Закат Меркурия

Глава, в которой на Хокитикском взморье объявляется незнакомец; золотой клад поделен на всех, а Уолтер Мади наконец-то покидает гостиницу «Корона».

Даже в лучшем своем костюме, с расчесанными и напомаженными волосами, в начищенных ботинках и с надушенным платком, мистер Адриан Мади был и вполовину не так хорош собою, как его младший сын. Весь его облик нес на себе неизгладимый след многолетнего пристрастия к спиртному – под глазами мешки, нос опухший, лицо неизменно раскрасневшееся, – а в движениях его не было никакой плавности, никакой грации. Ковылял он тяжело и неуклюже, на негнущихся ногах; озирался по сторонам беспокойно и настороженно; пальцы, все в желтых пятнах от курева, либо шарились в карманах, либо нервно теребили лацканы.

Выбравшись из лодки, что доставила его с парохода на берег, Мади-старший постоял минуту, потянулся, разминая затекшие, ноющие мышцы, похлопал себя по всему телу. Велел отнести багаж в гостиницу на Кэмп-стрит, обменялся рукопожатием со стоящим тут же таможенным офицером, грубовато поблагодарил гребцов за труды и наконец, сцепив руки за спиной, зашагал по Ревелл-стрит. Он прошелся по улице из конца в конец, сперва по одной стороне, затем по другой, хмуро заглядывая в каждое окно, внимательно изучая лица прохожих и никому не улыбаясь. К тому времени толпа, собравшаяся перед зданием суда, уже рассеялась, а бронированная повозка с телом Фрэнсиса Карвера вернулась в Сивью; двойные двери были не только закрыты, но и заперты. Проходя мимо, Мади-старший едва удостоил Дворец правосудия взглядом.

Наконец он поднялся по ступеням хокитикской почты и, оказавшись внутри, встал в очередь к окошку. А пока ждал, достал из бумажника сложенный листок и развернул его одной рукой на груди.

– Мне нужно, чтобы вот это дошло до некоего мистера Уолтера Мади, – заявил Мади-старший, когда подошла его очередь.

– Обязательно, – пообещал почтовый работник. – Вы знаете, где он остановился?

При этих словах колокол на уэслейской церкви прозвонил пять часов.

– Мне известно только то, что он в Хокитике уже несколько месяцев, – отвечал Мади-старший.

– В городе? Или на приисках?

– В городе.

– В гостинице? Или палатку разбил?

– Я бы предположил, что в гостинице, но наверняка не скажу. Уолтер Мади его звать.

– Никак, ваш напарник?

– Нет, сын.

– Я поручу курьеру его отыскать, а заплатите уже по доставке, как только адресат обнаружится, – проговорил почтовый работник, черкнув на бумаге имя. – Вам придется оставить залог в размере шиллинга, но, если мы найдем его уже завтра, мы вернем вам шесть пенсов.

– Отлично.

– Вам конверт или просто запечатать?

– Конверт, – попросил Мади-старший, – но погодите минутку: я хочу еще раз перечитать письмо.

– Тогда отойдите в сторонку и возвращайтесь, как будете готовы. Через полчаса окошко закрывается.

Адриан Мади так и сделал. Разгладил листок на стойке и пальцем пододвинул ближе к свету.

Хокитика, 27 апр. 66 г.

Уолтер, умоляю, прежде чем возьмешься судить меня, дочитай письмо до конца. По почтовому штемпелю ты поймешь, что я в Хокитике, как и ты. Я остановлюсь в ГОСТИНИЦЕ «ТРЕЗВОСТЬ» на Кэмп-стрит; адрес тебя, конечно же, удивит.

Ты давно знаешь меня за эпикурейца. Так вот, теперь я еще и стоик. Я поклялся, что в этой жизни больше ни капли в рот не возьму, и с тех пор ни разу своего обета не нарушил. Во власти раскаяния, я кратко изложу здесь подлинные свои намерения, каковые моя приверженность к зеленому змию свела на нет или даже исказила за последние годы.

Я покинул Британские острова по причине долгов, и только долгов. У твоего брата Фредерика был знакомый на прииске в Лоренсе, в Отаго, и, судя по его рассказам, золото там гребли лопатой; Фредерик решил к нему присоединиться. Ты на тот момент находился в Риме и собирался перезимовать на континенте.

Я решил уехать тайно, в надежде, что вернусь богачом еще до конца года. Признаюсь, к решению этому меня подтолкнула позорная причина: в Лондоне, да и в Ливерпуле, жило несколько человек, от которых я предпочел бы скрыться. Перед отъездом я назначил моей жене сумму в двадцать фунтов – все, что осталось от моих сбережений. Много позже я узнал, что это обеспечение к ней так и не попало: деньги украли, причем тот самый человек, который должен был их доставить (мерзавец ПИРЗ ХАУЛЕНД, да живет он в ничтожестве и да сдохнет в сточной канаве). К тому времени, как это выяснилось, я уже был в Отаго, на другом конце света; более того, я никак не мог с ней связаться: ведь, чего доброго, меня стали бы преследовать, а то и засудили бы за многочисленные оставшиеся безнаказанными преступления и невыплаченные долги. И я так ничего и не предпринял. Я смирился с тем, что жену, в сущности, бросил, помолился Господу, чтоб простил меня, и продолжал вкалывать на руднике вместе с Фредериком.

В первый наш год жизни в Отаго мы добывали золота только «на прожиток». Я слыхал, людям из богатого сословия на приисках фатально не везет: они не приучены терпеть лишения в отличие от низших классов. Мы вкалывали как проклятые и частенько отчаивались. Но продолжали упорствовать, и семь месяцев спустя твой брат нашел самородок размером с табакерку: он застрял между двумя валунами на излучине реки. Этот-то самородок и лег наконец-то в основу нашего богатства.

Ты спросишь, почему мы не отослали самородок домой с извинениями и благословениями; что ж, хороший вопрос! Твой брат Фредерик давно порывался тебе написать. Он настаивал, чтобы я связался с моей покинутой женой и даже позвал ее к нам сюда, но я все противился. Противился я и его увещеваниям бросить пить и исправиться. На эту тему мы постоянно спорили и наконец расстались отнюдь не друзьями. К сожалению, я не знаю, где Фредерик сейчас.

Ты, Уолтер, всегда был в нашей семье человеком ученым. Я много чего стыжусь в своей жизни, но тебя не стыдился никогда. Дав обет трезвости, я заглянул себе в душу. Я увидел себя в истинном свете: я человек слабый, я трус, вместилище всевозможных грехов и пороков. Но если я чем и горжусь, то тем, что в этом прискорбном отношении мои сыновья на меня не похожи. Для отца это и горько, и радостно – сказать о сыне: «Он лучший человек, чем я». Поверь, эту горькую радость я испытал дважды.

Мне ничего не остается, кроме как попросить у тебя прощения – и у Фредерика тоже – и пообещать, что следующая наша встреча, если ты мне ее даруешь, пройдет «всухую». Удачи тебе, Уолтер. Знай же, что я заглянул себе в душу и что это письмо написано трезвенником. Знай также, что даже несколько ответных строчек прольют бальзам утешения на сердце твоего отца,

Адриана Мади.

Он дважды перечел письмо, сложил, убрал в конверт и заглавными буквами вывел спереди имя сына. Он закрыл колпачком перьевую ручку, пальцы его дрожали.

* * *

– К мистеру Стейнзу – мистер Фрост.

– Впустите, – разрешил Девлин.

Чарли Фрост вошел с листком бумаги в руках.

– Расходы, – с виноватым видом пояснил он.

– Присаживайтесь, – пригласил Девлин.

– Велик ли ущерб, мистер Фрост? – осведомился Стейнз. Выглядел он очень усталым.

– Боюсь, весьма масштабен, – проговорил Фрост, выдвигая стул. – Судья Кемп постановил, что дивиденды Фрэнсиса Карвера в размере двух тысяч сорока восьми фунтов должны быть выплачены. Тут своя тонкость есть: «Группе Гаррити» полностью компенсируют изъятую со счета сумму страховки «Доброго пути», но все остальное отходит миссис Карвер, как Карверовой вдове.

– Как она? – спросил Девлин.

– Пьет успокоительное, – рассказал Фрост. – За ней, кажется, приглядывают доктор Гиллис и мистер Притчард; ее отвели обратно в «Удачу путника», и с тех пор я ее не видел. – Он вновь обернулся к Стейнзу и разложил лист бумаги на столе. – Я вкратце перечислю расходы, можно?

– Да.

– Поскольку вас признали виновным, все судебные издержки ложатся на вас, в том числе и оплата услуг мистера Другана за последние месяцы, а также комиссионное вознаграждение мистеру Нильссену, с тех пор вложенное в постройку тюрьмы Сивью, – как вы помните, судья вынес решение, что благотворительное пожертвование отзыву не подлежит. В общем и целом все это составляет чуть больше пяти сотен фунтов.

– Сокращаем вдвое и еще вдвое, – вздохнул Стейнз.

– Да, боюсь, с судебными издержками всегда так. Но дальше – больше. Многие старатели предъявили вам иск о возмещении ущерба, как с каньерских приисков, так и из Хокитикского ущелья. Точную сумму пока назвать не могу, но, боюсь, счет пойдет на десятки фунтов, а может, и на сотни.

– Это все?

– Что до официальных расходов – да, – отозвался Фрост. – Но есть несколько вопросов, которые мне хотелось бы обсудить неофициально. У нас есть время?

– У нас есть время? – обратился Стейнз к Девлину.

– Сколько-то есть, пока повозка не приехала, – отозвался Девлин.

– Я буду краток, – пообещал Фрост. – Как вы, возможно, знаете, золото, извлеченное из Анниного оранжевого платья, до сих пор хранится под кроватью в доме мистера Гаскуана. Анна должна мистеру Мэннерингу что-то около ста двадцати фунтов, и она думала расчесться с ним из этого запаса. Однако мне пришло в голову, что, возможно, вы захотите взять на себя ее долг мистеру Мэннерингу и распорядитесь, чтобы мистеру Мэннерингу заплатили из вашей доли клада, по отдельной статье расходов. Понимаете, так у Анны будет на что жить, пока вы в тюрьме.

– Отлично, – согласился Стейнз. – Да, так и сделайте. Все как вы сказали.

Фрост черкнул себе пометку.

– Второй вопрос, – промолвил он, – это премия мистеру Цю. Понимаете, нам надо поддержать видимость, будто золото добыто на «Авроре», а ведь тому, кто напал на золотую жилу, положена награда.

– Конечно, – согласился Стейнз. – Премия так премия.

– Мне дали понять, что по истечении своего контракта с компанией мистер Цю желает возвратиться в Китай; более того, он желает возвратиться, имея на руках ровно семьсот шестьдесят восемь шиллингов. По словам мистера Мэннеринга, тот давно задался целью скопить именно такую сумму. Я полагаю, эта цифра исполнена в его глазах какого-то духовного или глубоко личного смысла.

В любое другое время Эмери Стейнза изрядно позабавил бы этакий курьез. Но сейчас он даже не улыбнулся. Вместо него отозвался Девлин:

– Семьсот шестьдесят восемь шиллингов?

– Да, – подтвердил Фрост.

– Вы подумайте, какая дотошность, – промолвил Девлин. – А что это за символ такой, вы не знаете?

– Боюсь, что не знаю, – покачал головой Фрост. – Но да будет мне позволено предположить, – он вновь повернулся к Стейнзу, – что вашей премиальной выплаты, наверное, должно бы хватить на то, чтобы мистер Цю смог наконец осуществить свою мечту.

– А в фунтах это сколько будет?

– Тридцать восемь фунтов восемь шиллингов, – не задержался с ответом Фрост. – Приблизительно один процент от четырех тысяч, а один процент – разумное вознаграждение для золотых приисков, тем более что мистер Цю – китаец. В качестве жеста доброй воли вы также, вероятно, захотите рассмотреть возможность освободить его от обязательств по контракту и поспособствовать его возвращению домой.

Стейнз покачал головой:

– А ведь я о нем вообще не подумал.

– О ком? – не понял Фрост.

– О мистере Цю, – объяснил Стейнз. – Просто-напросто о нем и не вспомнил.

– Что ж, нынче днем он сделал нам всем большое одолжение, сохранив нашу тайну, а теперь у нас есть возможность оказать ему ответную услугу. Я уже переговорил с мистером Мэннерингом. Он согласен на досрочное расторжение контракта мистера Цю и по моей просьбе назначил сумму компенсации. Если вы заплатите мистеру Цю премию в шестьдесят четыре фунта, это покроет все расходы.

Стейнз потерся щекой о плечо и вздохнул.

– Хорошо, идет, – согласился он.

– И вот еще третий финансовый вопрос. – Фрост негромко откашлялся. – Когда мы впервые… э-э-э… обнаружили золото, еще в январе, мистер Клинч вручил мне тридцать фунтов в подарок. Боюсь, я их потратил, и у меня нет средств выплатить ни пенни. Не мог бы я воззвать к вашему великодушию и попросить внести эти тридцать фунтов в статью «банковские расходы»? – сбивчиво проговорил он и тут же добавил: – В качестве ссуды, разумеется; к моменту вашего освобождения я возмещу вам эту сумму.

– Повозка приехала, – сообщил Девлин, поднимаясь.

– Хорошо, конечно, – обернулся Стейнз к Фросту. – Заплатите, как вы сказали. Это все не важно.

Фрост облегченно выдохнул:

– Спасибо вам большое, мистер Стейнз.

Девлин вывел Стейнза из камеры; Фрост проводил их взглядом. Когда те миновали дверной проем, Фрост крикнул им вслед:

– Завтра пришлю вам постатейную расписку – с утра, первым делом!

* * *

Колокол церкви прозвонил семь часов, когда Уолтер Мади упаковал последний из своих выходных костюмов в сундук, захлопнул крышку и задвинул запор. Поднялся, проверил, в порядке ли ширинка желтых молескиновых брюк, потуже подтянул пояс, поправил на шее красный платок и, наконец, взялся за пальто – простое, шерстяное, длиной почти до колен, и шляпу – тяжелую, с мягкой тульей и широкими навощенными полями. Надел и то и другое, перебросил на спину скатку и вышел из номера, вытащив из замка ключ.

На время его отсутствия сундуку предстояло переехать на склад Кларка по набережной Гибсона; туда же станут пересылать личную корреспонденцию, буде таковая случится. На оплату этого перемещения Мади оставил на стойке регистрации «Короны», вместе с ключом, три серебряных шиллинга. Четвертый шиллинг он вложил в руку гостиничной горничной, сжал в ладонях ее желтую ручку и тепло поблагодарил за все ее услуги и гостеприимство в течение трех последних месяцев. Выйдя из «Короны», он свернул на узкую тропку, уводящую к взморью, и зашагал прямо на север: содержимое скатки звякало у него за спиной, а свернутая палатка хлопала сзади по ногам при каждом шаге.

Не отошел он от Хокитики и на две мили, когда заметил, что шагах в десяти позади него бредет человек, одетый сходным образом, как принято среди старателей. Мади обернулся через плечо, и оба кивнули друг другу.

– Привет, – поздоровался незнакомец. – Ты на север?

– Точно.

– На побережье небось? К Чарльстону?

– Надеюсь, что так. Не в одно ли место лежит наш путь?

– На то похоже, – откликнулся незнакомец. – Можно, я пойду рядом?

– Конечно, я компании только рад, – заверил Мади. – Уолтер Мади меня звать. Просто Уолтер.

– Пэдди Райан, – представился тот. – У тебя шотландский выговор, Уолтер Мади.

– Отрицать не стану, – улыбнулся Мади.

– Я против шотландцев ничего не имею.

– А я с ирландцами в жизни не ссорился.

– Да брось заливать-то! – широко усмехнулся Пэдди Райан. – Но что правда, то правда: я против шотландцев ничего не имею.

– Очень тому рад.

Некоторое время попутчики шли молча.

– А далеко нас обоих от дома-то занесло! – наконец обронил Пэдди Райан.

– Да, до моей родины очень, очень далеко, – согласился Мади, вглядываясь за линию прибоя в открытое море.

– Что ж, если место, где ты родился, не может быть домом, значит дом там, куда ты надумал податься.

– Отличный девиз, – улыбнулся Мади.

Пэдди Райан довольно кивнул:

– Стало быть, Уолтер, ты тут навсегда поселиться думаешь? После того, как перелопатишь участок да зашибешь деньгу?

– Ну, здесь пусть за меня удача решает.

– А что такое удача? Вот скажи, по-твоему, счастливчик – тот, кто останется, или тот, кто уедет?

– По мне, так счастливчик тот, кто может выбрать, – отозвался Мади, к вящему своему удивлению, потому что еще три месяца назад он бы такого ответа не дал.

Пэдди Райан искоса глянул на него:

– Как насчет рассказать друг другу свою историю? Глядишь, путь-дорогу скоротаем.

– Свою историю? То есть историю своей жизни?

– Ага – или, может, историю, где-то услышанную, или чего угодно.

– Хорошо, – суховато согласился Мади. – Ты начнешь первым или мне начать?

– Давай ты, – предложил Пэдди Райан. – Заводи-ка рассказ, да подлиннее, да позаковыристее, чтоб мы позабыли про усталые ноги и даже не замечали, что куда-то шагаем.

Мади помолчал немного, собираясь с мыслями.

– Я пытаюсь сделать выбор между вариантами «вся правда» и «ничего, кроме правды», – признался он наконец. – Боюсь, история моя такова, что либо одно, либо другое.

– Эй, а правда-то нам зачем? – удивился Пэдди Райан. – Кто правды-то требует? Уолтер Мади, ты в этой стране свободный человек. Расскажи мне любую байку, и если сумеешь растянуть ее до того момента, как мы дойдем до развилки в Кумаре, так я первый заявлю, что рассказ отменный.

Конъюнкция Солнца с Луной (новолуние)

Глава, в которой миссис Уэллс делает два чрезвычайно интересных открытия.

Когда после семи Лидия Уэллс вернулась в «Дом многих желаний», горничная сообщила ей, что Анна Уэдерелл в отсутствие хозяйки принимала гостя, мистера Кросби Уэллса: тот нежданно-негаданно возвратился с отагских нагорий после многомесячного отсутствия. В тот вечер у мистера Уэллса были какие-то дела на Джордж-стрит, рассказала горничная, но он ушел, заверив, что вернется на следующее утро в надежде непременно переговорить с женой.

Миссис Уэллс задумчиво выслушала новость:

– И как долго, говоришь, он тут пробыл, Люси?

– Два часа, мэм.

– С которого часа по который?

– С трех до пяти.

– А мисс Уэдерелл?..

– Я ее не беспокоила, – отвечала Люси. – С момента его ухода она не звонила, а пока они были вдвоем, я не хотела им мешать.

– Умница, – похвалила миссис Уэллс. – Так вот, если Кросби и впрямь вернется завтра, а меня по какой-то причине здесь не случится, проводи его снова в комнату мисс Уэдерелл.

– Да, мэм.

– А завтра первым делом сделай заказ виноторговцу. Сборный ящик нам в самый раз придется.

– Да, мэм.

– Вот пирог нам на ужин. Подогрей его хорошенько и подай наверх. Пожалуй, мы сядем за стол в восемь.

– Как скажете, мэм.

Лидия Уэллс разобрала принесенные альманахи и звездные карты, придирчиво оглядела себя в зеркале, висящем на стене в прихожей, и поднялась по лестнице в Аннину комнату. Коротко постучала – и открыла дверь, не дожидаясь ответа.

– Не правда ли, так оно лучше – когда накормлена, и в сухости, и в чистоте? – вместо приветствия проговорила она.

Анна сидела в оконной нише. При появлении миссис Уэллс она порывисто вскочила, густо покраснела и пролепетала:

– Гораздо лучше, мэм. Вы слишком добры.

– Слишком много доброты не бывает, – отмахнулась миссис Уэллс, складывая книги на стол рядом с кушеткой. Она бросила быстрый взгляд на сервант, мысленно пересчитала бутылки, а затем вновь обернулась к Анне и просияла улыбкой. – А у меня на сегодняшний вечер припасено замечательное развлечение! Я хочу построить вашу натальную карту.

Анна кивнула. Щеки ее по-прежнему горели огнем.

– Я составляю натальную карту всем своим новым знакомым, – продолжала миссис Уэллс. – Мы с приятностью проведем время, выясняя, что вас ждет. А еще я пирог к ужину принесла: вкуснее во всем Данидине не сыщешь. Ну разве не чудесно?

– Очень, – подтвердила Анна, глядя в пол.

Миссис Уэллс словно не замечала смущения девушки.

– Итак, – начала она, усаживаясь на кушетку и пододвигая к себе самый увесистый том. – Назовите дату своего рождения, дорогая моя.

Анна не задержалась с ответом.

Миссис Уэллс отпрянула и схватилась за сердце.

– Нет! – воскликнула она.

– Что?

– До чего странно!

– Что странно? – испуганно спросила Анна.

– Вы родились день в день с одним молодым человеком, которому я только что… – Лидия Уэллс умолкла на полуслове, а затем внезапно спросила: – А сколько вам лет, мисс Уэдерелл?

– Двадцать один.

– Двадцать один! И вы родились в Сиднее?

– Да, мэм.

– В самом городе?

– Да.

В лице Лидии Уэллс отразилась целая гамма чувств.

– А вы, случайно, не знаете точного часа своего рождения?

– Кажется, я родилась ночью, – отозвалась Анна, снова заливаясь краской. – Так мне мама рассказывала. Но точного часа я не знаю.

– Потрясающе! – воскликнула миссис Уэллс. – Я просто потрясена! Рождены в одно и то же время! И видимо, под одними и теми же небесами!

– Я ничего не понимаю, – пролепетала Анна.

Заговорщицки понизив голос, Лидия Уэллс принялась объяснять. Вторую половину дня она обычно проводила в гостинице на Джордж-стрит, где за небольшую плату предсказывала судьбу по звездам. Ее клиентами по большей части были молодые искатели удачи, мечтающие сколотить состояние на золотых приисках. Сегодня – пока Анна нежилась в ванне – она, Лидия, как раз составляла гороскоп одному из таких юношей. Вопрошающему (именно так назвала его Лидия) тоже исполнился двадцать один год, и он тоже родился в Сиднее, в тот же самый день, что и Анна!

Анна никак не могла взять в толк, отчего Лидия так возбуждена.

– И что это значит? – недоумевала девушка.

– Что это значит? – Голос Лидии Уэллс понизился до шепота: – Это значит, что у вас, мисс Уэдерелл, возможно, общая судьба с другою душой.

– О, – откликнулась Анна.

– У вас, по-видимому, есть астральный двойник, чей жизненный путь, как в зеркале, отражает ваш собственный!

Вопреки ожиданиям миссис Уэллс, на Анну эти слова особого впечатления не произвели.

– О, – обронила она снова.

– Это чрезвычайно редкое явление, – уточнила миссис Уэллс.

– А вот взять моего двоюродного брата, он родился в один день со мной, – возразила Анна, – но общей судьбы у нас быть не может, потому что он умер.

– Общего дня рождения недостаточно, – объяснила миссис Уэллс. – Вы должны родиться в одну и ту же минуту и на одной и той же широте и долготе, то есть под теми же самыми небесами. Тогда, и только тогда совпадут ваши натальные карты. Понимаете, ведь даже близнецы рождаются с разницей в несколько минут, а за этот временной промежуток звезды слегка сдвинутся и потенциальные возможности поменяются.

– Но я не знаю точной минуты своего рождения, – нахмурилась Анна.

– Он тоже не знал, – утешила миссис Уэллс, – но я готова об заклад побиться, что ваши натальные карты идентичны, – ведь мы уже знаем, что у вас обоих есть нечто общее.

– Что же?

– Я! – торжествующе возвестила миссис Уэллс. – Двадцать седьмого апреля тысяча восемьсот шестьдесят пятого года вы оба прибыли в Данидин и вам обоим миссис Кросби Уэллс построила натальную карту!

Анна схватилась за горло.

– Что? – прошептала она. – Миссис… как вы сказали?

– Есть и другие соответствия! – с неменьшим воодушевлением продолжала Лидия Уэллс. – Он путешествовал в одиночку, как и вы, и, как и вы, высадился на берег нынче утром. Возможно, он, в силу какой-нибудь счастливой случайности, даже другом обзавелся – в точности как вы, когда меня повстречали.

Судя по Анниному виду, к горлу девушки подступала тошнота.

– Его Эдвард зовут. Эдвард Салливан. Ох, почему же я его с собой не привела – если бы только знать заранее! Вы ведь, наверное, уже умираете от желания с ним познакомиться, правда?

– Да, мэм, – прошептала девушка.

– До чего необычно! – восклицала Лидия Уэллс, не сводя глаз с Анны. – На диво необычно, просто на диво! Любопытно, что произойдет, если вы все-таки встретитесь.