Глава 12. Вокруг Деборы было столько разных приборов и аппаратов, что среди этой кучи проводов увидеть ее мне удалось не сразу

Вокруг Деборы было столько разных приборов и аппаратов, что среди этой кучи проводов увидеть ее мне удалось не сразу. Она лежала на кровати без движения, из нее торчали какие-то трубки, на бледном, как простыня, лице была кислородная маска. Я стоял, глядя на нее, и не знал, что мне дальше делать. Я потратил все свои силы на возможность попасть сюда, и вот я здесь, но совершенно не помню, что же я читал о том, как надо себя вести при посещении своих близких в реанимации.

Мне нужно держать ее за руку? Похоже на то, но я не уверен. К тому же в ближайшую ко мне руку была воткнута капельница, и был риск все это повредить.

Так что я просто нашел стул, подтащил его к одному из этих "живых" аппаратов, придвинул его как можно ближе к кровати и уселся ждать.

Спустя несколько минут, дверь стукнула и я увидел худого негра, это был полицейский Уилкинс, которого я немного знал. Он просунул в дверь голову и прошептал, "Ты Декстер, да?" Я кивнул и показал свое удостоверение. Уилкинс кивнул в сторону Деборы.

- Как она?

- Еще рано что-либо утверждать

- Сожалею, друг. Капитан приказал присматривать за ней, так что я буду тут.

- Спасибо, - тихо поблагодарил я, и он исчез за дверью.

Я попытался представить себе какова будет жизнь без Деборы. Почему-то сама по себе эта мысль меня сильно расстроила. На ум не приходило никаких идей по поводу разительных перемен в моей жизни без нее, и это обстоятельство слегка меня беспокоило, так что я глубоко над этим задумался. В следующий раз наверное я смогу съесть кокован с пылу-жару. На моей руке не будет синяков от её знаменитых тычков локтем. К тому же мне не надо будет беспокоиться о том, что она может меня арестовать. Все это сплошные плюсы - так что же меня беспокоит?

Хотя, логика моих размышлений не была железной. А что если она останется жить с поврежденным мозгом? Это без сомнения повредит ее полицейской карьере. Ей понадобится круглосуточный присмотр, кормить ее нужно будет с ложки, надевать памперсы для взрослых - все это не стыкуется с работой. И кто же будет присматривать за ней? Я не разбираюсь во всей этой фигне с медицинской страховкой, однако я знаю, что круглосуточное наблюдение за больным это то, что они не очень любят. Что если мне придется за ней присматривать? Это несомненно заберет львиную долю моего свободного времени. Но кто же кроме меня? У нее нет другой семьи. Есть только Дорогой Добропорядочный Декстер. Нет никого, кто возил бы ее инвалидное кресло, готовил для нее еду и нежно подтирал за ней слюни. Мне бы пришлось ухаживать за ней всю долгую оставшуюся жизнь - мы вдвоем сидели бы уставившись в телик, в то время как остальной мир продолжал бы жить своей веселой жизнью, зверея и убивая, но уже без моего участия.

И вот когда я почти утонул в нахлынувшей на меня волне жалости к самому себе, я вспомнил про Кайла Чацкого. Назвать его бойфрендом Деборы было бы не совсем правильно. Они вместе жили уже больше года, так что он был для нее чем-то большим, чем просто бойфренд. К тому же и мальчиком его вряд ли назовешь. Он был старше Деборы, по крайней мере, на десять лет - огромный крепыш без левой руки и ноги, потерянных при встрече с тем же хирургом-любителем, который модифицировал сержанта Доакса.

Если быть до конца честным, что важно, я подумал о нем в корыстных целях - мне нужен был кто-то, кто будет присматривать за Деборой с гипотетически поврежденным мозгом. В любом случае, знать, что она находится в реанимации, он должен.

Я вытащил мобильный и позвонил ему. Он практически сразу ответил на звонок.

- Да?

- Кайл, это Декстер.

- Привет, приятель! - радостно поприветствовал он меня, - Как дела?

- Я с Деборой. В реанимации, в больнице Джексона.

- Что случилось? - спросил он после небольшой паузы.

- Ее подрезали. Она потеряла много крови.

- Уже еду! - крикнул он и отключился.

Хорошо что Чацкий так беспокоится и быстро приедет.

Может быть он поможет мне варить Деборе кашки, и будет подменять меня на прогулках с Деборой в инвалидной коляске. Хорошо когда у тебя есть кто-то близкий.

Это напомнило мне, что и у меня есть – или пока есть - кто-то близкий.

В любом случае Рита захочет узнать, что домой я приду поздно, до того как решит приготовить мне какое-нибудь суфле. Я позвонил ей на работу, коротко рассказал что случилось и отключился прежде чем она затянула своё: "О, господи боже мой!"

Через пятнадцать минут приехал Чацкий. Он пришел в сопровождении медсестры, которая желала убедится что его все устраивает - от местоположения палаты до правильного положения капельницы.

- Вот она, - произнесла медсестра.

- Спасибо, Глория, - поблагодарил ее Чацкий, не отрывая глаз от Деборы. Медсестра еще какое-то время повертелась и исчезла.

Тем временем Чацкий подошел к кровати и взял Дебору за руку - приятно сознавать что в этом я не ошибся.

- Что случилось, друг? - по-прежнему не отрывая взгляда от Деборы, спросил Чацкий.

Я коротко рассказал ему всю историю, и он слушал меня не поднимая глаз, убирая со лба Деборы выбившийся локон. Когда я закончил говорить он кивнул и спросил: "Что говорят врачи?"

- Слишком рано что-либо утверждать, - процитировал я доктора.

Он отмахнулся от этих слов своим стальным крюком, заменяющим левую руку.

- Они всегда так говорят. Что-то еще?

- Существует шанс, что возникнут осложнения. Говорили даже о повреждении мозга.

Он снова кивнул

- Она потеряла много крови, - утвердительно сказал он, и я подтвердил:

- Это так.

- У меня есть знакомый из Бетезды. Он приедет через пару часов, - сказал он. Я не знал, что ответить на это. Знакомый в Бетезде? Это хорошие новости? А если да, то, что в этом хорошего?

Я ничего не мог припомнить о Бетезде в Кливленде, кроме того что находится этот город в Мериленде, а не в Огайо.

Что за парень едет сюда? И для чего? Однако я даже правильно сложить вопрос об этом был не в состоянии. По какой-то причине, мой острый ум сейчас был не в лучшей форме. Так что я мог только наблюдать, как Чацкий придвигает второй стул ближе к кровати, чтобы сесть и держать Дебору за руку. И только после того как он устроился на стуле, он взглянул на меня, "Декстер…"

- Да?

- Ты не мог бы сообразить нам по чашечке кофе? Может еще пончик или что-то в этом роде?

Эта просьба застала меня врасплох - не потому что была несколько странной, а потому что это было неестественно для меня. Ланч уже давным-давно прошел, а я не ел, даже и не думал о еде!

Однако сейчас, мысль о еде, когда Чацкий ее озвучил, показалась мне не лучшей. Это словно в церкви начать спеть "Мурку".

Хотя все это и выглядело странно, но я встал и пробормотав: "Попробую." вышел из палаты.

Вернулся я с двумя чашками кофе и четырьмя пончиками. Не знаю почему, но в дверях я остановился и сначала заглянул в палату. Чацкий положил голову на край кровати и рука Деборы прикрывала его лоб. Губы его шевелились, но я не мог расслышать ни слова из-за работающих аппаратов. Он что, молился? Все это выглядело более чем странно. Я подозревал, что знаю его недостаточно, но, то что я знал, никак не вписывалось в портрет молящегося мужчины. По любому, это было несколько неловко, как будто вы подглядываете как кто-то ковыряется в носу. Я кашлянул и подошел к своему стулу, но он даже не взглянул на меня.

Говорить громко я не мог, чтобы не потревожить его религиозного порыва, так что мне, собственно, нечем было заняться. Так что я уселся и стал есть. Я почти прикончил свой первый пончик, когда Чацкий поднял голову.

- Эй, что ты там притащил?

Я отдал ему кофе и два пончика. Он здоровой рукой взял стакан с кофе, а пончики повесил на крюк левой руки.

- Спасибо, - сказал он, сжимая между коленей кофе и пальцем собирая сахарную пудру с пончиков на крюке. Затем откусил один пончик и аппетитно промычал: "М-м-м-м."

- Не обедал. Ждал звонка Деборы, думал с вами пообедать. А тут… - рассказывал он, пока жевал пончик.

Потом он молча ел и слышно было только прихлебывание кофе. Я воспользовался этим молчанием и доел свои пончики. Когда мы закончили мы просто сидели и смотрели на Дебору, словно на наше любимое телешоу. Время от времени одна из машин издавала какой-то непонятный нам звук и мы оба переводили глаза на нее. В остальном все осталось без изменений - Дебора по-прежнему неподвижно лежала с закрытыми глазами, дыша тихо и размеренно, и каждый вздох сквозь респиратор сопровождался шипением как у Дарта Вейдера.

Так я просидел больше часа, и мысли мои были все такие же мрачные. Насколько я мог судить, то же самое происходило и с Чацким.

Он не заливался слезами, но выглядел изможденным и посеревшим. Выглядел даже хуже, чем когда я его спасал из лап хирурга, который оттяпал ему руку и ногу. Думаю я тоже выглядел не лучше, хотя это, ни сейчас, ни вообще когда-либо, меня мало волновало. По правде говоря, я вообще мало тратил времени на волнения, разве что только когда планировал свои Особенные Ночные Игры, чтобы все было как надо. Но волнения это нечто из разряда эмоций, хоть и с долей рациональности, так что до этого момента я не забивал себе этим голову.

Но сейчас! Декстер беспокоится! На удивление это занятие оказалось интересным. Я начал это обдумывать и это спасало меня от нервного кусания собственных пальцев.

Конечно же с ней все будет в порядке. Или нет? "Слишком рано говорить о чем-то" эта фраза уже становилась более зловещей. Нужно ли в это верить?

Может это некая процедура, стандартный медицинский ритуал, чтобы объяснить родственникам что их любимые умирают или вскоре превратятся в овощ? Начинают с предупреждений, типа: "Слишком рано что-либо утверждать" и что "может случится всякое", а потом, постепенно, приведут к мысли что это "всякое" может случится навсегда.

Но разве не существует какого-нибудь закона, по которому врачу полагается говорить всю правду о таких вещах? Или это все происходит автоматически?

Вообще, есть ли среди медиков такое понятие как истина? Я не знал этого, для меня этот мир был новым, и он мне не нравился. Но что бы там не оказалось правдой, что-либо утверждать было еще рано, и мне оставалось только ждать. К собственному удивлению, я был не таким терпеливым, как я о себе думал.

Когда мой желудок снова заурчал от голода, я подумал что уже вечер. Но взглянув на часы, понял что сейчас всего-то около четырех.

Через двадцать минут прибыл знакомый Чацкого из Бетезды.

Я понятия не имел, какой он, но он превзошел все мои ожидания. Это был низенький мужчина около пяти футов ростом, лысый и с пивным брюшком, в очках с золотой оправой. Он вошел в сопровождении двух лечащих врачей Деборы. Они выглядели как новоиспеченные интерны, желающие угодить своему идолу. Чацкий поднялся.

- Доктор Тейдел! - поприветствовал он.

Тейдел кивнул ему и затем мотнул головой нам с Чацким:

- Вон!

Чацкий схватил меня за руку и поволок из палаты. Тейдел и два его спутника уже откинули простыню, чтобы осмотреть Дебору.

- Он самый лучший! - тихо сказал Чацкий, и так как он не уточнил в чем именно он лучший, я понял сам, что в чем-то медицинском.

- Что он будет делать? - я задал вопрос, и Чацкий пожал плечами.

- Все что потребуется. Пошли где-нибудь перекусим. Нам на это лучше не смотреть.

Это не сильно успокаивало, но с приходом Тейдела Чацкому заметно полегчало. Мы пошли в маленькое и переполненное кафе, расположенное на первом этаже рядом с парковкой. Мы уселись за маленький стол в углу и съели какие-то непонятные сендвичи. Хоть я и не просил его, Чацкий мне все же рассказал немного об этом парне из Бетезды.

- Он просто удивительный! Десять лет назад, что ли? Да. Он собрал меня буквально по кусочкам. Я тогда был в сто раз хуже чем сейчас Дебора, уж поверь мне. А он собрал все мои кусочки и поставил все на место, так что все работает бесперебойно!

- Что немаловажно - поддакнул я и Чацкий кивнул.

- Как на духу - Тейдел это самый лучший врач! Ты видел, как другие врачи лебезили перед ним?

- Будто готовы были омывать его ноги и чистить для него виноград, - подтвердил я.

Чацкий хохотнул и даже улыбнулся,

- С ней теперь все будет в порядке! Просто в порядке.

Но как бы он ни пытался уверить себя или меня в том, что всё будет в порядке, я по-прежнему беспокоился.

Date: 2015-12-13; view: 317; Нарушение авторских прав