Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
Бочка меду и ложка дектя
|
|
«Если мы не сумеем, не найдем сил восстановить абсолютную Ценность — ни в коем случае не относительную понятий добра и зла и их присутствия в мире,- мы никогда не найдем решения проблемы человечества, никогда не выйдем из беды»
Дж. Оруэлл (1944 г.)
В № 57 «Вече» напечатал очерк В.Острецова «Нация и культура». Автор устанавливает принципы и оценки в осмыслении национальных проблем, в их историческом и политическом ключе, при культурологическом подходе. Пишет о главном — о развале национального самосознания, о заданности этого процесса, о причинах, исполнении и исполнителях. Дан, в общем, прекрасный анализ. Однако, к «бочке меда» странно и досадно примешиваются ложки дегтя, в некоторых частностях, в «отделке» темы.
Абсолютного аспекта вещей нет, человек «окрашивает» их собственным мышлением; это особенно наглядно у В.Острецова.
Есть, безусловно, в статье и абсолютно верные опорные пункты, реальные и трезвые, как, например: «Внушаемость людей сегодняшнего дня /.../ поистине тотальна и ужасающа. Как и расколотость нации. Весь народ стал доверчив, как младенец. Он искренне, например, верит, в то, что в политике есть борьба групп и идей, и не понимает того, что в современной политике есть только спектакль по заранее написанным сценариям». И — другая ценная мысль: говоря о политике коммунистической партии — «под вывеской ЦК скрывалась другая, более высокая по своим историческим и политическим задачам организация, в которой сама КПСС рассматривалась как временная форма правления страной, на определенном этапе большой переделки русского народа». Эти мысли из «бочки меда». Но этим автор и ограничивается. Дальше идет «меню-фикс» темы, которые многократно обсуждались: масоны, западная философия, интеллигенция. Агрессивность «Всемирной культуры», создаваемой и распространяемой масонами.
Настораживает, проступающая в текстах некая болезненная извращенность в трактовках проблем, которые составляют и вообще-то, а в особенности сейчас, психологическое ядро национального поведения.
И это — сегодня, когда в центре внимания каждого живущего проблемы самого существования русского народа... И поистине зловеще, что на фоне острого практического осознания проблемы выживания преподносятся десятки страниц диссертаций. Автор фатально зациклен на определенном диапазоне мыслей, из которых не может и не хочет вырваться.
Сущность современного мира — цепная реакция распада. Со всеми, вытекающими отсюда последствиями. Сегодня сама духовная почва тысячелетий, христианская почва всей западной культуры превращается в зыбкий фундамент пустоты. Мир скользит по наклонной в пропасть. И в мире нет больше отдельности. В мире разбужены стихии, вне области управляемости, и «верховное командование» направляет эти процессы по пути: стать необратимыми. А рычаги — в самом человеке: его психике и психологии, и подверженности всяческому злу [8].
В.Острецов делает подмены понятий, выводит формулы, и ставит все на службу своей риторике.
Одну из статей (о русской идее) автор кончает так: «Нет ничего страшнее фальсификации, имитации и подделки в сфере духовных ценностей и самооценок». К этому мнению можно присоединиться.
Литература и писатель
«Собрать все книги бы, да сжечь!»
Грибоедов. «Горе от ума».
Развернутым фронтом — против интеллигенции. Порка интеллигенции начинается с самого Платона. Всем сестрам — по серьгам!
«Нельзя считать случайным, что именно в момент разлада русской жизни на поверхность выходит русская литература».
Хорошо: были у нас Пушкин и Гоголь, и Достоевский, и Толстой. Да ведь и на Западе были свои: Руссо и Дидро, Вольтер и маркиз де Сад. Но этот сорт безнравственности — Россию миновал. У Острецова: «Вся магистральная, романтическая линия русской литературы несла дьявольскую утопию». По старым, выверенным рецептам советской практики, Острецов раздает оплеухи нашим лучшим. Одно из утверждений автора: «Ни «Капитанская дочка», ни «Евгений Онегин», ни Достоевский не увеличат наших мыслительных способностей». — Подвергаемо сомнению, но, все же, печально.
В. Острецов предъявляет жесткий счет нашим национальным гениям. «Вспомним завывания у Чехова о сверхчеловеках, которые будут жить после нас... /.../ Гоголь — воспитанник масонов, западник, Россию не понимал, ее только выдумывал. /.../ Достоевский: надрыв, но ясности и духовности — никакой». Так и обозначено: никакой. Интересно, как объясняет Острецов, что Достоевский мог создать евангельский образ князя Мышкина, не имея о духовности ни малейшего понятия? («Духовности — никакой»...)
«...Славлю Тебя, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных, и открыл то младенцам» «которых есть Царство Небесное». Достоевский: «Единственный закон бытия человеческого — милосердие».
Морализующая духовность русской литературы, ее медиумизм для В.Острецова пустой звук. Т.Карлейль пишет в очерке о Новалисе, защищая его от возможных поверхностных оценок: «...Привычка смеяться над всем великим и'насильственно понижать все великое до уровня собственной высоты...» И что ошибочные, и к тому же агрессивные утверждения «способствуют установлению на земле царства наглости и пошлости». Оттого — нужно защищать русскую литературу от ее слишком досужих критиков. Писатели были не вовсе бездельниками, как аттестует их Острецов [9]. Важно, что все они говорили о реальном наличии зла в мире, что есть едва ли не одна из главных тем христианства. (О наличии зла говорят и буддисты, и сионисты, и марксисты — В. О.).
«Под знаменами Толстого и Чехова спасать Отечество не пойдешь». Быстренько возложив вину на плечи Толстого и Чехова. Острецов молотит дальше, — кого достанет. (Дело не в Толстом и Чехове – они делали свое дело, а в нашем их восприятии, культово-религиозном — В. О.)
«Мещанский и почти пошлый Толстой, сентиментальный и слезливый Достоевский, недалекий Гоголь»... И все производится на фоне определения — «Культура — идеология человеческой религии».. Есть в общей картине Острецова какая-то болезненная извращенность, свирепость исступления, с какой он терзает лучшее и идеальное. Если он, ничтоже сумняшеся, может людей благородных, жертвенных и кристально-чистых, каким был Чехов (как тот праведник из Евангелия, ради которого Бог пощадил бы мир!) — усердно втаптывать в свой универсальный уничижительный анализ. Чернить своих праведников и героев — что делает В.Острецов, — последнее дело. (Своих для кого? — В.О.} Ведь одно живое слово Чехова весит больше, чем все диссертации аналитиков. Чехов сам жил по заповедям христианства. (Чехов был атеистом и не скрывал этого — В. О.} И люди, которых он ставил в образец были «...люди подвига, веры, ясно осознанной цели» (слово на смерть Пржевальского). (У православных образец в Житиях святых, а не в романах — В. О.)
«Нет ни низших, ни высших, ни средних нравственностей, а есть только одна, а именно та, которая дала нам во время оно Иисуса Христа...» (Нравственность нам дала Иисуса Христа?! В сокровищнице иудаизма и масонства эта мысль многого стоит. Между прочим, это общее положение «просветителей» времен Мозеса Мендельсона. — В. О.) «Правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня, и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни» (рассказ «Студент»)
«Плоть» мира Чехова — глубоко духовна. Чехов был — честью и совестью России. Чехов обладал качествами, отсутствие которых погружает человека в разорительную духовную бедность и сегодня, более чем когда-либо: это честь, доброта и глубокая любовь-жалость к человеку, удивительная и сокровенная скромность, и умное и активное всему этому служение.
Евгения Яковлевна, мать Чехова, на похоронах сказала Куприну: «Вот, горе-то у нас какое... Нет Антоши...» Да, горе — неизбывное. Но у В.Острецова память оживляет: «Завывания...» Словарь у него — поистине, особый. (Впрочем, И.Солоневич — тоже подобным отличается, не к чести его.)
О Чехове один из современников, сказал: «Он был деликатен и чист, ласкающе-умен и кристально-благороден». Если это и не очень хорошо сформулировано» с несколько вычурной красивостью, — указывает оно на то, что в людях главное. Что же касается христианства Чехова, — то «сорт» его был самым высшим. Это было христианство столпника, но активное, жертвенное и глубоко-действенное. Никогда поза или лозунг, но всегда пример любви к малому и сирому. Ядовитый анализ, и косметические советы по адресу истории, вдохновляют В.Острецова конструировать, в пожеланиях достойного будущего, тщательно изолированные от реальности, утопические «церковные дворики». Но Острецов явно боится правды. Вот его замечание о сегодняшних церковных делах:
«Слово Церкви и сегодня даже (...) в устах иерархов Московской Патриархии, звучит неуверенно, слабо...» Дуновение конформизма, расшаркивание; удобообтекаемо, фальшиво! Как будто В.Острецов может не знать, что Церковь сегодня вовлечена в общий процесс болезни. Не видеть этого — чудовищный самообман (и, что хуже — обман!).
Еще одна тема В.Острецова — «и самого что ни на есть практического применения», которое совершенно не зависит ни от какой политической конъюнктуры (есть сегодня такое?) — «О личном выборе религии, как во времена равноапостольного Владимира Красного Солнышка.» — Янки при дворе короля Артура?
Извращенность у В.Острецова — в самом видении добра и зла. Вот ведь, как ясно — у Достоевского («духовности — никакой») — Единственный закон бытия человеческого — милосердие» Это — крестильная купель! (Видение добра и зла бывает верным и неверным, во «извращенность» в этом вопросе есть открытие Н. Вулич — В. О.)
И — для кого такая фальшь и лакировка: «Пока народ жил по Псалтыри и сам пел и плясал, усадьбы не горели...» — Никогда народ так не жил! И были и Разин, и Пугачев, и секты. И самозванцы. Но вот когда начали ронять слезы над «Муму», и читать слезливую «Историю» Карамзина...
В давнопрошедшие времена, когда народ «пел и плясал», не было ни истории Карамзина, ни Достоевского, ни стихов Некрасова. Стало быть — литература, в то время, не заменяла религии, по мысли В.Острецова. Но были — секты и самозванцы, и Разин, и Пугачев. Воскресим церковные дворики, — и все образуется. А вопрос о психике современного человека — не ставится. Напоминает поучительную историю из старинной хрестоматии, о маленьком мальчике, спасшем страну, заткнув пальчиком дыру в плотине...
Еще — о церковном дворике. В него веришь, его видишь, когда читаешь «Триптих» А.Шахматова, в том же «Вече» № 57. В сияющей убедительной доброте слов, в любви к людям и России. А.Шахматов, безусловно, обретается в таком церковном дворике. Ему веришь, каждому слову: «Писал с доброжелательной критикой, горькими слезами и неутратной верой». А вот Острецову — не веришь. Истинно ли его, вымощенный льдом, дворик — церковный? И каково его «умное делание»? Остается ощущение исступленного само утверждения автора. Но не любви, без которой духовные дары — ничто. Любви, которая «не превозносится», «которая долго терпит» и которая «милосердствует». (Как видно, у самой Н. Вулич, не такая любовь — В. О.). Что «Бесы» гениальны нельзя оспаривать. Кто знает, в какие прорывы Времени выходит сознание гения?
У Острецова: «Этот консерватизм был порожден маловерием в силу Церкви все обнять, все понять и все осветить своим благодатным светом, — всю науку, все искусство, всю человеческую психологию».
Кажется, что такой универсальности не могла приписывать себе ни одна земная институция! (Церковь не является земной институцией, а есть установление Бога — В. О.). Достоевского спасает его гениальность! Интеллектуальный прожектор обшаривает весь 19 век, подводя всех и все под общий знаменатель. И русскую культуру, и науку. И о какой «любви к отеческим гробам» может быть речь на таком мертво-рациональном подледном кладбище? Ведь ни одного имени не выделяет автор в качестве светлого пятна.
А отдельные замечания — часто просто смешны, как, например, о том, что «Дон-Кихота» читают только еврейские дети. Являют беднодушие и бескрылость самого автора. Ведь образ Дон-Кихота — пленителен. Даже рациональный немец характеризует его так: «Копыта его лошади спотыкались на испанской земле, но благородная, и смешная, голова его касалась звезд». Но это — не вкус нашего автора. А между тем, именно в России, Дон-Кихотов было больше, чем где бы то ни было в мире. У одного Лескова — сколько их!
Насколько разнится тон изложения В. Острецова и Солженицына. У Солженицына: «Сам русский характер народный, так известный нашим предкам, столько изображенный нашими писателями /.../, наша открытость, прямодушие, уживчивость, доверчивое смирение с судьбой, долготерпение, (...) непогоня за внешним успехом, скромность в совершении подвига, сострадательность и великодушие». Опять — все слова не из лексикона В.Острецова. (Декламация, риторика и лубочные картинки не мое призвание — В. О.)
Культура, религия
Неблагополучно обстоит дело и в области культуры и религии.
В. Острецов пишет: культура — идеология человеческой религии. Но и наоборот религия есть составная часть культуры. А культура связана с глубочайшими корнями человеческой натуры, с «сортом» человеческих душ.
Как делался выбор религии на Западе? Католический Запад, отделившись от Православия, отошел в сферу владычества Папы римского, и, вместе с этим, в область законов Ветхозаветной религии. Русь же иначе сделала выбор. В «Слове о Законе и Благодати» первый митрополит, Иларион, определил этот выбор, как выбор веры благодатной, понимая под этим — Евангелие, Новый Завет, в противоположность Завету Ветхому. Таким образом, существующая культура русского народа определила его выбор. (По слову Спасителя Новый Завет есть полнота Ветхого Завета — В. О.).
Культура. Определяет ли ее вполне «Идеология религии»? Константы русской культуры, этой тайной лаборатории национального духа, заложены в самой русской душе, в мировидении, в русской ментальности. На вопрос, что покоряло его в России больше всего, Гарольд Вильяме ответил: «Характер народа /.../ Для него любовь — это больше, чем чувство, это — сама жизнь».
Вот, именно здесь — корни русской культуры. И — выбора религии. Русские летописи, так же, как и русская классика 19 века, дышат любовью к родной земле, и заботой о ней. Царство свободы и правды Божией — было в сердце каждого человека, а не в идеологии религии [10].
«В религии концентрируются все национальные запасы инстинктов, эмоций и морали. В ней формулируются все те представления о конечном добре, которые свойственны данному народу /.../ Умирание религии есть, прежде всего, умирание национального инстинкта, смерть инстинкта жизни» (И.Солоневич).
«Мы можем сказать: Господь Бог вложил инстинкт жизни в каждое живое существо. Мы можем сказать и иначе: инстинкт жизни формулирует Господа Бога, как свой величайший и заранее непостижимый идеал, как точку концентрации всего лучшего, что в человечестве есть». «Практическая сторона всех религий человечества изъедена всякими пороками. Я никак не собираюсь утверждать, что Православная Церковь чужда этих пороков. Но у нас их все- таки меньше, чем где бы то ни было /.../ Православие несло и несет в мир то искание Божьей правды на грешной нашей земле, которое так характерно для всей русской литературы, для всех преданий и былин русской истории, для всего народа вообще». «В шестую часть земной суши, на которой вперемежку расположились полтораста наций и народов и племен — Православие внесло невероятно много мира и света, дружбы и любви». (Подобных слов Острецов не употребляет нигде.)
Вопрос о Русской Идее, тесно связан с национальной религией. «Народ творит своего Бога по образу и подобию своему. Бог дает каждому народу ту меру познания истины и в той форме этого познания, какая свойственна духовному складу данного народа. Православие — является национальной религией русского народа» (Ив. Солоневич).
Национальное сознание — категория религиозная, мистическая. Национальная история — тоже. Это сама душа нации.
Комментарий автора
Date: 2016-05-17; view: 375; Нарушение авторских прав