О склонении имен и фамилий

А теперь рассмотрим совершенно другой вопрос, хотя он тоже касается имен и фамилий.

Склоняются ли иностранные имена и фамилии? Обычно склоняются, если они относятся к лицам мужского пола и кончаются на согласную букву.

Мы говорим: «трагедия Вильяма Шекспира», «басня Жана Лафонтена», «баллада Фридриха Шиллера», «опера Рихарда Вагнера» и т. д. (А если мы говорим «роман Жорж Санд», то это потому, что «Жорж Санд» — псевдоним женщины Авроры Дюдеван.)

Это же правило относится и к современникам. Поэтому — вопреки мнению некоторых — следовало бы говорить «концерт Поля Робсона» (а не «Поль Робсона» и не «Поля Робсон») и «песенки Ива Монтана» (а не «Ив Монтана»).

До сих пор речь шла о личностях знаменитых или известных. А как быть с обыкновенными гражданами, живущими среди нас? Как, например, следует писать адрес: «Карлу Ивановичу Мюллеру» или «Карлу Ивановичу Мюллер»? (Я уже не говорю о совершенно неграмотном «Карл Ивановичу Мюллер...»)

Конечно, только в первой форме — «Мюллеру». Писать в дательном падеже «Мюллер» можно только его жене, скажем, «Марии Робертовне Мюллер».

А как быть с иностранными фамилиями, которые принадлежат тоже мужчинам, но кончаются на гласную букву?

Они, как правило, не склоняются.

В самом деле. Мы говорим: «роман Дюма», «поэма Гёте», «опера Верди», «драма Гюго», «комедия Сарду», «картина Гойя» и т. д. Про писателя Дюм а́, художника Дег а́, архитектора Бренн а́ — абсолютно нельзя сказать «роман Дюм ы́», картина «Дег и́», архитектура «Бренн ы́»...

Написав это, я подумал: а почему мы говорим «сонет Петрарки», «мемуары Казановы», «статуя Кановы»? Да и о картине Гойя ведь можно сказать «картина Гойи».

Отсюда можно сделать вывод: русскому языку свойственно склонение фамилий вообще, включая и иностранные. Такой вывод подтверждается тем, что некоторые иностранные фамилии, кончающиеся на одну гласную, легко сокращаются именно на эту гласную, после чего легко склоняются, то есть делаются удобными для склонения.

Так, великий итальянский поэт Данте давно звучит по-русски, как «Дант». Достаточно вспомнить пушкинское:

«Суровый Дант не презирал сонета...»

То же самое произошло с фамилией другого знаменитого итальянского поэта Тассо, который стал звучать по-русски «Тасс». (Я не привожу в виде примера превращение итальянской фамилии «Бонапарте» в «Бонапарт»: прежде чем она была таким образом «русифицирована», она была «офранцужена» — и прежде всего самим Напо­леоном.)

Это же явление — стремление к склонению — можно заметить в том, что иногда французские фамилии, кончающиеся при произношении на гласную и потому несклоняемые (Гизо, Дидро, Беранже и т. д.) по-русски превращаются в склоняемые путем использования их французской транскрипции и превращения невыговари- ваемых букв в выговариваемые.

Вспомним, как у Пушкина граф Нулин едет из Парижа «в Петрополь»:

«С ужасной книжкою Гизота...»

«С последней песней Беранжера...»

А ведь Пушкин превосходно знал французский язык.

Быть может, кто-нибудь мне возразит: «Ну, это же поэтическая вольность, вызванная, вероятно, необходимостью сохранить размер или найти подходящую рифму...» Но вот мы раскрываем роман Достоевского «Братья Карамазовы» и читаем во второй главе слова Федора Павловича: «Простите, я последнее, о крещении-то Дидерота, сам сейчас присочинил...»

А как обстоит дело с фамилиями славянскими (русскими, украинскими, белорусскими, польскими, чешскими), если они оканчиваются на гласную? Склоняются они или нет?

Да, как правило, склоняются. Но с некоторыми оговорками.

Вот, для примера, такие фамилии, как русская «Глинка», украинская «Гребенка», белорусская «Крапив а́», польская «Сапега», чешская «См е́ тана»... Мы говорим «музыка Глинки», «стихи Гребенки», «басни Крапив ы́», «войско Сапеги», «опера См е́ таны»... Чтобы убедиться в правильности этого утверждения, достаточно взглянуть на памятник Глинке в Ленинграде и в Смоленске, где на граните пьедестала четко выбито: «Михаилу Ивановичу Глинке». Но уже в фамилиях, оканчивающихся на «ко», такого единства нет. Большинство из нас, к примеру, говорит «стихи Шевченко», но наряду с этим существует старинная форма «стихи Шевченка», а в разговорной речи встречается иногда форма «стихи Шевченки»...

А как быть с такой украинской фамилией, как «Шуль- га» (что, кстати, по-украински означает «левша»: вспомним древнеславянское слово «шуйца»)? Здесь действует тот же «закон склонения». Я говорю: «Я учился с Шульгой», а не «я учился с Шульга», «я был в гостях у Шульги», а не «я был в гостях у Шульга» и т. д.

Однажды в Доме творчества в Комарове я услыхал такую фразу: «Сегодня вечером пойду к Бианкам читать свой рассказ...» Речь шла об известном детском писателе Виталии Бианки, который вместе с женой жил в Доме творчества. Следовательно, и фамилия «Бианки» (итальянская по своему дальнему происхождению) в просторечии подчиняется иногда «закону склонения».

Повторяю: русскому языку свойственно склонение фамилий вообще, в том числе иностранных и иноязычных.

И не только фамилий...

* * *

Но прежде чем перейти к «закону склонения» в русском языке, хочется упомянуть об одном «новшестве», которое получило сейчас повсеместное распространение и имеет прямое отношение к имени, отчеству и фамилии.

Разговор идет об исчезновении доброй русской традиции писать перед фамилией какого-либо лица его инициалы, то есть начальные буквы его имени и отчества. За последнее время почему-то перед фамилией того или иного лица стали писать только одну букву его имени, например: «А. Петров», «Б. Сидоров», «В. Смирнов», а не «А. А. Петров», «Б. М. Сидоров», «В. В. Смирнов».

Русскому древнему обычаю (в отличие от заграничных стран) свойственно называть не очень близко знакомого человека по имени и отчеству; следовательно, и при сообщении о нем в печати надо перед его фамилией ставить две буквы, а не одну. (Исключение можно иногда делать только при упоминании великих и всем известных фамилий, которые вообще можно не сопровождать инициалами: вспомним самоэпитафию «Здесь лежит Суворов...»)

Итак, упоминание инициалов, повторяю, — старый русский обычай, к которому мы (во всяком случае люди старшего поколения) привыкли с детских лет. Нет никаких оснований менять эту традицию.

Нет никаких оснований менять эту традицию.

О законе «склонения»

Всем образованным людям известно, что слова иностранного происхождения, кончающиеся на «о», не склоняются. К этим словам относятся: «пальто», «трюмо», «пианино», «депо», «метро» и т. д.

Но почему же с таким упорством склоняются они в просторечии? Почему нам нередко приходится слышать «в пальт е́», «без пальт а́», и даже множественное «п о́ льта»?

Потому что так яснее и понятнее.

В самом деле. Возьмем, для примера, исконно русские слова, оканчивающиеся на «о» — с ударением как на последнем слоге, так и не на последнем: «письмо», «крыльцо», «сито», «дело», «озеро», «марево».

Все они, конечно, всегда склоняются.

И вот, когда в просторечии встречается такое «обрусевшее» слово, как «пальто», у некоторых появляется желание сказать: «без зимнего пальт а́», «в новом летнем пальт е́» и т. д.

(Еще раз прошу понять меня правильно: я не призываю к склонению слов «пальто», «трюмо» и пр., а только пытаюсь обосновать «закон склонения» в нашей разговорной речи.)

Но «закон склонения» распространяется на иностранные слова, кончающиеся не только на «о», но и на другие гласные: «боа», «кофе», «кепи», «рагу», «меню»...

И здесь чувствуется «напор» рассматриваемого нами «закона». Если «боа» еще его выдерживает, то уже слово «пижама» сдалось; потеряв «французское» ударение на последнем слоге и превратившись в «пиж а́ му», оно стало широко склоняться: «в полосатой пижаме», «без новой пижамы» и т. д.«Кофе» для удобства склонения — превратилось в просторечии в «кофий»: «я не привык к кофию», «пойду за кофием»...

Английское «кепи» быстро «обрусело», приобрело русский суффикс «ка» и превратилось в «кепку».

Вот «рагу» и «меню» — держатся...

Впрочем, в моей «коллекции» исковерканных слов есть совершенно поразительный пример, уникальный для моей записной книжки.

Однажды в ресторане, где в меню значилось «рагу», посетитель, пришедший с женой и сыном, сказал официанту: «Три рага!» Самое удивительное, что официант его моментально понял и принес три порции рагу.

Вот еще любопытный пример. Одна особа (невысокого культурного уровня) быстро подчинила «закону склонения» слово «какао», превратив его в слово «какава», после чего говорила, что она «сменила кофий на какаву», склоняя «какава», как «канава»...

А вот пример того, как слово давнего иностранного происхождения, кончающееся на «о», приобрело право склонения... в одном падеже!

Это слово — «эхо».

В древней Руси такого слова не существовало. Для обозначения всем известного акустического явления было слово «о́ тгулье». «Эхо» — слово иностранное. Но оно так- давно прижилось на Руси, прочно войдя в нашу речь и без остатка вытеснив «омтгулье», что уж не кажется нам иностранным. И всё же оно до недавнего времени подчинялось правилам, которые существуют для слов «пальто», «трюмо», «пианино» и т.д., то есть не склонялось.

Пушкин писал:

«И неподкупный голос мой

Был эхо русского народа...»

Никто, пожалуй, и сейчас не скажет: «Я здесь не слышу эха», «прислушайтесь к эху», «я знаю об этом эхе», но почти все — и в прозе и в стихах — говорят и пишут: «звучит далеким эхом», «отозвалось эхом» и т. д. Поэты любят даже рифмовать «эхом» со «смехом».

Итак, слово «эхо» приобрело один творительный падеж! Лет через сто, вероятно, оно приобретет и остальные...

* * *

Можно привести еще один пример «закона склонения», когда ему (правда, тоже только в одном падеже) подчинилось... наречие.

«Не может быть! — скажет читатель-скептик. — Наречие никогда не склоняется».

И всё же...

Что такое «завтра»? Наречие.

Склоняется ли оно?

Но прежде поговорим о самом этом слове.

Не вызывает сомнений, что «завтра» — это видоизмененное «за утро», «заутра», В современной бытовой речи это слово исчезло. Никто в наши дни не скажет например: «Заутра мне надо платить за квартиру», да и в современной поэзии это слово можно встретить очень редко. Но в поэзии прошлого века «заутра» употреблялось часто. Достаточно вспомнить у Пушкина:

«Но решено: заутра двину рать!...»

(«Борис Годунов»)

«Блеснет заутра луч денницы...»

(«Евгений Онегин»)

«Заутра казнь. Но без боязни

Он мыслит об ужасной казни».

(«Полтава»)

Но вернемся к наречию «завтра», несклоняемость которого кажется очевидной.

Так ли это?

Не случалось ли вам слышать, как школьники спрашивают: «Что задано к завтраму?»

«Но ведь это школьники, дети, — скажет сомневающийся читатель, — что с них спрашивать?..»

Допустим. А не приходилось ли вам слышать, как вполне взрослые дяди и тети говорят: «Надо приготовить к завтраму отчет»?

«Ну, это просторечие, а не литературный язык, ответит тот же читатель-оппонент, — дайте пример из книг».

Извольте.

Я подхожу к книжному шкафу, беру с полки том стихов Сергея Есенина, читаю стихотворение, которое начинается словами: «Всё живое особою метой» и было написано в 1919 году, и нахожу в нем строки:

«Ничего! Я споткнулся о камень,

Это к завтраму всё заживет...»

Следовательно, слово «завтра», если и не склоняется целиком, то может иметь дательный падеж, так же, как слово «эхо» приобрело творительный.

Повторяю вывод: русскому языку свойственно склонение слов всюду, где только представляется малейшая возможность, свойствен «закон склонения»...

Ну, а как обстоит дело с этим «законом» в применении к названиям населенных пунктов?

Впрочем, об этом — в числе других вопросов — лучше поговорим в следующем разделе.

Язык и география

Склоняются ли названия населенных пунктов? Как правильнее говорить: «Я живу в Комарово» или «я живу в Комарове»?

Тут прежде всего надо внести различие между языком военным и официально-административным, с одной стороны, и разговорно-бытовым — с другой.

Военный язык с давних пор — в интересах точности — знает несклоняемую форму таких названий: «восточнее Пулково», «севернее Саблино» и т. д.

То же в железнодорожном языке: «проезд от Озерки до Левашово», «билет от Поповка до Бологое» и т. д.

И вообще на транспорте.

При выезде из Зеленогорска в сторону Ленинграда мы видим на шоссе огромную надпись: «До Репино — 10 клм».

В быту во всех приведенных случаях каждый скажет: «восточнее Пулкова», «севернее Саблина», «от Озерков до Левашова», «до Репина».

...Вспомним строки из стихотворения Лермонтова «Бородино»:

«Недаром помнит вся Россия

Про день Бородина...»

или письмо Чехова к Горькому от 9 мая 1899 года, которое Чехов писал по приезде в Мелихово: «Живу у себя в Мелихове...», или стихотворение «Дачный случай» Маяковского, которое он написал, приехав в подмосковное дачное место «Пушкино»:

«Я

нынешний год

проживаю опять

в уже

классическом Пушкине...»

Да, в силу давней русской речевой традиции правильнее (в разговорном языке во всяком случае) говорить: «Я живу в Комарове».

И вообще русскому языку свойственно склонение названий населенных пунктов. Постараюсь подтвердить этот вывод примерами.

В Советском Союзе есть ряд городов и поселков с названиями во множественном числе: «Великие Л у́ ки», «Стр у́ ги Красные», «Ново-Сокольники», «Лубны», «Шахты», «Котлы» и т. д.

Эти названия в разговорно-бытовой речи всегда склоняются: «в Великих Луках», «в Стругах Красных» «в Ново-Сокольниках», «в Лубнах», «в Шахтах», в «Котлах» и т. д.

Склоняются они и тогда, когда «множественное число» сомнительно, — например, при названиях «Кимры», «Лиски», «Тарханы»: «в Кимрах», «в Лисках», «в Тарханах».

Но в Советском Союзе существуют также иноязыч-ные названия городов и поселков, по внешней форме схожие с нашим множественным числом, но по сути, конечно, не имеющие с ним. ничего общего: «Ессентук и́», «Друск е́ ники», «Д у́ булты» и т. д.

Конечно, строго по грамматике, эти названия не должны склоняться. И всё же в быту все говорят: «в Ессентуках», «в Друскениках», «в Дубултах»... Более того. Подобное происходит даже с названиями иностранных городов, внешне похожими на наше «множественное число». Так, например, в очерке «Немножко Финляндии» А. И. Куприн передает рассказ своего собеседника о японских детях: «Идет, представьте себе, по самой модной улице в Нагасаках этакий огарыш, лет пяти-шести»...

Я сам слышал, как один моряк говорил: «Наш корабль подошел к Салоникам...» А разве мы не говорим: «Это было в Сиракузах», «Байрон умер в Миссолунгах»?

Значит, многие иностранные названия городов — «Нагасаки», «Салоники», «Сиракузы», «Миссолунги» и пр. — поддаются «закону склонения».

Многие, но не все. К последним принадлежат иногда и города Советского Союза. Никто, я думаю, не скажет про наш курорт «С о́ чи» и про французский курорт Виш и́, «Я приехал из С о́ чей», «я приехал из Виш е́ й»... Следовательно, в этом вопросе есть какая-то неуловимая тонкость.

...В момент, когда я писал эти строки, пришло письмо от моей племянницы. Она пишет: «Сегодня я приехала в Алма-Ату...» Следовательно, иногда в бытовой речи

«Алма-ата» склоняется так же, как «Чита».

* * *

«Новгородщина»...

Откуда это? Раньше в такой форме говорили только про области Украины, что составляло национальную особенность украинской речи.

Позднее появились «Смоленщина», «Брянщина», «Ор- ловщина»: украинская словесная форма названий территорий двинулась на север, в русские области.

Теперь в периодической печати встречаются «Новгородщина», «Рязанщина», «Тамбовщина».

Скоро, вероятно, появятся «Тульщина», «Калужщина», «Московщина», «Ярославщина», а за ними «Ленинградщина», «Пермщина», «Архангельщина» и т. д., что совершенно не имеет исторических корней в русской народной речи...

Я рад, что в этом вопросе могу снова сослаться на подтверждающее мнение Ф. В. Гладкова, который писал мне: «Вы указываете на слово с суффиксом «щин»: «Пол- тавщина», «Киевщина» и т. д., как на форму украинскую в названии территории. Это — верно. У нас же эта форма сейчас воспринята некритически. Опять по незнанию русского языка».

В связи с этим можно отметить одно любопытное филологическое явление: очень многие русские слова с суффиксом «щин» обозначают нечто отрицательное, нежелательное, порочащее или враждебное: «барщина», «матерщина», «чертовщина», «безалаберщина», «вкусовщина», «бахвальщина», «безотцовщина», «кустарщина», «поповщина», «любительщина», «патриархальщина», «обломовщина», «смердяковщина», «гапоновщина», «белогвардейщина», «петлюровщина», «колчаковщина» и т. д. Как мы видим, это «правило» соблюдается в словах и бытовых, и

исторических, и взятых из литературы...

* * *

«Оренбуржье»...

Это странное слово для определения Оренбургской области я недавно услыхал по радио. Думаю, что это слово не родилось в недрах народного языка, а сочинено в недрах канцелярско-редакционных.

Что хорошо для «Поволжья», то не годится для «Оренбуржья». Во всяком случае, «Петербуржья» никогда не существовало.

* * *

«Зеленоградск»...

Так назван лет десять тому назад маленький курортный городок в Калининградской области.

А почему не «Зеленоград»? Почему древнейшее русское слово «град» заменено искусственным, противоречащим духу русского языка, словом «градск»? Ведь ни «Ленинградск», ни «Сталинградск», ни «Кировоградск» не существуют, а есть Ленинград, Сталинград, Кировоград. Откуда же взялся Зеленоградск? Непонятно...

* * *

«Ставроп о́ льский край»...

Это ударение на «по» мы постоянно слышим по радио. А почему не «Ст а́ вропольский»? Ведь город называется «Ст а́ врополь». Или — если в этом случае ударение слишком удалено от окончания — «Ставр о́ польский»?

Ведь окончание в названии города «Стамврополь» — происходит от греческого слова «п о́ лис» (город), а не от русского «поле». А окончание «поль» (от «полис») — никогда не произносится под ударением: «Севастоп о́ ль», «Симфероп о́ ль», «Ольви о́ поль», «Мелит о́ поль» и т. д.

Откуда же «Ставроп о́ льский край» и «Ставроп о́ лье»? Ведь никто же не скажет «Севастоп о́ льский район»?

Почти все наименования русских городов с окончанием «поль» составлены из греческих слов при заселении Новороссии во второй половине XVIII века и имеют на греческом языке свой смысл: «Севастополь» — «величественный» или «священный» город, «Симферополь» — «сплоченный город», «Мелитополь» — «медовый» или «пчелиный» город, «Ставрополь» — «крестовый» город и т. д.

С названием этих городов не следует путать названия, составленные из русских слов, где окончание «поль» — сокращенное русское «поле»; например, Ч и́ стополь образовался из села «Чистое поле», город К а́ ргополь — из поселения «Каргополе» и т. д. Некоторые города сохранили в своем названии слово «поле» полностью: например, города «Гуляй Поле», «Подейное Поле».

В этих случаях следовало бы быть окончанию «п о́ льский». Но возникает затруднение: «Чистоп о́ льский» — получается «чисто польский», то есть «истинно польский», почему в народе говорят «Чист о́ польский»...

Во Владимирской области есть город, официально именуемый «Юрьев-Польский». Но название города не имеет никакого отношения к польскому народу, а происходит также от русского слова «поле». И в народе именуют его «Юрьев-П о́ льской».

Вот примеры, показывающие, что нередко хранителем чистоты русского языка выступают не солидные издания, не радио, а живой «просторечный» язык...

(усердно насаждаемое газетами и по радио) «стричь всех под одну гребенку», то есть стараться всюду внедрить суффикс «чан». Так появились «мурманчане», «горьковчане», «свердловчане», «кировчане».

А почему не «мурманцы», «горьковцы», «свердловцы», «кировцы»? Ведь никто не говорит «саратовчане», «казанчане», «куйбышевчане». И о жителях молодого города Чехова — никто не скажет «чеховчане».

Почему «харьковчане» и «ростовчане», а не «харьковцы» и «ростовцы»? Если в доказательство правомерности первой формы мне укажут на песню о «тачанке- ростовчанке», которая существует лет тридцать, то я сошлюсь на русскую фамилию «Ростовцев», существующую столетия.

Да и вообще лет пятьдесят тому назад я слышал только «харьковцы» и «ростовцы». В самом деле. Если существуют «тамбовцы», «львовцы», «льговцы» и «гдовцы», почему должны исчезнуть «ростовцы»?

Хотелось бы по этому поводу услыхать мнение самих жителей двух городов, носящих название «Ростов», а также жителей Харькова.

За последнее время появились еще и «полтавчане». Почему? Ведь сотни лет существовали «полтавцы». Доказательство? Думаю, что будет достаточно одной «Наталки Полтавки»...

До какой нелепости можно дойти в этом направлении, показывают слова «муромчане» и «муромляне», которые появились как наименования жителей древнего города Мурома, хотя в народной памяти живет великий предок и земляк современных «муромчан» — славный русский богатырь Илья Муромец!

В заключение отмечу, что стремление пристегивать «чане» к жителям разных городов не ограничивается пределами нашей страны. Недавно в одном нашем журнале я прочитал корреспонденцию из югославского города Дубровника, жителей которого автор очерка именует «дубровчанами».

Ну что ж! Подождем появления «лондончан» и «бер- линчан»...

* * *

«На Москве-реке» или «на Москва-реке»?..

Правильна форма только первая. Почему?

Попробуем разобраться в этом вопросе, подойдя к нему издали.

Прежде всего, о составных словах вообще. Возьмем официальные названия должностей: «премьер-министр», «генерал-лейтенант», «обер-мастер», «инженер-механик», «шеф-повар» и т. д.

Во всех этих составных словах склоняется только второе слово: «у премьер-министра», «от генерал-лейтенанта», «с обер-мастером», «к инженер-механику», «с шеф-поваром» и т. д. (Однако всё это не непреложно: можно, например, сказать и «инженеру-механику».)

Это — в отношении людей. А как обстоит дело с неодушевленными предметами? Например, с историческими памятниками старины?

Вспоминаю «хрестоматийные» строки полувековой давности:

«Кто царь-колокол поднимет?

Кто царь-пушку повернет?»

И здесь склоняется только второе слово. Это естест венно, — не скажешь же: «царя-пушку»!

Вспоминаю еще строки:

«Отыщу я до зарницы Перстень красной царь-девицы...»

И здесь, конечно, не скажешь «красного царя-девицы»! Откуда, кстати, эти стихи? Из ершовского «Конька-горбунка». Ага! Мы говорим «Конька-горбунка», а не «Конек-горбунка»: значит, здесь склоняются оба слова!

Попробуем обратиться к вечному кладезю народной мудрости и к чистому роднику русского языка — к нашим народным сказкам. Сразу вспоминаем о «скатерти-само- бранке», о «сапогах-скороходах», о «бабе-яге», о «мальчике-с-пальчике». Во всех случаях, как мы видим, скло няются оба слова.

Переберем в памяти множество сказочных образов, со стоящих из двух или нескольких слов: кроме «жар-птицы» и «разрыв-травы», мы не найдем примера несклоняемого первого слова.

Вывод: склоняемость обоих слов более свойственна русскому народу, хотя в наименованиях должностных лиц и встречаем обратное. (Вероятно, потому, что все эти слова — «премьер», «генерал», «обер», «инженер», «шеф» — явно иностранные...)

Ну, а как обстоит дело с географическими составными названиями?

Среди них есть наименования разной формы и «прочности» слитности.

1. Наименования из двух слов, прочно слившиеся в одно. Вспомним многочисленные озёра Карелии: «Сямозеро», «Сегозеро», «Ведлозеро», «Кимасозеро» и т. д. Здесь произношение и написание абсолютно слитны и о самостоятельном склонении первого слова не может быть и речи.

2. Есть составные названия, которые хотя и пишутся не слитно, а через дефис, но тоже являются прочно слитыми с несклоняемым первым словом: «Иван-город», «Китай-город», «Медведь-гора», «Сапун-гора».

Вспомним у Лермонтова:

«У Казбека с Шат-горою

Был великий спор...»

3. И есть, наконец, составные названия, обе части которых склоняются. Таковы словосочетания, состоящие из собственного названия и слова «река»; здесь родовое понятие «река» не сливается с собственным наименованием, как мы это видели в примерах со словом «озеро», здесь собственное название реки может употребляться отдельно, имея самостоятельное значение. Мы можем сказать «на Волге-реке», «на реке Волге» и просто «на Волге»: города «Волга» нет, и никакой словесной путаницы произойти не может. Так же мы говорим «на Каме-реке» и за «Сестрой-рекой» (рекой под Ленинградом, на которой стоит город Сестрорецк) и т. д.

Но с такими реками, как Москва или Луга, дело обстоит сложнее: ведь есть город Москва и река Москва, город Луга и река Луга. Туг для ясности после собственного имени «Москва» добавляется слово «река», но слияния двух слов в одно не достигается, почему и требуется склонение обоих слов.

Об этом уже много писалось. В известной статье Федора Гладкова «О культуре речи», напечатанной в журнале «Новый мир», автор пишет: «В свое время мне удалось добиться склонения "Москвы-реки”»... Еще раз приходится возвращаться к вопросу о «Москве-реке» только потому, что некоторые современные поэты не хотят расставаться с излюбленной рифмой «Москва-реки» — «фонарики» и даже с рифмой «взявшись за руки» — «вдоль Москва-реки»!

Для того чтобы окончательно подкрепить свои слова классическими примерами, я приведу ряд цитатных доказательств.

Прежде всего сошлюсь на древнюю летопись об основании Москвы Юрием Долгоруким: «Юрий взыде на гору и обозре очима своими семо и овамо, по обе стороны Москвы-реки и Неглинной, и повелел сделать там древян град...» ¹

Теперь перейду к примерам из русской классической литературы (разрядка всюду моя. — Б. Т.):

1. «Уж как завтра будет кулачный бой

На Москве-реке при самом царе...»

(М. Ю. Лермонтов. «Песня про купца Калашникова»)

2. «Мы расстались с молодым человеком

у Дорогомиловского моста на Москве-реке, а встречаемся

на берегу Оки-реки».

(А. И. Герцен. «Записки одного молодого человека»)

3. «В Лужниках мы переехали на лодке Москву- реку...»

(А. И. Герцен. «Былое и думы», глава III)

4. «Зачем, кажется, было будочнику находиться на берегу Москвы — р е ки!»

(И. С. Тургенев. «Первая любовь», глава XXI)

5. «В великий пост мы на Москве-реке

Еще с тобою встретимся на славу...»

(А. К. Толстой. «Царь Федор Иоаннович». Действие 2-е)

6. «Нескучный сад. В глубине дорожка, за дорожкой деревья и вид на Москву — р е ку».

(А. Н. Островский. «Пучина», начало 1-го действия)

7. «Дом Григорьевых с постоянно запертыми воротами и калиткою на задвижке находился за Москвой- рекой на Малой Полянке».

(А. А. Фет. «Ранние годы моей жизни»)

___________

¹ Цитировано по книге В.Назаревского «Из истории Москвы». М., 1914.

8. «Ваше письмо получено мною уже на новой квартире. Квартира моя за Москвой-рекой».

(А. П. Чехов. Письмо Н. А. Лейкину. Собр. соч., т. 11)

9. «Во Москве-реке

карась

смотрит

в дырочку сквозь грязь...»

(В. В. Маяковский. «Немножко утопии про то, как пойдет

метрошка»)

Примеры можно умножить, но думается, что и этих достаточно.

Наши ученые-языковеды Д. Н. Ушаков, С. И. Ожегов и другие тоже указывают, что надо говорить «на Москве-реке».

Будем надеяться, что вопрос этот можно считать исчерпанным...

* * *

Хотя вопросы этимологии, то есть происхождения слов, не входят в прямую задачу этой книги, однако они стоят очень близко к нашей теме.

Почему, например, мы говорим «Париж»? Ведь сами французы называют свою столицу «Пар и́», англичане — «Пэ́рис», немцы — «Пар и́ с».

А вот почему.

О существовании Парижа древняя Русь впервые узнала не от французов, а от итальянцев, с которыми мы издавна поддерживали торговые сношения. А итальянцы называют французскую столицу «Париджи». Отсюда — следуя итальянскому произношению — и мы стали называть этот город «Париж».

Но почему мы называем столицу Италии «Рим», совершенно непонятно... Сами итальянцы зовут этот город «Рома», все народы мира называют его так же или почти так же («Ром»). Может быть, кто-нибудь из читателей ответит на этот вопрос?

* * *

Теперь — об одном маленьком географическом курьезе.

На Черном море, на восточном берегу Крыма, находится небольшой город Судак. Почему же этот город носит название рыбы? Вероятно, по причине обильного лова морского судака?

Оказывается, нет.

Давайте коснемся немного истории и филологии.

По-тюркски этот город назывался «Судаг»: от слова «су» (вода) и «даг» (гора), то есть «горная вода». Это название он получил от горного ключа, находящегося на территории его крепости. (Обстоятельство весьма существенное и для осаждаемых и для осаждавших.)

Когда Крым стал частью Российской империи, город так и назывался «Судаг». Прошло некоторое время, и какому-то царскому чиновнику, вероятно, показалось, что в названии города имеется орфографическая ошибка: он велел писарям исправить «г» на «к», — и с тех пор до настоящего времени существует город Судак.

* * *

Поговорим и о названиях улиц. Это — довольно значительная область культуры быта, связанная с историей всего народа, и с памятью великих людей и событий прошлого, и с историческими событиями самого города, и, частично, с историей языка, и с географией.

Ведь такие названия, как «Красная площадь» в Москве, «Невский проспект» в Ленинграде и «Крещатик» в Киеве — это не просто названия улиц и площадей, а славные страницы истории нашего великого народа.

Но название улиц должно отвечать еще одному условию: быть удобным для населения, то есть прежде всего — кратким.

Что значит — «кратким»? А вот что...

ул. им. А. С. Пушкина

ул. им. Пушкина

ул. А. С. Пушкина

ул. Пушкина

Пушкинская улица

Какая форма (подчеркиваем это!) названия наиболее соответствует духу русского языка, народной традиции, истории и, наконец, привычке и удобству населения?

Последняя: «Пушкинская улица». Почему? Постараемся это доказать.

Вполне естественно желание народа связать имя великого и дорогого ему человека с названием улицы, что является своеобразным памятником, однако для великого имени нет никакого умаления, если это название будет изложено по возможности кратко и в той форме, которая соответствует русской исторической традиции и духу русского языка. В стремлении к краткости (следовательно, и к удобству для населения) нет абсолютно ничего предосудительного.

В чем же дело? А в том, что в быту почти никогда полностью не произносится и не пишется слово «улица»: в речи это слово пропускается, как само собою разумеющееся, а в письме прекращается в «ул.».

Никто но скажет: «Я живу на углу Невского проспекта и Садовой улицы», а говорят: «Я живу на углу Невского и Садовой».

Некоторые считают обязательное упоминание «имени» более парадным и торжественным. Но разве прекрасное наименование «Ленинские горы» звучит менее торжественно, чем «горы имени Ленина»? Конечно, нет! А чем не парадно звучат: «Гоголевский бульвар», «Пушкинская улица», «Лермонтовский проспект», «Суворовская площадь», «Пироговская- набережная»? Для чего же добавлять «имени»? Ведь никто же не подумает, что, например, «улица Глинки» — означает принадлежность всех ломов на этой улице Глинке?! (Правда, в дореволюционные времена, например, «Горсткина улица» в Петербурге была в свое время названа так потому, что все дома на этой улице принадлежали купцу Горсткину.)

Итак — наиболее удобная форма названия улиц-памятников именно такая: «Тургеневская улица», «Репинская улица», «Разинская улица». Поэтому всячески надо приветствовать наименования новых проспектов в Москве: «Ленинский проспект» и «Кутузовский проспект».

Ну, а как быть с такими фамилиями великих людей, как Чернышевский, Дзержинский, Маяковский?

Вот тут надо оставить форму «проспект Чернышевского», «площадь Дзержинского», «улица Маяковского». Ведь если дать, например, название «Маяковская улица», то это будет улица не в честь Маяковского, а в честь какого-то «Маякова»!... Впрочем, и тут уместно вспомнить, что одна из книг Маяковского называлась «Маяковская галерея» и что имеющиеся в Ленинграде улицы Чайковского и Жуковского — в быту очень часто называют «Чайковской» и «Жуковской». Таков неписаный закон русского языка!

Любопытно отметить, что в некоторых случаях этот «закон» и официально победил: в Москве есть станция метро «Маяковская», а в Ленинграде станция метро «Чернышевская»...

Но почему я так долго останавливаюсь на этом вопросе?

А вот почему.

Прислушайтесь к типичным разговорам в автобусе, троллейбусе и трамвае:

«Вы выходите на Каляева?» — «Нет, я на Пестеля».

«Вы — на Гоголя?» — «Нет, я на Герцена».

Иногда приходится слышать совершенно дикое: «Я выхожу на Марате».

А уличные разговоры? «Пойдите на Салтыкова-Щед- рина, поверните на углу Радищева и по Некрасова дойдете до Чехова...»

Или: «Он переехал с Белинского на Рылеева...»

Один современный поэт даже в стихах пишет и в журнале печатает:

«На Маяковского я вышел...»

Не выходить надо на Маяковского, а за ним следовать!...

* * *

В заключение этого раздела хочется поднять вопрос: почему мы так редко называем улицы по наименованиям наших городов и братских республик? Как хорошо звучат, например, такие названия: «Московская улица», «Ленинградская улица», «Киевская улица», «Минская улица», «Таллинская улица», «Ташкентская улица»! Или улицы «Грузинская», «Литовская», «Молдавская», «Башкирская», «Таджикская», «Казахская». Такие названия полны глубокого смысла, укрепляют дружбу народов, удобны для населения и вполне соответствуют духу и строю русского языка.

В порядке примечания: пожалуй, не очень удачно название вокзала в Ленинграде — «Витебский».

Я очень уважаю областной центр братской Белоруссии — город Витебск, но ведь поезда с этого вокзала идут через Витебск в столицу братской Украины — город Киев; так не лучше ли этому вокзалу именоваться «Киевским»? Об «историчности» названия «Витебский» не может быть и речи: оно существует, как случайное, всего лет двадцать с небольшим (до этого вокзал именовался «Детскосельским»).

Я за «Киевский вокзал» в Ленинграде!

Язык и история

Еще немного из области этимологии...

«... Бурбон я был ужаснейший!»

Так характеризует себя, в период службы молодым офицером, Митя Карамазов у Достоевского.

«... Если у вас здоровые кулаки и бычье горло, то, думаете, я боюсь вас? А? Бурбон вы этакий!...»

Так выражает свои чувства по отношению к «нестарому помещику» Смирнову «вдовушка с ямочками на щеках» — помещица Попова в шутке Чехова «Медведь».

«...B его художничьей натуре

Какой-то странный Вавилон:

Он генерал в литературе,

А в философии — бурбон!...»

Эту эпиграмму, направленную против Льва Толстого, написал поэт Щербина.

Вспомним, наконец, что известный поэт-сатирик середины прошлого века Минаев писал одно время под псевдонимом «Бурбонов», и спросим: а почему, собственно, фамилия французских королей стала нарицательным именем для грубого и невежественного человека? Для этого, пожалуй, больше подошли бы прусские Го- генцоллерны с их казарменным культом Фридриха Второго? И почему слово «бурбон» в этом смысле — возникло только в начале XIX века, тогда как Бурбоны существовали во Франции как короли с конца XVI века?

А вот почему.

Когда после окончательного падения Наполеона в 1815 году произошла «реставрация Бурбонов», престарелый Людовик XVIII, желая иметь опору в армии, еще проникнутой культом Наполеона, специальным приказом произвел в офицеры весь унтер-офицерский состав. Вот их-то — вчерашних выслужившихся солдат — французская аристократия и прозвала «бурбонами». Из Франции это слово — как олицетворение грубого военного служаки — скоро перекочевало в Россию, войдя в разговорную речь и в литературу...

* * *

«Он, как Спиноза, промеж ног проюркнул...»

«Я не Спиноза какой-нибудь, чтоб выделывать ногами кренделя...»

Что это за фразы? И откуда они?

Первая из рассказа Лескова «Шерамур», а вторая — из пьесы Чехова «Свадьба»...

Но о каком Спинозе идет речь? Неужели знаменитый голландский философ-материалист XVII века приводится здесь как пример юркости и сложного танца? И почему он проник в таком странном качестве в наше просторечие, отраженное в русской литературе? Короче — что это за «Спиноза»?

Разобраться в этом вопросе было довольно трудно, так как ни в Собрании сочинений Лескова, ни в Собрании сочинений Чехова упоминание имени «Спинозы» не было объяснено в примечаниях.

Ясно было только одно: этот вопрос имеет отношение к цирку или к акробатическому танцу, а следовательно к истории хореографии.

Ответ я получил от искусствоведа В. М. Красовской, которая сообщила мне, что у Лескова и Чехова имеется в виду популярный гротесковый танцовщик Леон Эспи- ноза, испанец по происхождению, который служил в 1869 — 1872 годах в балетной труппе Большого театра в Москве, имея огромный успех у публики, особенно у посетителей «райка»... Вот этот самый Эспиноза, превратившийся в «Спинозу», и вошел в бытовую речь мещанских кругов в 70-90-е годы XIX века, пока не был забыт но­вым поколением. Судя по тому, что пьеса «Свадьба» была написана Чеховым в 1899 году, это произошло не так скоро.

Конечно, комический балетный артист Леон Эспиноза не может претендовать на то, чтобы считаться «исторической личностью», но всё же его переделанное имя настолько бытовало в народной речи, что вошло в произведения двух наших классиков. Именно это и дает ему право попасть в настоящую книгу в разделе «Язык и история». Здесь мы видим яркий пример того, как имя собственное — хотя в переделанном виде и временно может стать нарицательным...

* * *

Гораздо чаще встречается другое явление, когда фраза или слово на одном языке превращаются в новое слово другого (в данном случае — русского) языка.

Хотя об этом уже много писалось и это не входит в прямую задачу, поставленную настоящей книгой, можно вспомнить, что, например, немецкая фраза «liebe Sie» (либе зи) — «люблю вас», несомненно бытовавшая в кругах немецких ремесленников и военных людей, понаехавших в Россию при Петре I, — превратилась в русский глагол «лебезить»...

Любопытный след оставили в нашем языке и те французы, которые представляли собой жалкие остатки наполеоновской армии в конце Отечественной войны 1812 года: ведь «шаромыжник» — это видоизмененное «cher ami» (шэр ами) — «дорогой друг», — обращение голодных и оборванных французских солдат к русскому населению, а «шваль» — это «cheval» (шваль) — «лошадь», что дает представление о состоянии остатков французской конницы в самый последний период пребывания французов на русской земле.

Рассказывают, что слово «шантрапа» — тоже французского происхождения и получило свое начало от слов «chantera pas» (шантера па). что означает «не будет петь»...

Так якобы говорил какой-то знаменитый французский учитель пения, приглашенный в имение русского богатейшего вельможи-помещика, пожелавшего создать хор из крепостных мальчиков. Француз, проверяя слух и голоса будущих певчих, про всех, не годных для этого занятия, говорил по-французски: «не будет петь», после чего их уводили, как какую-то «шантрапу».

Вот отсюда и пошло слово «шантрапа», как определение сперва пустого, ненадежного человека, а потом и вовсе бродяги...

Такое объяснение, конечно, любопытно, но требует тщательной проверки.

Впрочем, это не входит в задачи настоящей книги; нам следует вернуться к нашей основной теме.

Язык и мифология

Однажды в оперном театре, где шел «Евгений Онегин», во время антракта мне случайно довелось услышать часть разговора двух девиц:

«Не понимаю: дуэль происходит зимой, а Ленский поет, что память о нем «поглотит" медленное лето...» — «Чего ж тут не понимать: он знает, что Ольга — девушка легкомысленная, до лета она его еще будет помнить, а пройдет лето — и Ольга его забудет...»

И я понял, как далека таинственная подземная река забвения Лета, да и вся мифология, — от сознания этих девиц...

Наши современники вообще имеют слабое представление об античной мифологии, получая о ней отрывочные сведения в средних классах школы на уроках истории. Пойдите в воскресенье в Эрмитаж, и вы убедитесь, какое огромное количество мифологических сюжетов (а еще в большей степени — библейских, которые, в сущности, являются той же мифологией) остается непонятным для широкой публики.

Не так обстояло дело лет сто — полтораста тому назад. Вспомним, как насыщена образами классической мифологии, например, поэзия Пушкина. Вот одно его стихотворение — «Прозерпина»:

«Плещут волны Флегетона,

Своды Тартара дрожат,

Кони бледного Плутона

Быстро к нимфам Пелиона

Из Аида бога мчат...»

Вряд ли современный читатель, даже с достаточным общим образованием, поймет все строки этого стихотворения без комментария!

И всё же множество идиоматических выражений, взятых из античной мифологии (а равно и из библейских сказаний и речений), встречается в нашем современном разговорном языке. Многие ораторы любят употреблять их, иногда не давая себе труда вникнуть, что, собственно, означает то или иное выражение и по какому поводу оно возникло.

Вот некоторые выражения и отдельные образы из античной мифологии, которые живут в нашей речи (беру первые вспомнившиеся): «Муки Тантала», «Сизифов труд», «Дамоклов меч», «Прокрустово ложе», «Авгиевы конюшни», «Ариаднина нить», «Титанический труд», «Ахиллесова пята», «Яблоко раздора», «Пегас», «Парнас», «Музы», «Цербер», «Фурия».

А вот из библейской мифологии: «Вавилонское столпотворение», «Иерихонская труба», «Козел отпущения», «Тридцать сребреников», «Путь в Дамаск», «Валаамова ослица», «Соляной столб», «Голиаф», «Голгофа», «Поцелуй Иуды», «Фома неверующий»...

Думается, что со временем количество таких выражений уменьшится, так как смысл их станет непонятным. Да и теперь иные употребляют подобные выражения в исковерканном виде, не вникая в их первоначальный смысл. Это подметил А. Н. Толстой, давший Лёвке Задову в «Хмуром утре» фразу: «Если ты, сволочь, будешь мне еще врать, я с тобой сделаю, что Содома не делала с Гоморрой...»

А один читатель сообщил мне, что он слышал, как его соседка по квартире говорила: «На рынке что делается! Ну прямо садовый гомор!»

Вот во что могут превратиться библейские Содом и Гоморра!...

Это, кстати, лишний раз показывает, что иногда мы произносим слова и фразы, совершенно не вникая в их смысл, что каждому «противопоказано».

О буквах и звуках

Буквы русского алфавита имеют точные наименования, Сейчас они называются очень просто, но когда-то, на заре нашей грамотности и долгое время спустя, школьникам приходилось твердо заучивать мало или ничего не говорящие уму: «аз», «буки», в е́ ди», «глаголь», «добро», «есть» и т. д.

Сейчас эти названия букв, а также и некоторые буквы («ять», «фита», «ижица») — преданы забвению. И никто не скажет вместо «твердый знак» — «ер», вместо «мягкий знак» — «ерь» и вместо «ы» — «еры»...

Не каждому понятен сейчас смысл такой, например, эпиграммы Пушкина на поэта Федора Глинку:

«Наш друг Фита, Кутейкин в эполетах,

Бормочет нам растянутый псалом:

Поэт Фита, не становись Ферт о́ м!

Дьячок Фита, ты Ижица в поэтах!

Для ее понимания необходимо знать, что имя «Федор» писалось через букву «Фита» (которая выговаривалась как «Ф», но писалась иначе — «Ѳ») и что именно так подписывался иногда Ф. Глинка, что «ферт» — это старинное название буквы «ф» и вместе с тем — прозвище самонадеянного человека (по внешней конфигурации, напоминавшей человека, упершего «руки в боки»), и что «ижица» («Ѵ») — название последней буквы в старом алфавите.

А вот еще одна эпиграмма — поэта Н. Ф. Щербины на поэта И. И. Панаева, питавшего страсть к выпивке:

«Бесталанный горемыка

И кабачный Аполлон,

Весь свой век не вяжет лыка

И мысл е́ те пишет он...»

Опять же далеко не каждый современный читатель догадается, что «мысл е́ те» — это старинное название буквы «М», а под «писанием мысл е́ те» — надо понимать зигзагообразную походку пьяного.

Еще один пример упоминания старинных названий букв в поэзии, правда, в неопубликованной. В черновиках «Евгения Онегина» в строфе, оканчивавшей «Письмо Татьяны», у Пушкина были строки (не вошедшие в текст поэмы):

«И думала: что скажут люди?

И подписала: Т. Л.»

Наш современник едва ли смог бы правильно прочитать вторую строку. Между тем современник Пушкина прочитал бы ее без всякого раздумывания:

«И подписала: Твердо. Люди...»

Потому что буквы «Т. Л.» иначе тогда не читались и

было понятно, что это означает «Татьяна Ларина».

* * *

Один герой из романа Достоевского сообщает о себе: «... Со второй половины жизни стал говорить словоер- сами...»

Что это означает?

А вот что. «Слово» — старинное название буквы «с», а «ер» — название буквы «твердый знак». Всё вместе — «съ» (сокращенное слово «сударь») — прибавка к некоторым словам, выражающая почтительность говорящего к тому лицу, с которым он говорит.

«Говорить словоерсами» — означает вести себя приниженно, заискивающе, находясь в зависимом положении...

Впрочем, «словоерсы» отличали также учтивую, почтительную речь молодого человека по отношению к старшим, — качество, которого совершенно не было у молодого помещика Евгения Онегина, что вызывало недовольство его солидных соседей: им не нравилось, что он отвечал:

«Всё да, да нет; не скажет д а — с

Иль нет-с. Таков был общий глас...»

* * *

Как мы уже сказали, буквы русского алфавита имеют точные наименования, с которыми дети хорошо знакомятся в первом классе школы. Почему же, став взрослыми, некоторые из них говорят, к примеру, не «Ка» «Эл<ь>», «Эм», «Эн», «Эр», «Эс», «Эф», «Ша», а «Кэ». «Лэ», «Мэ», «Нэ», «Рэ», «Сэ», «Фэ», «Шэ»?.. То и дело слышишь: «Рэ-Сэ-Фэ-Сэ-Рэ», «Сэ-Сэ-Сэ-Рэ», «Сэ-Шэ-А», «фэзэу» и т. д.

Любопытно отметить, что у этой формы произношения есть своп защитники. Так, один мой знакомый уверял, что гораздо удобнее все согласные буквы нашего алфавита произносить единообразно: сперва данный звук, а затем буква «э», чем будет устранен «разнобой» в произношении... «Почему, — говорил он, — мы произносим «бэ», «вэ», «гэ», «дэ» и так далее, а потом вдруг переходим на «ка», «эм», «эн», «эр»?.. И чем вообще можно доказать, что произношение «мэ», «нэ», «рэ», «фэ» и пр. — неправильно?»

Чем доказать? Хотя бы ссылкой на литературу.

У Маяковского в стихотворении «Юбилейное» есть такие строки:

«Скоро вот

и я

умру

и буду нем.

После смерти

нам

стоять почти что рядом:

вы на Пе,

а я

на эМ»...

А вот из его же стихотворения «Марксизм — оружие, огнестрельный метод. Применяй умеючи метод этот!»:

«Перелистывая

авторов

на букву «эл»,

фамилию

Лермонтова

встретя,

критик выясняет,

чт о&#769; он ел

на первое

и чт о&#769; — на третье».

В одном стихотворении Маршака читаем:

«...A мы отправимся пока

К соседней букве — букве «К».

«... Гуляет меж бетонных стен

Бесшумный ветерок,

Но побывать у буквы «Н»

Давно пришел нам срок».

«... Но слышен паровозный свист

Садимся мы в экспресс,

И нас товарищ машинист

Доставит к букве «С».

Остается только прибавить буквы «и т. д.», чтобы вопрос о том, как произносить названия русских согласных букв, был исчерпан...

Впрочем, нет! Вспомним еще, как в 1920 году красноармейцы пели в популярной тогда песне:

«Ведь с нами Ворошилов, первый красный офицер, Сумеем кровь пролить за Эр-Эс-Эф-Эс-Эр!...»

Думаю, что на этом наш спор можно закончить.

* * *

Когда надо произносить «е» и когда «э»?..

Казалось бы, ответ ясен: где эти буквы написаны, там их и следует произносить. Мы говорим «эта еда» и никаких сомнений в этом вопросе не испытываем.

Увы, не совсем так.

Прислушайтесь внимательно к разговорам окружающих, и вы заметите, что многие произносят «шинэль», «панэль», «пионэр», «сэрдце», «фанэра», «тэнор», «си- рэнь», и т. д. И если никто не скажет «тэлэфон» или «тэлэграмма», то вы нередко услышите «тэлэвизор»...

С особым усердием такое неправильное произношение насаждают оперные певцы у которых стало дурной «традицией» петь «чэсть», «мэчта», «увлэчэние», «измэна» и пр. И в арии Онегина, и в популярной эпиталаме из оперы «Нерон» вы обязательно услышите «Гимэнэй», хотя имя древнегреческого бога новобрачных было «Гименей».

Пушкин в «Евгении Онегине» совершенно правильно рифмовал:

«Судите ж вы, какие розы

Нам заготовит Гименей

И, может быть, на много дней...»

А если у кого-нибудь возникнет сомнение, не устарело ли такое произношение, укажу на строки Игоря Северянина, который почти через сто лет после Пушкина писал:

«О Златолира, воспламеней!

Пою безумье твое и пламя,

Бог новобрачных, бог Гименей!...»

Но певцам кажется, что «эффектнее» нелепо-манерное «Гимэнэй». К сожалению, не только певцам и не только в этом слове...

Неправильное произношение отдельных букв — это

тоже один из видов порчи русского языка.

* * *

Иногда мы сталкиваемся с совершенно неоправданным произношением «ё» там, где надо произносить «е».

Приведу примеры такого коверканья исконно русского слова, а также слова иностранного.

«Богатырский шлём»...

Такое дикое произношение я услыхал недавно из уст одного школьника. Следовательно — так говорят в его семье или в школе, где он учится.

Каким образом старинное, воспетое в былинах русское слово «шлем» («шелом») превратилось в уродливое «шлём», совершенно непонятно!

«Три мушкетёра»...

Мне непонятно, почему популярные герои Дюма за последние годы превратились из «мушкетеров», в «мушкетёров»? Ведь по-французски это слово звучит не «му- скетёр», а «мускетэр» («mousquetaire»).

Мы говорим «репортёр», «бреттёр», «позёр», «вивёр», потому что эти слова так звучат по-французски. Но это правило не имеет распространительного толкования — произносить все окончания «ер» французских слов как «ёр»... Ведь не говорим же мы вместо «партер» — «партёр» или вместо «премьер» — «премьёр»?!

Вероятно, «мушкетёр» возник (и притом, повторяю, за последнее время) тоже в силу закона «инерции речи» по аналогии не только со словом «репортёр», но и со словами «полотёр» и «краскотёр»...

Впрочем, некоторые говорят еще «гренадёр», Вероятно, по созвучию с «горлодёром»? Неужели они и поют:

«Во Францию два гренадёра»...(?!)

* * *

Недавно я услыхал по радио фразу (шла художественная передача): «Его лицо сёк холодный дождь»...

Услыхал и подумал: а почему «сёк», а не «сек»? Ведь в «Горе от ума» Грибоедова мы читаем слова Чацкого:

«... Я с вами тотчас бы сношения пресек

И перед тем, как навсегда расстаться,

Не стал бы очень добираться,

Кто этот вам любезный человек?..»

Это и понятно. Глагол «сечь» в старой транскрипции писался через «ять» и произноситься звуком «ё» никак не мог. (Слова, писавшиеся через «ять», но произносившиеся со звуком «ё», были точно известны, как исключения: «гнёзда», «звёзды» и т. д.; не будем утруждать запоминанием их наших молодых современников, помня, как это утруждало нас в самые первые годы нашего изучения грамоты...)

Я считаю произношение «сёк» орфоэпической неправильностью.

* * *

Вообще — правильному произношению отдельных слов многие не уделяют должного внимания. Между тем вопросы орфоэпии, то есть правильного произношения, так же важны, как вопросы орфографии.

А ведь довольно часто слышишь в разговоре, например, «коммунизьм» и «социализьм», «важнеющий» вместо «важнейший» и т. д.

* * *

Русский язык богат буквами для обозначения гласных звуков: «А», «Е», «Ё», «И», «Й», «О», «У», «Э», «Ю», «Я». Кажется, что при помощи их можно передать любой гласный звук.

И всё же... На какой реке стоит Берлин? На Шпрее. Но, передавая так название этой реки русскими буквами, мы воспроизводим немецкое произношение только приблизительно: ведь у немцев в слове «Шпрее» после буквы «р» хотя и идут два «е», но произносятся они слитно, как один долгий звук, то есть более длинно, чем наше «е» в слове «вред», и менее длинно, чем наши два «е» в слове «веер». Короче говоря, у немцев получается одно долгое «е». То же самое — в фамилии немецкого поэта-сатирика середины прошлого столетия Георга Веерта...

Долгое «е» хорошо передавалось в древнегреческом языке особой буквой «эта». Как долгое «е» произносилась и наша буква «ять», доставлявшая когда-то столько неприятностей школьникам. С течением времени характер долгого «е» в букве «ять» исчез и она превратилась в абсолютно лишнюю рудиментарную букву, окончательно «справиться» с которой, однако, смогли только после Октябрьской революции.

Следует заметить, что древние греки изображали и произносили двояко и букву «О»: у них была буква «омикр о&#769; н», что означало «о маленькое», и «ом е&#769; га», что означало «о большое».

Как-то в Югославии, на берегу Адриатического моря, мы проезжали через маленький городок, название которого можно точно передать по-русски в таком виде: «Сеньь». После звука «н» югославы произносили звук, который я позволю себе назвать «долгий мягкий знак» (да простят мне эту ересь лингвисты!), то есть «тянули» смягченное «нь», не переходя, однако, в «ни»...

На этих примерах еще раз убеждаемся, что язык каждого народа формировался своим путем, с разными нацио- нальными особенностями.

обстоит дело с нагромождением гласных и согласных в русском языке?

И сразу обнаружилось удивительное разнообразие, подобное тому, какое существует с русскими ударениями.

Хотите услыхать слова, в которых пять согласных стоят рядом?

Пожалуйста!

«Бодрствовать», «предвстречный», «агентство»...

А может быть, вам желательно услыхать фразу, в которой стояли бы рядом девять (!) гласных?

Извольте!

«Я знаю ее и ее июльское увлечение...»

И те и другие нагромождения гласных и согласных мы все произносим совершенно легко.

Все ли, однако?

Многие не могут произнести подряд и трех, и двух согласных. Некоторые упорно говорят не «взморье», а «возморье». Мне приходилось слышать, как название города «Тбилиси» произносится «Тибилиси», а фамилия «Чкалов» превращается в «Чикалов».

Другим не удается слитное произношение двух гласных. Эти лица говорят не только «маиор» вместо «майор», «иод» вместо «йод» и «раион» вместо «район», но даже слово «стой!» (повелительное наклонение от глагола «стоять») произносят: «стои!»

Упомянутые языковые небрежности весьма распространены.