественности «образумить» отца, мать, реже — дочь, сына.

Существование двух враждующих лагерей в семье вынуждает ребенка принять чью-то сторону: либо «за­щитника (цу) матери», либо «борца за защиту прав муж­чин». Эта ситуация не только внешне сложна, но в пер­вую очередь проблематична внутренне. Эмоциональная напряженность, отсутствие у ребенка чувства безопас­ности чрезмерно нагружают его — ведь он, ребенок, во-первых, постоянно чувствует тревогу и смятение, боязнь, что он делает что-то не так. Во-вторых, он часто начинает испытывать постоянный подсознательный страх, что его ждет кара за плохое поведение. Все эти обстоятельства могут приводить к серьезным невротическим расстройст­вам.

Другое обстоятельство, имеющее негативное влияние на развитие личности ребенка, — это искаженное осмыс­ление ребенком роли мужчины или женщины. Дело в том, что мать и отец в начале жизни человека олицетворяют все «женское» и все «мужское», иначе говоря представ­ляют основные модели полов. Особенности отношений детей к ним, осмысление половых ролей закрепляются и долгое время служат точками отсчета при отношениях

уже взрослого человека с лицами другого пола. Ситуа­ция, когда ребенок втягивается в борьбу родителей, ста­новится членом «военного союза», пагубно влияет на бу­дущие отношения между мужчинами и женщинами. Тут возможны два варианта: либо ребенок по мере взросления не будет в ладах с собственной половой ролью, либо у него не будут складываться отношения с лицами дру­гого пола.

Однако чаще всего происходит и то и другое, так как ребенок наблюдает в семье ненормальные отношения между отцом и матерью (мужчиной и женщиной) и вклю­чается в них. Посмотрим, как происходит это в реаль­ной жизни.

Представьте себе семью, в которой в «военном альян­се» против отца объединены мать и дочь. Постоянное выискивание, что отец сделал не так, в чем «провинился», слушание соображений матери по поводу «плохости» всех мужчин, изо дня в день повторяющиеся эмоциональ­но напряженные отношения с отцом оставляют в чуткой душе девочки неизгладимый след. В итоге образ отца, мужчины, окрашивается в темные тона и становится сим­волом чего-то нехорошего, а это шаткая основа для буду­щих контактов с противоположным полом.

И если разобраться, как много теряет дочь при таких неудачно сложившихся отношениях в семье!

Отец для дочери (при хороших взаимоотношени­ях) — это и основа чувства безопасности; именно он дает ей ощущение женственности; на основе общения с ним девочка строит свой образ мужчин вообще. Первичные детские представления очень стабильны, и, хотя формы поведения с возрастом меняются, постоянными остаются основные установки на противоположный пол, выражаю­щиеся в эмоциональных переживаниях, импульсивных поступках (с мужчинами приятно общаться или нет, к ним надо приближаться или от них бежать).

Хотя девочка, повзрослев, встречая самых разных мужчин, начинает смотреть на них, да и на своего отца, не глазами своей матери, а своими собственными, часто ее сознательный, гораздо более осмысляемый опыт ока- ■ зывается бессильным против раннего, детского пони­мания, первичных отношений с членами семьи. Эмоцио­нальное напряжение, негативные эмоциональные пере­живания, возникающие при общении с мужчинами, не­понятно и незаметно для самой взрослой женщины про-

рочески возвращают в жизнь то, что когда-то сло­жилось между ее матерью и отцом.

Негативные установки по отношению к другому полу могут принуждать ее избегать контактов с мужчинами, предвосхищая, что «все это добром не кончится», или же пытаться найти «идеального» партнера или, по крайней мере, мужчину, во всем противоположного отцу. Жен­щины с подобной историей жизни, как правило, тре­вожны по отношению к мужчинам, где-то в глубине души убеждены, что «от мужчин нельзя ожидать ничего хорошего».

В семейной жизни кроме чисто психологических про­блем нередки сложности в половых отношениях. В ин­тимной сфере ярко проявляется неспособность партнера полностью доверять, отдаваться ему. Возникающее на­пряжение, недоверчивое отношение, иррациональное ожидание «чего-то плохого» со стороны мужчины как бы блокирует приятные телесные ощущения. Женщина не получает удовлетворения от ласки мужчины, близости с ним, или же приятные ощущения не настолько интен­сивны, чтобы полностью пересилили чувство психологи­ческого дискомфорта. Опыт неполноценной близости еще более отталкивает ее: «Все это нужно только мужчине, а не мне. Он просто мною пользуется!» Нетрудно дога­даться, как далее будут развертываться ее отношения с мужем или мужчинами вообще.

Отношение девочки к отцу и к противоположному по­лу, возникшее в семье в ситуации двух враждующих ла­герей, оказывается сильнее, чем ее сознательный опыт общения. Ранние негативные установки все время прояв­ляют себя в эмоциональных реакциях, а они, в свою оче­редь, во многом предопределяют поведение уже взрослой женщины, приводят к тому, что и более поздний опыт показывает, что мать была права — «все мужчины тако­вы!». Так, казалось бы, безобидное стремление матери вместе с дочерью «перевоспитать» отца оборачивается для последней жизненной драмой.

Сказанное относится не только к альянсу матери и дочери, хотя он и наиболее популярен. Не менее пагуб­ной оказывается и «борьба» отца и сына с матерью. Воз­никающие негативные установки по отношению к мате­ри и женскому полу аналогично искажают отношения молодого человека, становясь причиной многих его про­блем.

Своеобразно складываются взаимоотношения в семь­ях, где ребенок присоединяется к «лагерю» противопо­ложного пола, например отец с дочерью объединяются против матери, а мать с сыном — против отца. В этих ва­риантах отношения детей к другому полу также нару­шаются, но несколько иначе. Между отцом и дочерью, матерью и сыном образуются тесные, эмоционально на­сыщенные отношения, в которых можно заметить и эро­тический оттенок. Их вражда по отношению к другому родителю кажется менее интенсивной. Они как бы замы­каются в своих межличностных отношениях, игнорируя третьего, субъективно отвергая его.

Все-таки внутренне ребенок испытывает бурлящие чувства. Во-первых, это агрессия по отношению к роди­телю того же пола. Во-вторых, это чувство вины, кото­рое возникает у ребенка, как только он начинает осо­знавать собственные негативные чувства к родителю, а также понимать, хоть и фрагментарно, частично, что, будучи рядом с одним из родителей, занимает место дру­гого. Поэтому ребенок еще сильнее привязывается к ро­дителю другого пола как к защитнику, как к объекту люб­ви и вместе с тем все более ненавидит и боится другого.

В дальнейшем уже взрослый юноша или девушка ис­пытывают громадные сложности, вытекающие из неспо­собности разрушить чересчур близкие связи с родите­лем противоположного пола. Близкий друг или спут­ник жизни подбирается по материнскому (или отцов­скому) образцу и постоянно, сознательно или бессозна­тельно, с ним сравнивается. Конечно, подобная связь об­речена на неуспех по той простой причине, что двух оди­наковых людей не бывает. Разрыву отношений способ­ствуют и теща или свекор, которые, как правило, тоже тя­готеют к восстановлению монополизированного эмоцио­нального общения с сыном или дочерью.