Глава 25. Она смутно понимала, что пора вставать, но никак не могла вспомнить зачем

Она смутно понимала, что пора вставать, но никак не могла вспомнить зачем.

Оливия с трудом повернула чугунную голову и подняла тяжелые веки. Пробивавшийся сквозь неплотно задернутые портьеры солнечный свет больно резанул по глазам. Голова гудела, в ней роились обрывки несвязных мыслей. Думать о чем‑либо было невероятно тяжело: она никак не могла сосредоточиться. Кроме того, ее мучила страшная жажда. Язык и горло настолько пересохли, что казалось, весь рот забит ватой.

Чувствуя, что должна встать с постели, она стала медленно подниматься. Это удалось ей далеко не сразу. Сделав над собой усилие, она все же села на кровати и бессмысленно уставилась на графин с водой.

Потом она вспомнила, что умирает от жажды.

«Вставай!»

Голос, прозвучавший у нее в голове, был громким и властным. Да, она должна встать, но зачем?

Оливия дрожащей рукой потянулась к графину и с большим трудом налила в стакан немного воды. Почему такое простое действие вызвало у нее огромные затруднения? Тень удивления мелькнула в ее затуманенном мозгу. И отчего она чувствует себя такой сонной, такой бесконечно усталой? Почему она еле ворочает языком?

Анна…

На какое‑то мгновение в голове Оливии мелькнуло воспоминание о том, что ее дочь попала в беду и нуждается в помощи. Но уже в следующую секунду она забыла об этом.

Время близилось к полудню, а Оливия все сидела на постели в одной ночной рубашке и безуспешно пыталась вспомнить что‑то страшное, перевернувшее всю ее жизнь.

Дверь в спальню неожиданно отворилась, и в комнату вошла незнакомая Оливии служанка.

– Доброе утро, леди Эшберн, – улыбнулась она. – Ах, вы снова проспали почти до полудня!

Служанка была вдвое старше Оливии. Худая как палка, с рыжими волосами, собранными в маленький пучок.

Оливия тупо смотрела, как служанка поставила ей на колени поднос с едой – тарелку рубленых яиц и жареного мяса. Еда не вызвала у нее интереса, потому что аппетита совсем не было.

Служанка тем временем подошла к окну и раздвинула портьеры. Потом повернулась к Оливии и пропела:

– Кушайте, миледи! После завтрака я вас умою и одену.

Сквозь розовый туман, заволакивавший ее мозг, Оливия все же чувствовала что‑то неладное. Она смотрела на служанку так, словно та говорила по‑китайски. При этом ей было неимоверно трудно двигаться и соображать. С ней явно было что‑то не так. Кроме того, она никогда прежде не ела жареное мясо с рублеными яйцами.

– Кто… вы? – с усилием спросила она и не узнала собственный голос – хриплый и надтреснутый, как у старухи.

– Что вы сказали, миледи? – переспросила служанка, подходя к ней, чтобы покормить с ложечки. – Не понимаю, что вы там бормочете. Лучше ешьте!

Она поднесла ко рту Оливии полную ложку рубленых яиц с кусочком жареного мяса.

Прежде чем госпожа успела что‑либо возразить нагловатой прислуге, та сунула ей в рот яйца и мясо. Бессознательно прожевав пищу, Оливия проглотила ее без всякого удовольствия. У яиц был горьковатый привкус, кроме того, их пересолили.

Служанка вновь наполнила ложку не вызывавшей ни малейшего аппетита едой, но Оливии удалось вовремя отвернуться.

– Вам нужно поесть! – проговорила нагловатая бабенка с едва заметным раздражением. Еще никогда в жизни слуги не разговаривали с Оливией таким тоном!

Что‑то явно не так. Почему ее кормят насильно? И кто вообще эта женщина?

Анна…

– Моя… дочь, – прошептала Оливия, и тут же ее рот наполнился едой.

Несмотря на то что каждое движение давалось ей с огромным трудом, она сумела‑таки оттолкнуть от себя руку, норовившую сунуть ей в рот рубленые яйца с мясом.

Сопротивляясь, Оливия снова успела забыть то важное, что промелькнуло в ее голове всего секунду назад. Ей вдруг захотелось плакать от бессилия. Что же с ней такое? Может, она сошла с ума?

– Кушайте, миледи! – настойчиво повторила служанка.

– Я… буду… есть… сама, – с трудом выговорила Оливия, делая паузу после каждого слова.

Служанка скрестила руки на плоской груди и с сомнением посмотрела на свою подопечную.

– Что… со… мной?.. Я… больна? – спросила Оливия.

Служанка отвернулась, словно не слыша ее вопроса.

– Я вернусь через полчаса, – заявила она, – и тогда помогу вам умыться, миледи. Вы должны съесть весь ваш завтрак. Все до последней крошки.

Оливия не стала тратить силы на ответ, с облегчением увидев, что женщина выходит из комнаты, оставляя дверь приоткрытой. Взгляд леди Эшберн упал на поднос. Есть она и не думала: голод ее не мучил, к тому же с едой было явно что‑то не то. Да и не любила она рубленые яйца!

– Мяу!

Оливия повернулась на звук и увидела кота. Того самого огненно‑рыжего, которого так любила Анна. Оливия вяло улыбнулась, он же прыгнул ей на колени. Тут ее слабая улыбка погасла. Она вспомнила, что должна увидеть свою дочь. При мысли об этом в сердце ее поднялась волна страха.

– Мяу!

Замурлыкав, кот стал тереться о ноги Оливии.

Что же с ней такое?

Дрожащими руками она переставила поднос с недоеденным завтраком на постель. Нужно встать!

Кот перестал мурлыкать и жадными глазами уставился на поднос.

Оливия снова вяло улыбнулась и медленно подвинула тарелку голодному коту.

– Угощайся! – сипло пробормотала она, и животное тотчас последовало ее совету.

Оливия с трудом отбросила в сторону одеяла, весившие, казалось, не меньше сотни килограммов, потом осторожно спустила ноги на пол и наконец встала.

И чуть не упала! Хорошо хоть удалось схватиться за высокую спинку кровати. Боже, почему она чувствует себя больной, слабой и разбитой? Собственная беспомощность испугала ее.

Сделав глубокий вдох, она выпустила из рук край спинки и медленно направилась к туалетному столику. Она ковыляла, словно годовалый ребенок, едва научившийся держаться на ногах.

Через некоторое время Оливия обеими руками ухватилась за столик, с трудом переводя дыхание. На лбу ее выступила испарина. Казалось, она проделала не десять шагов по комнате, а несколько миль вверх по склону холма. Взглянув на себя в зеркало, в ужасе отшатнулась затаив дыхание.

Из зеркала на нее смотрела незнакомая бледная и исхудавшая женщина с огромными кругами под глазами. Длинные светлые волосы ее были грязными и спутанными, словно их не мыли и не расчесывали по крайней мере две недели. Боже! Оливия отказывалась себя узнавать. Что с ней?

Анна…

Мысль о дочери заставила Оливию мучительно вздрогнуть.

Отвернувшись от зеркала, леди Эшберн пустилась в трудный путь к приоткрытой, как она успела прежде заметить, двери. Собрав в кулак остатки сил и уставившись на полированное красное дерево и начищенную до блеска медную ручку, она стала осторожно передвигать ноги. Дверь. Надо во что бы то ни стало дойти до двери! По спине потекла струйка пота, в голове зашумело от невероятного напряжения.

Добравшись наконец до цели, Оливия всем телом привалилась к косяку, глотая слезы отчаяния и бессилия. Внезапно она поняла, что не помнит, с какой целью очутилась у двери. Что она собиралась делать? И почему на ней до сих пор ночная рубашка?

Оливия устало обернулась, и тут взгляд ее упал на кота.

Несчастное животное лежало на ее постели, оскалившись и вытянув лапы. Кот был мертв!

Едва не вскрикнув от ужаса, Оливия поспешила, если это слово вообще можно применить к ее крайне слабым и замедленным движениям, к постели. Схватив любимца Анны на руки, она с облегчением вздохнула: кот крепко спал, он не умер! Слава Всевышнему!

Оливия попыталась разбудить кота, но у нее ничего не получилось.

Внезапно в голове Оливии мелькнула слабая догадка. Она замерла на месте, боясь спугнуть появившуюся мысль.

Между крепко спавшим котом и подносом с недоеденным завтраком, несомненно, существовала какая‑то страшная связь.

– Ах, миледи, да вы почти все съели! Сегодня у вас прекрасный аппетит!

Стараясь не упустить важную мысль, Оливия медленно повернулась на голос. На коленях Оливия держала поднос с пустой тарелкой и чашкой. Подозрительный чай был вылит за окно, а остатки мяса и яиц завернуты в бумагу и спрятаны под кроватью. Туда же Оливия поместила и крепко спавшего кота.

Яд. Кто‑то пытался отравить ее…

Сердце Оливии наполнилось страхом. Пока служанка помогала ей умыться, она медленно твердила единственное слово – «яд», стараясь не потерять нить размышлений. Она была так слаба, что не стала тратить силы, пытаясь догадаться, кто именно давал ей этот яд, но уяснила, что есть и пить больше нельзя.

– Миледи, к вам пришли, – проговорила служанка. – Вы в состоянии принимать гостей?

– Гостей? – пробормотала Оливия, переводя взгляд на рыжеволосую женщину, прислуживавшую ей.

– Его сиятельство, лорд Эшберн, сказал, что вы можете принимать гостей, если вам того захочется, и оставил подробный список желательных персон. К вам приехал… лорд Кэдмон, – улыбнулась служанка.

У Оливии сильнее забилось сердце. Кэдмон? Что за лорд Кэдмон? И почему она испытывает волнение, услышав это имя?

Гаррик!!!

Она ясно вспомнила карие любящие глаза высокого и широкоплечего мужчины. В ее уснувшем было сердце вновь вспыхнула горячая любовь! Вернулась и память. Вспомнив о любви к лорду Кэдмону, она вспомнила и все остальное.

– Полагаю, вы помните лорда Кэдмона, миледи? – поинтересовалась служанка, подавая ей свежее шелковое белье. – Это наследник графа Стэнхоупа.

Оливия с трудом провела языком по сухим губам, отметив, что горький привкус во рту заметно уменьшился. Наследник графа Стэнхоупа… Гаррик де Вер… Анна… Теперь она ясно вспомнила, что больше всего на свете любит Гаррика и свою дочь.

Служанка стала затягивать корсет, и Оливия, недовольно поморщившись, вдруг четко произнесла:

– Не надо!

И тотчас вспомнила кота. Ее явно хотели отравить, а потому теперь, когда память к ней вернулась, ей надо хитрить и притворяться все такой же слабой и одурманенной.

– Что? – встрепенулась служанка, удивившись не столько смыслу, сколько отчетливости произнесенного.

– Прошу… вас, – шепотом произнесла Оливия, намеренно делая паузы между словами, – слишком… туго…

– Ах, вот вы о чем, миледи! – успокоилась служанка. – Сейчас ослабим. Так вы будете пить чай с лордом Кэдмоном? Я сказала ему, что вы последнее время испытываете недомогание.

Да, конечно, да! Она безумно хотела увидеться с Гарриком! Ей как никогда нужна была сейчас его помощь. Сделав над собой еще одно усилие, она постаралась совсем уж безжизненным голосом выдавить согласие принять за чаем лорда Кэдмона.

Когда туалет был полностью завершен, ее вдруг снова охватил леденящий душу страх за судьбу дочери.

Анна…

Оливия остановилась на пороге гостиной, держась одной рукой за дверной косяк, и наткнулась на изумленный взгляд отнюдь не Гаррика. Она сразу вспомнила этого человека, называвшего себя старшим сыном графа Стэнхоупа Лайонелом. А где же Гаррик? Она оглядела гостиную, но увы…

– Леди Эшберн, рад видеть вас, – дружески улыбнулся ей Лайонел, поднимаясь навстречу, чтобы поприветствовать даму, как того требовали светские приличия.

– Милорд… – тихо отозвалась Оливия, с видимым усилием протягивая Лайонелу руку для поцелуя. Ощущая присутствие в гостиной служанки, она старалась вести себя так, словно была сильно одурманена каким‑то ядом. К тому же Оливия внезапно вспомнила имя мерзавки – мисс Ливингсток! Она была служанкой Элизабет.

Когда Лайонел почтительно склонился к руке Оливии, она едва слышно вымолвила:

– Я не совсем понимаю… Мне показалось… Мисс Ливингсток сказала, что ко мне с визитом приехал лорд Кэдмон.

Лайонел одарил ее ослепительной улыбкой.

– Моя дорогая леди Эшберн, теперь лорд Кэдмон – это я! Мой отец на днях исправил наконец чудовищную несправедливость и публично объявил меня своим первородным сыном и единственным наследником.

Оливия ничего не сказала в ответ. Она все еще будто плавала в тумане и потому не поняла смысла его слов, но сердцем почувствовала что‑то неладное.

– Сожалею, что вы так долго болели, и весьма рад видеть вас выздоравливающей, – учтиво проговорил Лайонел.

Оливия слабо кивнула. Ее мозг внезапно пронзила догадка! Мисс Ливингсток! Вот кто подмешивал ей яд в питье и пищу! Никто из прежних слуг Эшберна не осмелился бы на подобное, даже получив от хозяина строгий и недвусмысленный приказ. Значит, за всем этим стояла Элизабет? Сердце ее больно сжалось.

– Идемте же присядем! Вы еще совсем слабы, – сочувственно произнес Лайонел, осторожно взяв ее под руку.

Оливия действительно была очень слаба, поэтому с радостью приняла физическую помощь Лайонела – он повел ее к креслу.

Значит, Гаррика она не увидит… Ее захлестнула волна горького разочарования, ведь она действительно нуждалась в его помощи. Но вот в какой? Она снова забыла, какой именно помощи ждала от Гаррика…

Внезапно она поняла, что сейчас ей надо как можно хитроумнее отделаться от присутствия надоедливой и опасной служанки.

Не долго думая Оливия уселась в кресло и повернулась к мисс Ливингсток.

– Прошу вас… оставьте нас, – произнесла она совсем тихим голосом.

– Полагаю, я должна остаться, – не моргнув глазом возразила служанка. – Его сиятельство лорд Эшберн дал на этот счет весьма четкие указания.

С этими словами мисс Ливингсток принялась поправлять подушки за спиной Оливии. Потом повернулась к Лайонелу:

– Боюсь, милорд, ваш визит не может продолжаться более десяти минут. Таковы указания его сиятельства. Он весьма озабочен состоянием здоровья жены.

– Хорошо, – согласился Лайонел.

Оливии в голову пришла новая мысль – если она не может попросить Гаррика о помощи, она попробует попросить об этом… Лайонела.

Анну увезли…

Перед ее мысленным взором возникла картина – большая карета увозит дочь… Где она теперь? Что сказал ей тогда Арлен? О Боже, как же тяжело думать…

– Леди Эшберн, что с вами? Вы сильно побледнели, – озабоченно заметил Лайонел.

Оливия посмотрела на него, не зная, как подать ему сигнал о помощи. Теперь ей стало ясно, что она должна найти Анну и вместе с ней бежать от Арлена.

– Что с вами, миледи? – встревоженно переспросил Лайонел.

– Просто… не могу… припомнить… отчего я так… слаба, – солгала Оливия.

Вполне удовлетворенная притворной слабостью Оливии, служанка отошла к окну и, отвернувшись от хозяйки и ее гостя, принялась разглядывать унылый пейзаж.

Оливия с неожиданной прытью схватила Лайонела за руку и горячо зашептала изумленному гостю:

– Помогите! Прошу вас! Расскажите все Гаррику!

В последнюю секунду она интуитивно изменила свое первоначальное решение просить о помощи Лайонела. Нет, помочь по‑настоящему ей мог только Гаррик! Но вот понял ли ее Лайонел? Захочет ли он сделать так, как она его просит?

Оливия осторожно перевела взгляд на стоявшую поодаль мисс Ливингсток. Казалось, служанка погружена в собственные раздумья.

Тогда Оливия снова быстро повернулась к гостю. Тот смотрел на нее озадаченно. Неужели он ничего не понял?

– Мой брат чувствует себя вполне хорошо, – неожиданно произнес Лайонел. – Сегодня утром он уже вставал и даже немного ходил, несмотря на сильную боль. Однако все, в том числе и врач, уверены в его скорейшем полном выздоровлении.

Перед мысленным взором Оливии моментально вспыхнула картина ужасной дуэли. Теперь она совершенно ясно вспомнила, что Гаррик получил тогда смертельную рану, и вместе с тем испытала огромное облегчение от того, что он все‑таки остался жив. Но как поможет он ей и Анне, если еще не оправился от раны? Лайонел, похоже, вовсе не понял ее.

– Скажите ему… передайте ему… мои наилучшие… я прошу его приехать, – довольно несвязно пробормотала Оливия.

Стоявшая у окна служанка резко повернулась к хозяйке и ее гостю и твердо заявила:

– Брат лорда Кэдмона не внесен его сиятельством в список желаемых персон, поэтому не может быть принят в этом доме, миледи.

У Оливии упало сердце.

Неожиданно в гостиную заглянул дворецкий.

– Миледи, – улыбнулся он Оливии, – я очень рад, что вы поднялись с постели и принимаете гостей.

В голове Оливии мелькнула безумная мысль, не попросить ли дворецкого помочь ей бежать от Арлена.

– Мисс Ливингсток, – тотчас обратился дворецкий к служанке, – к вам посыльный из Лондона, от лорда Эшберна.

Извинившись, мисс Ливингсток быстро вышла из гостиной, за ней засеменил и дворецкий.

Как только Оливия и ее гость остались одни, она с лихорадочной поспешностью сжала рукой его колено, мысленно послав к чертям все правила приличий. Лайонел вздрогнул, и его глаза расширились от изумления. Наклонившись к нему, Оливия произнесла заговорщическим тоном:

– Анна попала в беду. Арлен увез ее… куда‑то. Прошу вас, скажите Гаррику, чтобы он приехал в Эшбернэм. Мне надо увидеться с ним, поговорить…

– Вы слишком взволнованы, миледи, – ответил Лайонел. – Должно быть, вы сгущаете краски, как свойственно больному…

– Нет! – хрипло воскликнула Оливия. – Арлен сделал с ней что‑то ужасное! – Ее глаза наполнились слезами. – Прошу вас…

– Ну конечно, я передам Гаррику, – торопливо улыбнулся Лайонел, прижимая к губам бледную, безвольную руку Оливии и внимательно глядя на нее.

– Спасибо, – пробормотала она, смутно осознавая, что гость неприлично долго целует ей руку, но не в силах противиться этому.

– Боже мой! Какая сцена! – с преувеличенным удивлением произнесла появившаяся на пороге Элизабет.

Мгновенно побледнев, Лайонел тут же выпустил руку Оливии и вскочил с места.

Элизабет медленно вошла в гостиную.

– Я решила задержаться здесь, в поместье, еще на несколько дней, – улыбнулась она присутствующим.

* * *

У него никогда не было камердинера. Он полагал, что взрослому мужчине просто не нужен никакой камердинер, ибо прежде он не нуждался в посторонней помощи, чтобы умыться и одеться. Теперь же, когда раненый бок и днем и ночью горел от адской боли, когда каждое, даже самое незначительное движение давалось ему с трудом и сопровождалось зубовным скрежетом, он впервые в жизни пожалел о том, что у него не было камердинера. Процесс одевания превратился для него в длительную и весьма болезненную пытку. Но он должен был одеться, потому что ему необходимо увидеться с Оливией.

Гаррик знал, что она находится в Эшбернэме, в то время как Арлен уже вернулся в Лондон.

Медленно спускаясь с лестницы, Гаррик проклинал полученную на дуэли рану, поскольку сейчас он двигался словно немощный старик. Взглянув вниз, он вдруг увидел улыбавшегося Лайонела и чуть не упал от столь неприятной неожиданности.

– Очень рад, что ты уже на ногах! – приветливо воскликнул Лайонел, но Гаррик ничего ему не ответил. – Знаешь, – продолжил Лайонел, – я только вчера рассказывал Оливии о том, как успешно идет твое выздоровление.

У Гаррика екнуло сердце.

– Что? Когда ты виделся с ней?

– Вчера в полдень, – снова беспечно улыбнулся Лайонел.

Гаррика обуревали самые противоречивые чувства и мысли. Значит, Лайонел тайком от него ездил к Оливии?

– И что она тебе сказала? Как она поживает? Как Анна?

– У них с дочерью все в полном порядке, – с готовностью ответил Лайонел. – Мы гуляли в саду и любовались чудесными цветами, выращенными Оливией.

– Она спрашивала обо мне? – с надеждой в голосе спросил Гаррик. – Передала для меня записку?

– Знаешь, она ни разу о тебе не спросила и ничего не передала. Собственно говоря, я рассказал ей о твоем выздоровлении исключительно по своей инициативе. Ее, судя по всему, это не слишком интересовало. Наверное, после того что произошло, она изменила свое отношение к тебе.

Гаррик почувствовал стеснение в груди и на некоторое время лишился дара речи.

– Послушай, Гаррик, – продолжал тем временем Лайонел, – тебе надо быть поосторожнее. Советую как брат брату. Похоже, уже весь высший свет знает о том, что вы с Оливией жили в замке Кэдмон‑Крэг как муж с женой и…

– Но мы провели там всего два дня, – возмущенно перебил его Гаррик, подозревая, что сию сплетню пустил сам Лайонел.

– Теперь это уже никого не интересует, – пожал плечами тот. – Люди говорят и думают не так, как бы тебе хотелось.

– Лучше позаботься о собственных тайнах, – прорычал Гаррик, испытывая сильнейшую неприязнь к самозванцу.

– Говорю тебе как брат брату…

– Ты мне не брат! – рявкнул Гаррик.

– Неужели мы снова вернулись к этому нескончаемому спору?! – с притворным отчаянием схватился за голову Лайонел. – Разве ты не слышал? Отец публично признал меня своим первородным сыном и наследником!

Последние слова, сказанные Лайонелом с легкой усмешкой, подействовали на Гаррика словно удар хлыстом. Впрочем, он не испытывал ни гнева, ни досады. Наоборот, был рад тому, что теперь вся ответственность за продолжение рода и выполнение семейного долга ляжет на плечи Лайонела. А он, Гаррик, получит наконец долгожданную свободу и навсегда уедет из опостылевшей Англии, прихватив с собой Оливию и ее дочь.

– Знаешь, что я тебе скажу? – с нескрываемой угрозой произнес Гаррик. – Ты мне не брат, и я это обязательно докажу!

– Ах, как ты ошибаешься! – покачал головой Лайонел.

– Нет, – прорычал Гаррик, – ошибаешься ты!

* * *

– Гаррик!

Услышав голос отца, он замер.

Граф стремительно спускался, намереваясь помешать ему сесть в открытый экипаж. Под ногами у Гаррика вертелся его верный пес Трив.

Граф остановился рядом с сыном и произнес, ничуть не запыхавшись:

– Я только что видел твоего брата. Он сказал, что ты собираешься ехать в Эшбернэм. Ты что, ополоумел?

– Во‑первых, он мне не брат, – стиснув зубы, ответил Гаррик, – а во‑вторых, мой ум весь при мне.

Граф грозно сдвинул брови.

– Лично я абсолютно уверен в том, что он действительно твой старший брат Лайонел. Неужели ты всерьез полагаешь, что я мог сделать публичное заявление, не подумав прежде тысячу раз?! Я не решился бы на такое, будь у меня хоть малейшее сомнение.

– Нет! Лайонел не мог так измениться! – упрямо возразил Гаррик.

Отец с сыном смотрели друг на друга в упор. Первым отвел глаза граф и, покачав головой, сухо заметил:

– Ты самый упрямый и непоследовательный человек из всех, кого я знаю. Твоим единственным желанием является стремление как можно больнее досадить мне! Именно так ты вел себя в детстве. Мы с тобой отлично знаем, что тебе совершенно наплевать на титул и наследство. А вот ему не наплевать! По крайней мере он готов выполнить свой долг перед семьей.

– Если я и упрям, то эту черту унаследовал от вас, отец, – едко усмехнулся Гаррик. – Вы правы, мне действительно наплевать на титул и наследство. Так вот почему вы решили признать его своим старшим сыном? Потому что он готов быть вашим лакеем?!

Граф метнул суровый взгляд на непокорного сына.

– У меня нет никаких сомнений в том, что он именно тот, за кого себя выдает. А ты, как всегда, позволяешь эмоциям вмешиваться в дела разума!

– Нет! Это не Лайонел, а чрезвычайно хитрый и жадный мошенник!

Стэнхоуп безнадежно вздохнул.

– Когда ты собираешься вернуться на Барбадос?

Гаррик не стал скрывать своего удивления:

– Теперь, когда я вам больше не нужен, вы хотите как можно скорее избавиться от меня?

– Этого я не говорил.

Помолчав, Гаррик сказал:

– Я намерен вернуться на Барбадос только после того, как докажу свою правоту. А вы когда намереваетесь объявить о расторжении моей помолвки с мисс Лейтон?

– Честно говоря, этот глупец сэр Джон уже сам объявил о ее расторжении, – признался Стэнхоуп.

– Вот и отлично! – довольно улыбнулся Гаррик. Он обрел наконец свободу и теперь мог увезти с собой Оливию и Анну. Мысль об этой вполне реальной возможности была весьма соблазнительной, но он не мог покинуть Англию, не разоблачив прежде самозванца Лайонела. – Он знает правду? – спросил он отца, пристально глядя ему в глаза. – Лайонел знает, что у нас разные матери? Ему известно, что его родная мать покончила жизнь самоубийством?

Граф заметно побледнел, его глаза расширились от изумления.

– Значит, она тебе все рассказала… – пробормотал он в некотором замешательстве.

– Да, мама рассказала мне, что ваша первая жена выбросилась из чердачного окна здесь, в Стэнхоуп‑Холле, когда Лайонелу было всего пять месяцев от роду. А еще месяц спустя вы женились на моей матери. Должно быть, Мег Макдональд была крайне несчастна с вами… Все эти годы самоубийство хранилось в строжайшем секрете. Но почему?

Оправившись от шока, граф мрачно произнес:

– Лучше бы она осталась в Шотландии.

– Значит, вы женились на ней против своей воли? Или потому, что она была беременна?

– Она была очень хороша собой, а я был очень молод, – отвернулся от сына граф. – Мег тогда горела неистовым желанием отомстить молодому шотландцу из знатного рода, который бросил ее ради другой. Именно поэтому она стала заигрывать со мной, и дело дошло до логического конца, хотя я в ту пору и не догадывался об истинной причине ее смелого поступка… Ее убило то, что она покинула родину, свою милую Шотландию, переселившись в ненавистную Англию и выйдя замуж за ненавистного, как я теперь понимаю, англичанина. Она сочла смерть наилучшим для себя выходом. Сказать по правде, мы с ней совсем не подходили друг другу. Наш брак заранее был обречен.

Гаррику с трудом верилось в то, что его отец, такой рассудительный и хладнокровный, до такой степени увлекся шотландской красавицей, что даже женился на ней. Впрочем, это было так давно! Кто знает, может быть, отец был тогда совсем другим человеком?

– Но почему это хранилось в тайне?

Граф ответил не сразу. Видимо, воспоминания о прошлом доставляли ему немалую боль. Наконец он сухо произнес:

– Она просила у меня развод. Я отказался. Тогда она все равно ушла от меня, выбросившись из окна…

Гаррика охватило искреннее сочувствие к давно погибшей молодой женщине. На какой‑то миг ему даже показалось, что в глазах отца мелькнуло сожаление.

– Лайонел знает правду?

– Да, я рассказал все, когда ему исполнилось восемь лет.

Оба помолчали, думая каждый о своем, потом граф, вернувшись к реальности, сказал:

– Тебе нельзя сейчас ехать в Эшбернэм.

– К сожалению, отец, я давно уже перестал беспрекословно исполнять ваши приказы и желания, – сухо отозвался Гаррик.

– Арлен чуть не убил тебя. Твой роман с леди Эшберн живо обсуждается во всех гостиных Лондона. Чего ты хочешь? Усугубить и без того скандальную ситуацию? Или снова драться на дуэли, чтобы теперь уже наверняка погибнуть?

– Расставаться с жизнью я не собираюсь, – отрезал Гаррик.

– Не надо лезть на рожон! – повысил голос граф.

Отец был прав, как бы Гаррику ни хотелось думать иначе.

– Я просто очень волнуюсь за нее, – тихо проговорил он, не решаясь открыто заявить отцу о своей любви к Оливии.

– Тогда пошли к ней слугу с запиской, – огорченно вздохнул граф. – Кстати, Лайонел на днях был в Эшбернэме и виделся с ней. Он говорит, с ней все в порядке, Гаррик. Твое появление лишь ухудшит ее положение, поверь мне.

Гаррик потер виски в нерешительности. Его внутренний голос настойчиво велел ему поскорее отправляться в Эшбернэм, но рассудок подсказывал не дразнить Арлена, чтобы не подвергать Оливию еще большей опасности.

Неожиданно его осенило. Он пошлет в Эшбернэм… свою мать! Гаррик абсолютно доверял Элеоноре, и потому эта идея показалась ему идеальным выходом из создавшегося положения.

– Хорошо, на сей раз я последую вашему совету, отец, – кивнул Гаррик.

– Вот и отлично! – довольно улыбнулся граф.

Бедлам

Комната оказалась очень маленькой, но только потому, что в ней находилось слишком много женщин и детей. Анна замерла в неподвижности, прижавшись спиной к шероховатой грязной стене. Ее тошнило от вони человеческих испражнений и давно не мытых тел. Боясь пошевелиться, она обхватила колени руками и молча плакала. Когда же придет мама и заберет ее отсюда?

Неподалеку от Анны громко рыдала от горя и страха беременная женщина, она вот‑вот должна была родить. Ее нескончаемые вопли сильно пугали девочку. Впрочем, ее все вокруг пугало.

Рядом с Анной уселась бормотавшая что‑то себе под нос старуха. По всей видимости, старуха вовсе не была сумасшедшей. Просто какая‑то бессердечная женщина, выйдя замуж за ее сына, тайком отправила сюда мать своего мужа доживать свой век.

Повсюду слышались стоны, крики и рыдания. Девочка тоже то и дело принималась беззвучно плакать от страха и отчаяния.

А вот какая‑то молоденькая женщина, почти еще девочка. Она была беременна и тихо плакала, беспрерывно вспоминая погибшего мужа и негодяя‑хозяина, отправившего ее в Бедлам, потому что она не могла работать, как прежде.

«Мама! Мамочка! Где же ты?» – беспрерывно думала Анна, горько рыдая от безысходности.

В комнате находилась еще одна маленькая девочка, которая тоже беспрерывно плакала. Анна поняла, что она была глухонемой, но зрячей. Значит, вместе им стало бы легче, но Анна не знала, как до нее доползти.

«Мама! Прошу тебя! Поскорее приезжай за мной! Мамочка, где же ты?» – пульсировало у нее в мозгу.

Еще никогда в жизни Анна не испытывала такой острой тоски по матери, такой жгучей необходимости быть с ней рядом!

Несмотря на неприязнь к отцу из‑за его жестокости и непредсказуемости, рядом с матерью Анна чувствовала себя защищенной. Она и не подозревала, что существуют такие ужасные места, как Бедлам. Впрочем, весь последний месяц ей снились страшные сны, ее мучили дурные предчувствия. И вот теперь ночные кошмары сбылись.

Никогда прежде она не испытывала такого леденящего душу ужаса, как теперь, в окружении безумных вонючих женщин и детей! Когда же мама приедет за ней?!

Прижимаясь к стене, Анна подтянула колени к груди и снова горько разрыдалась.

Все будет хорошо…

Эта мысль явилась к ней ниоткуда, и Анна вздрогнула, ощутив рядом с собой чье‑то присутствие. Существо это не было ни женщиной, ни ребенком, обитавшим в Бедламе, и потрогать его было нельзя, хотя от него исходило приятное тепло. Анне вдруг стало ясно, что скоро весь этот кошмар кончится, и она перестала плакать. Теперь она была не одна…

Date: 2015-12-13; view: 297; Нарушение авторских прав