Культура» как орудие национального разрушения 1 page

I

«...Но вместе с тем на нем, как редко на ком, сказалось то странное воздействие, которое оказывало в России воспитание. Воспитание всегда вырывало у нас человека из почвы, и, смотря по положению его, отчуждало его либо от среды, либо от родины. Григорий Петрович, как многие в то время, был тем менее русский, чем более культурен. (...) С сильной художественной складкой, исключительно одаренный... он не был создан ни для чего, что требует корней; он был не нужен родине, как остался не нужен своей семье». (Князь Сергей Волконский, «Мои воспоминания», М., 1992 г., т. 1, ее. 383-384).

Когда-то, в начале XX века, когда общественная жизнь России вышла из своих патриархальных берегов и раскололась на враждебные лагери, возникли впервые не только революционные партии и левые органы печати, но и правые. Возникли левые и правые политические движения. Появились впервые люди, назвавшие себя националистами. В отличие от монархистов и их массовых организаций, число националистов всегда было незначительным и какого-то существенного влияния на ход политической борьбы они не оказывали. В III Государственной Думе их число не превышало двух-трех десятков. В IV Думе они составляли уже значительную фракцию — 88 человек. Но за стенами Думы их было немного. Это были небольшие группы из журналистов, профессоров университетов и политических деятелей. В народ эти националисты не пошли и сама их доктрина была создана не для простонародья. На слух русского человека то, о чем толковали русские же националисты, воспринималось как чисто заморская и даже едва ли не барская выдумка, с революционным душком. Что и имело место в действительности.

В резкой полемике с националистами находились все органы черносотенной, то есть монархической печати. Что, быть может, и есть самое интересное. Кратко излагая суть проблемы, нужно сказать следующее. Националисты из известной триады — «Православие, Самодержавие и Русская народность» — сделали свою триаду — русская народность, парламент, конституционная монархия по английскому варианту. Русская народность должна была стать господствующей. Это на первом месте. Политическая, кадровая политика правительства должна предоставить русским определенные преимущества в системе административного аппарата и других областях государственной и общественной жизни. Поскольку только западный тип цивилизации способен обеспечить государству и народу процветание, то следует тихо, но неуклонно двигаться в сторону Запада, пример чему подавали и сами правительственные решения тех последних лет: разрешение политических партий, общественных организаций (1906 г.), утверждение в стране думской монархии, то есть парламентской, фактическая отмена цензуры, открытые границы с Западом и прочее в том же духе...

На практике это привело к тому, что фракция националистов в Государственной Думе четвертого созыва быстро вошла в стачку с самыми левыми партиями, стала инициатором Прогрессивного блока и приняла самое активное участие в свержении самодержавия. Некоторые из националистов еще до того пошли на содержание сионистско-кадетского комплота, активно стали выступать в защиту «избранного и гонимого» еврейского народа, не отказываясь от звания умеренных монархистов и националистов. Пример тому — известный последователь Каина и Иуды, этих подвижников прогресса и демократии, В.В.Шульгин. Вечно шатающийся в своих воззрениях, хотя и талантливый и очень симпатичный лично, М.О.Меньшиков на своем примере доказал, что сам по себе русский национализм идейно пуст, бесхребетен, неплодотворен и из него ничего, кроме набора пустых, громких и красивых фраз, выжать невозможно [3].

Что этот национализм призывает русских служить идеалам шатким и неорганичным. Еще там, где с ним была соединена чуткая и бескомпромиссная совесть, врожденный дар логики и искренность без страха иудейского, там еще можно было получить блестящие образцы публицистики. Но не все в конце концов публицисты. А во-вторых, на одном отрицании и анализе далеко не уедешь. Тем более на утверждении идеалов демократии и прогресса, т.е. революционных и иудейских. Кроме того, в этом случае обеспечен совершенно искаженный взгляд на причины и следствия в русской истории. Ибо взгляд и оценка становятся позитивистскими, а в основе всего — материализм. Отсюда полное непонимание мотивов поведения русских людей в деле созидания Русского государства.

В критике националистов со стороны монархистов самым точным определением было: мы, монархисты, на первое место ставим дух русской народности — Православие и его защиту на земле русской — Самодержавие. А националисты — русскую кровь, которая должна питать материализм и западничество, т. е. начала иудейские. Кому этот национализм нужен?

II

Сегодняшний русский патриотизм не вышел за пределы этой дилеммы, и надо признать, что, несмотря на провозглашение в ряде публикаций фраз о пользе для русского народа Православия, необходимости следовать идеям «национальной самобытности» и не отрываться от «отеческих корней», основной ход мыслей и ценностные ориентиры как раз носят все черты критикуемой, как правило, стороны — масонства и западничества. За фразой стоит утверждение, отрицаемого на словах.

Большинство исследователей и публицистов из настоящих русских по понятным причинам стоят в круге культурологических ценностей, в систему которых легко вводятся любые слова и понятия, в том числе и «православие», и «отеческие корни», и «исторические традиции».

Разумеется, круг поднятых вопросов не может быть исчерпан и в десятках статей, но важно осознать проблему. Такие слова, как «нация», «культура», «социализм» у всех на слуху, но вопросы, связанные с ними, и стоящие за ними легенды и обманы более чем актуальны для любого человека, как читающего, так и вовсе не читающего ничего. В конце концов речь идет о добровольном рабстве несуществующим богам и существующим демоническим силам, выдающим себя за богов, как ни банально и риторически это ни звучит.

Как бороться с масонством, задаются часто вопросом люди, начитавшись соответствующей литературы, посвященной и современному положению вещей, и проблемам нашей истории. Ответ из этой литературы напрашивается один: никак. Много умного можно прочитать, много узнать о происках сионизма, мысленно сочувствовать идеям освобождения русской земли от нашествия двунадесятых языков, возглавляемых какой-нибудь шайкой «демократов», но ответ один — ты мал, и слаб, и одинок. Там политики, там дельцы, и, даже если захочешь, туда, где решается судьба страны и мира, ты не сможешь проникнуть. Тем более что практика показывает: и проникшие за кулисы власти легко отдают себя все тому же израильскому капиталу и бнай-бритовской когорте борцов за «права человека». Такой неутешительный вывод следует из нашей историко-публицистической патриотической литературы.

Пока вопрос в публицистике решается на политическом уровне, пока все описываемое относится чисто к внешней стороне дела, до тех пор никакой практической пользы получаемые сведения не приносят. Они только вселяют уверенность, что от тебя, маленького человека, забитого нуждой, ничего в этом мире не зависит. И уж вопрос о том, чтобы противостоять какой-нибудь громадной политической организации, снабженной всей мощью современного финансового и пропагандистского аппарата, просто смешон. И в таком эффекте воздействия на читателя — ахиллесова пята всей просветительной литературы на эти темы. Конечно, не исключено, что целью многих таких публикаций является деморализация читателя.

А ведь между тем речь-то идет не о финансах и не о политических вопросах, речь идет об исповедании определенной религии и о религиозных кумирах. А это уже та область, в которой каждый человек сам волен и властен решать так или иначе. И вся политика, и все политические интриги, и все революции, и все интернационалы, и все мощные силы всемирной масонской организации только для того и существуют, чтобы держать каждого из нас в лоне этой религии. В ней и только в ней — вся суть.

Замороченные политиканами, историками, воспитанными в духе этой религии, мы принимаем средство за цель, а цель и вовсе не видим. Нам внушают, что вся политическая борьба, все революции, все козни масонов и Бнай-брит только для того и существуют, что им нужны деньги и власть. А сама власть опять же для того, чтобы иметь много денег и власть над природными ресурсами мира. Так это видится с точки зрения материалистов-историков и журналистов, позитивистов и прагматиков. Более наивного и глупого трудно что-либо еще представить!.. Но, в конце концов, эти положения находятся на одном уровне с доктринами экономического материализма, где религия — выдумка попов и порождена производственными отношениями.

Что первое приходит в голову нашему человеку, когда ему хочется доказать, что русский народ не так себе прост, что он чего-то значит, и, что если уж по большому счету, то, во-первых, он доказал свою талантливость и, во-вторых, имеет право на достойное место в ряду других цивилизованных народов. Он вспоминает сразу с десяток-другой имен писателей, нескольких поэтов и нескольких композиторов, которых он, говоря по правде, не читает и не слушает. Затем, непременно, Суворова и Кутузова, а теперь еще и Жукова. Но, удивительное дело, те, с кем ему приходится держать полемику, как правило, все люди тоже начитанные, и, конечно, тоже люди культурные, потому что с безкультурными что же и говорить. Хотя они по большей части и нерусские, но вполне соглашаются с набором «великих» и «значительных». Толстые журналы, как «наши» так и «не наши», в общем тоже пишут о тех же великих с тем же пиететом и с тем же непременным упоминанием при соответствующем субъекте того же предиката «великий русский писатель (поэт, композитор, художник)», лишь включая в эту когорту более широкий набор таких «русских» имен, как Шагал, Мандельштам и другие, а также включая всех русскоговорящих, что-либо когда-либо как-либо написавших на русском языке, даже самое неудобоваримое. Но это другая проблема, хотя она страшно раздражает одних и нравится другим, ведь еврей — «это наше все».

В этой полемике о роли русских в мировой истории, о роли всевозможных врагов русского народа и заговорщиков, при внимательном прочтении полемических статей остается впечатление какой-то условности между двумя партнерами, которые как бы договорились вести дуэль холостыми патронами, делая выстрелы погромче и с большим дымом. Эта пиротехника полемических боев более всего нравится читателю. Конечно, условность есть, частично есть и договоренность. Но если бы все упиралось в последнюю, то не было бы большой проблемы. Это свидетельствовало бы только о том, что вся полемика вокруг русского вопроса с большинством публикаций в книгах и журналах направляется из одного центра. По крайней мере, проблема носила бы чисто внешний характер.

Понятно, что заранее двусмысленность ситуации в такой активной полемике, начавшейся, по правде говоря, давно, вместе с началом революционного движения в России в веке XIX, полемике о русском и космополитическом, заложена общими вкусами и ценностными ориентирами обеих сторон, русской и космополитической. Или, если шире — кадетской, т.е. русской по форме, иудейской по содержанию. Смысл шаткости русской стороны заключается в том, что сама полемика стоит на шаткой основе — основе не национальной, а вненациональной; эта основа — «всемирная культура» и ее ценности, созданные отнюдь не русскими вкусами, как они выразили себя в допетровской Руси, и даже не немецкими и не английскими, а, следуя верным наблюдениям многих мыслителей, как сионистов, так и их идейных противников, вкусами иудейскими...

III

Мне могут возразить — такие имена, как Пушкин или Л.Толстой, Тургенев или Чехов являются столпами мировой культуры из-за гениальности их сочинений. Одно замечание мне представляется нужным сделать. Если иметь в виду такое качество творчества, как гениальность, то она несомненно от Бога, но если иметь в виду другое качество, необходимое для того, чтобы эта гениальность стала достоянием многих людей, а именно значительность, то ее присутствие — вещь вовсе условная и чисто конъюнктурная. Один гений больше значит сегодня, на другого гения нет спроса, третий и вовсе не раскупается. Или, чаще, и вовсе не издается. В сумасшедшем мире спрос, понятно, будет на сумасшедших, а в здоровом — на здоровых и крепких в своем деле. Но и в здоровье, и в сумасшествии есть свои гении и свои дарования.

Кроме того, процесс создания культуры, как и любой процесс в мире организованных иерархически государств, есть процесс, направляемый и организованный определенными людьми по определенным вкусам. Сами вкусы не есть вещь стихийная, свалившаяся с гор Памира или Монблана. Вкусы создаются, и это аксиома. Конечно, есть консервативность вкуса и привычек, и есть традиции. Но именно пример нашей страны показывает, как громадный народ усилиями идеологов-террористов в течение двух-трех поколений почти напрочь забыл эти национальные традиции на девяносто девять процентов. В стране, например, где пели все, от извозчика до купца-горожанина, в любой деревне и на любой улице, сегодня знают только два слова из песен Дунаевского и какого-нибудь ублюдочного Чебурашку. Это люди старшего поколения. А сегодня и вовсе молчат, и даже знаменитый «Шумел камыш...» почти не услышишь, хотя пьют, как и прежде, много и самозабвенно. Уж не говорю о многом другом, что касается этой проблемы. Одно ясно — страна духовно онемела — ни молитвы, ни песни не знает. Да, вкусы навязываются, прививаются и диктуются. Спрос организуется. Да и вся история СССР — это история целенаправленного, по одному четко обозначенному плану, процесса уничтожения целого космоса культуры певучей, добродушной, лукавой и подвижнической, избяной и теремковой, с колокольными перезвонами и крестными ходами, с любовью к пересудам и всевозможным чудесам, церемонной и неторопливой, скептической к властям и не знающей решительно о культе «великих личностей».

История нашей страны являет пример того, как грубо, насильственно, ломая и сжигая, осмеивая и оплевывая, создавалась новая безбожная религия, новые вкусы и новый советский народ, как социальное и политическое единство. В этой культурно-религиозной ломке вся суть всех репрессий большевизма, вся суть уничтожения русской деревни с уездными городами включительно. Как же в такой ситуации не вспомнить и не подумать над одним фактом и не попытаться его осмыслить; я имею в виду, какое громадное значение режим, пришедший к власти, придавал с самого начала искусству, образному и литературному, для целей великой переделки русского народа, как и других коренных народов России. Писатели, поэты, режиссеры напрямую писали вождю и отцу народов, советовались и вводились в руководящий орган партии власти. Они стали руководящей ложей идеологов в стране, направляющей и созидающей новую религию — религию социализма, «религию человечества», о которой писали идеологи масонства с давних времен. Романы, повести, киноискусство, театр... И все это направлялось, цензурировалось, финансировалось по одному плану и из одного центра. Новое еврейское по духу искусство, чуждое вчера поколению, выросшему в царской России, уже через двадцать лет после революции новым поколением воспринималось как свое, родное. Одновременно уничтожались все книги по русской истории, по философии, все старые дореволюционные журналы, все религиозные книги, все старые школьные учебники и... кладбища. Чтобы сделать вновь создаваемую культуру на началах чисто иудейских и, соответственно, «общечеловеческих» и всемирных, догадались в тридцатых годах придать этой культуре национальную форму при наличии непременно социалистического содержания. Повести, рассказы, романы стали воспевать освобождение угнетенных и оскорбленных, описывать «ужасы царизма» и — в русле атеизма — воспевать «человека труда», «человека науки», человека, устремленного в светлое будущее и своими силами, без всяких там «поповских суеверий» и «боженьки», созидающего светлое царство «освобожденного труда». Понятно, человеческие переживания, любовные коллизии, столкновения с рутиной в форме недобитого кулачества или зазнавшейся бюрократии, втягивали читателя и зрителя в сопереживания и заставляли плакать и вздыхать, а заодно и вдыхать аромат курильниц новому «чисто человеческому богу» — коллективу, творящему чудеса и не нуждающемуся в Боге и Церкви.

IV

Обозревая все это и вдумываясь в происшедшее, нельзя не удивиться, как быстро нация стала заплевывать свое прошлое, свою религию и петь хвалу своим врагам, врагам Христа и добровольно служить своим словом и делом палачам решительно нерусских кровей, о которых русские люди знали из Священного Писания. Трудно человеку сидеть без работы в углу коммуналки и умирать с голоду, страшно не хочется попасть на мушку чекистам — это понятно. Но кто же заставлял скромного рабочего, инженера и мелкого чиновника орать самозабвенно о «поповщине», «кровавом царизме» и распространять сказки о «жутком положении» рабочего человека в «проклятом прошлом», когда сытые и довольные физиономии его родителей на фотографиях из того прошлого ярко свидетельствовали о благополучии той жизни, где не было коммуналок, очередей и великих строек под дулом винтовки. И даже сексотов и партийных проработок.

Но... такая необходимость лить помои на святой алтарь появлялась всегда, когда очень хотелось стать писателем, артистом, романистом и поэтом, режиссером и просто руководителем какой-нибудь конторы, то есть социально обозначиться и вылезти «в люди». Без такого запачкивания себя прямыми кощунствами в адрес Церкви ни один деятель искусства, особенно писатель, самый что ни на есть патриотический и «наш», включая некоторых из племени так называемых «деревенщиков», ставших одновременно членами ЦК КПСС, фрейлинами их величеств генсеков, титулованными номенклатурщиками, никак не мог обойтись. К этому принуждали. И на это соглашались... Когда-то через кровь входили в революционные банды, и кровь спаивала. Кощунство периода советского большевизма тоже спаивало и объединяло людей этой «чисто человеческой религии». Я помню выступление известного писателя В. Распутина на каком-то собрании уже времен перестройки по телевизору. Магометанство, буддизм, христианство играли положительную роль в равной степени, вещал он нудным голосом, ибо все религии воспитывают в человеке положительные моральные качества. Ну, точь-в-точь, как еврейский просветитель Германии Мозес Мендельсон и его соратники по масонской ложе. Впрочем, и Мендельсон был известным писателем. Но дело не только в такой откровенной демонстрации своей приверженности атеистической религии «всечеловеческой культуры». Дело, понятно, глубже, и заключается в самом характере этой религии и ее текстов, создаваемых новыми жрецами ее — писателями, художниками, поэтами и идеологами от журналистики и телевидения. Нельзя, впрочем, не заметить, что в основе любого общества в государстве лежит определенная религиозная или философская идея, или Легенда. В основе советской идеологии тоже лежала Легенда, символами которой воодушевлялось все искусство советского периода. В этой Легенде было несколько глав, взятых из круга оккультно-герметического масонства. Собственно, этой теме и посвятил свою работу «Религия и социализм» (СПб., 1908, ч. I-II) будущий нарком образования и культуры Л.Луначарский. Это чисто еврейская Легенда. И чисто масонская.

V

Да, культура — это идеология «человеческой» религии. Да, вкусы создаются. Как создаются телевизионные программы с заложенной в них определенной идеей, как составляются планы книгоиздательств и как многое другое.

Вкусы же — дело прихотливое. Никто не спорит, что, например, Гомер гениален, и даже очень. С этим согласятся все, но читать не будет никто. За очень редким исключением. Существует и отчетливо выраженный национальный вкус, проявляемый в отрицании. Например, по моим наблюдениям, никакие утверждения авторитетных людей, что «Дон-Кихот» гениальное произведение, не могут русского человека, подростка и взрослого, заставить прочитать хотя бы два десятка страниц этого монумента всемирной интеллигенции. И то, что это — монумент, вовсе не представляется очевидным. Зато еврейские дети читают его с искренним восторгом.

Кафку только русский интеллектуал прочтет, и то разве что «для порядка», а еврей прочтет и не будучи интеллектуалом, а простым инженером или продавцом. То же с Шагалом, с Пикассо... Впрочем, то, что существует определенный национальный психологический тип, выражаемый и во вкусах литературных и зрительных искусств, — это отмечено давно. Например, в замечательной работе Э.Метгнер (Вольфинг) «Модернизм в музыке». (СПб. 1911 г.) И с этим творцам всемирной культуры приходится считаться. Но замечу сразу, считаться в форме, но не в содержании. Слово «всемирный» что-то да означает: означает же одну-единственную идею, выраженную в свое время (в 1723 г.) в масонском катехизисе — «согласие в главном, разнообразие во второстепенном». Совершенно очевидно, что нам навязывают еврейские вкусы, которые всемирны.

А что главное, что второстепенное, еще предстоит разобраться. Но, разбираясь, приходится сразу ставить себя под удар, который уже не раз следовал вслед за таким «разбирательством». Лично мне вспоминается по этому поводу Тертуллиан и содержание его полемики с язычниками. Для них Тертуллиан и его единоверцы были не кем иным, как нигилистами, ниспровергателями всего и вся; всего того, что так дорого всему «культурному миру». И в этих словах нет иронии. Был культурный мир, тот самый, кстати, который так успешно мы сегодня воспроизводим в главных чертах, и были отрицатели этого мира. По крайней мере, всех статуй всех решительно богов, и всех героев, и всех вообще капищ, невзирая на их очевидную для сегодняшнего мира художественную ценность.

И дело не в том, чтобы что-то ломать, а в том — что надо признавать и чего не надо. Может быть, значимость для одного, а может быть, значимость для всего общества, а последняя чаще всего определяется значением в ценностной системе данной культуры. Когда значимость определена, вопрос переходит в плоскость достаточно всем известную, чисто техническую: выделение денег, экранного времени, выделение бумаги на издание, реклама и прочее, вполне очевидное для каждого. Происходит легализация какого-либо произведения, его тиражирование и активнейшая пропаганда.

Учитывая все эти факторы создания культурного процесса, приходится расстаться со многими романтическими представлениями на уровне детей дошкольного возраста, вроде классической фигуры, столь дорогой сердцу обывателя: «талант всегда пробьет себе дорогу» [4]. Много у нас талантов, противных большевистской идеологии, пробило себе дорогу на книгоиздательском фронте? Эти таланты в основном пробивали просеки на лесоповалах, вот и все. Но смею заметить, что и во всеобщий котел всечеловеческой культуры кладут далеко не любой продукт, как бы ни был он вкусен и полезен. Напрасно думать, что не существует никакой идейной заданности во всем этом мировом процессе. Во всем этом разнообразии есть тоскливое однообразие... Пошлость была всегда, но сегодня именно на нее делается ставка.

Но вернемся к полемике, в которой одна сторона доказывает неполноценность русской нации. Рефрен, звучащий в каждом утверждении какого-нибудь телекомментатора или историка-публициста,— «в этой стране все не так». Пример чистого, сытого и вежливого Запада колет глаза, и в нем, как в зеркале, мы и без комментаторов видим — действительно «не так». Грязь, нищета и хамство плюс бандитизм и самое беспардонное воровство сверху и повсюду. Да еще большевизм и бездорожье. Отчего это «все не так»? От вашей русской неполноценности, говорят нам. Мы с этим не согласны. У нас русская литература и много ученых... Между тем, постоянное выдвижение вперед имен и фамилий знаменитых для доказательства величия и значимости самой русской нации изначально порочно и таит в себе вовсе не идею значительности и талантливости своего народа. Бесконечное козырянье и цитирование по случаю и просто так Толстым и Достоевским, Чеховым и Куприным, десятком других имен философов и мыслителей, композиторов и певцов — лишь свидетельство вырождения если не самой нации, то ее окультуренных представителей, которые только как бы на то и способны, чтобы быть поставщиками ко двору Ее Величества культуре работников и глашатаев.

Бесконечное тиражирование мыслей значительных и гениальных, комментарии к ним и комментарии на комментарии сродно работе раввинов-талмудистов; оно лишает человеческую мысль авторитетности и содержательности и передает оценку мысли в руки комментаторов культуры: «как сказал Федор Михайлович», «как писал Лев Николаевич», «как отметил в свое время Лосский...», и далее следует, как правило, какая-нибудь совершенно банальная сентенция. Самая замечательная мысль, сказанная от себя, пройдет незамеченной, если не опирается на соответствующую цитату.

Целая армия комментаторов-литературоведов, этих талмудистов-гробокопателей, заслонила живую человеческую мысль засушенным гербарием — цитатой и сделала почти невозможной ее самостоятельность.

Но и за минусом этого талмудического процесса, получающего свое освящение в основных догматах иудаизма с его культом личностей, творцов культуры, обращение с пиететом к ряду своих отечественных «великих» и «значительных» с целью утверждения величия своей нации таит в себе совершенно другую идею. В культурологической апологетике своей нации сквозь призму человеческой кумирни, на капище всемирной культуры скрываются основания шаткие и двусмысленные. Речь должна была бы идти о понимании уникальности своего народа и необходимости его существования в творческом замысле Творца и Вседержителя. А понимание уникальности русского народа должно было бы совершенно по-другому расставлять и все акценты и в отношении национальной значимости к творцам общечеловеческой культуры, даже из числа своих соплеменников. Культ личностей появляется тогда, когда сама культура перестает быть церковной и становится мирской. Кто имеет доступ к историческим материалам, включая мемуарную, тот, возможно, с удивлением на первых порах отмечал, что в допетровской Руси и в послепетровской (но уже только со стороны простонародья) совершенно буднично, без восторгов и без особого внимания писали и говорили сами современники о тех людях, чья изображения сегодня мы видим в учебниках русской истории. Культ личности всех писателей и поэтов, музыкантов и композиторов, весь патриотический запал в этом направлении совершенно непонятен сельскому миру России и всей русской провинции. Там, свидетельствую, никогда не было проблем и с культом Сталина, как, впрочем, и с его извержением, там просто другая психология и другой язык. «Культ личности» возникает только в культуре иудейской и называется гуманизмом. В христианстве есть только культ Творца и Спасителя.

VI

Посмотрите на известное: как крестьянский мир относился к Толстому и Достоевскому, к другим великим и значительным «народным» поэтам и писателям в дореволюционной России. Ни плохо, ни хорошо. Просто никак. Интеллигентная, «барская» культура, для интеллигентов и нужная. В 1918 г. эти, со слов сегодняшних глашатаев «великих и значительных», облагодетельствованные крестьяне разграбили и сожгли поместья «великих» и «значительных», «любимых народом» мастеров слова. Можно говорить о варварстве и одичалости народа в ту пору, и это будет верно. Потому что грабить и сжигать грешно и преступно. Но можно задуматься и о другом. Пока не было «великих и значительных», а народ жил по Псалтири и сам любил сочинять и петь, усадьбы не горели, и воровства, по свидетельству даже иностранцев, было мало. Намного меньше, чем в Западной Европе. Да ведь глубинка жила патриархально и без замков на дверях уже и в наше время. Но, понятно, талантливо описывая мучения народа под игом извергов дворян, выжимая слезу над строчками «Муму», читая слезливую «Историю» Карамзина, в конце концов начинаешь зажигаться ненавистью к «тиранам». Чего же тут удивляться откуда взялось это одичание? В автобиографиях революционеров всех мастей можно отметить одно важное место: решительно все говорят, что пришли в революционные организации через чтение классической литературы. Одни отмечают «Дым» Тургенева, другие «Бесы» Достоевского, третьи стихи Некрасова. Декабристы в числе своего идейного багажа, приведшего их к бунту, называли и «Историю» Карамзина среди других сочинений. Именно «гуманизм» ведет народы к одичанию, опустошает душу.

Почему такая важная роль отводиласьими художественной литературе? Не потому вовсе, что там были прямые призывы к бунту и насилию. Дело вовсе не в этом. Призывами занимались другие. Примерный ход объяснений таков: чтение Чернышевского и других авторов, которыми увлекались старшие товарищи, проходило бесследно и никакого интереса и понимания по началу не возбуждало. И только после чтения художественной литературы стали волновать проблемы, ответ на которые и давали уже чисто революционные авторы. Возбуждался интерес к проблемам, которые раньше были неактуальными. Именно в проблематике все дело. Собственно, и Бердяев отмечал совершенно справедливо, что в марксизме важно не содержание учения, а его проблематика. А проблематика эта заключается в одном: как благополучнее и получше устроиться в этом мире, как удовлетворить свои «естественные» потребности, будь то вопросы любви, честолюбия или общественного переустройства. Так раскрывается смысл «чисто человеческого» масонского катехизиса. И еще: вместо нравственности — этика, моралистика.

Что же после этого иронизировать или удивляться по поводу разграбленных усадеб и одичания русского крестьянства?! Но странно после этого, осмысливая в общем-то хорошо известное, ссылаться для доказательства величия своей нации на творцов мировой культуры и апостолов свержения православного уклада жизни русского народа. Ведь странно было бы ссылаться для такого случая на имена святых, в земле российской просиявших, взяв в руки Четьи-Минеи Дмитрия Ростовского. Дмитрий Ростовский не говорит нам о величии рода человеческого и не тешит национально-патриотическое чувство. Он говорит о величии Бога и о человеке, понявшем это.

Date: 2016-05-17; view: 354; Нарушение авторских прав