Глава 13. В ярком свете зимнего солнца облик Будапешта еще контрастнее уродовали рубцы и ссадины недавних ожесточенных боев

В ярком свете зимнего солнца облик Будапешта еще контрастнее уродовали рубцы и ссадины недавних ожесточенных боев. С вокзала в Буде Дарелл и Илона направились в сторону Парламентской площади. Именно здесь тогда проходили самые ожесточенные бои. Величественное здание парламента в неоготическом стиле с серыми стенами витиеватой лепки и ажурными балконами выглядело сейчас буднично‑деловым, хотя на его фасаде зияли многочисленные выбоины от снарядов и пуль. Бригада дорожных рабочих была занята восстановлением мостовой, во многих местах вздыбленной танками и взрывами гранат. На глаза то и дело попадались полицейские, одетые в синюю униформу. Лица большинства прохожих были хмуры и неприветливы. Едва разговаривая друг с другом, люди спешили по своим делам. Дареллу открылся город, скованный страхом. Советские военные наряды продолжали патрулировать улицы. Он отметил, что у большинства солдат азиатские лица. Они выкрикивали что‑то громко и высокомерно и держались с наглой самоуверенностью победителей. Пройдя еще километра три в сторону от Парламентской площади, Дарелл и Илона оказались около здания «Радио», где в октябре начались первые стычки. Разрушения от разрывов снарядов и автоматных очередей были здесь наиболее впечатляющими.

Целью этой их довольно длинной прогулки было одно вполне конкретное намерение. Дарелл хотел наверняка удостовериться, что за ними нет хвоста. Не спеша прогуливаясь по улицам, они то и дело разворачивались и шли в обратном направлении, останавливались перед витринами магазинов, внимательно при этом всматриваясь в их отражения. Им казалось, что они находятся в полной безопасности.

Илона висела на его руке и весело о чем‑то щебетала, будто они пара влюбленных, которые так увлечены друг другом, что им нет абсолютно никакого дела до окружающих. Но при этом Дарелл отмечал, что ее темно‑карие глаза внимательно ощупывают лицо каждого встречного, чувствовал, как при внешней раскованности ее пальцы нервно сжимают его руку. Когда Дарелл в очередной раз хотел повернуть за угол, Илона, широко улыбаясь, тихо произнесла:

– Только не сюда, дорогой! На этой улице расположен штаб АВО. Меня там может кто‑нибудь узнать и задаться вопросом, почему это я здесь, а не за океаном.

Они развернулись и пошли в другую сторону. О том, как действовать в Будапеште, если все обойдется без инцидентов, они договорились еще в поезде. В первую очередь нужно разделиться. Нечего было и думать о том, чтобы вместе разместиться в какой‑нибудь гостинице или снять квартиру. По мнению Дарелла, это было бы слишком опасным. Илона предложила разделить между собой и задачи в городе. У нее здесь был один друг, который работал в издательстве газеты «Сабад Неп». Проживал он недалеко от здания редакции в Пеште, на углу улицы Ракоши и бульвара Жозефа. Используя свои документы сотрудника АВО, она попытается связаться с ним и выяснить, в какой из тюрем содержится Макфи. Таким образом, Макфи будет ее главной задачей. А вот доктор Теджи, если он еще жив, станет задачей номер один для Дарелла.

– Здесь недалеко живет сестра Андре Стрижук, – сказала Илона. – Я тебя направлю к ней. Она работает телефонисткой в ночную смену и сейчас, вероятнее, всего дома. Она может тебе помочь. Сейчас нет смысла отыскивать фамилию Теджи в телефонной книге – ее там не должно быть. Я попытаюсь просмотреть полицейские регистрационные списки и хоть что‑нибудь узнать о местонахождении семьи Теджи. Мне кажется, Мария Стрижук должна знать эту фамилию. Я не уверена в ее политических пристрастиях, и поэтому тебе нужно будет быть с ней поосторожнее. Вполне вероятно, она поддерживает коммунистический режим. Так что, Сэм, смотри не попади с ней впросак! Да‑а, она говорит по‑английски.

– Где мы снова сможем встретиться? – спросил Дарелл.

– На квартире у Марии Стрижук.

– В какое время?

Было уже восемь часов утра, и Илона предложила:

– Может, ровно в полдень?

– Хорошо! Только мне очень бы не хотелось, чтобы ты обращалась в какие‑нибудь учреждения АВО.

Илона улыбнулась и ответила:

– В этом случае я буду в меньшей опасности, чем ты. Стоит тебе сказать хоть сколько‑нибудь длинное предложение, и в тебе сразу же вычислят иностранца. Я же, по крайней мере, не привлеку к себе внимания, пока не окажусь на площади Дика Ференца, где расположен штаб АВО. Туда я и носила свои доносы, там начала работать с Белой Корвутом.

– Будь осторожна! – сказал в ответ Дарелл.

Затем Илона дала ему адрес Марии Стрижук на улице Жильберта Хилла. Дом располагался в жилом районе старой части Буды.

– Отсюда поедешь на троллейбусе. Только не говори ни с кем! Если тебя вдруг попытаются остановить, то сделай все, чтобы уйти. Самое главное, чтобы не обнаружили твою рану. А то тебя посчитают иностранным участником боевых действий на стороне контрреволюции, и тогда…

– Я знаю, что может произойти тогда, – ответил ей Дарелл. – Но больше всего сейчас беспокоюсь за тебя!

– Ну ладно, до двенадцати! – сказала Илона. – Вот, кстати, и твой троллейбус.

Она поцеловала его в щеку, улыбнулась и пошла вдоль по улице.

Пассажиров в троллейбусе было очень мало. В салоне сидели лишь женщина, трое мужчин и один полицейский с синими нашивками службы АВО. Он занимал заднее сиденье. Дарелл небрежно сел где‑то посередине салона и уставился в окно, за которым не спеша плыли дома и улицы, истерзанные недавними сражениями. Он отдавал себе отчет, что задачи Илоны гораздо труднее и опаснее, чем его. Он испытывал глубокое восхищение этой девушкой. Требовалось немалое мужество, чтобы вернуться сюда, где все и вся против нее. Бывшие друзья ненавидят ее за сотрудничество со службой безопасности. Для АВО же она – опасная изменница, с которой нужно расправиться при первом удобном случае. Как стойко и собранно она держалась, когда они только что бродили по этим опасным улицам, как была открыта и красива, как стремилась к любви, когда они были вместе ночью на чердаке. Между ними установились добрые дружеские отношения, и теперь у него не было к ней ни малейшего недоверия.

Буда, расположенный на западном, холмистом берегу Дуная, – это культурный центр города. Здесь же расположен и основной жилой массив. Левобережный Пешт, возникший из грязной деревушки еще во времена Римской империи, представляет собой огромный торгово‑промышленный комплекс. Всю дорогу, пока Дарелл ехал по узким улочкам города, по его прекрасным мостам, ему попадались следы ожесточенных уличных боев, когда молодые ребята бросались навстречу танкам с обрезками труб, с кирпичами, бутылками с зажигательной смесью… Во многих местах на месте величественных деревьев теперь торчали обезображенные пни. То здесь, то там виднелись остовы сгоревших танков, застрявших в узких тупиках между вековыми зданиями старого города.

Выходя из троллейбуса на нужной остановке, Дарелл инстинктивно почувствовал какое‑то движение позади себя. В отражении указателя над выходом он увидел силуэт полицейского, который все это время сидел на последнем сиденье. Не оборачиваясь, Дарелл пересек тротуар и повернул направо, в противоположную сторону от того места, куда собирался идти. Он шел размеренным и уверенным шагом, будто отчетливо знал, куда направляется. Наконец он оказался на тихой узенькой улочке, по счастливой случайности не пострадавшей от боев. На каменных фасадах домов лишь изредка виднелись следы пуль. Деревья вдоль улицы стояли почти голые, и их ветви в ярком солнечном свете едва оставляли тень на старой мостовой.

Размеренные шаги продолжали следовать за ним неотступно.

Улица была почти пуста. Лишь какая‑то женщина в стареньком пальто торопливым шагом шла по противоположной стороне. Это место было вблизи от развалин на Кестл Хилл. Дарелл еще раз свернул за угол. Теперь он находился на расстоянии целого квартала от троллейбусной остановки. Шаги по‑прежнему продолжали не спеша отмерять за ним расстояние. Свернув в очередной раз, Дарелл увидел, что улица заканчивается глухим тупиком. Ее замыкало массивное здание в стиле рококо. В нем были выбиты почти все стекла, оно казалось заброшенным и необитаемым. Дарелл уверенным шагом направился к его входной двери, но сзади вдруг послышался резкий окрик:

– Эй, ты!

В тишине тупика голос полицейского прозвучал особенно громко и угрожающе. Дарелл остановился на ступеньках широкого крыльца и развернулся. В своей утепленной униформе человек выглядел неестественно полным и мешковатым. Из‑под лохматых бровей на Дарелла смотрели маленькие внимательные глазки. Он приближался важной размеренной походкой, высокомерно и самоуверенно.

– Ну‑ка, ты! Иди сюда!

Дарелл медленно спустился со ступенек пустующего дома.

– Тебе чего здесь надо? – с угрозой спросил полицейский.

– Да ничего…

– Ты что, здесь живешь?

– Я живу на площади Тица, 28,– ответил Дарелл, назвав произвольный адрес.

Его акцент был сразу же замечен. Сузив маленькие глазки, полицейский спросил:

– Ты не из Будапешта?

– Нет, я приехал из Печа. Я болею и поэтому сейчас не работаю.

В городе Печ располагались главные урановые рудники Венгрии. Полицейскому это сообщение явно не понравилось. Его рог растянулся в притворной улыбке. Затем он сказал:

– Ну ладно, тогда все в порядке… У тебя нет спичек?

– Есть, конечно!

Дарелл достал из кармана дешевую швейцарскую зажигалку и протянул ее полицейскому. Покрутив ее в своих толстых коротких пальцах, тот поинтересовался:

– Откуда у тебя такая?

– От одного русского солдата… У него их было полным‑полно. Мы как‑то недавно выпивали, ну вот он и подарил ее мне.

– Говоришь ты, парень, как‑то не по‑нашему… Ты случайно не иностранец?

– Да. Я нанялся работать на рудниках. Проработал вот три года там да заболел.

– А ну‑ка, покажи свои документы! – грубовато рявкнул полицейский.

Дарелл достал документы, которыми их снабдили в Испании. Одновременно он бросил взгляд по сторонам. Улица была безлюдна. В одном из соседних окон вроде мелькнула какая‑то тень. Незаметно его взгляд скользнул по короткой и толстой шее полицейского. «Нужно будет бить, – подумал Дарелл, – именно сюда, чуть выше сонной артерии».

Но тут полицейский вернул ему документы и буркнул:

– Все в порядке. Только нечего соваться в пустые дома! Понял? В них уже нечем поживиться.

– Виноват… Я просто хотел посмотреть…

– Иди домой и сиди там! – оборвал его на полуслове полицейский.

Затем он привычным движением положил зажигалку Дарелла себе в карман, развернулся и, поскрипывая новыми ботинками по холодной брусчатой мостовой, двинулся в сторону. Дарелл не стал требовать зажигалку назад, а, медленно с облегчением выдохнув, последовал за ним. На углу квартала они разошлись в разные стороны.

Дом на площади Тица, 14 был пятиэтажным, с овальными балюстрадами балконов, резными оконными проемами и массивными входными дверями. Сама же площадь представляла собой лишь небольшое расширение узенькой улицы, уходящей вверх до Кестл Хилл и вниз к Дунаю. Над рекой курились трубы заводов острова Чепель – крупного промышленного района. Хорошо просматривались и мосты через Дунай, на которых не так давно происходили кровопролитные столкновения. Вдоль улицы дул холодный восточный ветер.

В вестибюле дома на почтовом ящике, в котором не было видно ни одного письма, он отыскал имя Марии Стрижук. Номер ее квартиры был 4‑А. Не теряя времени, Дарелл быстро поднялся по темной лестнице на четвертый этаж. Дом был тих, на лестнице никто не повстречался.

Дверь в квартиру номер 4‑А оказалась запертой. Он постучался и прислушался. Не услышав ответа, Дарелл постучал сильнее. Но и на этот раз на лестничную площадку, чьи некогда красивые стены теперь были в сплошных грязных разводах и щербинах, никто не вышел. Воздух здесь был холодный и сырой. Пришлось постучать еще более настойчиво.

– Мария, открой! – негромко произнес он.

С той стороны послышались медленные, нерешительные шаги. Затем раздался металлический стук отпираемого замка и дверь чуть‑чуть приоткрылась. На мгновение он увидел лицо женщины, на глазах побледневшее от страха при виде его высокой широкоплечей фигуры. Дарелл с силой надавил рукой на дверь, готовую вот‑вот закрыться, и протиснулся внутрь. Женщина отлетела в глубь коридора, негромко вскрикнув от ужаса. Моментально захлопнув за собой дверь, Дарелл сказал:

– Не пугайся, я не из полиции. Я твой друг!

Отпрянув от него, женщина сдавленным голосом произнесла:

– У меня нет друзей…

– И тем не менее, я твой друг. Я не причиню тебе никакого вреда! – Видя, как нервно и учащенно вздымается ее грудь, он вдруг произнес по‑английски: – У меня есть новости о твоем брате, Андре.

То, что он сейчас говорил, было жестоко и бессердечно, но этого требовала ситуация. Мария была стройной, темноволосой женщиной лет тридцати пяти. Когда‑то она, наверное, была очень красивой. До сих пор некоторые черты ее лица сохраняли привлекательность. Сейчас в ее больших карих глазах сверкнули искорки надежды, хотя рот был по‑прежнему перекошен от внезапного страха. На ней был серый фланелевый халат, будто она только поднялась с постели. Мария все пыталась потуже запахнуть его полы. Постепенно на смену робкой надежде в ее глазах пришла неприкрытая подозрительность. Женщина ровным голосом произнесла по‑венгерски:

– Не над, о меня дурить! Мой брат Андре был не так давно убит здесь, в Будапеште. Он похоронен со всеми другими в общей могиле.

– Но ведь это совсем не так, Мария! – спокойно сказал ей Дарелл. – Не нужно меня бояться. Я пришел к тебе лишь потому, что я чужой в этом городе и мне нужна помощь. Ты здесь единственная, к кому я могу обратиться.

– Убирайся! – сквозь зубы проговорила Мария. – Убирайся сейчас же, или я позову полицию!

Тогда Дарелл снова сказал по‑английски:

– Несколько дней назад в Соединенных Штатах Андре погиб. Его убили…

Глаза ее широко распахнулись и остекленели. Она подняла обе руки, пытаясь зажать вдруг задрожавшие губы. Ноги подкосились, и она, медленно съехав по стене, присела на корточки. Ее тонкое гибкое тело как в забытьи стало медленно раскачиваться из стороны в сторону.

Оставив ее одну, Дарелл прошел в комнату и посмотрел в окно. Внизу, в переливающихся лучах зимнего солнца, площадь Тица была тихой и мирной. Он не заметил ничего подозрительного.

Квартира Марии была неважно обставлена. Здесь сохранились некоторые остатки былой роскоши, но в таком же плачевном состоянии, как и весь дом. Радиаторы парового отопления под окнами оказались совершенно холодными. Дарелл заглянул в дверь направо, там располагалась небольшая кухня. Другая дверь вела в аккуратную, слегка затемненную спальню. Он прошел через нее и заглянул в ванную комнату. Там на веревке сушились хлопчатобумажные чулки. Открыв еще какую‑то дверь, Дарелл обнаружил за ней платяной шкаф с тремя платьями – два из хлопка и одно красное из шерсти – и пальто с потертым меховым воротником. Внизу стояла пара женских туфель.

Когда он вернулся к Марии, ему показалось, что она уже немного успокоилась.

– Мария, – ровно и спокойно произнес Дарелл, – не могла бы ты сварить немного кофе, если у тебя есть, конечно?

– Да, есть немного, – рассеянно ответила женщина.

– Ну, тогда сделай по чашечке для себя и для меня.

Мария подняла голову. Ее глаза выжидающе всматривались в его лицо.

– Это правда? Андре мертв? Он сумел добраться до Соединенных Штатов и там погиб, да?

– Да. Его убил один сотрудник вашего АВО. Это произошло в штате Нью‑Джерси.

Ее губы вновь плотно сжались. Затем она спросила:

– А ты? Кто ты такой?

– Американец.

– Шпион?

– Я делаю то, что необходимо делать. Я прибыл сюда, чтобы спасти одного человека. Чтобы снова вернуть его в мир спокойствия и безопасности. Кроме того, я могу забрать с собой любого, кто захочет к нам присоединиться.

– Как я могу проверить, что ты мне не врешь?

– Никак! Мария, мне нужна твоя помощь. Ты можешь лишь выслушать меня и решить, захочешь ты мне помочь или нет.

Почти неслышным голосом она прошептала:

– Андре ведь совсем еще мальчик… Недавно он был ребенком, и вдруг в одночасье, когда все это началось, превратился в мужчину, который звал к свободе и сражался за нее. Он, мне думалось, и понятия не имеет, что такое свобода, но она, оказывается, жила в его сердце, как у любого мужчины. Я даже не знала, что ему удалось бежать из Венгрии. Полиция допрашивала меня не один раз. Меня даже целых два месяца продержали в тюрьме на улице Фо. Но мне тогда здорово повезло… Тогда все смешалось, и эти тюремные крысы сами насмерть перепугались. Правда, они все же сломали мне руку. – Мария подняла левую руку, и Дарелл заметил, что она срослась не совсем правильно. – Но мне все же повезло… Я осталась в живых! А Андре, мой бедный мальчик, достиг свободы… но его все равно отыскали и убили…

– Свобода стоит того, чтобы за нее умирать, – тихо произнес Дарелл и потом добавил: – Так мы будем пить кофе?

Мария с трудом поднялась на ноги.

– Да! Прошу прощенья… Тебе ведь, наверное, пришлось проделать немалый путь?

– Да, довольно долгий.

– Если смогу, то обязательно помогу тебе, – устало произнесла она.

– Это будет опасно, и я могу просить об этом лишь как о большом одолжении.

– Если Андре погиб, за что борешься ты, то разве я могу не рискнуть собой ради того же дела? Во всяком случае, сейчас наша жизнь здесь не стоит того, чтобы за нее цепляться! – Мучительные переживания снова перекосили ее тонкое лицо. Мария неслышно заплакала. – Он был совсем еще мальчишкой, ты этого понимаешь? Они все были детьми и взялись сражаться с монстрами. Эти ребята боролись и погибали за то, чего у них никогда не было. За одни эти слова АВО может меня запросто прикончить… Они уже убили многих из тех, кто мечтал о более сносной жизни. Если ты пришел выведать что‑то у меня, то считай, тебе это удалось, и я в твоих руках. Теперь мне нечего бояться своих слов и чувств! Я сожалею лишь о том, что мы безвозвратно потеряли, а вы, на Западе, не помогли нам, и мы сражались и погибали напрасно.

– Нет, эта ваша борьба не была впустую! – ответил ей Дарелл. – Ведь это лишь начало…

– Но конец для Андре!

Мария ушла в кухню готовить кофе, а Дарелл вновь подошел к окну и посмотрел вниз, на площадь. Медленно и тяжело взбираясь на подъем, по улице прополз грузовик. В его кузове сидели вооруженные автоматами солдаты, а на крыше кабины был установлен пулемет. Казалось, что яркое зимнее солнце протестует против мрачной угрюмости, сковавшей город. «Сколько здесь таких людей, как Мария? – думал Дарелл. – Сколько поверженных и утративших надежду, но способных так вот пойти на риск, подняться и бороться вновь!»

Немного постояв около окна, он прошел в кухню к Марии. На плите грелся небольшой эмалированный кофейник. Сама же она стояла и сумрачным взором смотрела на свои руки.

– За что убили Андре? – тихим голосом спросила женщина. – Почему они погнались за ним так далеко?

Дарелл рассказал ей об обстоятельствах убийства брата в Нью‑Джерси. Разумеется, не во всех подробностях, а лишь в той части, которая позволяла ей понять, как все произошло. Он знал, что теперь его жизнь находится в ее руках, но иначе поступать не было смысла: увеличить риск было уже вряд ли возможно. А вот уменьшить его, завоевав доверие союзника, – может, удастся. Мария слушала, ни на секунду не прерывая его рассказ. Ее темные взволнованные глаза на помрачневшем и бледном лице неотрывно смотрели на Дарелла. Она понимала его и верила ему. Когда он закончил свое повествование, кофе был уже готов. Мария разлила его в чашечки, и они вернулись в гостиную.

– У них не было права его убивать! Он бежал и был уже вне их власти… В этой бессмысленной жестокости лишь жажда мести…

– Да, это так, – согласился Дарелл.

– Я все никак не могу взять в толк, зачем ты‑то здесь… Если тебя схватят и узнают, что ты американец, то…

– Мария, тебе известен кто‑нибудь по фамилии Теджи? – прервав ее рассуждения, спросил Дарелл. – Я говорю о семье доктора Теджи, который несколько лет назад уехал в США?

Кивнув, Мария сказала:

– Да, мы знакомы.

– Ты знаешь, где они сейчас живут?

– Да. Это совсем недалеко отсюда, в нашем же районе. Только я уже несколько недель никого из них не видела.

– Доверяют ли они тебе?

На какое‑то время Мария умолкла, а потом произнесла:

– Думаю, да. Надеюсь, тебе понятно, что сейчас происходит с каждым из нас. Каждый подозревает даже в самом близком друге платного агента АВО. Уже не знаешь, кому можно доверять, а кому нет… И ты либо молчишь, либо несешь банальную чушь, или же бездумно повторяешь слова официальной пропаганды. На лицах друзей ты читаешь свои мысли – о нашей ужасной жизни, о невыполненных обещаниях коммунистов, о терроре полиции, о том, что творится в тюрьмах… Но ты продолжаешь молчать. Ты просто не смеешь открыть рта! Даже когда на свои чувства ты получаешь созвучный ответ, у тебя сразу же возникает ощущение расставленной ловушки, и ты вновь закрываешься в себе, в своем страхе. – Женщина смотрела рассеянным взором на свою чашечку кофе, а ее руки не находили себе места. – Но теперь я уже дошла до предела… Перед твоим появлением я была как все, но теперь, когда я узнала об Андре, мне больше терять нечего… Я отведу тебя к Теджи.