I. Цена критики и любви

По горячим следам, первое замечание: в цитате Ив. Солоневича мы видим идею Фейербаха, столь любимого К. Марксом: человек сам создает себе бога по своему образу. Это действительно имеет место быть, но только в раввинистическом иудаизме. Второе замечание: Православие не ищет Божьей правды, потому что обладает ею во всей полноте.

Ищут те, кто не признает божественности Иисуса Христа, который и есть воплощенная правда.

Бывают в жизни ситуации, которые хорошо начинаются, но плохо кончаются. Но когда они так кончаются, порой испытываешь невыразимое облегчение. Обычно это бывает тогда, когда попадаешь в ложное положение и видишь, что, то ли тебя принимают не за того, то ли они себя выдают не за тех. Вроде все так, все свои, все единомышленники, а чувство двусмысленности положения не проходит. И когда наконец-то все разъясняется, то выйдешь на улицу, отряхнешься и вздохнешь с облегчением: и ты свой, и улица — твоя.

Примерно такие ощущения испытал я, прочитав отклик г-жи Вулич на свою работу «Нация и культура», сокращенный вариант очерка «Культура, как орудие...», в «Вече», альманахе, некогда созданном Олегом Красовским, гражданином Германии, бывшим советским гражданином, для борьбы с коммунистической идеологией. Этот альманах был им создан в 80-е годы. Большая часть статей в нем посвящалась критике коммунистического руководства СССР. Это был, что называется, умный, интеллигентный журнал для своих. До боли похожий на «Наш современник», если бы последний находился вне пределов досягаемости Старой площади. Все академично, скучновато и регламентировано. Но все — солидно, без эмоций. Опасные темы слегка задевались, вскользь. Но, конечно, только приличным образом, интеллигентно. Да и печатались в альманахе среди прочих как раз те, кто от этого коммунистического режима получил все блага мирские: от возможности печататься до лауреатства и квартир. На недосягаемой высоте светился гений Ильи Глазунова, а рядом стояли другие «девять муз» — В.Распутин, С.Залыгин, С.Аверинцев, академик Лихачев и так далее. Конечно, это ставит вопрос, кто на самом деле стоял за «Вече».

В такой «борьбе» с коммунизмом было что-то странное, недоговоренное. Все время казалось, что альманах выходит не в Мюнхене, а где-то рядом, не дальше Малаховки. И потом, это обожествление Солженицына... этот трепет перед Глазуновым...

Но пока существовал СССР, какой-то смысл в выходе такого издания еще можно было найти. Но с появлением бесцензурной свободы печатного слова журнал, оставаясь тем, чем он был, стал на глазах жухнуть, пока окончательно не затерялся в потоках печатной продукции.

И среди всех авторов этого альманаха-журнала выделялась одна фигура, г-жа Вулич, чьи публикации всегда напоминали редакторские в партийной советской печати. Они меняли весь смысл номеров «Вече».

При наличии высокого пиетета по отношению к Православию в большинстве статей, статьи этого автора заставляли думать, что в редакции царствует все-таки дух не православия, но дух экуменизма и масонствующей философии. В них обнаруживалась странная тенденция всех философствующих умов говорить «вообще» и отвлеченно, когда речь идет о виновниках русской трагедии. На первом месте у автора стояли «природа», «культура», «интеллигенция» и «мораль».

Конечно, она, г-жа Вулич, вовремя хвалила «наших» и также вовремя ругала «не наших». Но подлинной радостью для нее была «интеллигенция». «Какая интеллигенция нужна России?» — вопрошала она в одной статье. И сама же рисовала идеал: «русская духовная элита, переболев марксизмом... стала в авангарде борцов с ним». Далее в образцах шли Розанов, Солженицын и другие «святые» писатели. Выстраивался странный для данного альманаха идейный ряд: «природа», «инстинкт», «культура», «святые» ее творцы и апофеоз интеллигенции. Все это — на фоне бессвязного текста, каких-то восклицаний и восторгов, цитат и загадочных сравнений.

Если это не масонство, спрашивал я редактора альманаха Е.А.Вагина, когда он бывал в Москве, то тогда что же такое масонство? Он в ответ молчал и загадочно улыбался, что-то бормоча себе в бороду.

А мне все не давал покоя вопрос: как можно бороться с коммунистическим режимом и в качестве борцов брать Глазунова и Распутина. Разве борцы «водятся» в комфортабельных квартирах советской номенклатуры или среди членов президентского совета при г. М.С.Горбачеве? Разве не логично было бы искать их в жалких коммуналках, где живет немало талантливых людей, которым действительно негде печататься, но есть, что сказать?

Был странный случай в 1993 году. Решив издавать журнал в Москве, издатель О.Красовский обратился к известному специалисту по чертенячьим делам, оккультисту Д. Как он, живя в Мюнхене, нашел именно оккультиста, ума не приложу. Но ведь в таком деле случайностей не бывает. Тот напечатал один номер «Вече», присовокупив и рекламу своей каббалистики.

Конечно, невольно начинаешь думать, нет ли тут «руки Москвы». Эти-то сомнения имеют-таки рациональное объяснение. Совершенно невозможно объяснить другое, о чем — ниже.

Печатаясь в «Вече», я постоянно чувствовал, что коридор «патриотизма» узок и определен. Сам издатель вроде не был профессионалом в издательском деле, но в альманахе ощущалась рука опытного идеолога. Было неясно, откуда в далеком Мюнхене такая опасливость, такое точное знание ранжира авторитетов на советско-культурной сцене. Почему, к примеру, редактор г. Е.Вагин, по приезде в Москву, готовясь к встрече с Глазуновым, дрожит от страха, беспокоится по поводу отсутствия галстука, боясь гнева «гения», того, что тот может пожаловаться издателю, Красовскому? Редактор, Е.Вагин, живет в Риме, издатель — в Мюнхене, — и бояться Глазунова?.. Мы не дети. Тут случайностей быть не может. Но нет и ответа. Человек, призванный бороться с коммунистическим режимом, живущий за тридевять земель, трепещет перед нашим, советским авторитетом, вхожим в Кремль, членом масонского ордена.

Впрочем, и сам Красовский гордился, как мальчик, дружбой с Глазуновым. Почему, спрашивал я Вагина, и тот невнятно отвечал, что Глазунов вхож в правящую советскую элиту, и его знают во всеммире. Критика Глазунова попросту не допускалась, как и критика прочих советских культурных авторитетов. Получалась вещь совершенно загадочная: здесь, в России, можно, там, в Германии — нельзя... И вот появился отклик на мою статью — и как гора с плеч.

В химически чистом виде представлена реакция интеллигента-язычника, рационалиста и пантеиста, на опасное покушение на свои кровные идеалы. Здесь, когда затронут сам нерв, кончаются игры в «наших» и «не наших». На месте воспитанного интеллигента, набившего руку на обличении «их» и прославлении «нас», видишь какого-то советского рапповца 20-30-х годов, готового съесть заживо врага советской власти. И, что важно, — патриотический карнавал на тему борьбы с «ними» кончается, хотя мог бы тянуться еще долго. Он и тянется. Но в данном случае маски сброшены: Острецов поднял руку на «святое»!..

А теперь посмотрим в суть дела.

Тональность, напоминающая разносы от «партии и правительства», говорит о том, что советский строй в своих культурных привязанностях был строем интеллигентным. Громя церковь, издеваясь над верой христианской, обливая грязью русскую историю, славили великих писателей, издавали их, исследовали и ставили памятники. Да, «советский строй» выражал суть того духовного качества, что называется интеллигенцией. И само слово, встречавшееся еще в XVII веке у философов, означало Мировой Разум, Универсальную интеллигенцию. Из этого теософско-оккультного словаря оно и попало в обыденную речь. Его смысл понятен — «сознательный работник», «строитель культуры» и строитель «храма Соломона». Это синонимы: они приобщены к Универсальной интеллигенции. И вот ясная логика ее: поношение Церкви и восхваление «деятелей культуры».

Теперь послушаем оценки г-жи Вулич в мой адрес: «Автор фатально зациклен на определенном диапазоне мыслей, из которых не может и не хочет вырваться». Что же это за диапазон? Это — «масоны, западная философия, интеллигенция». Прямо скажем, диапазон немалый, чего ж из него вырываться? Плохо, что «фатально зациклен», но если фатально, то это уже увлечение. А без него за письменный стол нечего и садиться. Г-же Вулич не нравится сам диапазон, но это-то как раз и интересно. Да, «масоны и интеллигенция» — тема не новая, но от разрешения далекая. Да ведь и тема любви давно не нова, а мы все глаза на нее пучим, все-то что-то сочиняем на эту тему. Так что дело не в новизне, а в верности решения и злободневности. Но как раз злободневности этой теме не занимать.

Идем дальше: «Есть в общей картине Острецова какая-то болезненная извращенность, свирепость исступления», «исступленное самоутверждение»... «Острецову не веришь», потому что он не добрый, «извращенность у Острецова в самом видении добра и зла»... «Острецов молотит» (то есть несет чушь). Ну, и самое убийственное: «Острецов явно боится правды». Какой же правды боится этот Острецов?

В сущности, здесь можно было бы обойтись безо всяких цитат. Просто взять какой-нибудь школьный учебник по истории литературы и всю «правду», которой боится извращенный в своей злобности Острецов, постичь. Но даже в учебниках не найдешь таких восторгов и такой путаницы понятий, как у поклонников «интеллигенции».

Кто такой Чехов, например? Это «тот праведник из Евангелия, ради которого Бог пощадил бы мир». Сколь ни прекрасна эта фраза, сколь ни ясно выражает она религиозное самочувствие поклонников культуры, все же подумаешь: если речь идет о св. Евангелии, повествующем о земной жизни Иисуса Христа, то там, в качестве персонажа Чехова нет. У нас был, конечно, «вечно живой» Ленин, но и того в столь далекие времена не посылали. Чувства меры интеллигент не знает. Что же касается праведности Чехова, то судить об этом — не наше дело. Пока, насколько известно, вопрос о его канонизации не поднимается. Известно, что этот «праведник» был атеистом, чем и гордился. Другой вопрос, что речь-то, по сути, идет об иной «церкви», в которой такие выражения кажутся уместными.

Кто такой Чехов? — спросим еще раз, и получим ответ: «Чехов был честью и совестью России». Тоже что-то до боли знакомое. На эту роль выставлялось много кандидатур, начиная с Герцена...

Попутно мой критик объясняет, в чем состоит высшая духовность: честь, любовь и жалость к человеку, скромность и «умное и активное всему этому служение». Вот что хорошо у Достоевского? А то, что он ясно сказал: «Единственный закон бытия человеческого — милосердие». И оно называется г-жой Вулич «крестильной купелью».

Привлечение церковных понятий для сакрализации мирского начала очень характерно для такого явления, как розенкрейцерство в масонстве. Конечно, такое смешение понятий есть кощунство. Даже люди, далекие от церкви, на это не идут. На это идут те, кто ей прямо враждебен, потому что исповедует другую религию.

...Нет ничего выше «морализуюшей духовности русской литературы». У Достоевского и Чехова — высшая духовность, морализующая, ибо они выразили эти идеалы доброты, скромности и милосердия. Потому и Достоевский «мог создать евангельский образ князя Мышкина». Гм... Только что Чехов был «праведником из Евангелия», теперь еще и князь Мышкин? Трудно представить, что ряд не будет продолжен самим Достоевским, да, еще Солженицыным, ибо восторг г-жи Вулич перед последним в ее других статьях просто неописуем.

Слово «христианство» моим критиком используется, но это — ее собственное, интеллигентное «христианство». Мало того, что Чехов праведник, но «сорт» его христианства «был самым высшим». Этот оборот, кстати, явно заимствован из какой-то антицерковной лексики.

Перейдем к критической части.

Больше всего не нравятся церковные идеалы: Острецов конструирует «утопические церковные дворики» Откуда взят этот образ — судить не берусь. Теряюсь... В этих идеалах г-жа Вулич видит «фальшь и лакировку». По ее мнению, народ никогда не жил по Псалтыри: «Народ так никогда не жил! И были и Разин, и Пугачев, и секты. И самозванцы».

Вот радость-то! Это уже прямо по-марксистски. Были, конечно, и эти живоглоты, были и секты жидовствующих и стригольников, и прочие. Как же им не быть? Для них, конечно. Псалтырь не указ. Так ведь не они и создавали Русское Православное Царство. Пугачевы же и Разины крушили то, что создавалось другими, живущими как раз по Псалтыри.

В запале г-жа Вулич выявляет то, что обычно скрывают, когда рядятся в патриотические одежды. Положение обязывает.

Когда-то я писал, что вижу возможность выхода из тупика, по крайней мере теоретически, хотя бы в медленном создании церковных Приходов. Конечно, в политическом плане это пока нереально. Но и другого выхода нет. Может, его и вообще нет. Но кто знает будущее? Г-жа Вулич раздражена: «а вопрос о психике современного человека не ставится». Но ведь эта самая психика и требует создания «церковных двориков». Только не двориков, а приходов.

Набор одобряемого и восхваляемого, отрицаемого и отвергаемого очень показателен. Для православного человека выражение о «двориках» было бы странным, да и князь Мышкин для него — не евангельский персонаж. Возводить кого-либо своей властью в святые он тоже не станет.

Здесь важна эта тенденция к сакрализации «чисто человеческого» дела — культуры при помощи привлечения христианских понятий и вместе с тем ненависть к Церкви. И это не «просто так».

Самое откровенное признание у г-жи Вулич выразилось в том, что она, во-первых, не верит во Вселенскость Церкви, в ее возможность помочь нам все обнять и понять, в первую очередь человеческий разум и сердце, которые уже на все остальные вещи в мире будут смотреть и видеть просвещенными очами и в разуме церковном. Во-вторых, по г-же Вулич, Церковь есть «земная институция». То есть создание рук человеческих. Это — самое главное признание критика. В тон этому убеждению она цитирует И.Солоневича, объясняя читателям, как надо правильно понимать происхождение религии: «инстинкт жизни формулирует Господа Бога, как свой величайший и заранее непостижимый идеал...» Здесь все по Фейербаху, любимцу Маркса.

Эта фраза полностью и самым радикальным образом отрицает все Христианство и всю богооткровенную религию, и Ветхозаветную, и Новозаветную. Когда «инстинкт жизни формулирует господа Бога», спорить о частностях уже нет смысла. Начинаешь понимать, какое «евангелие» имелось в виду выше. Когда Бог есть «точка концентрации всего лучшего, что в человечестве есть», то это уже чистой воды материализм, идущий от каббалы, сформулированный Фейербахом и от него перенятый Марксом. Вот вам и борцы с большевизмом, а теперь с «демократией»! Далее, словами Солоневича утверждается, что наша святая Церковь Православная не без пороков, но все-таки у нее их поменьше, чем у других. Вот оно, наглядное проявление патриотизма!..

Видимо, совершенно не понимая, о чем идет речь, устами того же незабвенного И.Солоневича критик объясняет: «Православие несло и несет в мир то искание Божией правды на грешной земле, которое так характерно для всей русской литературы...»

Не знаю, то ли И.Солоневич жил большую часть жизни на луне, то ли г-жа Вулич слишком увлечена «святыми» своей собственной «церкви», но они словно никогда не слыхали о воплощении Бога в плоть земного человека и о том, что именно Он принес правду и дал людям. Что Он Сам и есть высшая Правда, явленная и живущая с нами в Церкви. Здесь «искания» означают неприятие Христа, явленного и пребывающего с тех пор с нами в Церкви, коей Он есть Глава. Неловко как-то напоминать об этом...

Вот Острецов утверждает, что культура — идеология человеческой религии. Но ведь и «наоборот — религия есть составная часть культуры». Но «наоборот» здесь не получается, а получается оккультно-теософский принцип просветительского понимания культуры, как языческой религии.

Вопрос о том, почему русский народ выбрал Православие, решается г-жой Вулич просто и рационально, в духе, привычном для марксистов: «культура, существующая, русского народа определила его выбор». Но это уже гуманитарный угар!

Культура, правда, была языческой, а выбрали богооткровенную религию — христианство. В Законе Божием об этом говорится так: «В жизни наших предков было много суеверий, ложных понятий, жестоких обычаев, случались даже человеческие жертвоприношения идолам». Это — к вопросу о культуре тех времен. И вообще-то мы, грешные, думаем, что принятие веры христианской было великим благодеянием Творца, а не «культуры», и совершалось оно под действием благодати Божией и по Его милости. Тем более, что в те времена русской культуры не было, потому что не было, собственно, русского народа, а были древляне, поляне, кривичи... У нас ведь и летописи имеются, и археологи немало потрудились, чтобы все это выяснить. И выяснили. Самое удивительное признание — это утверждение словами Чехова, что нравственность дала нам Иисуса Христа. Это даже не сектантство, это иудаизм в чистом виде, это Мендельсон и Фейербах вместе.

Если религия — составная часть культуры, то что ж это за вещь такая — «культура», — если в качестве ее составной части мы видим религию, а точнее, и не одну? Надо полагать, что такая культура есть сверхрелигия. О ней написано в столь уважаемой масонами книге Сен-Мартена «О заблуждениях и истине», во всех популярных изложениях каббалы о ней говорится, как и в масонском катехизисе всех редакций: это «чисто человеческая религия», которую также называют «естественной». Именно в ней высшей ценностью провозглашаются те идеалы, которые г-жа Вулич ставит на самую вершину святости и духовности. А тот закон, который так нравится ей («Единственный закон бытия человеческого — милосердие»), открытие которого она приписывает Достоевскому, был нарушен грехопадением наших прародителей, и с тех пор мы живем не по закону, а по милости Божией. Но это не закон, который, как закон, обязывает Творца к этой именно милости. И не мы проявляем милосердие друг к другу, а Господь Бог — к нам. Так по христианству. По иудаизму — иначе, там именно так, как говорит г-жа Вулич. Там, в каббале, и любовь, и милосердие, и многое другое провозглашается как естественные средства спасения человечества, но не человека. Но там и любовь — явление механическое,

Таким образом, весь круг антицерковных убеждений и материалистических воззрений в духе человекобожия, отчетливо проявляясь, придает особый колорит всей этой критике. Это отчетливо обозначенный масонский круг «гуманизма», пошловатый по своей приземленности и примитивности. Тот круг убеждений, которые обычно пытаются скрыть в журналах «патриотического направления». В них принято ходить ровно по отведенной тропке. Здесь есть правила игры. Они нарушены. И это замечательно! Весь объем убеждений, характерных для секты интеллигентов — как на ладони.

К сказанному напомню слова архиепископа Никона Рождественского, относящиеся к 1913 году. Лев Толстой тогда убеждал, что одна любовь и милосердие спасают человечество. И вот владыка, известный церковный писатель, говорит: «Ведь если все дело в «любви и сострадании, всепрощении и мире», то и к чему все заботы о Церкви, все эти вселенские соборы, учение свв. отцов, подвиги и страдания исповедников? Иди за Толстым, повторяй слово «любовь», и спасешься... Нет, не так... Знаете ли, что и добрых дел нельзя делать спасительных, если не право веруешь? Вы удивлены? Вы не понимаете меня? И не поймете, если не усвоите со смирением учения Церкви Православной! В том-то и дело, что мы веруем и исповедуем, что благодать Божия изливается только в недрах Церкви Православной, а без таковой благодати нельзя и добра делать истинно-спасительного. (...) Делают добро и язычники, но это добро только приближает их к Церкви,.. а спасти не может: для сего надобно войти в жизнь Церкви чрез спасительные таинства Церкви». По важности самой темы привожу такую обширную цитату. А о любви и милосердии как спасительном средстве говорят и сектанты, и иудеи, и буддисты, и синтоисты.

Таким образом, когда позиции по главным вопросам определены, важно посмотреть еще раз, под какими лозунгами проповедуются идеи чисто масонские, языческие, иудейские. Все темы альманаха, включая темы религиозные, в свете сказанного приобретают двусмысленный характер. По-другому смотрится и печатаемая в альманахе критика Русской Церкви, и полемика с зарубежной церковью. На всем лежит отпечаток сознательной дискредитации Церкви под знаменем борьбы за Россию. Впору вспомнить странное благоговение мюнхенских издателей перед советскими номенклатурными авторитетами... Кончается сказка о независимых органах печати, за рубежом борющихся за Россию. Для того, чтобы заниматься апологетикой «интеллигенции», «культуры», враждебных началам церковным, как правило, и создаются такие органы печати, сочиняется легенда об их независимости. Хорошие материалы в таком случае являются тем же, чем капсула для иного лекарства — чтобы легче было глотать и легко усваивалось.

Когда г-жа Вулич по подсказке редактора печатала свой разнос, то ни она, ни редактор Е.Вагин, наверное, не подозревали, что где-то в Москве может сидеть за столом человек и читать архиепископа Никона.

Теперь о самом удивительном. Г-жа Вулич везде пишет о русском народе, о его особенностях, и даже печалится о его судьбе. Ее манера полемики схожа с той, что имел бы человек с опытом работы в партийно-советской печати. Тот, кто так решит, крепко ошибется. Г-жа Вулич живет в Австрии или в Германии, и никогда не была, по словам редактора Вагина, в России. Ей за семьдесят, но, печалясь о судьбе русского народа, она в объятия к нему не рвется [11].

Вот и вся цена этим критикам. Понятно, в Германии сытнее, но скучно. А может, еще какие мотивы такой страстной любви к русскому народу имеются? Ох уж мне эти немцы! Ох, уж это «Вече» со своим патриотизмом!

Р.5. Мне кажется удивительным, что люди, раздраженные критикой своих игрушек, не берут на себя труд изучить историю вопроса, не знают вовсе литературной критики прошлых времен и даже не подозревают о ее существовании. Речь не только о данном случае.

Что касается советской литературной критики, слившейся с литературоведением, то она была еще интересной в первые годы большевизма, пока еще были слышны отголоски старой, дореволюционной критики и пока сами критики старой школы, кончавшие Императорские Университеты, еще были живы и еще существовали какие-то частные издательства. Другое дело, когда прикасаешься к самой дореволюционной критике. Не то, чтобы там все были интересны и глубоки, но была там атмосфера независимости мысли, внутренняя раскованность и многоголосица. Как-то не было внутреннего испуга, заданного стандарта и обязательных восторгов перед патентованными «великими».

Беру наугад журналы за 1904 год. В «Вестнике Европы» Чехову посвящена обширная статья Евг. Ляцкого, А.М.Горькому — целый ряд статей Н.Я.Стечкина — едва ли не самого одаренного русского критика той поры. В нескольких номерах журнала «Мир Божий» печаталось и исследование о творчестве Щедрина.

Свою работу Евг. Ляцкий начинает с вопроса, имеет ли Чехов как писатель хоть какие-нибудь идеалы, или не имеет никаких. Исследуется вопрос добросовестно, приводится мнение других критиков. Сама разнородность мнений по этому вопросу наводит на мысль, что, будь эти идеалы ясно выражены, такого разнобоя у критиков не было бы. И его вывод:

«Писатель без миросозерцания, относительно которого самые благожелательные ценители не могут столковаться, есть или нет у него идеала... Куда он поведет за собой, когда он сам не знает истинной дороги?» В конце концов, «без идеалов оздоровления это вечное изображение болезней и страданий может только усилить и без того повышенную мнительность больного, а иным может показаться проповедью отвращения к жизни».

Впрочем, другие критики были не согласны с этим отзывом, а третьи... а четвертые... Короче, было время, когда мысль была раскована и не боялась себя.

Рассмотрению творчества Достоевского с точки зрения православного вероучения было посвящено несколько статей в журнале «Странник» за 1905 год (т. 2, ч.1). Принадлежали они перу Ив. Розанова. Не говорю об отзыве о Достоевском в известной работе Концевича «Оптина пустынь». Что касается моего собственного мнения, то надо говорить не о христианских мотивах в его творчестве, хотя и совершенно внецерковных, а о влиянии на мировоззрение Достоевского отчетливо выраженных идей иудаизма. Отсюда именно эти идеи вселенскости и спасении в любви, о праведниках (цадиках), на которых держится мир,

Но главное, что надо иметь в виду: любой вопрос имеет свою историю и свою традицию. И чтобы не быть вечным изобретателем велосипедов, нельзя забывать, что русская мысль цвела пышным цветом в дореволюционной России. И тем более нельзя забывать людям, которые выставили на своих знаменах лозунг борьбы с большевиками и их нынешними наследниками — «демократами», которые с умилением говорят о Государе Николае II, но для которых, в сущности, реально история Русской мысли началась с октября 1917 года, а до того — пустота и тьма египетская. Этот советский нигилизм едва прикрыт трескучими фразами о любви к «нашим великим» при полном невежестве касательно эпохи, в которую эти «великие» жили. Но это уже идолопоклонство.

Date: 2016-05-17; view: 325; Нарушение авторских прав