ЧАСТЬ II. Ифрикия. 943 – 944 г, н.э. 1 page

Темные воды реки Лиффи ласково обтекали изящный корпус» И‑Тимад «, словно руки влюбленного, нежно ласкающие тело юной девы. Корабль был воистину прекрасен: легкий и стройный, около двух сотен футов в длину и тридцать в ширину.» И‑Тимад» могла принять на борт сто двадцать тонн груза. Сейчас трюмы корабля были заполнены до отказа подарками, посланными Доналом Раем кордовскому калифу. Церемония дарения будет обставлена с потрясающей пышностью…

Кое‑что из подарков было поручено Кариму купить в Ифрикии: в Эйре их было не достать ни за какие деньги. Донал Рай щедро заплатил за фрахт судна, да еще и одарил всю команду, которая всегда обычно получала долю выручки от продажи товара.

На борту располагалась комнатка под черепичной крышей… Там был и маленький кирпичный очаг, установленный на глиняной подставке. И даже жаровня из стальных прутьев. Здесь же хранились съестные припасы: головки сыра, связки лука и чеснока, корзина яблок и мешок муки. Все это занимало полки над очагом. Над жаровней на полочке стояли два сосуда – с солью и шафраном. А в углу в своих клетках квохтали куры и возились три жирные утки.

На корабле было три палубы. На верхней находилась капитанская каюта. Там все было аскетически просто: койка, стол, несколько стульев, маленькая дверь и одно окошко, которое можно закрывать на ночь или же в непогоду.

Подле капитанской каюты на палубе был небольшой навес, под которым стояло несколько стульев – там женщины могли дышать свежим воздухом, не боясь посторонних глаз. В хорошую погоду они с радостью покидали тесную каюту…

На другой же палубе было царство матросов. Там они на ночь подвешивали свои веревочные гамаки. Здесь же стоял длинный стол, за которым команда обычно обедала. Как правило, Аллаэддин‑бен‑Омар спал в капитанской каюте, но во время этого необычного рейса и капитан, и первый помощник проводили ночи вместе с командой, уступив единственную более или менее комфортабельную каюту дамам, к тому же те ночью были под надежной охраной.

Карим‑аль‑Малика заранее решил, что на корабле не место для занятий искусством любви. До тех пор пока Зейнаб и Ома надежно отделены от матросов, а те понимают, что собственность калифа под надежной охраной капитана, проблем возникнуть не должно. Ведь женщина – нежеланный пассажир на судне…

Перед дальней дорогой девушки пошли в баню искупаться, а после старая Эрда, обливаясь непритворными слезами, долго махала им на прощание.

– Что за дивное будущее у вас, мои курочки! – рыдала она. – О, чего бы я ни отдала, чтобы вновь стать юной или хотя бы зрелой, в самом соку…

– Я уже немолод, – услышав ее причитания, заметил Донал Рай. – Но, как ни силюсь, не могу припомнить тебя ни юной, ни даже зрелой, моя верная Эрда.

Старуха мрачно зыркнула на господина и, в последний раз простившись с девушками, сказала:

– Да сохранит вас Господь, цыплятки мои, и да пошлет вам Небо счастливую судьбу! – и поспешила прочь, бормоча под нос что‑то о тяжкой доле и жестоком хозяине…

– Я отослал бы тебя вместе с ними, если бы только ты могла пережить разлуку со мной, – бросил Донал Рай ей вслед.

– Она чересчур стара для крутых перемен в жизни, – сказала Зейнаб. – Будь она хоть чуточку моложе, я просила бы тебя отпустить ее с нами. Никто в жизни не относился к нам с такой добротой, Донал Рай, может быть, кроме тебя.

– Хм‑м‑м… – Хозяин даже слегка покраснел. – Учти, в тебе меня привлекла лишь твоя несравненная красота. Будь ты не столь прекрасна, я быстренько сбыл бы тебя с рук какому‑нибудь викингу. Крепко‑накрепко запомни, Зейнаб: не верь никому, кроме себя самой и собственных предчувствий. И не осрами меня перед калифом! Ты станешь несравненной Рабыней Страсти – и милости Абд‑аль‑Рахмана ко мне, недостойному, будут бесконечны. Помни это!

– Я запомню это, Донал Рай, – пообещала девушка. И, прежде чем выскользнуть из комнаты в сопровождении Омы, стремительно поцеловала его в щеку.

Донал Рай изумленно дотронулся до того места, которого коснулись нежные губки, но переборол себя и тотчас же деловито обратился к Кариму‑аль‑Малнке:

– У тебя довольно золота, чтобы купить лошадей и верблюдов, а также чтобы одеть девушку как принцессу. Она не должна явиться пред очи калифа в нищенских лохмотьях – нет, дева должна выглядеть как богатая и благородная невеста. Конечно, того, что я дал тебе, сын лучшего моего друга, недостаточно, чтобы Отблагодарить за то, что ты делаешь для меня, но учти: теперь я в долгу перед тобою, Карим‑аль‑Малика. Ты знаешь, я человек благодарный… А пока… Да будет море милостивым к тебе, и пусть ветры побыстрее принесут твой корабль к родным берегам! Мужчины пожали друг другу руки и расстались. «И‑Тимад» покинула гавань Дублина на заре, легко скользя из устья Лиффи прямо в открытое море, где шхуну подхватили легкие волны, и свежий ветер тотчас же наполнил расшитые золотом паруса. Некоторое время вдали еще можно было различить туманные скалы Эйре. Поблизости не было судов – моряки опасались шторма и морских змеев. Все, пожалуй, кроме бесстрашных викингов. Мавры же оставались в душе жителями пустыни и не жаловали дальних плаваний.

Отважная «И‑Тимад» стремилась к югу, обогнув тот туманный берег, который бритты зовут Краем Земли. Потом она скользнула в пролив между островом Ушант и побережьем Британии. Дни на исходе лета стояли тихие и теплые. Поскольку погода не обещала в ближайшем будущем крутых перемен, Карим‑аль‑Малика решился на рискованный шаг – быстро пересечь огромное пространство воды, отделявшее их от материка.

… Теперь шхуна скользила вдоль земли, именуемой Королевством Христианского Льва, потом пересекла границу, отделявшую христианский мир от мусульманского Востока, и наконец вошла в тихие и теплые воды Аль‑Андалус. Что удивительно, погода так и не испортилась. Теперь Карим направил корабль в Кадикский залив, а через него – к своему родному городу Алькасаба Малика, что на Атлантическом побережье Ифрикии, в пятидесяти милях от Танджи – их разделял лишь пролив Джубал Тарак.

Во время плавания Зейнаб как‑то спросила Карима, каково его полное имя. Оказалось, что его зовут Карим‑ибн‑Ха‑биб‑аль‑Малика. «Ибн‑Хабиб – значит» сын Хабиба «, – объяснил он.

На корабле она училась многому – но не тому, к чему уже привыкла в Эйре. Каждый день Карим проводил с девушками по два часа кряду, обучая их арабскому языку. Ко всеобщему удивлению, у маленькой Омы обнаружился редкий дар – она схватывала все мгновенно. Зейнаб же мужественно сражалась с чужим и хитрым наречием и с помощью Омы наконец постигла арабский. Романский же язык, второй, которым им предстояло овладеть, показался ей куда легче…

И вот однажды на рассвете они достигли цели плавания – Алькасабы Малики. Ветер стих совершенно, а воды были темны и спокойны. Восходящее солнце чуть золотило водную гладь и постепенно озаряло городские стены и башни. По обе стороны гавани высились маяки. Делом смотрителей маяков было не только поддерживать огонь, обозначающий в ночи вход в гавань, но, в случае надобности, натягивать между ними укрепленную на тяжелых цепях прочную сеть – одно из средств защиты от вторжения чужаков.

Зейнаб и Ома стояли на палубе, раскрыв от изумления рты. Они пробыли в море несколько долгих недель, но все то, что рассказывали им Карим‑аль‑Малика и Аллаэддин‑бен‑Омар, не смогло передать очарования открывшегося им зрелища.

– Если Дублин – настоящий город, то это что же такое? – трепеща, пробормотала Зейнаб. Теперь она говорила по‑арабски. Обе девушки беседовали между собой преимущественно на новом языке, ведь это был единственный надежный способ им овладеть. Между собой они решили разговаривать по‑кельтски не более часа в день – и то, чтобы не забыть родной язык. Зейнаб понимала, что в гареме это будет ценно – при помощи кельтского Они смогут общаться, не боясь посторонних ушей.

– Это прямо‑таки сказочное место! – расширив от удивления глаза, отвечала госпоже Ома. – Не думала, что мне когда‑нибудь придется увидеть эдакую красоту!

– А я и не представляла, что такое существует на свете!

– подхватила Зейнаб. – Расскажи я об этом в Бен Мак‑Дун, мне никто бы не поверил!

На палубу вышел Карим‑аль‑Малика:

– Город был основан более ста пятидесяти лет тому назад арабским воителем Каримом‑ибн‑Маликом из рода Умайяд, подданным дамасского калифа. А через шестьдесят пять лет умайяды были изгнаны из Сирии, и весь их род безжалостно истреблен, вырезаны были все, кроме одного принца, которому удалось скрыться. Имя его было Абд‑аль‑Рахман. От него и пошел род калифа. Правители же этого города всегда были дружны с умайядами – но историей мы займемся позднее, Зейнаб.

– И мы будем жить в этом чудесном месте? – спросила девушка, доверчиво глядя ему в лицо.

» Нынче вечером, – подумал он. – Нынче же вечером я вновь буду обладать ею. Как долго были мы врозь…«

– Нет. У моего отца есть городской дом, но моя усадьба неподалеку, в окрестностях. Мне там гораздо лучше, чем в душном городе.

– А нельзя ли нам с Омой осмотреть этот удивительный город?

– Когда вы отдохнете с дороги, я сам покажу вам здешние достопримечательности. Могу представить, сколь сильно Алькасаба Малика поразила вас… Но все же в сравнении с Кордовой, где ты будешь жить, это всего лишь маленький городишко, мой цветочек.

Зейнаб изумилась:

– Как? Кордова еще больше?

– Алькасаба Малика перед Кордовой – что оливка в сравнении с дыней.

– А что такое оливка? А дыня?

Карим громко рассмеялся – до него с опозданием дошло, что то, что для него в порядке вещей, совершенно незнакомо этой девушке из варварской северной земли.

– Когда приедем домой, я покажу вам и то и другое, – пообещал он. – Но сперва мне нужно заняться делами на причале. Потом я должен приветствовать отца, и, пока я не прикажу подать повозку, чтобы отвезти вас ко мне на виллу, вы должны оставаться на борту, в каюте.

– Да, мой господин, – тихо и послушно произнесла Зейнаб.

»…Как он хорош! Как томится она по той страсти, что бросала их в объятия друг друга. Сольются ли они нынче вечером, или он решит, что ей непременно надо восстановить силы после долгого плавания?..Я вовсе не устала, – возмущенно думала она. – Я хочу, чтобы он нынче же обладал мною!«Вдруг ей в голову пришла мысль, заставившая ее беспокойно поежиться.

– Ты женат, Карим‑аль‑Малика? Вопрос застиг его врасплох:

– Нет… – Но он тотчас же заметил тревогу в аквамариновых очах и, словно бросаясь в ледяную воду, прибавил:

– Но отец подыщет для меня подходящую невесту тотчас же после того, как я преподнесу тебя калифу Кордовы. Пришло время мне остепениться…

Зейнаб улыбнулась, показав свои чудесные, белые и ровные зубки:

– Но сейчас у тебя нет жены? Нет гарема?

– Нет. – Он занервничал.

– Вот и прекрасно! – промурлыкала она, блестя лазурью глаз.

– Рабыня Страсти, – начал он сурово, – не позволяет ни одному мужчине завладеть ее сердцем, Зейнаб. Помни: ты не принадлежишь мне, ты собственность калифа Кордовы. Я никогда не буду относиться к тебе иначе, нежели к ученице.

Она быстро отвернулась, но все же Карим успел заметить, что в глазах девушки блеснули слезы.

– У него нет сердца, – шепнула она Оме, когда он оставил их.

– Он просто человек чести, моя госпожа, – отвечала служанка. А что еще могла она сказать, чтобы утешить госпожу? Она‑то видела, каким светом начинают лучиться глаза Зейнаб при одном лишь звуке голоса Карима‑аль‑Малики! Бедная госпожа на ее глазах влюбляется в учителя, а не должна… У Зейнаб с капитаном нет и не может быть будущего, с грустью подумала Ома, впрочем, как и у нее самой с Аллаэддином‑бен‑Омаром… Девушка горестно вздохнула.

» И‑Тимад» стояла у пристани, и сходни были спущены. Капитан уже сошел на берег, смешавшись с толпой на причале, а Аллаэддин‑бен‑Омар, по его приказу, препроводил обеих женщин в каюту, прочь от любопытных глаз.

– Что такое дыня? – спросила его Зейнаб. Ей необходимо было отвлечься от навязчивых и мучительных мыслей о Кариме‑аль‑Малике.

– Это большой, круглый и сладкий фрукт, – отвечал Аллаэддин.

– А оливка?

– А это маленькая ягодка – бывает черним, пурпурной, а иногда зеленой. Оливка очень соленая, обычно их хранят в рассоле, – объяснил он.

– Карим говорит, что этот город в сравнении с Кордовой, как оливка перед дыней… – сказала Зейнаб. – А я не могла понять его, покуда не узнала, что же такое оливка и дыня.

На бронзовом лице первого помощника капитана блеснула белозубая улыбка;

– Прекрасное сравнение. Да, Кордова очень велика в сравнении с Алькасабой Маликой, но мне лично по душе небольшие города. К тому же маловероятно, госпожа, что ты будешь жить в самой Кордове. Правда, в городе есть прекрасный дворец, где калиф и живет большую часть года. А на лето он прежде выезжал в Аль‑Рузафу, где расположена его летняя резиденция, но теперь он выстроил Мадинат‑аль‑Захра, к северу от Кордовы.

– Это означает «город Захры»? Ведь это имя его жены, не так ли? – спросила Зейнаб.

– Имя любимой жены, матери его сына и наследника.

– И предполагается, что я должна поразить воображение человека, который выстроил для своей любимой целый город? Должно быть, это непревзойденная женщина! Тогда это просто немыслимо! – заявила девушка.

Аллаэддин‑бен‑Омар рассмеялся от всего сердца:

– Мы, мавры, непохожи на северян. Мы наслаждаемся красотой во всех ее проявлениях и с радостью приемлем любой дар Аллаха. Никогда в сердце у нас не царит безраздельно одна женщина. Калиф может искренне уважать госпожу Захру, восхищаться ею… Может выстроить для нее целый город. Но это вовсе не значит, что одновременно он не может дарить уважение, восхищение и любовь другим женщинам. Ты самая красивая женщина, какую мне когда‑либо приходилось видеть, госпожа Зейнаб. Если будешь умницей – а, по‑моему, такова ты и есть, – калиф всем сердцем полюбит тебя.

– А я красива? – хитро прищурившись, спросила вдруг Ома.

Аллаэддин хмыкнул.

– Тебе, голубка моя, вовсе не нужно быть красавицей, – отвечал он, но, заметив ее мрачный взгляд, поспешно прибавил:

– Но для меня ты удивительно хороша. Будь ты еще лучше, калиф мог бы потребовать тебя себе в наложницы. И тогда бедное сердце Аллаэддина‑бен‑Омара было бы разбито. – Он ласково ущипнул девушку за щечку, она шутливо шлепнула его по руке. «…Что за чудо‑девушка, – подумал он. – Какою женой могла бы она стать!..» – А теперь мне пора на пристань – меня ждут дела, – сказал он. – Откройте ставни, если хотите, но не выходите одни на палубу.

Когда он ушел, девушки тут же открыли ставни и выглянули из окна каюты. День был ясный и солнечный, а жара стояла такая, какой им еще не приходилось испытывать. Но веющий с моря легкий бриз приносил облегчение. Они жадно втягивали его ноздрями. Города они видеть не могли: окошко каюты выходило на море. Но специфические запахи витали в воздухе.

– Интересно, сколько нам предстоит еще просидеть в этой духоте? – спросила Ома. – Я пережила плавание лишь потому, что мы не сидели здесь взаперти! Как я скучаю порой по холмам и полям, тем самым, в окрестностях монастыря, где я выросла. А ты тоскуешь по Аллоа, госпожа моя?

Зейнаб покачала головой:

– Нет… Порой еще скучаю по сестре Груочь, но в тот день, когда она венчалась, я потеряла ее навсегда… Больше с Бен Мак‑Дун меня ничто не связывает. Мне приятно тепло здешних мест. Как ты думаешь, здесь солнце всегда так ярко светит? С тех пор как мы покинули Эйре, ни разу не было дождя… А вдруг здесь их никогда не бывает. Ома?

– Нет, такого быть не может, – отвечала служанка, – Я успела заметить деревья, цветы… Чтобы расти, им необходим дождь!

– Да… – Зейнаб снова задумалась. Она гадала: когда воротится Карим‑аль‑Малика? Когда им разрешено будет покинуть корабль? Увидят ли они Алькасабу Малику нынче? Или в другой раз?.. Куда он пропал? Ах, да! Пошел повидать отца – так он, по крайней мере, сказал. Она представила себе отца Карима – наверняка какой‑нибудь купец вроде него самого. Карим, должно быть, дает ему деловой отчет. Интересно, какова семья Карима? Он всегда с такой любовью говорил о домашних… Как непохожи они, должно быть, на ее родных…

Карим‑аль‑Малика брел по прихотливым изгибам городских улочек. Наконец остановился подле маленьких ворот в белой стене. Затем, порывшись в складках необъятных белых одежд, он достал небольшой медный ключ с круглой головкой, отпер им замок и вошел в чудный просторный сад. Воротца, щелкнув, захлопнулись за его спиной – садовник, обихаживающий розовые кусты, вздрогнул и обернулся.

– Господин Карим! Добро пожаловать домой! – сказал садовник с улыбкой.

– Благодарю тебя, Юсуф, – ответил капитан и поспешил к дому. Завидев молодого господина, слуги ласково приветствовали его. А он, в свою очередь, обращался к каждому по имени и очень уважительно. Войдя в дом, он прямиком направился в отцовские покои.

Старик к тому времени уже проснулся. Он принял сына в свои объятия и широко улыбнулся.

– «И‑Тимад», как сказали мне, тяжела на плаву. Верно, трюмы ее полны до краев. Славно поторгуем!

Старик был высок и прям, с белыми как снег волосами и черными пронзительными глазами.

– Я прекрасно заработал, отец, но груз здесь ни при чем. – Карим достал из складок одежды тяжелый кошель и бросил его на стол. – То, что я привез, вовсе не на продажу. Донал Рай зафрахтовал мое судно, чтобы доставить сюда его богатые дары кордовскому калифу.

– Отчего же ты не посетил прежде Кордову? – удивился отец.

– Потому что один из даров Донала Рая – прекраснейшая девушка. В ней все дело. Уверяю, отец, ты в жизни не видел такой красоты. Я взялся сделать из нее Рабыню Страсти для калифа. Когда же я справлюсь с этой задачей и преподнесу ее калифу вместе с прочими дарами, я ворочусь домой в Алькасабу Малику уже навсегда, как ты того и хотел. Ты подыщешь мне хорошенькую жену, и она вскоре наплодит тебе внуков…

Благородные черты Хабиба‑ибн‑Малика озарила улыбка, и он вновь обнял своего младшего сына.

– Аллах воистину велик, он услышал тайную молитву моего сердца! – старик отер с глаз слезы умиления. – Я старею, Карим, и глупею… Но я люблю тебя. Мне всегда хотелось, чтобы вся семья жила вместе. А твоя мать будет без ума от радости!

– От чего это я буду без ума? – в комнату вошла высокая стройная женщина. Завидев его, она вскрикнула:

– Карим! – и раскрыла ему объятия. – Когда ты прибыл, сынок? Я уж боялась, что ты собрался перезимовать в Эйре в обществе этого старого распутника Донала Рая!

– Старый распутник шлет тебе нить дивного жемчуга, мама, и еще одну для госпожи Музны. – Карим лукаво улыбнулся:

– Я только что переступил порог, так что не гневайся, что не зашел к тебе.

Госпожа Алима повернулась к слуге:

– Что стоишь как пень? Принеси нам угощение! Живо! – Потом присела на невысокий стульчик:

– А теперь расскажи о путешествии. Карим. Хабиб, любимый, присядь и ты. Нет, Карим, погоди, не начинай. – Ее синие глаза обратились к рабыне, стоящей поодаль:

– Пригласи сюда госпожу Музну, господина Джафара и господина Айюба, а также дочь мою Инигу. – Потом, повернувшись к Кариму, объяснила:

– Муза всегда задает такие хитрые вопросы, на которые я не в силах ответить, да и твои братья тоже. Лучше будет, если твой рассказ услышим все мы сразу.

Отец и сын расхохотались. Эта женщина была когда‑то пленницей, выставленной на продажу на невольничьем рынке в Кордове много лет тому назад. Она была северянкой – от нее Карим и унаследовал синие глаза и светлую кожу. С первого взгляда сердцем Хабиба‑ибн‑Малика овладела любовь к пленной девушке. С разрешения своей первой жены, госпожи Музны, он женился на Алиме. Она родила ему сперва Джафара, затем Карима, а потом дочь Инигу. Старший сын Хабиба‑ибн‑Малика Айюб был единственным плодом их союза с первой его женой, госпожой Музной. Судьба оказалась милостивой – женщины очень сдружились между собой.

Госпожа Музна была дочерью богатых родителей‑арабов. Она не интересовалась ни домом, ни детьми ни в малейшей степени. Все время свое она посвящала сочинению изысканных стихов – это занятие она предпочитала всем другим, более «земным». Она с радостью приняла в дом Алиму, которая быстренько освоилась в доме и занялась хозяйством и рождением детей. Теперь госпожа Музна беспрепятственно могла отдаться возлюбленной своей поэзии, не утратив при атом статуса первой жены и соответствующих этому званию привилегий.

Домашние собрались за столом. Явилась и величественная Музна. Ее черные волосы уже слегка посеребрила седина, а карие глаза сияли от волнения. Целуя ее гладкую мягкую щечку. Карим в который раз изумился, насколько время милостиво к красоте этой женщины – никто бы, взглянув на нее, не мог и предположить, что ей уже за пятьдесят! Его сестрица Инига с разметавшимися по плечам светлыми, как когда‑то у матери, волосами, с радостным визгом кинулась на шею старшему брату.

– Что ты мне привез? – сразу же требовательно затормошила его девушка.

– A c какой стати я должен что‑то тебе привозить? – поддразнил ее брат.

– Карим! Следовало бы тебе обходиться со мною более уважительно – ведь я готовлюсь выйти замуж! Так что же ты для меня припас, а?

– Золотое колечко с прекрасными рубинами и жемчугом, алчная ты малышка! Кстати, кто этот глупец, который решился сделать тебе предложение? Не Ахмед ли, в самом деле? – «…Да неужели же малютка Инига уже вошла в брачный возраст? Быть того не может!»

– Ей уже шестнадцать – более чем подходящий возраст для замужества. – сказала мать, отвечая на его безмолвный вопрос.

– Все время забываю, что она растет, ведь я был почти взрослым, когда ты родила ее, мама, – тихо отвечал он.

Алима потрепала его по руке. Когда в дверях появились слуги с тяжелыми подносами, она велела им пройти на террасу с видом на море и там поставить еду на стол. Им подали свежий хлеб, блюдо очищенных зеленых фиг, чаши со свежим ароматным йогуртом, виноград, апельсины и дымящееся блюдо риса с маленькими кусочками обжаренной баранины. Явился искусный мастер по приготовлению горячих напитков с чайниками и жаровней, наполненной углем. Быстро был приготовлен чай с мятой, потом другой, с лепестками роз. Рабы принесли кушетки, и все растянулись на них, вкушая яства и внимательно слушая рассказ Карима о его приключениях.

– А я‑то думал, что ты зарекся обучать девушек эротическим искусствам… – сказал младшему брату Джафар‑ибн‑Хабиб, потом хмыкнул и подмигнул самому старшему, Айюбу.

– Это вовсе не моя собственная прихоть, – честно отвечал Карим. – Донал Рай искусно сыграл на чувствительных струнах моей души, напирая на дружбу с нашим отцом… Ну как после этого мог я ему отказать?

– Я не хочу, чтобы это обсуждалось в присутствии Иниги, – строго сказала Алима сыновьям.

– Ну, мама! Я же прекрасно знаю, что наш Карим – Учитель Страсти, – смеясь, ответствовала Инига. – Все об этом знают. Подруги очень зауважали меня, узнав, что у меня такой замечательный брат! Девочки горят желанием узнать, что же такое он проделывает с девушками, когда обучает их. К несчастью, я не могла их путем просветить…

– Лучше было бы, если бы ты вовсе этого не смогла! – резко бросила ей мать и повернулась к мужу, ища поддержки:

– Хабиб!

– Она вскоре выйдет замуж, Алима. Уверен, что и Карим, и Джафар не позволят себе вольностей в присутствии девочки, – невозмутимо отвечал тот.

Алима скорбно вздохнула и картинно закатила глаза.

– Ты всегда баловал Инигу, – жалобно сказала она.

– Но она младшая, да к тому же единственная девочка в семье, – ласково вмешалась госпожа Музна. Глаза ее мягко светились. На самом же деле баловали Инигу все – она была всеобщей любимицей.

Поскольку негласное разрешение на продолжение беседы было получено, Айюб поинтересовался:

– Девушка красива?

– Более красивой я никогда еще не видел, – сказал Карим. – Глаза цвета аквамаринов чистейшей воды, волосы легкие, словно пух, цвета бледного золота… Кожа нежна, как лепесток гардении…

– Она способная ученица? – лукаво спросил Джафар.

– Она великолепна! – отвечал Карим. – Из нее выйдет самая лучшая Рабыня Страсти, которую я только способен создать. Никогда я не знал девушки, подобной ей!

– А после того, как он отвезет это сокровище в Кордову, – объявил отец всем присутствующим, – он вернется домой, заживет с нами и женится на девушке по моему выбору.

Алима и Музна дружно ахнули: слова господина поразили и обрадовали их – ведь старшие, Джафар и Айюб, уже давным‑давно женаты.

– У меня есть племянница… – тотчас же начала госпожа Музна.

– Уж не дочка ли твоего брата Абдулы? – спросил муж. – Но она никуда не годна, дорогая моя. Она ведь пережила мужа, к тому же язык у нее, словно осиное жало. Но самое главное: три года прожив замужем, она ни разу не забеременела…

– Скорее всего, в этом вина ее мужа, – возразила госпожа Музна с необычной для нее горячностью. – У него кроме нее было две жены и при этом ни одного ребенка. Нет, племянница моя тут ни при чем.

– Ну, даже если это и так, – отвечал Хабиб‑ибн‑Малик своей первой жене, – то она чересчур стара для Карима, да к тому же еще и один глаз у нее косит…

– Думаю, нам следует подыскать для сына прекрасную юную девственницу, – деликатно вмешалась госпожа Алима. – Непорочная дева – мягкий воск, которому легко придать нужную форму…

– К тому же всем известно, сколь искусный мастер наш Карим, – подмигнув братьям, захохотал Джафар. Затем спросил напрямую:

– А мы будем иметь счастье лицезреть эту поразительную красотку, братишка?

– А мне можно с нею познакомиться? – спросила Инига.

– Инига! – ахнула ее мать. Побледнела даже госпожа Муз на.

– Но почему мне нельзя встретиться с нею, мама? Ты же когда‑то была сама такой же пленницей, как и она теперь! А она добрая. Карим? Как ее зовут? – затормошила сестра Карима.

– Имя ее Зейнаб. Да, моя Инига, она очень милая и совсем еще юная девушка, на год моложе тебя, но если не разрешит мама, то ты не встретишься с нею, сестренка. В этом вопросе я предоставляю матери право решать.

Алима была потрясена тем, что дочь с такой легкостью при всех упомянула о материнском прошлом. Конечно, Инига в каком‑то смысле права, но Алима свободная женщина уже около тридцати лет! Она успела обо всем забыть. Хабиб освободил ее сразу же после рождения Джафара. А все горести рабства стерлись из ее памяти, когда любовь Хабиба согрела ее душу и сердце… И все же – Рабыня Страсти?.. А Инига так невинна…

– Ну пожалуйста, мама! – Инига пустила в ход одну из самых обворожительных своих улыбок.

Но Алиму труднее было растрогать, нежели всех остальных, вместе взятых.

– Прежде я должна сама познакомиться с этой Зейнаб, – твердо сказала она. – Когда я раскушу ее, вот тогда и решу, достойна ли эта девушка знакомства с дочерью порядочного семейства! И кончим на этом, Инига!

– Справедливое и мудрое решение, – широко улыбнулся Хабиб‑ибн‑Малик. – Как всегда, моя дорогая, ты на высоте.

Карим поднялся с кушетки, омыл пальцы в чаше с ароматной водой и вытер их льняным полотенцем, тотчас же протянутым одним из комнатных рабов.

– Я должен возвращаться на «И‑Тимад». Зейнаб и Ому, ее прислужницу, нужно перевезти на мою виллу в крытых носилках.

– А дары Донала Рая? – спросил отец.

– Подождут своего часа у меня на складах. Мне нужно еще купить арабских скакунов и ездовых верблюдов для путешествия в Кордову. А Аллаэддин займется разгрузкой.

– «И‑Тимад»в этот раз особенно тяжела на плаву, сынок. Что за невероятная тяжесть в ее трюмах? Уместятся ли там еще и животные? – спросил отец.

– Помимо всего прочего, Донал Рай посылает калифу дюжину колонн из зеленого ирландского агата, – объяснил Карим. – В этом весь секрет. Их трудненько будет доставить…

– Но обязательно ли нужно преподносить калифу именно ездовых верблюдов? – вмешался Айюб. – Их дарят Абд‑аль‑Рахману все кому не лень. У него огромное стадо отборных животных. А зал калифского дворца в Мадинат‑аль‑Захра очень велик и просторен. Я видел его в прошлом году – это настоящее чудо! Почему бы нам не подыскать на рынке дюжины две слонов? Каждая пара животных понесет по одной колонне. Это будет эффектное зрелище, поверь! Если такая процессия торжественно войдет в огромный зал, то от этого и ты, и Донал Рай останетесь в выигрыше! Эдакого калиф не забудет…

– Ты по праву считаешься самым мудрым из всех нас, Айюб. – Карим с восхищением и благодарностью взглянул на брата. – Ну, конечно же, слоны! Правда, придется специально для этого выстроить еще один корабль, но ведь, когда я стану женатым и уважаемым человеком, одной «И‑Тимад» мне явно будет недостаточно!

– А на постройку корабля хватит времени? – спросила мать.

– О, с лихвой! Зейнаб предстоит обучать еще по крайней мере год, прежде чем она будет готова ехать в Кордову. Она, бесспорно, талантлива, но должна быть совершенством во всех отношениях. Только тогда достигнута будет цель Донала Рая и моя…