Отец Всевышний, почему Ты ко многим людям как отчим?

По роду своей работы я часто сталкиваюсь с тем, что люди, при­ходящие ко мне, иногда не могут простых вещей. Для кого-то это легко и просто — защитить себя от обидчика, попросить прибавку у начальства, выступить на концерте, ответить у доски, отказать в просьбе, познакомиться с девушкой. А для кого-то — это трудно, невозможно, невыносимо. Такие люди будут страдать, нуждаться, стыдиться, погибать, но... все равно не смогут сделать это.

Самое печальное, что те, кому это легко и просто, никогда не поймут тех, кто не может. Они будут говорить слегка раздра­женно и свысока: «Делов-то! Пойди и сделай! Ты просто боишься (ленишься, не стараешься, придуриваешься и т.д.)». А те, кто не могут, от таких слов будут чувствовать себя непонятыми, оди­нокими, неспособными, еще более беспомощными и неуверен­ными, чем раньше. «Ведь кто-то может, почему же я не могу? Наверное, и правда ленюсь, боюсь, не стараюсь. Мне надо про­сто как-то смочь». Но все равно «просто пойти и сделать» не получается.

Мы очень опосредованы тем, какого рода опыт и каким обра­зом переживаем. В некоторых психологических подходах гово­рится: какая разница, каким был прежний опыт, можно себе орга­низовать новый и провести его успешно, вот он и закрепится. Подумаешь, ранние травмы, все это устарело, и Фрейд был не­прав. Я тоже была бы рада себе самой и своим клиентам предло­жить такой рецепт для того, чтобы они избавились от своих про­блем. Чего проще: организуй новую ситуацию, проследи, чтобы клиент прожил ее должным образом, и все будет хорошо. И он забудет на веки вечные, что мама его всегда эксплуатировала, а папа держал в страхе. И станет он уверенным и смелым. И ни при чем тут родители и их прежние воздействия, все в твоих руках, все зависит от тебя самого! Хочешь — делай! Все творится здесь и сейчас.

Все отражается здесь и сейчас, это правда. И прямо сейчас, в этот настоящий момент мы привносим все то, что с нами случи­лось когда-то и что еще может случиться. Потому что одновремен­но опираемся на свой прошлый травматичный или удачный опыт и прогнозируем, проживаем свое будущее, решаясь или отказыва­ясь от какого-то шага. Этот самый настоящий момент волшебным образом соединяет нити прошлого и нити будущего в один узел нашего переживания или нашего решения.

Она красива настолько, что ее постоянно приглашают в фотомо­дели. Она красива очевидно, бесспорно и безоговорочно. Для всех это — приятный их глазу факт, для всех, кроме нее самой. Она не считает себя такой и отражение в зеркале не является для нее доказатель­ством. У нее нет мужа. Поклонники были всегда, но близких долго­срочных отношений ей создать не удается: она не верит, что кто-то может по-настоящему любить ее. Не верит никому, считает себя посредственной и никудышной (яркость внешности и два высших об­разования — нее счет!)

Ей было пять или что-то около того, когда она прибежала домой с улицы, запыхавшаяся и счастливая, ей так хотелось поделиться с папой тем прекрасным, что с ней только что случилось:

· Папа, а Олег из третьего подъезда только что сказал, что я — самая красивая девочка в нашем дворе! Я — самая красивая! — за­прыгала она и закружилась по комнате, показывая папе, как краси­во кружится ее платье и длинные белокурые волнистые волосы.

· Вертушка ты сопливая, а не самая красивая, — недовольно из­рек папа, не отрывая головы от газеты.

Все. Больше ничего. С тех пор она убеждена, что она некрасивая, никудышная, и ей страшно, когда кто-то начинает сыпать в ее сто­рону комплименты. Мужчины вскоре отчаиваются, женщины раз­дражаются, когда она начинает отпираться. Все уверены, что она придуривается, кокетничает, набивает себе цену. Им неприятно, и они перестают доверять ей, а потом перестают общаться.

Ему семнадцать, его привела мама. Ему не очень хочется гово­рить, потому что он подросток и его сюда привели. Они с мамой одни друг у друга. Ее беспокоит то, что между ними все больше вырастает невидимая стена. И она ничего не может с этим сде­лать. Учиться он не хочет, в техникуме его постоянно ругают за паясничество, да и с ней он часто как будто носит какую-то ду­рацкую маску.

Вот и сейчас, пока она рассказывает, он ухмыляется слегка свы­сока, строя из себя циничного парня, которому на все наплевать. Хоти в глазах — напряжение и растерянность. Я почему-то не верю ей, когда она рассказывает о том, насколько он плох, насколько часто они ссорятся, потому что он хамит, не слушает, не отзванивается вовремя. И не верю в то, что он действительно не уважает или не любит ее. Когда она начинает плакать, он так смотрит на нее и так убирает прядь с ее лба, что у меня самой наворачиваются слезы.

Она потеряла старшего сына, его брата, с тех пор он изменился. Когда нашему подростку было три года, они со старшим братом по­шли в магазин, и тот шагнул на дорогу... На глазах нашего героя его брата сбивает машина. «Скорая», слезы, похороны... Что было с его мамой, лучше даже не представлять. Любое материнское сердце со­дрогнется от ужаса, горя и сочувствия к ней. А вот что было с ним? Он плакал, много плакал. Он очень любил брата. Его дедушка, веро­ятно, сам оглушенный несчастьем, не знающий, как помочь малышу, повел его к какому-то экстрасенсу, и тот просто поводил руками над его головой, и мальчик перестал плакать, совсем. Вместо этого он стал смеяться и, видя плачущую маму, начинал пытаться шу­тить, отвлекать ее, веселить. Горюющих в семье было много, и он привык.

Привык с тех пор, если кто-то, кто ему дорог, испытывает ка­кие-то негативные эмоции, то ему надо начинать балагурить. А еще, чтобы снова не испытывать чудовищную и непрожитую до конца боль потери, он стал все и всех обесценивать, особенно близких и до­рогих, ведь если не очень ценно, то и не страшно терять. Ней, маме, казалось, что это взаправду, а на самом деле это были всего лишь защиты. Всего лишь его способ попытаться справиться с той про­шлой травмой непрожитой потери.

Я могла бы привести еще сотни примеров не менее ярких, не менее грустных, не менее очевидных. Но у меня нет желания пугать родителей тем, что любой их поступок может обернуться для их ре­бенка травмой. Это не так. Со многими детьми происходят разные | события в течение детства, но для одних это оборачивается психо­логической травмой, а для других так, событие, да и только...

Наша задача понять, как ребенку можно помочь, чтобы то, что с ним произошло, не оказало серьезных последствий на его будущее и настоящее. И как распознать уже существующую травму и испра- пить хоть что-то как можно раньше. Ведь психологическая травма — н о событие, которое изменило детскую психику. Вместо одних пред­ставлений и конструктов, на которых базировались все установки (например, я — красивая, хорошая, любимая), могут появиться дру­гие (я — некрасивая, мой внешний вид вызывает недовольство ок­ружающих, нельзя никому доверять, особенно близким), и потом на них, пока ребенок растет дальше, нанизываются другие, уже тоже деструктивные (меня такую никто не будет любить, все, что они го­ворят, — неправда, потому что я — ничтожество).

Распознать травму легко: ребенок отказывается от какой-то деятельности регулярно, «необоснованно» и испытывает сильные чувства, как правило, страх, стыд, вину. Он активно или пассивно сопротивляется тому, что ему предстоит. И, самое грустное, он регулярно попадает в ту же самую травму, в очень похожие обсто­ятельства, хотя всеми силами стремится этого избежать. Детская травма имеет такое гадостное свойство — постоянно воспроизво­дящейся ретравматизации.

Что-то вы можете обнаружить и в себе. Если в детстве вас бой­котировал или отвергал детский коллектив, то почти в любом уже взрослом коллективе, от студенческой группы до вашего отдела на работе, вы будете напарываться на плохое к вам отношение. Если вас в детстве любил поколачивать ваш подвыпивший отец, то вы ужасно и неприятно удивитесь, когда ваш муж поднимет на вас руку. Это будет невероятным! Вы же специально выбирали себе самого доброго и мирного, чтобы этого больше никогда не повторилось! Если в детстве вас покусала злая собака, то все собаки в вашем дво­ре начнут злобно лаять именно тогда, когда вы крадетесь к своему подъезду. Все это не досадные случайности, это ретравма.

Наша психика так устроена, что в ней все должно быть завер­шено, а если этого не случилось, то незавершенность эта продол­жает пребывать где-то в глубинах и пытаться прийти к заверше­нию. Ситуация остается в психике незакрытой травмой тогда, ког­да она не окончена.

Мама без спроса выбросила любимую игрушку. Два варианта:

один, вероятно, травматичный, а другой — скорее всего, нет.

f

Мама вообще-то часто не замечала того, что дочке дорого, что она любит, в чем нуждается. У девочки было почти все, что нужно взрослому, но не было многого из того, что было у других детей. Вот только этот игрушечный пес, три года назад подаренный бабушкой, со свалявшейся от ее бесконечных объятий и тисканий шерстью, на­дорванным ухом и наполовину облупившимся носом. Для нее он вовсе не был старой игрушкой. Он был ее другом, единственным, кому она поверяла все тайны, единственным, кто мог выслушать ее жалобы, стенания и недовольства и не сказать ни слова осуждения в ответ. Она любила его как друга, тем более что с друзьями-то у нее было не густо.

И вот в один совсем не прекрасный день она приходит из школы, а его нигде нет. В привычном месте — на диванной подушке нет, в не­привычных — нет тоже. У нее начинают зарождаться мрачные пред­чувствия, но она еще не хочет в это поверить.

· Мам, — идет она на кухню, — а где мой Тузик, я его найти не могу. Ты никуда его не убирала?

· Нет, я не видела... Постой, Тузик — это твоя пыльная, замыз­ганная игрушка, что ли? Так я ее выкинула, она ж уже ни на что не похожа, просто пылесборник какой-то...

· Как выкинула? — она не может поверить, что друзей можно выкинуть на помойку и что это могла сделать ее родная мама. — КАК ВЫКИНУЛА?

· А ты на мать-то не ори, ты чего орешь? Ты же взрослая уже, в школу ходишь, зачем тебе старые игрушки? И даже не начинай ре­веть, обед скоро, давай уже руки мой, я суп наливаю.

Она долго рыдает в своей комнате от одиночества, непонятости, горя потери, обиды, злости, которую невозможно выразить. Потом сквозь слезы, под гневным взглядом не желающей чувствовать себя виноватой матери глотает ненавистный суп. И понимает, что те­перь она ужасно одинока, и никому нет никакого дела до того, что творится у нее в душе.

История вторая.

У нее много игрушек и много друзей. Ее мама обычно пытается по­нять ее нужды, чаяния, мечты. Но в тот день ее ждет неожиданное расстройство: она не находит своего любимого старого пса. Он все­гда ждал ее после школы на диване, и она любила потискать его, ког­да смотрела телевизор или болтала с подружкой по телефону, но сегодня нигде не может его найти.

· Мам, ты не видела моего Тузика?

· Видела, а что случилось?

· Куда он делся, я найти не могу.

· Я выбросила его, дочка. Извини. Не знала, что ты еще с ним играешь.

· Как ты могла? — слезы уже текут из ее глаз: ужасно обидно, что ее мама могла с ней так поступить. — КАК ты могла?

· Прости, я не знала...

И мама утирает ее слезы, разрешая ей горевать над тем, что те­перь ее любимого пса больше нет. Мама разрешает и злиться, потому что понимает, насколько дочь возмущена ее поступком, она, искрен­нее сожалея, просит прощения. Дочка чувствует, что произошла ужас­ная ошибка, но справедливость восстановлена — мама признает свою неправоту, разрешая ей плакать, позволяя отгоревать потерю того, что было ей так дорого. Через несколько дней она забывает о случив­шимся, переключаясь на богатую другими событиями школьную жизнь.

В каких случаях то, что происходит с ребенком, становится травмой?

I. Когда у ребенка изначально недостаточно ресурса. Мало по­нимания, общения, друзей, заботы, родительского внима­ния. Ему и так тревожно, одиноко, грустно. И в его, не та­ком уж широком, богатом мире появляется что-то важное. И с этим важным что-то происходит.

2. Когда в процессе происшествия у ребенка появляются сильные чувства: обида, гнев, злость, растерянность, беспомощность, невозможность что-то изменить, и он остается наедине с ними. Ему не с кем их разделить, нет возможности выразить до конца. Они никем не приняты.

3. Особенно травматично, когда это как-то связано с теми, кому ребенок очень доверял, с близкими, с родителями. Тогда у ребенка тесно связывается близость, любовь и травма (на­силие, недоверие, непонимание и т.д.). Ведь это создает силь­ный конфликт в психике, когда тот, кто призван понимать, любить и защищать, причиняет боль, осуществляет насилие, отнимает веру в собственную безопасность и хорошесть.

4. Если так и не находится никого, кто встал бы на защиту ре­бенка, восстановил справедливость или признал свою непра­воту, ошибку.

5. Если кто-то из взрослых так и не позволил ребенку выразить злость, возмущение и несогласие с тем, что его обидели, ра­нили, унизили, причинили боль.

6. И если не заверили, что постараются сделать так, чтобы это­го больше не повторилось.

Когда вы замечаете, что ваш ребенок постоянно попадает в ка­кие-то по сути своей похожие передряги, то отведите его к психо­логу. Ведь чем раньше закрыта травма, тем меньше она приносит вреда, все время воспроизводясь и отнимая для защиты силы, ко­торые могли бы пойти на развитие, радость, удовольствие. Рабо­тать с детской свежей травмой, убрать ее тяжелые последствия зна­чительно проще, чем производить потом «археологические раскопки» ранней травмы у повзрослевшего человека. Ведь эта травма будет уже надежно спрятана под слоем самых разнообраз­ных и очень привычных защит, изменивших характер человека и его представления о себе и мире, мешая жить, но не позволяя к себе прикасаться.

Осуществляя над собственным ребенком насилие (неважно, ка­кого рода, его лики многообразны: сексуальное, физическое, пи­щевое, психологическое), отдавайте себе отчет в том, что с большой частью вероятности ваш ребенок потом будет сталкиваться с насилием в своей жизни довольно регулярно по закону воспроизводства травмы. Более того, если насилие осуществлено в собственной семье то и потом оно будет приходить от близких людей, потому •пов психике образуется крепкая связь из насилия и любви.

«Все уйдут, а я останусь» — фильм Германики. Три подружки из одной школы. Одна из них, девочка-подросток, умница-красавица, сталкивается в своей школьной жизни с чередой предательств, уни­жений, побоев. Страшно, но не удивительно, потому что, в фильме но хорошо показано, именно в ее семье в этот момент (и я уверена, не раз еще ранее описываемых событий) происходит все то же са­мое: предательство, унижения, побои. Осуществляя насилие в сво­ей семье, мы обрекаем своего ребенка на то, что он будет заложни­ком череды повторяющихся похожих травматичных ситуаций, во всяком случае до тех пор, пока не начнет с этим разбираться.

В чем разница между проявлением здоровой родительской вла­сти и психологическим насилием, которое, я уверена, нам так страшно проявлять к нашим детям?

Если вы вынуждены что-то заставить сделать вашего ребенка, если нам необходимо проявить власть, осуществить давление, настоять на своем, то делайте это уважительно. Разрешите ребенку проявить свои чувства в ответ на ваши требования. Позвольте ему не стать беспо­мощной жертвой, а остаться человеком, который хоть и вынужден сделать то, что ему не нравится, но может выразить свое несогласие, недовольство. Тем самым мы делаем очень благое для него дело: раз­решаем защитить себя и свое мнение, свои чувства, оставшись при этом человеком. Ведь человек превращается в жертву, переживая мо­мент своей полной беспомощности и отсутствия права себя защитить. А потом, к сожалению, жертва всегда будет находить своего насиль­ника, даже если она этого вовсе не хочет. Причем, самое печальное, она может спровоцировать на насилие человека, который совершен­но не склонен к этому.Вы, наверное, замечали за собой, что некото­рых людей, при всем вашем человеколюбии, так и хочется «замочить», не в смысле «убить», конечно...

Вы многое сделаете для своего ребенка, если научите его ува­жать и защищать себя, если научитесь выдерживать его ответные чувства, если сделаете так, что в его жизни будете не только вы, связанные с ним крепкой эмоциональной зависимостью, а еще дру­гие близкие люди: родственники, любимые, друзья. Тогда, если с ним что-то случится и вас не окажется рядом, а ему потребуется чья-то помощь, жилетка или внимательные уши и доброе сердце — он найдет возможность получить столь важную для него поддерж­ку. И тогда то, что произошло, не осядет в его психике тяжелой травмой, сформировав у него разрушительный комплекс жертвы, а будет для него лишь опытом, из которого он вышел с ощущени­ем того, что он может справиться с любой проблемой, потому что умеет опираться на себя и находить поддержку у того, кто рядом.

Все это, при всем вашем горячем желании, будет нелегко сде­лать, если вы сами не умеете уважать и защищать себя. Ведь ваш ребенок воспитывается на моделях: он будет реализовывать в сво­ей жизни не то, о чем вы ему талдычите и чему пытаетесь научить, памятуя о своих ошибках, а ту модель отношений, поведения, ус­тановок, которую он будет видеть перед глазами. Если вы и вправ­ду хотите, чтобы он не повторял ваших ошибок и ваш жизненный сценарий, начните меняться сами, пока он еще мал и еще все воз­можно легко изменить.