Первый курс. Адаптация

Многое не помню. Одно только я запомнил точно. На первую лекцию я опоздал. Это была лекция по физике. Я оченьпереживал и чувствовал себя исключенным из института. Решил, что будут теперь разбираться и выяснят, что я разгильдяй. В этих переживаниях я провел несколько дней.Конечно, это мешало усвоению нового. (Маленькая реплы-

"'^: кв. Характерная черта невротических натур — неосознавае­мые идеи величия и этакий садизм? а точнее? мазохизм. Это Вечный Принц сам себя наказывал. Точнее, его родительские программы. Ведь в школе ему ничего просто так не сходило с рук. У него уже выработались черты тирана. Дай ему власть — начнет других тиранить. Замечено, что люди, стоящие на нижних ступенях социальной лестницы, жестче тех, кто стоит на ней выше. Многие из них очень дисциплиниро­ванны не столько по своему сознанию, сколько из боязни наказания, степень жестокости которой определяется их степенью садизма. Они ждут именно этих жестоких наказаний. Это подтверждается практикой всех резолюций, которые всегда оказывались более кровавыми, чем режимы, которые они свергали. То же наблюдалось в местах лишения свободы, где в виде эксперимента всех опущенных собрали вместе. Жестокость, которая там воцарилась дней через 10, не шла ни в какое сравнение с жестокостью воров «в законе» — М.Л.)

Но самым большим адом для меня стало изучение анатомии. Сразу пошел такой большой наплыв информации, что я понял, что память у меня далеко не феноменальная, даже более того. Я вдруг почувствовал себя тупицей, и угроза отчисления за академическую успеваемость нависла надо мной. Ни с кем я своими переживаниями не делился. Но мнения о себе стал ужасного. И яне столько занимался, сколько переживал, что не усвою анатомию. А ведь были идругие предметы. Задавали много. И все преподаватели пугали и говорили, что все эти знания потом пригодятся в практической деятельности. А если не знаешь, то можешь погубить больного. Все это перемешивалось в голове. Хоть бы кто подсказал, как это все усвоить. Действительно, я понял, что институт не школа. Нотаций здесь особенно никто не читал. Группы были 12 человек плюс еще 4 кан­дидата. Надежда, что тебя не спросят сегодня, отсутствова­ла, тем более что практические занятия длились 2 часа. На лекции лектора о нас не заботились. Читали, как могли. Мы старались, как можно больше записать, но навыков не было. Напряжение еще усугублялось тем, что в каждой группе были еще кандидаты. К концу года они должны были стать студентами. (Вот видите, опять сам себя нака­зывает. Уже здесь понятно, что когда-нибудь будут у него навязчивости и примут форму клинического симптома. Вот бы встретился бы ему хоть один преподаватель, который вла­дел психотерапевтическими приемами и успокоил бы его. — М.Л.)

Но делать было нечего. Я стал заниматься. Было очень трудно. Много времени я проводил в анатомичке. Там нам давали препарированные органы. Мы их старательно рас­сматривали, сравнивали с рисунками в атласе, в учебнике. Большинство нашей группы именно там и проводили вре­мя, свободное от академических занятий.

Группа у нас подобралась в классовом отношении более или менее однородная. Дети интеллигенции, городской и сельской. Детей начальников в нашей группе не было. Друг от друга городские и сельские практически не отличались. Городские были теленками и телками (не в том смысле, как это слово используют сейчас) в отношениях с противопо­ложным полом, так как были жертвами раздельного обуче­ния. Но зато в остальном бойчее. Мне кажется, что я раз­делял недостатки и тех и других, ибо жил на окраине города, т. е, по манерам не был бойким, как деревенский, и в то же время дичился и тянулся к девочкам, в принципе, как го­родской. В основном нам было лет по 17— 18. Только два че­ловека были постарше нас и в сексуальном плане более опытными. Это один парень, с которым мы были знакомы по занятиям штангой, и одна горбатенькая девочка, но об этом я узнал позднее.

Группа у нас состояла из двух подгрупп. Медицинские предметы мы изучали в подгруппах, и там у нас были раз­ные преподаватели. А такие занятия, как история партии, политэкономия, физкультура проводились одним препода­вателем. Сейчас это были бы разные группы. Группа наша была под номером 8, и слушали лекции мы с педиатричес­ким факультетом.

Итак, первые три-четыре недели остались в памяти как интенсивное изучение анатомии, Нет, были еще и другие предметы, но как-то в моей памяти они не отложились. Мне было трудно усваивать анатомию, но я все-таки усва­ивал. Другие не усваивали, но незаметно было, чтобы они пе­реживали до этому поводу. Я, конечно, переживаниями сво­ими ни с кем не делился. Причем я переживал не столько, что меня могут отчислить. По-видимому, на неосознаваемом уровне я где-то желал этого. Я боялся, что обо мне будут говорить, что я липовый отличник и что в школе ставили оценки по блату. (Вот это красной нитью пройдет через всю невротическую жизнь Вечного Принца, как и большинство невротиков — зависимость от чужого мнения, неуверенность в себе. — М.Л.) Через 3—4 недели этот ад закончился. Это случилось после того, как мы сдали зачет по височной ко­сти. Не помню точно, но в ней было 144 наименования, которые мы все же усвоили, а следующие темы восприни­мались уже легче. Мир для меня приобрел свою структуру, в которой было еще что-то кроме анатомии. Я, что назы­вается, втянулся, осмотрелся, увидел, с кем я занимаюсь в одной группе. У нас в группе было 8 медалистов. Все-таки четверо оказались липовыми. В основном из сельской ме­стности. Дети председателей совхозов. Была одна профес­сорская дочка. Стал различать преподавателей. В общем, пошла обычная интересная студенческая жизнь со своими проблемами, неприятностями, но интересная. Я гордился тем, что я студент, тем, что учусь в медицинском институте на лечебно-профилактическом факультете.