Глава 6. Об одиночестве, свободе и ответственности

26 ноября 1999 год

В этом году осень в лесах Англии отчего-то потеряла свою привлекательность. Из-за промозглой погоды в самом начале природа совсем не восхищала своими красками, а затем и вовсе выпал ранний снег. В городах и пригородах было иначе. Снега там почти не наблюдалось, а в Уэстленде — западной части страны — порой даже сквозь свинцово-серые облака пробивались солнечные лучи.

Укутавшись в теплые шерстяные вещи, Гермиона сидела во дворе Малфой-мэнора на белых садовых качелях и стеклянными глазами глядела куда-то в пространство, вспоминая смутные обрывки ночных кошмаров. Сначала ей снился Портобелло... Раньше, когда погода летом выдавалась особенно хорошей, она вместе с мамой частенько посещала этот огромный рынок. Когда-то давно — в другой жизни... А потом были зеркала и многочисленные ее отражения в них: без зубов, волос, глаз, губ, чувств.

Гермиона подняла голову и посмотрела на небо — раннее утро. Настолько раннее, что едва ли ото сна пробудились домовики в особняке. Им предстоял сложный день, ведь именно сегодня покойной леди Малфой исполнилось бы сорок четыре. По этому поводу Люциус устраивал памятный вечер, на который пригласил лишь тех, кого, по его словам, хотела бы видеть сама Нарцисса.

С неба вдруг, крутясь, спустились несколько снежинок... и еще несколько... Гермиона протянула руку и поймала одну на теплую рукавицу, но мгновение умиротворения и радости так и не наступило. Наоборот, она почувствовала себя уставшей и еще сильнее заскучала по утренней городской суете. Здесь же все было унылым и безжизненным, словно бы умерло вслед за истинной хозяйкой. Мертвые снежинки падали на мертвый мраморный фонтанчик, мертвые ветки деревьев, мертвые качели. Без смысла... Как, в действительности, и ее существование здесь. За последние полторы недели Гермионе становилось все хуже, но лекарства не приносили облегчения, потому как боль прежде всего была душевной. Как будто тоска снедала прямо изнутри, и только единственная вещь, которая вызывала некое притупление угнетения, — безразличие Малфоев, порой даже граничащее с подобием снисходительности. Но, конечно, ее проявлял лишь хозяин особняка. Драко же вообще с ней не разговаривал. Он вновь принялся бесцельно проводить время вне дома, нервируя этим Люциуса и полностью игнорируя обоих домочадцев. На завтрак он почти никогда не спускался, потому что домой являлся лишь поздней ночью, ужинал там, где в основном и прожигал деньги, и лишь изредка показывался на обеде, который, по обыкновению, заканчивался ссорой отца и сына.

Наверняка Гермиона сейчас должна была ценить то, что ее персону в этом доме на какое-то время оставили в покое, но возобладало отнюдь не облегчение. Говорят, чувства служат проводниками того, что запечатлевается в памяти, так почему же злость и обида на Драко так бесследно исчезли, а взамен в душе поселились уныние и тоска? И вся эта ипохондрия будто бы с каждым днем усиленно провоцировала черную меланхолию, наполнявшую все ее существо. Несколько раз она порывалась первой заговорить с ним, но, едва решившись, поняла, что эта затея оказалась неудачной. Малфой держал себя высокомерно, выслушал до конца, а затем просто указал на дверь, сославшись на то, что его уже ждут друзья и ему некогда попусту болтать с грязнокровкойДрузья... Его ждут друзья... К чувству уязвленности по поводу такой его реакции прибавилась еще и горесть: ее нигде и никогда не будут ждать друзья. Они умерли, и больше у нее нет друзей.

Немало удивив Гермиону и Люциуса, на завтрак этим утром невыспавшийся, в изрядно помятой, несвежей рубашке спустился Драко Малфой. Вероятно, он намеревался идти сегодня на кладбище, дабы почтить память матери. Иное объяснение Гермионе просто не пришло в голову.

— Немыслимо! — неожиданно засмеялся мистер Малфой, но обращался он вовсе не к сыну. — Полюбуйся, Гермиона, что понаписали в этой вшивой газетенке, — он вдруг швырнул ей какую-то многотиражку, издаваемую в Хогсмиде, и скрестил руки на груди.

Нахмурившись, Гермиона развернула газету и быстро пробежалась глазами по строчкам. Там было что-то о "нечистых" намерениях Малфоя-старшего на счет Героини войны, но едва ли такие заявления обретут широкую огласку — репутация этого печатного издания оставляла желать лучшего. Гермиона отложила в сторону газету и мельком глянула на Драко. Без сомнения в этот самый момент ее взгляд выдал, что она думала совсем не о статье, и сердце вдруг забилось чаще.

— Ну, что скажешь? — вновь усмехнулся Люциус. Вообще, в последнее время он отчего-то перестал обходиться с ней издевательски. Нет, конечно, слово "грязнокровка" по-прежнему звучало чаще в его обращениях, но... с другой интонацией? Однажды он даже отметил, что она каким-то образом изловчилась не действовать ему больше на нервы, чем вызвал не только ее изумление, но и негатив со стороны старшего сына.

— Что ж тут скажешь... — вздохнула Гермиона и, схватив со стола стакан воды, сделала внушительный глоток, а потом встала и направилась к выходу.

— Уже уходишь? — раздался вдруг язвительный голос позади. Она обернулась, чувствую, как внутри все затрепетало. Какая же нелепость...

— Я... хотела переодеться, чтобы пойти на кладбище, — промолвила Гермиона и тут же перевела взгляд на Люциуса. — Если позволите там присутствовать, — склонив голову, добавила она чуть тише.

Почтить память леди Малфой на кладбище собрались лишь самые приближенные, но отчего-то среди этих людей Гермиона не обнаружила Андромеду Тонкс. Скорее всего, об этом позаботился Люциус, хотя, к изумлению всех присутствующих, сам он не явился тоже.

Тщательно взвешивая каждое слово, свою поминальную речь говорила миссис Забини, рядом с ней безмолвно стояли Пэнси и Драко, а Гермиона чуть поодаль от всех остальных, с трудном сдерживая рвущиеся наружу слезы. Это место так сильно влияло на нее психологически, но она должна была преодолеть этот барьер. Однако в то же самое время ее словно бы тянуло сюда, как магнитом. И теперь, не внимая неприязненным взглядам окружающих ее людей, подавленная гнетом воспоминаний о своих друзьях и родных, которые вот точно также лежат за много миль отсюда, Гермиона как могла боролась с мрачным состоянием духа, сопровождающимся общим упадком сил.

Вздохнув, она перевела взгляд на Малфоя. По какой-то причине с недавних пор это стало необходимым — украдкой поглядывать на него. Замечать каждое пророненное им слово, каждое движение... Например, сейчас он взял под руку Паркинсон, и сердце Гермионы вмиг потяжелело. Возможно, она ждала поддержки, ведь ему-то она помогала, когда он был наказан.

Какая глупость...

Драко Малфой не просил ее о помощи, она сама вызвалась носить ему кормежку. К тому же, он и без этого прекрасно обходился, приспособившись питаться, как настоящие волки. Зачем же тогда ждать от него снисходительности? А что, если это надежда?

Надежда...

Он не ее друг, никогда им не был и не станет. Он просто другой. Не такой, как... Гарри и Рон.

И вновь истерзанное сердце пронзила ядовитая стрела скорби.

Гермиона хотела было уже отвести взгляд от Малфоя, но он вдруг чуть повернул голову и посмотрел на нее. Внутри что-то дрогнуло и сжалось: неуловимо горькое было в его взгляде в этот момент, и она поняла, что он испытывает свою собственную скорбь. Скорбь по матери. Но продлилось это недолго. Когда он встретился взглядом с Гермионой, выражение его лица в одночасье искривилось холодной усмешкой. Не прерывая зрительного контакта, Драко склонился к уху Пэнси и что-то шепнул ей. Гермиона чуть нахмурилась, когда Паркинсон удостоила ее всего лишь мимолетным взглядом и отвернулась. Малфой вскинул бровь, как бы спрашивая "что?", и растянул губы в препротивной ухмылке.

—... Быть может, мисс... — ох, простите, — миссис Героине войны есть, что сказать? — неожиданно услышала Гермиона насмешливый, но надменный голос, и внутри у нее все похолодело от волнения. Голос принадлежал леди Паркинсон, муж которой покоился на этом же самом кладбище. Он погиб, как и многие, на той главной битве, но его пособничество Темному Лорду вышло боком оставшимся членам семьи — жене и дочери. Теперь же миссис Паркинсон несомненно вновь производила впечатление, и если деньги на восстановление былого величия найти удалось, то доверие общественности — нет. Наверное, именно поэтому она никогда не навещала могилу мужа.

— Простите, но мне... — начала было Гермиона фразу "мне нечего сказать", как вдруг Малфой холодно заявил:

— Я не хочу ее слушать, — он кинул презрительный взгляд в ее сторону. — Она нам никто.

Гермиона замерла. Неподвижность. Ступор. Она так старательно избегала взглядов окружающих ее здесь людей, но сейчас в одно мгновение превратилась в объект для насмешек. Безликость. Ошибку. Впрочем, ей, по их мнению, она всегда и являлась. Лишь единственный голос донесся до ее сознания:

— Ну зачем же так, Драко? — без особого интереса, но с долей ленивой укоризны тихо посетовал мистер Гринграсс, тяжело вздохнув, и почти тут же позабыл об инциденте.

Малфой всегда мастерски умел причинить ей боль. Ту, что глухо, гулким эхом отдавалась в груди. Ту, о которой не хотелось рассказывать никому, потому что воспоминания о ней душили... Но сил злиться уже не оставалось.

Спустя некоторое время все собравшиеся, возлагая цветы, начали расходиться: кто-то трансгрессировал, а кто-то разбредался по окрестностям кладбища. Возле памятника остались только Драко и Пэнси. Гермиону же потянуло к другим надгробиям, одни из которых были покрыты лилейником, а иные же возвышались над ее головой, представляя собой фигуры ангелов или плакальщиц, склонившихся над урнами с прахом, украшенными драпировкой или цветочной гирляндой. Узкая тропа вела к заброшенной части кладбища, где уже давно никого не хоронили.

Внезапно Гермиона услышала резкий голос Малфоя, но обращался он вовсе не к ней. Пэнси, скорее всего, тут же проговорила что-то успокаивающее, потому как в следующую минуту, вздохнув, он присел на корточки и погладил рукой заснеженную землю, под которой покоилась Нарцисса. В который раз за сегодняшний день сердце Гермионы сжалось. Да, ей так знакомо это чувство, что испытывал сейчас Драко. Не в силах оторвать взгляд от его сгорбленной фигуры, она сделала маленький шажок к ним, но тут же остановила себя. Ему, конечно же, меньше всего сейчас была нужна эта ее жалость, ведь жалеют, по его мнению, всегда только слабых и никчемных.

Гермиона смотрела на него долго и печально и размышляла над причиной этой тайной привязанности к нему. Он этого не заслуживал, но она сама в душе так и благоволила к нему, невзирая на его насмешки. Почему?

Гермиона Грейнджер никогда бы раньше...

А нет больше Грейнджер. Есть он, и ее странное влечение, укоренившееся глубоко в сердце.

Гермиона отвернулась от них и побрела дальше. Сейчас все в ней переворачивалось. Одна сторона хотела вернуться к нему, а другая говорила, что она сделала правильный выбор. Она все шла и шла, пока не оказалась почти у самой окраины кладбища, возле небольшой надгробной плиты из белого известняка. На лицевой поверхности имелся так называемый ногтевой орнамент в виде чешуи, который обрамлял ее с трех сторон. Странно было то, что захоронение в этой заброшенной части совершили не так давно, в отличие от остальных могил, которым по меньшей мере более двухсот лет.

Гермиона вгляделась в надпись и изумленно приоткрыла рот, когда взгляд ее зацепился за знакомое имя: "Паркинсон".

— Что нужно здесь, Грейнджер? — за спиной вдруг раздался холодный, требовательный голос, и на лице Гермионы отразилось смущение. Или легкий испуг?

— Я теперь, знаешь ли, Малфой, Паркинсон, — проговорила она, поворачиваясь к Пэнси и окидывая ее равнодушным взглядом.

— О, так ты помнишь меня, — усмехнулась Паркинсон, деланно удивившись. Разумеется, она и в прошлый раз не сомневалась в том, что Гермиона ее прекрасно помнила.

Гермиона ничего не ответила на это. Она лишь сделала несколько шагов в сторону, предоставляя возможность Пэнси подойти ближе к могиле своего отца.

— Вижу, тебе это даже нравится, — искоса взглянув на нее, протянула Паркинсон.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что ты теперь Малфой, — пожала она плечами.

После этих слов Гермиона почувствовала себя уязвленной.

— Нет... Просто так вышло, ясно? — резко ответила она.

— Да мне, по большому счету, и дела нет никакого. — Губы Пэнси дрогнули в полуулыбке. Она аккуратно присела на корточки возле надгробия и возложила пышную красную розу.

— Тогда не...

— Помолчи... — перебила она Гермиону и чуть склонила голову. — Пожалуйста. — В ее голосе не было ни раздражения, ни злости. Лишь легкая надменность, присущая, пожалуй, каждому аристократу. Когда ты молод, и жизнь складывается по плану, зачастую начинаешь превозноситься. Но по плану ли? Конечно, Гермионе не казалось, что смерть отца выбила Пэнси из колеи, но она все же видела — особенно теперь — что-то в ней надломилось.

Проследив за тем, как Паркинсон длинными изящными пальцами провела по снегу и собрала в ладонь небольшую пригоршню, которая тут же потаяла, Гермиона грустно вздохнула и собралась было уходить, как вдруг услышала:

— А знаешь, в Лондоне сейчас совсем нет снега, — проговорила Пэнси, глядя в неопределенность.

— Я знаю, — хриплым голосом отозвалась Гермиона, и брови ее чуть дрогнули. — Я скучаю по нему... По знакомым улицам, уютным паркам. По квартире, в которой я и Чарли жили, после... — тут она запнулась, — после всего произошедшего.

— После войны и того, как ты скрывалась с этим мальчиком, — кивнула Пэнси и усмехнулась. — Моя мама считает, что ты это нарочно делала, чтобы набить за него цену.

Гермиона окинула ее холодным взглядом.

— Меня это не интересует, — сухо бросила она.

Паркинсон вновь лишь пожала плечами.

— Но ты молодец, Грейнджер. Драко сказал, что ты заключила сделку с Люциусом... Чичели-холл великолепен. Он даже больше Малфой-мэнора, — задумчиво протянула она. — Вот только... одной в таком огромном особняке. Не знаю, намерено ли Малфой-старший распорядился таким образом.

— Скорее всего, — хмуро изрекла Гермиона. — Но мне не привыкать. Я постоянно одна.

Неожиданно порывистый ветер заставил закружиться ворох снежной пыли возле надгробия.

— Не понимаю таких людей, — с каким-то пренебрежением в голосе, сказала Паркинсон, в упор посмотрев на нее. — Кто-то мешает тебе быть с кем-то? Что ты ноешь об этом, словно ждешь, когда же кто-нибудь придет и утешит, погладит по головке... Не ты одна, Героиня войны, потеряла близких людей. Да, тебе досталось больше, но и остальным, поверь, сейчас несладко тоже, — процедила Пэнси отчаянно. Сильный ветер разметал ее волосы, и некоторые пряди теперь лезли на лицо.

Сейчас Гермионе не казалось, что Паркинсон превозноситься. Весь ее образ напоминал ей себя, и она вдруг улыбнулась. Очень горько, очень устало, глядя прямо в глаза Пэнси, как будто одним взглядом выразила признание ее правоты.

— Составишь мне компанию? — спросила Гермиона после некоторого молчания. Пэнси чуть скривила губы в улыбке. "Прямо, как Малфой", — мелькнуло в голове.

— Смотря, куда ты вознамерилась направиться.

Ветер, казалось бы, чуть стих, но Гермиона знала, что вскоре он опять возьмется за свое дело. Вздохнув поглубже, она посмотрела вдаль.

— В особняке сейчас гости... И Драко, который меня ненавидит, — она медленно выпустила воздух из легких. — Я хочу... туда, где снега нет, — вновь взглянув на Паркинсон, вымолвила она. — Хочу в Лондон.

Пэнси вскинула бровь и плотнее укуталась в мантию.

— Малфой, конечно, не будет в восторге от того, что я оставляю его, со всеми ними, но... — задумалась она.

Гермиона опустила голову, почувствовав укол непонятной ревности.

— На самом деле, я еще не трансгрессировала на такие большие расстояния.

— Зато трансгрессировала я, — заверила ее Гермиона. — Держись за мою руку.

Паркинсон взялась за протянутую ладонь и вздохнула. Было видно, что она немного нервничает.

— А что, Малфой сильно взбеситься, когда узнает, с кем проводила время его девушка? — улыбнувшись, спросила Гермиона и, крепче сжав ее руку, трансгрессировала.

— Девушка? — уже в близлежащем от Чарринг-Кросс закоулке услышала она изумленный голос.

Шум автомагистралей и ресторанная музыка неподалеку заглушили ответ Гермионы, поэтому Пэнси переспросила вновь:

— Ты думаешь, мы с ним... встречаемся что ли? — она насмешливо вскинула одну бровь.

Гермиона поджала губы и, оглядевшись по сторонам, направилась к выходу из подворотни.

— Разве нет? — пробормотала она.

— Драко — мой лучший друг, — заявила Паркинсон, каким-то надменным жестом откидывая волосы с плеча. — Я никогда не была и не стану одной из его профурсеток, Грейнджер.

Отчего-то слова Пэнси полоснули холодным лезвием по сердцу. Гермиона почувствовала себя уязвленной и подавленной, но дело было даже не в Паркинсон... Наоборот, осознание того, что Драко и Пэнси не вместе, заставило ее на мгновение ощутить унизительное облегчение на душе. Не по себе ей стало от презрительного тона, который использовала Пэнси, назвав тех, с кем иногда проводил время Малфой, профурсетками.

— Ясно, — чуть слышно вымолвила Гермиона.

Лондон встретил их пасмурной, промозглой погодой, и снега в городе действительно не было. Всегда туманная и дождливая столица Британии у Гермионы зачастую олицетворялась с самой собой. Наверное, именно поэтому она чувствовала себя здесь спокойно. Как-никак, Лондон всегда был ее домом.

Спустя несколько минут они вдвоем набрели на одно из заведений, и Пэнси узнала наконец эту улицу.

— Да здесь же "Дырявый котел" в двух шагах! — воскликнула она. Гермиона согласно кивнула и указала на кафе, возле которого они очутились.

— Зайдем?

Паркинсон чуть скривилась, пренебрежительно оглядев место, но все же изъявила готовность пойти.

Заведение занимало два этажа, и Гермиона предпочла расположиться на втором, к которому вела неудобная винтовая лестница.

— Люциус, конечно, тот еще подонок, но он безумно красив, согласись, Грейнджер? — через некоторое время спросила Паркинсон, когда они уже заняли свободный столик и сделали заказ.

— Ты знаешь, я как-то не думала об этом, — уклончиво ответила Гермиона.

— Да брось, кто останется равнодушным, когда он рядом, к тому же... Драко говорил, что у вас была брачная ночь, — с непроницаемым лицом, но с легкой улыбкой продолжала Пэнси.

Гермиона вдруг почувствовала, как по спине пробежали мурашки, а сердце в груди сделало кульбит и забилось с удвоенной силой.

— Он так сказал? — севшим голосом проговорила она.

— У него теперь все разговоры о своей мачехе, — покачала головой Паркинсон. — Даже скучно...

— А он... он больше ничего тебе не рассказывал об этом?

Пэнси положила ногу на ногу и откинулась на спинку стула.

— Почему я должна тебе что-то докладывать? Он мой друг, а ты никто.

Гермиона неловко замолчала. Она какое-то время смотрела в равнодушные глаза Паркинсон, пытаясь понять ее сложную натуру. Она не была заносчивой, не была властной...

Какой-то мужчина вдруг в этот момент подошел к ней и что-то пробормотал на ухо, но Пэнси не удостоила этого магла даже взглядом.

... Была особенной. Про таких Гермиона обычно думала "принцесса с самого рождения". Но никогда бы раньше она не назвала таковой слизеринку Пэнси Паркинсон. Что-то исключительно необыкновенное открыла для себя в ней Гермиона. Что-то приобретенное по мере взросления. Таких, как она, на улице провожают взгляды мужчин, но она словно бы и не замечает их. Не купается во внимании — ей все равно, потому что подобные ей влюбляются лишь однажды. Такие всю свою красоту и женственность отдают без остатка тому единственному, но зачастую любовь эта оказывается несчастной.

Да, Пэнси была особенной, и Гермиона понимала теперь, за что ее ценил Малфой.

Вот только за что, в свою очередь, ценила Паркинсон его? Этого она не могла взять в толк, как и того, почему он занимает большую часть ее собственных мыслей.

— Не было никакой брачной ночи, — выдохнула наконец Гермиона. — Люциус Малфой никогда бы... не притронулся к грязнокровке, — выдавила она, поднимая глаза на Пэнси и улавливая некую напряженность в ее позе.

— Выходит, Драко зря ринулся тебя защищать, — протянула Паркинсон, глотнув из своего бокала.

— Защищать? — изумилась Гермиона.

Та передернула плечами.

— Возможно, он бы избежал заклятия... Не смотри так на меня, конечно же, я в курсе, что Драко анимаг.

— Нет, постой, — Гермиона неверяще смотрела на нее. — Ты только что заявила, что Драко ринулся меня... защищать?

— Не только твои друзья умеют совершать подвиги, Грейнджер.

— Это несоизмеримо, Паркинсон.

— Довольно, — отрезала Пэнси. — Я не хочу говорить "о друзьях".

— Тогда, может, расскажешь, как Малфой умудрился замаскировать царапину на шее, когда я подозревала его в анимагии? Чары дурмана, полагаю?

— Что ты все о Драко заладила? Да, Грейнджер, это были чары дурмана, ты права, впрочем, как всегда, — устало проговорила Паркинсон и вновь подозвала официантку. — Лучше... расскажи, зачем тебе понадобилось красть феникса покойного старика Дамблдора? — вскинула она бровь.

— Что, и такие слухи ходят?

— Слухи ходят разные и... раз уж мы здесь, я хочу сама узнать тебя лучше, а не из газет или со слов Малфоя, — улыбнулась Пэнси. Улыбнулась неожиданно тепло и дружелюбно, и Гермиона подумала, что сегодня припозднится, возвращаясь в Уилтшир.

Театр — оплот искусства. Там умирали и рождались великие вещи. Там пахло творчеством, сладкими иллюзиями, гримом... Звучал звон голосов скандальных артисток, стук каблуков, шелест юбок и тяжелых кулис, звон бьющегося стекла, стук об пол падающей бутафории, громкие окрики постановщиков, смех, слезы и аплодисменты. В Садлерз-Уэллзе Гермионе довелось побывать впервые, впрочем, как и Пэнси. В Лондоне они обе словно чувствовали себя живыми. После спектакля был очередной паб, поэтому возвращение в особняк Малфоев совершилось лишь поздней ночью, когда домочадцы, по обыкновению, должны были уже спать.

Трансгрессировать в дом у Гермионы не получилось, и ей пришлось будить старого эльфа, чтобы тот открыл ей дверь парадного входа.

— Мне так жаль, Воркотун, — лепетала она уже в холле. — Наверное, мистер Малфой поставил чары...

— Чары всегда окружают особняк, — проскрипел домовик. — Но молодой маглокровой хозяйке, конечно же, невдомек...

— Ох, Воркотун, — устало проговорила Гермиона, облокотившись спиной о стену. Она чувствовала слабость и легкое головокружение после выпитого. — Можешь проводить меня до... комнаты... мистера Драко... Малфоя? — вдруг вымолвила она и задержала дыхание, словно и сама не ожидала услышать подобное от себя самой.

Эльф окинул Гермиону презрительным взглядом и вновь заворчал:

— Не престало маглокровой хозяйке в такой час слоняться к молодому хозяину Малфою! — Однако, будто бы противореча собственным словам, он побрел к лестнице и поманил ее за собой. — Хозяин накажет, когда узнает об этом... Попомните мои слова, Хозяин накажет... — продолжал эльф до тех пор, пока они не оказались возле нужной двери.

Сердце привычно дрогнуло, а щемящее чувство безнадежности так некстати нахлынуло вновь.

— Спасибо, — шепнула она вслед удаляющемуся домовику. — Только, пожалуйста... не говори никому.

Гермиона ощутила, как вдруг невероятная усталость опустилась на плечи.

"Интересно, Малфой чувствовал то же, когда вот так стоял перед дверью ее комнаты?" — точно бы голос прозвучал в ее голове.

— Едва ли, — ответила она ему и, набравшись смелости, повернула ручку. Дверь с глухим скрипом медленно отворилась, но, кроме силуэта огромной шикарной кровати, в комнате не было видно ничего. Что-то теплое внутри раскололось и понесло жар по всему телу. Ни привычного холода, ни страха, ни ненависти... Затмевалась меланхолия. Спряталась в самый дальний уголок сознания, прогоняя мучительные сомнения.

Глубоко вздохнув, Гермиона прислонилась спиной к двери и закрыла ее. Глаза постепенно привыкли к темноте, и она различила светлую макушку на краю кровати. Сегодня Драко был здесь.

Несколько неровных шагов, очередной печальный вздох, и Гермиона осторожно взобралась на его кровать, а затем в своем зимнем пальто и шапке легла прямо на Малфоя и, дотронувшись до его безупречно красивого лица, погладила по щеке.

Вздрогнув, Драко мгновенно проснулся и поморщился, фокусируя взгляд на... лежащей на нем Гермионе? К своему крайнему изумлению, он и впрямь видел перед собой ее лицо и сначала засомневался в том, что происходящее сейчас ему вовсе не снится.

— Грейнджер? — хриплым ото сна голосом спросил он и неосознанно стиснул ее плечи, убеждаясь, что она настоящая. — Ты что... спятила?

Гермиона понуро опустила голову на его грудь. Так она слышала стук его сердца и отстраненно думала, что каждый удар для нее — это много, много больше, чем просто сокращение мышц.

— Почему ты? — вымолвила она, вновь поднимая голову. — Ты до невозможного испорчен, ты тот, о ком я обычно думаю "да с ним беда"... — жалобно проговорила Гермиона и опять погладила его лицо ладонью. — Почему ты волнуешь меня?..

Драко беззвучно сглотнул, тело его напряглось.

— Вновь и вновь... — совсем тихо продолжила она. — Смотри, я даже пришла к тебе, как одна из твоих профурсеток...

— Профурсеток? — скривившись, переспросил Малфой. — Ты, выходит, с Пэнси пообщалась? — его слегка осипший, насмешливый голос заставил Гермиону смущенно опустить взгляд.

— Какая разница, Малфой? — вздохнула она. — Я сама себя истощила, у меня больше не осталось сил на борьбу с тобой.

— Борьбу со мной? — Постепенно все, что говорила Гермиона, начало его забавлять. Внимательно слушая каждое ее слово, Малфой медленно провел взглядом незримую линию от ее шеи до губ. Одна его рука лениво опустилась на ее бедро и как бы невзначай погладила сквозь тонкую ткань темной юбки. Другой он неспешно стянул с ее головы шапку и кинул на пол.

—... Мне кажется, я схожу с ума, понимаешь? — тем временем продолжала Гермиона, позволяя его рукам расстегивать пуговицы ее пальто. — Оно не дает мне покоя, поэтому я не хочу постоянно ссориться еще и с тобой, Драко. Я думала... думала, когда ты вернешься, когда закончится твое наказание, между нами больше не будет прежней холодности, но стало еще хуже, чем было, — ее наполненный бесконечной нежностью и печалью одновременно голос звучал так искренне. — Но даже это меркнет, по сравнению с тем, что ты волнуешь меня... Как это возможно? Как же так вышло?.. — покачала она головой, и вновь ее руки коснулись его разгоряченной кожи, заставляя его падать в пучину настоящего безумия и невероятного желания. Судорожно вздохнув, Гермиона провела пальцами по мягким прядям светлых волос, даже не представляя, какой эффект вызывает у Драко то, что она делает, и то, как близко ее тело от его напряженной плоти.

Сделав над собой усилие, Драко продолжил неторопливыми движениями освобождать Гермиону от теплого пальто, и вот оно уже падает на пол вслед за шапкой. В ее глазах наконец мелькнуло понимание. Конечно, она почувствовала его возбуждение. Голова кружилась, а перед глазами все поплыло от напряжения, когда его цепкие пальцы обхватили ее талию, а хрипловатый, тягучий голос спросил, словно давая последний шанс:

— Уйдешь?

В груди Гермионы все перевернулось и содрогнулось. Она почувствовала, как горячая кровь, скользящая по венам, прилила к лицу, и на щеках выступил румянец. Он ведь все равно не отпустит... Ведь так?

— Нет, — коротко ответила она, и в тот же момент его лицо исказила холодная усмешка, а пытливые руки крепче прижали к себе. Малфой одним резким движением перевернул ее так, чтобы теперь самому нависать над ней. Она не могла пошевелиться. Каждый нерв, каждая клеточка ее тела спешили повиноваться всем его прихотям.

Горячая ладонь Драко скользнула по ее груди, его лицо было так близко, губы почти касались ее собственных, а дыхание опаляло кожу. Он блаженно прикрыл глаза, подернутые поволокой желания и порывисто прошептал:

— Нет, Грейнджер, это ты во всем виновата... Не прикидывайся, ведь это ты вскружила мне голову.

Гермиона чуть не задохнулась от его прикосновений и таких его слов, но мгновением позже его губы накрыли ее рот. Упрямые, настойчивые губы... И все-таки до странности нежные. Он жадно целовал ее, не давая возможности ответить на его слова, а властный язык ворвался внутрь, подчиняя своей воле. Руки ее скользнули по напряженной шее Малфоя... Вот так один лишь шаг, и она потеряла себя, запутавшись в бесконечном лабиринте чувств и эмоций. Она отвечала на его поцелуй, повинуясь всем его движениям, позволяя стягивать с себя платье и наверняка навсегда уничтожая холодную стену его отчужденности.

Так близко, так настойчиво... Жарко и пьяняще.

— Проклятие... — раздраженно пробормотал Малфой, едва отрываясь от ее губ и быстрыми, неловкими движениями освобождая себя и ее от оставшейся одежды и белья.

У Гермионы бешено забилось сердце, когда она увидела, как он возбужден. Она успевала лишь жадно хватать ртом воздух, в то время как его ненасытные губы пытливо исследовали ее шею.

— Ты... ты вскружила мне голову, слышишь?.. — вновь раздался его горячий шепот. Прижимаясь к ней, Драко провел рукой по ее телу: по груди, по животу, еще ниже, по холмику ее лобка, ниже, по внутренней стороне ее бедер... Развел ее ноги, отчего она вспыхнула еще сильнее, остановился на мгновение, прежде чем войти, и поймал ее взгляд. Гермиона глядела на него так, словно собиралась что-то сказать, и вот когда с ее губ уже почти слетели слова, он резким толчком вошел в нее. Зрачки ее расширились, а рот приоткрылся, судорожно глотнув воздуха. — Это Империус, Грейнджер? — выдохнув в ее губы, прорычал Малфой, начиная медленно, осваиваясь, двигаться в ней. — Отвечай... Империус? Ты... заколдовала меня... не так ли?

— Нет... — еле слышно вымолвила Гермиона, вздрагивая и отчаянно прогоняя стыд и страх перед надвигающимся утром. Она немного выгнула спину, чувствуя, как его движения стали резче, быстрее, а проникновение — глубже.

— Тогда, может... приворотное зелье?.. Амортенция?.. — продолжал допытываться Драко, погружаясь в нее еще резче и глубже, отчаянно добиваясь блаженного пика наслаждения, упиваясь ею... Наконец-то с нею... Чистой, желанной, той, которую он так жестоко и разнузданно хотел все это время, всем своим порочным сердцем.

— Нет... — вновь выдохнула Гермиона, раскрывая губы навстречу его новому поцелую. Пульс бился с невероятной скоростью, тела двигались в такт друг другу, словно механизм. Вечный двигатель. Ни секунды остановки, промедление — смерть. Как будто вся цель его жизни — это одно движение в ней. Он чувствовал всю глубину... Неистовый поцелуй приостановился вновь, давая волю рваному, тяжелому и сбивчивому дыханию. Воздух словно накалился и с трудом шел в легкие.

—... Лжешь, Грейнджер... — проговорил он просто потому, что не мог не оставить последнее слово за собой.

—... Нет...

— Лжешь!

—... Нет... Драко! — выгибаясь, вскрикнула Гермиона, и Малфой почувствовал, как по его телу прошла судорога. Глаза его закрылись, и он со стоном выпустил из груди воздух.

Тяжелое дыхание Драко опаляло щеку, шею и влажные от поцелуев губы. В одно мгновение Гермионе стало страшно и неприятно — что же она наделала? Как же она теперь будет смотреть в глаза Люциуса... Пэнси и... Чарли?

Прошло несколько минут, прежде чем Малфой приподнялся и, откатившись в сторону, лег на бок, лицом к ней. Его руки с невероятной бережностью накрыли ее тело тонкой тканью покрывала и обвили, прижимая к себе, а она все также лежала на спине, остекленевшими глазами глядя в потолок, словно пребывая в некой прострации, и думала, что будет с нею, ворвись к ним сейчас, в эту самую минуту, мистер Малфой? Подбородок ее задрожал. Она нервно поежилась, но Драко лишь крепче обнял ее.

Несмотря на свое волнение и страх, Гермиона также чувствовала и безмерную усталость. Ее чисто физические силы вступили в противоречие с душевным состоянием тревоги и беспокойства, и через некоторое время она им все же повиновалась, погружаясь в мятежный сон.

Глава опубликована: 26.07.2012