Опять напрасные хлопоты. Шло редактирование нашей монографии, Я торопил Ар­тиста с редактированием

Шло редактирование нашей монографии, Я торопил Ар­тиста с редактированием. Это он мог делать и лежа. Редак­тирование моих книг шло успешно. Но мои книги выпус­кало издательство за свой счет. Нашу общую монографию мы выпускали за свои деньги. У Артиста их не было. Вкладывали их я и еще один соавтор, Когда он закончил редактирование, то был поражен, как быстро был сделан сиг­нальный экземпляр.

Начался отпускной период. Артист в это время лежал дома, чувствовал себя хорошо. Жена говорила, что это был здоровый человек во всем, только ходить не мог. Но в конце августа 1997 года опять объявились метастазы и все прелес­ти, которые бывают у больного с разрушенными поясничны­ми позвонками и нарушенными тазовыми функциями. Опять он был помещен в клинику, где сносное его суще­ствование поддерживалось наркотиками. Вышли четыре мои книги и одна наша общая. Мы понимали, что он мо­жет умереть в любой момент, и хотели, чтобы он увидел свою книгу.

Я торопил издателей и типографию, объяснил, в чем суть ситуации. Они пошли нам навстречу. Первые 20 экземпля­ров должны были доставить утром 15 ноября. Зевс, подняв скандал, добился, что их привезли 14-го вечером. Потом на меня косо смотрели люди, которые сделали мне одолжение в ускоренном выпуске книг. Но на кафедре все с восхищением отозвались об энергии Зевса. 15-го тоже не было бы поздно. Итак, книга была доставлена. Я запомнил, с каким вдохновением и волнением он рассматривал свою первую книгу, вышедшую в твердом переплете. Он откровенно радовался. Эта радость продолжалась несколько дней. Он раз­даривал книгу своим друзьям. Гонорар, который он полу­чил книгами, быстро превратился в деньги, которые он с гордостью передал жене. Нет, чудес не произошло. Он по­тихоньку уходил от нас. Наконец, с моей стратегией согла­сились, и некоторые конференции, которые были посвяще­ны методическим педагогическим вопросам, мы проводили в его палате. Он давал очень ценные советы. Клиницистом он был великолепным.

Вышли и мои четыре книги. Артисту я об этом не ска­зал, да он и не интересовался. Но сам радовался и разда­рил свои книги всем начальникам и друзьям. Я уже начи­нал догадываться, что в плане продвижения в институте мне это не идет на пользу. Но мне казалось, что книгу не спря­тать, и если об этом начальство узнает со стороны, то будет еще хуже, а друзья могут обидеться.

Пробило меня на подведении итогов по факультету. Получилось так, что я дал 42 % печатной продукции факультета, хотя показал в отчете только две книги. Следую­щий за мной преподаватель дал только 15 %. Как-то я сра­зу понял, что ждать мне что-либо в институте нечего. Ведь фактически я всех уничтожил. Трехкратный разрыв сделал несерьезными его второе место. Думаю, злились и началь­ники, хотя вынуждены были мне объявлять благодарности и давать грамоты, но не продвижение. Вот бы уволиться. Но я еще на что-то надеялся. Кстати, на одном из переизбра­ний кто-то бросил мне черный шар. Все остальные были избраны единогласно.

Нехорошо я надеялся. После смерти Артиста я полагал, что автоматически займу его место. Пока он болел, я это и делал, как само собой разумеющееся.

Когда Зевс стал заведующим кафедрой, вместо него на факультете стал работать его ученик, молодой толковый па­рень (назовем его Борода), в защиту которого я вступился, когда его проводили в ассистенты. Оптимист хотел взять кандидата наук, который проходил аспирантуру в Ленин­граде и на кафедре никогда не работал. Борода ходил в кружок, еще будучи студентом, потом у нас два года учился в ординатуре, а затем работал в больнице, на базе которой мы проводили занятия.

Я, помню, произнес тогда пламенную речь в его защиту. Она звучала так: «Какой пример мы подаем студентам, ко­торые ходят к нам в кружок? Как это можно понять? А по­нять это можно так. Если вы хотите устроиться преподава­телем на кафедру психиатрии, то ни в коем случае не ходите, будучи студентом, в кружок, потом не кончайте здесь ординатуры, и вообще на кафедру не ходите. Устрой­тесь в аспирантуру в каком-нибудь другом вузе, там защи­тите диссертацию, на не имеющую к тематике кафедры, никакого отношения, и тогда вы станете полноправным сотрудником кафедры». В общем, он, не будучи кандидатом наук, был зачислен на кафедру. Но первые годы препода­вал студентам и потом под руководством Зевса приобрел желаемую степень. Я приветствовал его приход на факуль­тет. Он творчески работал. (Молчать нужно на таких совещаниях, а не заниматься избавительством. Не усвоил на прак­тике закон судьбы Вечный Принц. Никак не дошло до него, что избавитель станет жертвой. Нельзя перечить начальству. — М.Л.)

Но то, что случилось потом, было для меня неожидан­ным. Артист скончался в начале января 1998 года. Руково­дителем цикла был объявлен Борода. Со мной никто об этом не говорил. Я не понял, в чем дело. Чувствовал я себя, как оплеванный. Надо сказать за объяснениями к Зевсу я не обратился. Но до сих пор считаю это решение глупым. Как организатор я был более опытным. Под моим руковод­ством и он бы приобрел опыт.

Кроме того, ему явно неудобно было мною руководить. Но надо отдать должное делал он все очень тактично. Пре­тензий к нему у меня не было. Начальника он из себя не корчил. Но определенный дискомфорт какое-то время был не у меня, а у него. Но, наверное, Зевсу было им удобнее руководить. Второе предположение, что я деградирую, я отверг. Я и на кафедре был самым плодовитым.

Формально отношения у нас не изменились. Зевс по-прежнему считал себя моим лучшим другом, по-прежнему обещал способствовать моему продвижению и пр. Я тоже вел себя спокойно внешне, но считал, что дни мои на кафедре сочтены. У меня в конце июня день рождения, и я тихо хотел уйти на пенсию. Когда все в институте этому удивлялись и спрашивали меня,в чем дело, я сказал, что сам отказался. Мне это ничего не дает, а надо давать доро­гу молодым.

Комментарии: