Дипломатический этикет

Весь этот город был одной огромной песочницей. Весь этот материк. Вся эта планета была горой песка, по недоразумению вышедшей на орбиту. Песок был в воздухе, в воде, еде, в местных женщинах и уже даже во мне – полномочном представителе Императора на Эдеме. Довольно забавное название, если учесть, что для полной гармонии тут не хватало только чертей и котлов.

Местным здесь тоже не нравилось, но у них не было выбора. Максимум для местного – стены и крыша, чтобы кондиционер мог работать, и розетка, чтобы подключить все тот же кондиционер и холодильник с местным отвратительным как бы пивом. Единственное достоинство напитка – сразу из холодильника он холодный. Вода вкуснее, а кефир крепче. Дикари. И с этими людьми я должен был подписать договор. О дружбе и сотрудничестве. Император решил, что мы можем им что‑то продать. Вероятно, у нас перепроизводство лопаток и ведерок.

Детей здесь не было. То есть, конечно же, были, но, скорее всего, их держали подальше от дипломатов, хотя, немного пообщавшись с местными, – вполне допускаю, что они рождаются сразу с плохим характером, отвратительными зубами и ненавистью к чужакам. Под два метра. Может быть, Император хочет из них набрать пару полков? Большие ребята и очень опасные. Неприятные. Смотрят оценивающе – как бы быстро и легко убить. Говорят, они каннибалы: с учетом того, что, кроме людей, здесь другой живности – днем с огнем, – вполне возможно. А может, это одна из дипломатических легенд? Пока не приехал сюда – думал, что легенда, а встречаешься взглядом с одним из них – начинаешь верить.

Сегодня у меня важный день. Или последний. Если все получится как надо, я подпишу договор, смогу улететь домой и проведу блаженный месяц где‑нибудь, где трава, река и земля. Черная, вязкая, с запахом. Потом снова в дорогу. Иногда я перестаю понимать, где я: дома, в очередной командировке или мне снится долгий кошмар. Когда‑нибудь я проснусь и окажется, что можно жить не в перерывах между «я приехал» и «пора в дорогу», а просто жить…

Для моего заклятого друга, представителя Алеманской Республики, день подписания договора стал днем казни. Что‑то не так пошло в храмовом комплексе – выказал непочтительность к местной святыне.

Трудно представить, чтобы Феликс Гейман был непочтителен. Еще его прадед служил в департаменте внешних сношений, и все Гейманы по мужской линии с детства готовились к одному – быть почтительными и дипломатичными.

Представители местных властей отправили алеманцам ноту протеста, в которой говорилось, что господин Феликс Гейман оскорбил их религиозные чувства.

Республика добивалась этого контракта долгих пять лет и первой получила приглашение на подписание договора. Гейман стал первым инопланетником, которому позволили зайти в Храм. Оттуда вынесли его череп и таз. Эти два предмета лежали в традиционном местном сундуке – они его делают из хитина какого‑то здешнего насекомого – вместе с нотой протеста. Вероятно, для доходчивости.

Республика Алемания свернула свое представительство, улетели представители Сантоса и Фэйт. Мы остались. Император обожает монополию, а тут как раз такой случай. Я его понимаю – при худшем раскладе он получит мои череп и таз. Может быть, это его позабавит.

Я – не дипломат. Я единственный специалист в своей профессии, для которой, боюсь, еще долго не придумают названия. Я – специалист по глобальным кризисам. Беда в том, что где‑то неделю назад вместе сложились две неудачи. Император решил, что неподписание договора с Эдемом будет глобальным кризисом, и уж совсем некстати вспомнил, что я его полномочный представитель. Было дело – меня угораздило придумать решение одной проблемы. Император посчитал: кто придумал, тот пусть и применяет в деле. Технически пришлось присвоить мне титул полномочного представителя Императора. Дело осложнилось тем, что титул этот пожизненный.

В последний раз, когда Император вспомнил обо мне, было не здорово. Кризис был так себе, и я даже справился. Не сразу, и нельзя сказать, чтобы окончательно. Виновные были наказаны, но как‑то все это мало походило на хорошую работу. Сейчас у меня появился шанс восстановить реноме или получить место на Александринском кладбище.

Я смотрел в зеркало и в какой‑то момент понял, что на самом деле передо мной череп, обтянутый кожей и мясом. Привычка примерять на себя новые обстоятельства. Я уже готовил себя к тому, чтобы стать просто черепом – без мяса и без кожи.

Тончайшая ткань рубахи, костюм – почти невесомый, но все равно вспотел я почти мгновенно. Пять ступенек и два метра от нашей миссии до автомобиля, а уже остро нужно в душ. Зачем я туда еду?

Мой переводчик – Масун. Все время кажется, что я его отвлекаю от чего‑то важного и нужного. Он всегда идет чуть быстрее, не потеет, не пьет и не устает. Если бы у меня был остро нелюбимый и при этом приемный племянник – я бы вел себя с ним примерно так, как этот тип со мной. Хуже всего, когда он, пытаясь мне понравиться, улыбается. Он думает, что это улыбка – когда губы растянуты, но рот практически закрыт, за счет чего становятся видны его клыки. У местных довольно развитые клыки. А ведь с мясом на этом бесконечном пляже – большие проблемы. Ни птиц, ни каких‑нибудь местных антилоп. И зачем им клыки? Лучше об этом не думать.

Масун попробовал улыбнуться еще шире, отчего глаза у него стали еще более узкими, того и гляди надорвет какую‑нибудь мимическую мышцу. Это он от радости, что приехали. Остановка первая – Дворец Воинов. Дворец – просто потому, что другого слова для обозначения не‑хибары у них тут нет. Всё – дворец. Большая хибара – тоже дворец.

Для начала мне предложили полностью раздеться и надеть на себя доспехи воина. Доспехи были грубой темно‑синей тканью с отвратительным запахом, и… кто‑то сразу меня укусил. Какая‑нибудь местная разновидность клопа. Вероятно, он же кусал и Феликса Геймана. На голове у меня было сооружено что‑то, пытающееся упасть и по ощущениям напоминавшее клубок змей. Иногда оно шипело.

Следующая остановка – Дворец Жен. Тут все просто – ходи, любуйся и старайся не обращать внимание на шипение чуть выше моей прически и на красоты, открывающиеся перед глазами. Жены были большие и толстые, говорить комплименты становилось все труднее, но сказать что‑то нужно каждой, и, как я понял, важно было не повторяться. Комплименты здесь были приняты в духе: «О королева луны, гибкая, как тростник, стройная, как бамбук…» Знать бы еще, что у них хорошо, а что плохо. Может, у них гибкость и стройность не приветствуются. Не факт, что жена должна быть умна или трудолюбива. Выкручивался от противного – перечислял, какой мужчина хотел бы иметь такую жену. Рассказал про всех известных мне выдающихся личностей – длинные ножи в руках охраны остались в ножнах – получилось?

Кажется, впервые в Эдеме я был рад оказаться под открытым небом. Все в этой жизни прекрасно в сравнении с обитательницами Дворца Жен и необходимостью их хвалить. Ну, кроме поездки в Храм.

– Масун!

Переводчик снова был мне рад, он смотрел на меня с ожиданием. Первый, кто обрадуется моей ошибке, будет он. Может, и ребра обгрызать будет первым – вон клыки какие. Нет, пожалуй, не буду давать шанса – очень хотелось перенести посещение Храма на другой день, но не этого ли он ждет?

– Масун, ты расскажешь мне про ваш Храм?

– Да, господин полномочный представитель. Но лучше это делать прямо в нем.

Попытка не удалась, но попробовать ведь стоило?

Космическая разведка выдала замечательные снимки барханов, как будто вида снизу и сбоку нам не хватало. Большие суммы, перекочевавшие в карманы местных жителей, в обмен тоже дали не особенно много – одно большое ничего.

Автомобиль остановился, дверь открылась – странно, в этом районе я еще не был, но до центра города отсюда рукой подать, вон башни Дворца Правителей. А передо мной вход во что‑то квадратное и занесенное песком. Что‑то очень знакомое.

Дверь в Храм больше всего напоминала вход в бомбоубежище – небольшая, из толстого металла, такую и гранатомет не возьмет, только зачем, если у местных ничего серьезнее копья не отыскать?

– Господин полномочный представитель, проходите, Храм нельзя заставлять ждать…

Упс, минус одно очко. Буду быстрее, вдруг Феликс просто задумался не к месту, Феликс был таким задумчивым…

– Не ударьтесь головой, господин полномочный представитель…

Поздно – кажется, до крови – хорошо хоть в последний момент умудрился удержать на голове эту шипящую дрянь. Кстати, на ощупь она скользкая и мерзкая.

– Пока вы привыкаете к свету, я расскажу вам историю нашего народа и приведу вас к алтарю. Вы готовы?

– Я готов. – Я всегда готов, мой Масун. Я буду слушать внимательно, обращая внимание на интонации, на придыхание, на паузы и междометия, так, будто это самое главное, что мне приходилось слышать в своей жизни. Просто потому, что так оно и есть.

Масун зажег факелы на стенах, сел на корточки и, раскачиваясь и немного подвывая, начал свой рассказ. Он смотрел на меня, не видя и не мигая. Я слушал, и слушали ни слова не понимающие на имперском двое здоровущих охранников с обнаженными клинками.

– Этот Храм помнит бога. Этот Храм не место поклонения или мечты. Сюда бог приходил, чтобы работать. Здесь он являл себя нашему народу, и тогда эта земля действительно была Эдемом. Тут он укреплялся, чтобы следовать далеко и близко, тут он принимал решение и отсюда его выполнял.

В других землях другие боги правили, карали и награждали, а здесь бог жил. Бог этой земли дал нам все, а потом ушел. И все, что осталось, – этот Храм и вера в то, что когда‑нибудь бог вернется. Чужеземец, если ты готов стоять у алтаря бога, если ты готов разделить нашу надежду – останься, если нет – уходи, но уходи навсегда и останься тоже навсегда…

Масун замолчал. Прошла минута, другая. Я должен был уйти, навсегда. Не бывает в политике «навсегда», пусть попробует кто‑то другой. В конце концов, никто никогда не узнает, что я просто испугался…

Я остался. Масун встал, взял меня за руку и повел вглубь Храма. Я не успел понять, что происходит, когда сильный толчок в плечи заставил меня упасть на колени. Шум сзади означал, что и моя стража не осталась стоять.

– Господин полномочный представитель, что вы видите перед собой?

Я смотрел в колеблющуюся в свете факелов тьму и видел то, чего здесь никак не могло быть, то, что, вероятно, погубило Феликса. И если я сейчас не пойму, как правильно отвечать, – погубит меня. Под алтарем были кости – много костей, хотелось бы думать, что мой костный набор не пополнит эту кучу.

– Говорите, господин полномочный представитель Императора!

– Масун! Я вижу крест. Я вижу четыре луча и кольцо, объединяющее их. Я не знаю, что это значит, но я стою перед этим прекрасным символом на коленях, потому что уважаю обычаи твоего народа, веру твоего народа и надежду твоего народа.

Ничего не произошло. Не раздался свист лезвия, не щелкнули челюсти. Масун выдержал небольшую паузу и сказал так, будто имперский был его родным:

– Пойдем?

Дорога от Храма до Дворца Правителей заняла несколько минут, а церемония во Дворце и того меньше. Договор ждал меня там уже подписанный, правитель не счел меня достойным аудиенции.

Завтра – домой, но я должен спросить. Договор в миссии, и, что бы я ни натворил, – это уже мое личное дело…

– Масун, почему вы убили Феликса?

С тех пор как мы покинули Храм, Масун перестал натянуто улыбаться и как‑то уже не смахивал на нелюбимого дядюшку. Он рассказывал мне анекдоты и смеялся над моими, он предложил познакомить меня со своей семьей, которая вот‑вот должна была прилететь в столицу… Я стал все реже думать об анатомии. Сейчас снова мелькнули клыки, но тут же исчезли…

– Ты можешь знать. Ты понял. А Гейман не понял. Он стоял на коленях перед алтарем и не видел его. Он смотрел на четыре луча, на круг, замыкавший их в единство добра и зла, внешнего и внутреннего, отчаяния и надежды, на колонну судьбы, которая пролегает через храм с запада на восток… Он долго стоял, ничего не говорил, а потом спросил, с какой стороны от вентиля наш алтарь. Воин не может поступить иначе, когда слышит такое оскорбление.

– С какой стороны от вентиля? – Нормальный вопрос, я чуть было не задал его, правда, в более грубой форме… Все‑таки Феликс был дипломатом в четвертом поколении, а я вполне мог бы стать нефтяником, У нефтяников трудно с почтительностью. Мой дед часто выходил курить у теперь совершенно безопасной компрессорной станции. Когда он думал, что его никто не видит, он тихонько гладил уже навсегда пустую трубу и что‑то шептал… Наверное, он тоже мечтал, чтобы от поворота вентиля что‑то зависело…

– Масун, а вы едите мясо?

Снова показались клыки Масуна, а через миг на его лице появилась настоящая улыбка.

– Кроты. Я тебя обязательно угощу, поверь, ничего вкуснее ты не ел. В столице – стада самых жирных кротов в стране.