Глава 198

Я основательно "раскачал" жим и запустил толчок, довольствуясь природной силой. Доля тренировки толчка по сравнению с долей жима была ничтожной. В то же время соперники все чаще прибегали к швунгу – не жиму, а подобию толчкового посыла с груди. Запас силы, отпущенный мне в самом главном упражнении – толчке, я не разрабатывал достойным образом. Что 212,5 кг для моих мышц? Ведь мои толчковые тяги чудовищно превышали эти килограммы. Я выкатывал в тягах к тремстам килограммам, обычно же тренировался на двухстах пятидесяти. И приседал с двумястами пятьюдесятью килограммами на плечах по многу раз, но нередко баловался и на двухстах семидесяти пяти. Я не кокетничаю – именно баловался. Если бы погнать силу ног на всю мышцу, на всю способность ее к тренировке – результат в приседаниях, несомненно, подвинулся бы к четыремстам килограммам. Казалось, ноги могли нести любой вес. Недаром их многослойных мышц так побаивались массажисты. Только приведение в порядок мышц бедра занимало у них полтора часа.

Нет, я работал в тягах и приседаниях, но что это за работа рядом с громадой тренировки жима?..

Я предал главное упражнение, в котором природа наградила меня особыми данными, значительно превышающими возможности всех моих товарищей по весовой категории, предал ради силы рук, то есть результата в жиме, того самого жима, который выродился в трюкачество и уже не способен был обеспечить надежной победы в борьбе. Ведь с рекордов в толчке и началась моя жизнь в большом спорте. Толчковое упражнение, и никакое другое, проложило мне дорогу к вершинам спорта. А я его предал, не тренировал…

Как вернуть рекорд в рывке, я знал. Однако этот рекорд намешал страсти, которые черной зыбью пошли вокруг моих тренировок и выступлений. Обозначилось новое соперничество. В отличие от Шемански Жаботинский был молод, моложе меня на несколько лет.

Анализ спортивных возможностей Жаботинского давал преимущества мне. Очевидны были его рыхлость, относительная слабость рук и ног, и самое главное – узость общефизической базы, этой опоры силы. Именно в этой базе (и только в ней) – возможности для развертывания настоящих тренировок. Без этих тренировок нет и не может быть силы, как бы ни был талантлив спортсмен. Весь же талант Жаботинского подпирал его огромный собственный вес.

Без этого внушительного собственного веса талант силы Жаботинского был в большой ущербности передо мной. Ничего не мог он добиться при весе 120, 130, 140 кг. И лишь перевалив за 140 кг, стал угрожать мне. И он, Жаботинский, отлично понимал, что дает ему силу, понимал и с особой тщательностью следил за весом, непрерывно наедая его. Он перевалил в весе через 130, 140, 150 кг и вплотную приблизился к 160 кг, которые впоследствии тоже "одолеет" и остановится лишь вплотную к 170 кг.

Рост Жаботинского (194 см) в какой-то мере скрадывал огромность этого веса.

Жаботинский нуждался в развитии общефизической базы – здесь он был особенно уязвим. Я уверен: при работе над этой базой он приобрел бы несравненно большую силу, чем ту, которой прославился.

В "черной зыби" был и другой смысл: я начинал надоедать публике. Перемены, новые имена, столкновения, провалы и ошибки – это всегда дорого публике. Пять лет моих побед, неизменное превосходство в силе приелись. В понятие "кумира публики" и это входит.

В общем, обстановка вокруг будущих выступлений начала электризоваться сразу же после возвращения из Стокгольма.

В те же дни инсульт поразил Якова Григорьевича Куценко – четырнадцатикратного чемпиона СССР в тяжелом весе, какое-то время обладателя высшего достижения в толчке. С ним команда потеряла опытного старшего тренера.

Яков Григорьевич не позволил болезни сломить себя. Практически лишенный речи, полноценного движения, он написал интересные воспоминания о спорте своих лет…

К Новому году место старшего тренера сборной занял Воробьев. Это усложнило положение. Я не мог больше рассчитывать на справедливое отношение. Почти все годы Воробьев делал все, чтобы Богдасаров не был в сборной, то есть чтобы я выступал на самых ответственных соревнованиях без тренера. Любой чемпионат мира или Европы начинался для меня с хождений по кабинетам, где я доказывал, что Сурен Петрович нужен для выступления, без него ответственное выступление просто невозможно. Это было и унизительно, и обидно, но так было всякий раз. Да и мой опыт выступления в Риме убеждал, чем может обернуться любая несобранность или оплошность. Теперь я уже должен буду находиться в постоянном напряжении…

Мне много приходилось слышать разного.рода суждений о долге, интересах дела, партийности, Родине. Мне часто приходилось видеть беспощадные столкновения по принципиальным вопросам. Много приходилось читать в газетах и журналах о тех же высоких материях. Присутствовал я и на собраниях, где подавляли всем миром одного честного человека или группу таких же людей и все во имя тех же высоких устремлений.

Я не отрицаю наличие высоких нравственных побуждений. Я преклоняюсь перед людьми, которые ради них жертвуют благополучием, а нередко и жизнью. И таких людей я знал.

Однако чаще всего за тем, что обозначается как гражданский долг, идеалы и т. п. и что приводит к настоящей сече, скрывается совершенно иное, прямо противоположное.

Корысть и зависть – вот тайная пружина действий многих людей, вот отравленный родник высоких слов и подлых поступков.

Корысть и зависть делают людей слепыми. Отсюда – и злоба, и жадность, и жестокость, и ложь, и предательство, и все-все дурное. Кричим об идеалах, интересах дела – и давим… справедливость, правду, чистоту…

И еще: нельзя оставлять на растерзание человека-борца, пусть даже иногда он сражается за справедливость по отношению к нему самому, но ведь за справедливость! Читать, как на него клевещут в газетах, видеть, как демагогией подавляют на собраниях, видеть, как унижают, травят и, в конечном итоге, уничтожают (человек не выдерживает напора зла, несправедливости и погибает) – и молчать, не действовать, даже не осуждать? К сожалению, это явление стало обыденным. Нам не хватает даже простого трезвого соображения: не постой за волосок – головы не станет; завтра – уже твоей головы, твоей и, возможно, других… И еще. Титулы, звания, должности вовсе не означают человека обязательно высокой пробы, в том числе и культуры. Истинно крупный человек – это ценность сама по себе. Отними у другого должность и звания – от него пустое место останется, ничего не значит, нуль…

А истинная крупность, истинное дарование – что с ним ни делай, он все тот же. И ему ни к чему побрякушки, прописи чинов, должность…

И еще. Не всегда так, но часто: чтобы корысть и зло преуспевали, им нужны чины и должности. Они дают им силу, оберегают их и все время ставят справедливость в подчиненное положение…

Да, чины, должности, звания… упорное стремление к ним…

Date: 2016-01-20; view: 323; Нарушение авторских прав