Сергей, 3 кл

М. Дымов «Дети пишут Богу»

С таким запросом мне почти никогда не приводят детей, пото­му что почти любому родителю выгодно иметь такого ребенка. Мало кого из них такое его поведение начинает беспокоить. А зря. Потому что это — серьезная проблема уже сейчас, и серьезная за­явка на его проблемы в будущем.

В каких семьях ребенок становится избыточно ответственен и серьезен? В тех, где многое лежит на его хрупких детских пле­чах. Пьющий (или другим образом играющий в известную игру) родитель делает из него, чаще всего, Спасателя, а это взрослая, ответственная роль, либо Тирана, который должен контролиро­вать взрослую мать или отца. Такой ребенок не может расслабить­ся, потому что у него много задач и на нем много ответственности. Он вынужден постоянно находиться в ситуации непредсказуемо­сти: с чем ему придется встретиться, каким вернется родитель. Если трезвый, то это одна картинка, если пьяный, то другая. Если мама сегодня упивается своей спасательской ролью — он вынуж­ден находиться в одном, если завтра она «впала» в Тирана — не­обходимо подстраиваться и выбирать другое. Невозможно не по­дыгрывать маме, поскольку, какая бы она ни была, невозможно ее лишиться.

Такие дети учатся чутко «сканировать поле», то есть прислу­шиваться к малейшим сигналам среды: шагам на лестнице, отцов­скому дыханию, к тому, как он открывает дверь, для того, чтобы быстро выстроить стратегию поведения, чтобы успеть подготовить­ся к тому, что последует. Они также легко приучаются к «сканиро­ванию» чувств окружающих их людей, потому что совсем непред­сказуемый в своих эмоциях родитель — это опасно. Они становятся постоянно сверхчувствительными, а это нагрузка — всегда быть в мобилизации и готовности реагировать соответственно обстоятель­ствам. Это мешает им радоваться, потому что они уже твердо уве­рены в том, что мир небезопасен. А раз маленький, семейный мир небезопасен, значит, таков и весь мир вокруг. Ребенок всегда про­ецирует (перекладывает) семейную модель на то, как устроен мир вообще.

То же самое происходит не только в тех семьях, где кто-то из ро­дителей является зависимым, но и в тех, где кто-то из родителей эмо­ционально неуравновешен (тогда ребенку приходится все время быть в напряжении, чтобы вовремя подстроиться под непредсказуемую реакцию) или кто-то из родителей психологически инфантилен (тог­да, чтобы система оставалась устойчивой и ребенок мог выжить, он вынужден становиться родителем своему родителю).

Нет ничего хорошего, если ребенок берет ответственность не за свою жизнь, а за жизнь родителя. Потому что он укрепляет свою эмоциональную зависимость, как мы знаем, в любой момент го­товую перерасти в любую другую, к тому же он не занимается тог­да своей жизнью, он пропускает важные периоды своего станов­ления, и это, к сожалению, потом ему непременно аукнется.

Такие дети обычно производят самое благоприятное впечатле­ние на взрослых: ими довольны учителя, их ставят в пример мамы их подруг и друзей, потому что они активны, ответственны, всегда тонко чувствуют обстоятельства, всегда умеют найти нужное ело- во, отклик, совет. Никто и не заподозрит в них «ребенка с пробле­мами». Никто не возьмет за руку и не отведет к психологу, потому что такой ребенок сам лучше любого психолога, во всяком случае для тех, кто вокруг него. А что же он сам?

Он тратит свою жизнь на бесконечное спасательство. Если это девочка, то именно она будет помогать учительнице справляться с классом, помогать отстающим, автоматически брать тряпку, что­бы вытереть с доски, поднять бумажку, поставить на место то, что упало. Кто ж кроме нее еще это сделает? Она всегда будет «жилет­кой» для своих подружек, а потом и мужчин-друзей. Они будут, конечно, ценить ее за это, а руку и сердце предлагать другим, тем самым ее подружкам, которым еще вчера она утирала слезы.

Ей будет трудно дать себе право на личное счастье, ведь у нее пьющий отец, на мать же его не оставишь... Она может даже и ре­шится как-нибудь потом, когда сама устанет от бесконечного слу­жения и одиночества. И для нее непременно найдется тот, кто бу­дет счастлив стать ее мужем, тот, который (как выяснится чуть позже) непременно будет нуждаться в ее спасении. И круг замк­нется. Ей из него не выбраться, если она не пойдет разбираться с собой и своею жизнью.

Сын таких родителей будет радовать всех окружающих своей умелостью, «золотыми руками», вежливостью, корректностью, он будет понимать вас с полуслова и улаживать все, даже не дожида­ясь вашей просьбы. И конечно, недолго проходит холостым. Лю­бая будет счастлива, выйдя за такого. Счастлива, только недолго. Потому что в какой-то момент он начнет уставать от этого вечного служения, подстраивания, ответственности, напряжения, глубоко внутри сидящего недовольства. Он начнет искать способа, чтобы расслабиться. И найдет его непременно, даже если когда-то в дет­стве дал себе железный зарок: никогда не стану таким, как отец. И его жене, с большой степенью вероятности, не понравится этот способ. И тогда она впервые скажет ему «не пей» или «выключи уже свои компьютерные игры»...

Дети не должны быть взрослыми, это противоестественно. Они должны взрослеть, но делать это постепенно, все больше беря на себя ответственности за свои уроки, свои дела, свою жизнь. Но многим, либо самим не желающим брать ответственность, либо рано повзрослевшим взрослым так и хочется, чтобы их дети стали взрослыми, лишь научившись ходить.

Она очень отличается от других детей. И мы все очень беспокоим­ся за нее. Не только потому, что видим много проблем, но и потому, что заметно, как сдает ее здоровье. Она худа, у нее очень бледная кожа, синяки под глазами, ее красивые белокурые волосы целыми кло­чьями остаются на расческе. В наш психологический лагерь ее мама, сама психолог, отдала, чтобы она «побыла на воздухе», никаких осо­бенных проблем у нее мама не видит. Но мы в шоке. И не знаем даже, с какого боку начать ей помогать.

Она использует любую возможность, чтобы поговорить с кем-то из нас, взрослых. Когда рассказывает о том, как она живет, у нас самих волосы становятся дыбом и разве что не начинают вылезать. Она явно взрослее своей непоследовательно аффективной матери, по сути, в свои десять лет (а мы предполагаем, и значительно раньше) являясь ей ассистенткой и подругой. А теперь, когда умер ее отец, и подавно.

С ней интересно разговаривать, потому что есть ощущение, что общаешься с очень умным и глубоким взрослым. И когда в свободное время мы гуляем по лугам, разгребая ногами высокие травы, мы мно­го разговариваем о жизни, о психологии, о людях. Мы идем по тро­пинке, я впереди, она — за мной. Я слышу ее глубокие рассуждения, и мне невозможно представить, что ей всего десять. Складывается отчетливое впечатление, что сзади идет умудренный опытом, вы­сококвалифицированный коллега. Но если обернуться и увидеть эту маленькую, щуплую фигурку, худенькие плечи, печально-сосредото­ченный взгляд, то что-то переворачивается внутри от ужаса: так не должно быть! Она еще ребенок!

Она часто плачет, когда начинает вспоминать об отце, с кото­рым ей не дали возможности проститься. Плачет, когда рассказы­вает о своем одиночестве и о том, как ей трудно на самом деле. Как непросто ей со своей мамой, которую она, конечно, очень любит и

ужасно по ней скучает, но... Если она обычно, сделав все уроки, чи­тает, мама подходит к ней и говорит: «Что ты все читаешь, заня­лась бы рисованием». Если она увлеченно рисует, то мама начинает скакать по комнате, приговаривая: «Это шедевр! Мы подарим это... (всегда находится кому). А теперь почитай немного, что-то ты давно не читала». Ей уже разонравилось рисовать, в тех редких случаях, когда она это делает, прячет рисунки. И читать уже часто совсем не хочется. Почему? Она вообще устала от того, что ее всегда счи­тали ребенком-шедевром, показывали на конференциях и симпозиу­мах. Гордились тем, насколько она опережает развитие сверстни­ков, насколько умна, образованна, глубока.

Нам не удается вовлечь ее в детские игры даже тогда, когда нам все-таки, после долгих уговоров и ожиданий, наливают бассейн и вся наша бойкая детская ватага устремляется туда, получая массу удо­вольствия — можно плескаться, плавать, играть, бросать мяч, кад­риться, баловаться, бултыхаться. Всем очень весело, все счастли­вы. Кроме нее. Она лежит, подставив свое бледное тело солнцу и загорает, аккуратненько уместившись на узкую скамью, глаза при­крыты, но лицо сосредоточено, на лбу как всегда морщинка.

· Почему ты не купаешься? — спрашиваю. Я так надеялась, что ее увлечет эта водная кутерьма: — Сходила бы, смотри, как всем весело.

· Спасибо, мне не хочется. Там слишком шумно. Мне хочется по­лежать здесь, просто подумать.

Она плачет, уезжая, несмотря на то, что во время смены плакала оттого, что скучает по маме. И нам грустно отпускать ее, нам не удалось изменить ее жизнь, разве что ненадолго разделить ее беско­нечное взрослое одиночество.