ЧАСТЬ I. Шотландия, 943 год. 7 page

Когда она выпрямилась, мужчина стоял прямо перед нею.

– А знаешь ли ты, что твое имя Ома происходит от мужского имени Омар? – пальцы его коснулись девичьей щечки.

Глаза Морэг расширились. Занервничав, она отступила на шаг. Прикосновение было ласковым и все же слегка шокировало ее. Она глядела в его черные глаза, и сердце ее бешено колотилось. Он снова протянул к ней руки и на сей раз нежно заключил ее в объятия. Морэг чувствовала, что вот‑вот упадет без чувств. Нет, пастушьи сынки из окрестностей монастыря никогда не вели себя с нею столь смело… «О‑о‑о‑ох!» – воскликнула она, когда губы его коснулись ее рта, но она не воспротивилась, не стала вырываться… Ей было интересно, что же будет дальше, к тому же с этим великаном она, малышка, чувствовала себя в безопасности.

Из окна покоя Карим‑аль‑Малика наблюдал за тем, как его друг обхаживает девчонку. Он никогда прежде не видел Аллаэддина столь нежным, столь терпеливым и ласковым с женщиной. Карим отчего‑то решил, что на сей раз его друг чересчур расчувствовался. Нежный взгляд Аллаэддина, устремленный на прелестное личико Омы, служил предвестником чего‑то куда большего, нежели мимолетное увлечение…

Заслышав звук открываемой двери. Карим отвернулся от окна. Лицо его озарила улыбка:

– Зейнаб! Хорошо ли тебе спалось?

– Хорошо, – призналась она. Да, она и вправду давно не чувствовала себя столь свежей и отдохнувшей, как нынче поутру, когда проснулась и не нашла его рядом. Она чуть улыбнулась.

– Продолжим наши занятия? – предложил он. – Разоблачись, моя красавица. Сегодня мы начнем постигать Науку Прикосновений. Наша чувствительная кожа крайне много значит в искусстве любви, Зейнаб. Очень важно узнать, как правильно ее ласкать. Ты должна научиться трогать самое себя, а также и своего господина так, чтобы пробудить все прочие чувства.

Риган была слегка ошарашена. Он говорил все это очень просто. Ничего бесстыдного не было в его голосе. Медленно она стянула с себя одежду. Отказываться было смешно – это она уже поняла. Прошлой ночью он убедительно доказал ей, что ждет от нее незамедлительного повиновения. – Почти все утро она билась над разодранной сорочкой, пытаясь ее зашить: не в ее правилах было бросаться вещами. Но нежная ткань была безнадежно испорчена…

Теперь, стягивая сорочку через голову, она бросила на него быстрый взгляд из‑под густых золотистых ресниц. На нем были лишь белые панталоны, и в дневном свете тело его казалось необыкновенно красивым. Риган вдруг залилась краской. Да полно, разве мужчина может быть красив?

Он бесстрастно наблюдал за тем, как она раздевается. Она была само совершенство, но тем не менее он ясно отдавал себе отчет в том, что ему понадобится все его мастерство, чтобы научить это создание искусству любви. И все самообладание… Первой заповедью учеников самаркандской Школы Страсти было: «Не позволяй ученице затронуть твоего сердца». Прежде чем начать обучать женщину, надо полностью подчинить ее, но очень нежно, а вовсе не грубо. От учителя же требовались терпение, доброта и твердость, но сердце его должно оставаться холодным.

– Господин… – теперь она была совершенно обнажена.

Он вновь внимательно оглядел ее.

– Любовью заниматься можно в любое время дня и ночи, – начал он. – Хотя некоторые, страдающие излишней скромностью, считают, что страсть можно выпускать на волю лишь в темноте. Так вот, именно потому, что ты напугана, я решил, что, если мы будем проводить уроки при свете дня и ты будешь ясно видеть, что происходит, ты скорее избавишься от пустых страхов. Ты меня понимаешь?

Риган кивнула.

– Вот и хорошо, – сказал он. – Но прежде чем мы займемся наукой прикосновений, ты должна принять новое имя, данное тебе. Теперь ты больше не можешь носить чужеземное имя.

– Но, если ты лишишь меня имени, данного мне при рождении, ты лишишь меня самой себя! – глаза Риган были полны отчаяния. – Я не хочу исчезнуть, мой господин!

– Но ведь ты – это гораздо больше, нежели просто имя, – спокойно произнес он. – И вовсе не имя делает тебя тем, что ты есть, Зейнаб. Ты никогда больше не воротишься на родину. Воспоминания навсегда останутся с тобою, но ими одними ты не проживешь. Ты должна разорвать с прошлым и отринуть прежнее имя, данное тебе матерью при рождении. Новое имя означает новую жизнь, и куда лучшую, нежели прежняя. А теперь скажи, как тебя зовут, моя красавица. Скажи: «Мое имя Зейнаб». Скажи!

На мгновение аквамариновые глаза наполнились слезами, которые, казалось, вот‑вот заструятся по щекам. Губы упрямо сжались… Но вдруг она с трудом сглотнула и выговорила: «Мое имя Зейнаб. Оно означает» прекраснейшая «.

– Еще раз! – воодушевлял ее Карим.

– Я Зейнаб! – голос ее окреп.

– Хорошо! – он снизошел до похвалы, не оставшись равнодушным к ее тяжелой внутренней борьбе и победе над собой. Он вполне понимал, сколь трудно ей разрывать с прошлым, но был удовлетворен тем, что она поняла наконец: лишь вверив себя ему, сможет она выжить в новом для нее мире.

– А теперь подойди ко мне, – велел он. – Помни, что я, ни к чему не стану силой принуждать тебя, но теперь буду тебя касаться. Не нужно бояться меня, Зейнаб. Ты поняла?

– Да, мой господин.

Нет, она не станет бояться, а если и испугается, то он не увидит этого ни по ее лицу, ни по глазам…» Я Зейнаб, – думала она, свыкаясь со всем тем новым, что входило в ее жизнь с этим именем. – Я существо, созданное для ласк и восторга мужчины. Вся дальнейшая жизнь моя зависит от того, чему научит меня этот человек. Я не хочу в мужья чудовища, подобного Иэну Фергюсону. И не имею никакого желания провести остаток дней в обители, молясь Господу, о котором почти ничего не знаю… Я Зейнаб – «прекраснейшая»…«Усилием воли она преодолела дрожь, охватившую ее тело, когда Карим обнял ее и притянул к себе.

…Он почувствовал, что она подавила отвращение, и был удовлетворен. Потом, взяв ее за подбородок, приподнял голову девушки и стал нежно поглаживать тыльной стороною руки ее скулы и челюсть. Пальцем провел по прямому носику, затем принялся ласкать ее губки, покуда те не приоткрылись. Когда он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза, Риган.., нет, уже Зейнаб почувствовала, что ей не хватает воздуха.

– Ты ощутила силу касаний? – как бы между прочим поинтересовался он.

– Да, – она кивнула. – Это мощное оружие, мой господин.

– Только если уметь им пользоваться, – поправил он. – Ну, продолжим. – Он слегка отвернул в сторону головку Зейнаб и губами нашел нежное местечко как раз под мочкой уха; – Касаться можно не только руками, но и губами… – объяснял он, –., и языком. – Он мощным движением провел языком по ее шейке, благоухающей гарденией.

Зейнаб помимо воли затрепетала.

– Ты начинаешь испытывать возбуждение, – сказал Карим.

– Правда? – но она не вполне поняла его.

– Отчего ты вдруг задрожала? – спросил он.

– Я.., я не знаю… – честно отвечала она.

– Взгляни на свои соски, – велел Карим. Она поразилась, сколь малы они стали и тверды, словно цветочные бутоны, прихваченные морозцем.

– Что ты ощутила, когда мой рот коснулся твоего тела?

– По…покалывание, наверное… – заикаясь, ответила Зейнаб.

– А где именно? – синие глаза пристально глядели на нее.

– Во всем теле, – призналась она.

– Твои чувства пробуждаются, – спокойно констатировал он. Потом, к ее величайшему изумлению, легко подхватил ее на руки и перенес девушку на постель. Нежно уложив ее, он сказал:

– Продолжим наш урок здесь. Я хочу, чтобы ты привыкла к несколько более интимным прикосновениям, а это легче проделывать здесь, и лежа.

»…Он не собирается делать мне больно «, – повторяла она про себя как заведенная.

– Я буду теперь касаться твоей груди, – предупредил Карим, тотчас же начав ласкать своими длинными пальцами маленькую нежную полусферу. Потом он накрыл ее ладонью и слегка сжал – она прерывисто вздохнула, занервничав. Тогда он убрал ладонь и стал ласкать ее легкими движениями – самыми кончиками пальцев. Сунул палец себе в рот, не сводя с нее глаз, а потом принялся водить смоченным пальцем вокруг одного из сосков, пока тот не стал влажным. Затем, склонившись, он нежно подул на него.

…Это и впрямь удивительно приятно, подумала про себя Зейнаб. Потом спросила:

– А могу я делать так с тобой? Доставит это тебе удовольствие, мой господин?

– Тебе было приятно, Зейнаб?

– Думаю, да… – призналась она.

– Со временем я позволю тебе исследовать мое тело, но пока рано, мой цветочек… А теперь продолжим. – Темноволосая голова его склонилась, и на этот раз губы Карима сомкнулись вокруг соска Зейнаб, и она прерывисто вздохнула.

»…Это воистину сладко!«– пораженная, поняла она. Движения его губ вызвали прилив таких ощущений, о существовании которых девушка никогда прежде не подозревала и не считала себя способной их испытывать.

– 0 – о‑о‑ох! – вырвалось у нее помимо воли. Он понял, что это стон наслаждения, а вовсе не страха. И сразу же занялся второй грудью – и вот уже юное тело выгибается в его руках, стремясь навстречу ласкам его рта… Он был удовлетворен. Она быстро расставалась со страхом. К счастью, травма, нанесенная ей, не столь серьезна, как он прежде полагал… Наконец, посчитав, что достаточно раздразнил ее. Карим запечатлел легкий поцелуй на ее губах:

– Я доволен тобою, Зейнаб, – сказал он с нежной улыбкой. – Ты нынче прилежная ученица. А теперь, если хочешь, можешь одеться и пойти в садик к Оме, я разрешаю тебе.

– Ты.., ты не хочешь продолжать? – она была явно разочарована.

– Вечером мы продолжим урок, – спокойно отвечал учитель.

– О‑о‑о… – она поднялась с ложа и, быстро одевшись, покинула комнату.

Карим‑аль‑Малика хмыкнул. Да, давненько он не обучал девушек! Прежде он всегда держал себя в руках. И на этот раз он не изменил себе, хотя она и испытала наслаждение от его ласк и прижималась к нему… Но в какой‑то момент его мужское естество мгновенно превратилось из дрессированного животного в дикого и буйного зверя. Ему пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы тотчас же на месте не овладеть ею. Правда, девушка этого не поняла, но ведь и она страстно возжелала его…

…И он, не прерываясь, ласкал ее благоуханную плоть отчасти с целью самодисциплины. А потом отпустил ее – так, как когда‑нибудь отпустит ее настоящий властелин, насладившись этим прекрасным телом. Это было непросто… Теперь он понимал, как сглупил, отказавшись обучать девушек после того, как Лейла из‑за него покончила с собой. Это крайне раздосадовало его, он страдал, но опять же во имя самодисциплины ему следовало бы тотчас же заняться новой ученицей…

Образование, полученное им в Школе Страсти в далеком Самарканде, было для него мощным источником доходов, позволившим ему приобрести» И‑Тимад»и плавать, куда ему вздумается. Купив корабль, он вскоре сколотил сплоченную команду матросов, где царила дружба и полнейшее взаимопонимание. А лишившись прежней кормушки, в последние годы он вынужден был проводить в море куда больше времени, нежели ему бы того хотелось. Донал Рай ни разу не обмолвился о том, сколько заплатит ему за обучение Зейнаб, но Карим знал, что старый друг его отца будет щедр…

Направляясь в садик, Зейнаб столкнулась с выходящим оттуда Аллаэддином‑бен‑Омаром. Она кивнула ему, но ничего не сказала. Прислужницу свою она нашла сидящей на мраморной скамье – раскрасневшуюся и трепещущую.

– Он хочет тебя соблазнить, – предупреждающим тоном сказала Зейнаб.

– Да, именно этого он и хочет, – согласилась служанка. – Но своего не добьется, госпожа Риган, до тех пор пока я сама не захочу, чтобы меня соблазнили.

– Теперь меня зовут Зейнаб, – сказала госпожа. – Глупо перечить этим маврам, ведь нам предстоит всю жизнь прожить в этой Аль‑Андалус… И я больше не стану звать тебя Морэг, милая моя Ома. И не считай это проявлением трусости.

– Это не трусость, госпожа моя Зейнаб, это мудрость, – сказала Ома. – Аллаэддин говорит еще, что нам нужно непременно выучиться их языку. Он называется ро…романский.

– Я попрошу позволения у Карима‑аль‑Малики, чтобы мы обучались вместе, – отвечала Зейнаб, – но время от времени мы будем с тобою говорить на нашем родном наречии, иначе мы его забудем. Кстати, вокруг никто его не поймет, и, если нам понадобится, мы сможем и посекретничать, Ома.

Вечером девушки отправились в бани, где их уже поджидала Эрда.

– Вы слышали? – спросила старуха. – Через неделю вы обе отплываете в Аль‑Андалус. Я слышала разговор хозяина с нашим обворожительным мавританским капитаном Каримом‑аль‑Маликой нынче поутру. – Старуха внимательно поглядела на Зейнаб:

– Правду ли говорят, что он потрясающий любовник, девочка моя? Ты наверняка уже знаешь.

– Мой господин Карим еще не занимался со мною этим, любопытная ты старуха! – вспылила Зейнаб. – Страсть – это много большее, нежели мужская плоть в женском теле. Это лишь завершение. А начинать всегда следует с начала, – высокомерно изрекла она.

У маленькой Омы отвисла челюсть.

Но Эрда вытаращила свои выцветшие карие глаза:

– Только послушайте эту малышку! – возмущенно сказала она. – Еще три недели назад она не знала, что такое баня, а теперь мнит себя гурией рая! Да, тебе многому следует научиться, девушка! Для начала хотя бы скромности.

– О‑о‑о, Эрда! – устыдилась Зейнаб. – Я не хотела тебя обидеть! Ты простишь меня? Ну пожалуйста!

– Может быть, я тебя и прощу… – Эрда сразу смягчилась. Потом жизнерадостно сказала:

– Не горюй, моя птичка! Вскоре вы займетесь любовью по‑настоящему.

Ома звонко расхохоталась, увидев выражение лица госпожи, да и сама Зейнаб не могла, как ни старалась, скрыть радости…

– Ты несносная старуха, Эрда! – покраснев, шутливо выбранила она банщицу, которая ухмылялась во все свои беззубые десна.

Они искупались, а затем поужинали. Эрда накрыла для них стол на женской половине. Еда была самая незатейливая. Когда они поднялись к себе. Ома сказала:

– Мне велено раздеть тебя и уложить в постель. Этот приказ передала мне Эрда.

– А господин Карим придет? – вырвалось у Зейнаб.

– Этого я не знаю, – отвечала Ома, помогая Зейнаб разоблачиться и укладывая ее. – Спите спокойно, моя госпожа.

Дверь, отделяющая комнату служанки от покоя госпожи, закрылась. Зейнаб лежала, затаив дыхание. В доме было удивительно тихо. Из сада доносилось навевающее дрему гудение насекомых…Если она закроет глаза, то вновь окажется в замке Бен Мак‑Дун. Впервые за много недель воспоминание не причинило ей боли. Судьба судила ей жить вдали от родины. Теперь девушка отчетливо это понимала. «Прощай, милая Груочь, – шепнула она. – Пусть жизнь твоя будет счастливой, сестра». Потом Зейнаб смежила веки и тихо уснула.

…Он стоял над ее ложем, любуясь спящей. Карим повидал множество прекрасных женщин – и дома, и в далеких странах, – но эта красою затмевала всех. Неужели все девы Альбы столь восхитительны? Он никогда прежде не встречал дочерей этой северной земли…

Она рассказала Доналу Раю всю свою жизнь, а тот передал ее на его попечение. «Поразительно, что она сохранила рассудок», – подумал он. Ее страх перед мужчинами и неспособность ощутить любовь не удивляли Карима. Она никогда не знала ни того, ни другого. Теперь же под его руководством она постигнет все тайны страсти, овладеет вершинами мастерства – только так можно заслужить благосклонность калифа Кордовы. Понравится ли Зейнаб Абд‑аль‑Рахману? Он могущественный правитель и знает толк в прекрасном, но поговаривают, что теперь, когда его лета клонятся к закату, ему нужна не просто красавица… Карим понимал, что именно, поэтому Донал Рай уговорил его сделать из Зейнаб Рабыню Страсти…

Карим потихоньку разделся и лег рядом с девушкой, не сводя с нее глаз. Она беспокойно шевельнулась. Он осторожно провел пальцем от ямочки на шее, где бился пульс, по нежной груди. Она сонно зашептала что‑то. Палец Карима скользнул вверх. Аквамариновые глаза девушки открылись – она узнала его. Склонившись над нею, он стал по очереди целовать ее соски. Потом принялся согревать их влажным своим языком, затем плавно перешел ко всей груди… Слегка запрокинув ее голову, ласкал языком стройную шею, а затем вернулся к груди…

Зейнаб затрепетала, но не от страха, а от восторга. Ей самой это было очевидно. Они не проронили ни слова. Теперь язык блуждал по ее плоскому животу. «Бедняга Груочь, – промелькнула у девушки мысль, – она только и знает, что потного и вонючего Иэна Фергюсона, который никогда не подарит ей такого наслаждения!»

– А‑а‑а‑ах! – вырвалось у девушки, внезапно ощутившей едва уловимую дрожь в своей святая святых. Когда Карим коснулся ее гладкого венерина холма, она сжалась, но лишь на мгновение. Нет, его внимание, казалось, привлекали лишь ее дивно вылепленные бедра. Вот он целует ее стройную ножку – и, к ее изумлению, ласкает ртом каждый пальчик по очереди…

Он осторожно перевернул ее на живот, затем сел на ее ягодицы, и его большие ладони с длинными чувствительными пальцами лениво заскользили по ее плечам, спине… Она уже постанывала. Склонившись, он скользнул языком по ее плечам, а потом вдоль позвоночника. Потом он погладил ее упругие ягодицы, но, когда пальцы его скользнули между ними, Зейнаб напряглась.

– Не бойся… – заговорил он впервые за все это время. – Ты должна научиться принимать в себя мужской член по‑разному, Зейнаб. Тебя здесь никто никогда не трогал? – Теперь пальцы его нежно ощупывали ее тело, не стремясь вглубь.

– Нет, – напряженно ответила она.

Карим тотчас же убрал руку, но продолжал ласкать это юное тело, легкими покусываниями вызвав довольное хихиканье. Вдруг девушка почувствовала, что он накрыл ее своим телом – она страшно испугалась… Нет, он просто нежно ткнулся носом ей в затылок и легонько подул…

Потом он снова перевернул ее на спину.

– А почему ты не целуешь меня? – удивилась она.

– Поцелуи воспламеняют, Зейнаб. Думаю, ты еще не готова испытывать поцелуи в сочетании с прикосновениями.

– А разве ты не можешь просто поцеловать меня?

– Если я тебя поцелую, то захочу тотчас же коснуться, мой цветочек, – предупредил он.

Она на мгновение насупилась, а потом сказала:

– Очень хорошо, мой господин, я разрешаю тебе. Я доверяю своему учителю, думаю, у него хватит сил остановиться, если я попрошу вдруг…

– Но прикосновения будут другие, более страстные, – снова предостерег он Зейнаб.

– Я готова, – настаивала девушка, и прибавила нежно:

– Хочу, чтобы ты поцеловал меня!

– Зейнаб! – холодно сказал Карим. – Мне лучше знать, к чему ты готова, а к чему нет. Еще вчера ты страшилась страсти. Всего три кратких урока, а ты уже считаешь, что готова ко всему!

– Но я готова! Я хочу изведать страсть! Это прекрасно, мой господин! Совсем не то, что с Иэном или с Гунна‑ром… Прошу! – она уже молила.

– Урок окончен! – ледяным тоном сказал Карим. – И вообще пора спать.

Он лег на спину и устало закрыл глаза.

Зейнаб была вне себя от гнева. Он воспламенил ее кровь снова – она возбудилась куда сильнее, чем во время двух предшествующих «занятий». А он спит! Она жаждала изведать вкус его губ. Невзирая на мизерный свой опыт в том, что именуется страстью, Зейнаб изнывала от желания приникнуть ртом к его губам. Тихонько приподнявшись на локте, она стремительно склонилась и поцеловала его. Она вскрикнула от изумления, когда две мощные руки обвили ее и сапфировые глаза оказались прямо у ее глаз. И вот она уже внизу, и желанные губы прижимаются к ее губам, заглушив стон, а железные объятия лишают ее дыхания…

Это было не совсем то, чего она жаждала, моля его о поцелуе. Она думала, что губы его будут нежны, а лобзания сладки. Но эти поцелуи были дикими и почти болезненными. Она старалась высвободиться из его объятий, но как только ей удалось запрокинуть голову, она ощутила эти жгучие поцелуи на шее. И вдруг.., вдруг ей расхотелось вырываться. Она громко застонала, запустив пальцы в его густые, до плеч, темные волосы. Ведомая каким‑то наитием, она уже отвечала на его поцелуи. Она чувствовала на спине его руки, пальцы ласкали кожу, обжигали… Она прильнула к нему всем телом и страстно зашептала на ухо:

– Возьми меня! Я не боюсь! Возьми меня!

…Он вот‑вот упустит вожжи. Если это случится, он не сможет вышколить Зейнаб. Он хочет ее. Хочет так, как никогда и никого прежде не хотел, но это случится тогда, когда он посчитает нужным. Он, а не она! Рабыня Страсти должна повиноваться своему господину по первому же его знаку…

Разомкнув объятия. Карим бросил девушку животом себе на коленки и несколько раз с силой шлепнул по попке:

– Ты непокорна, Зейнаб! – бранился он. – Если бы ты принадлежала мне, я бы привязал тебя за руки к специальным колоннам для бичевания – ты их еще увидишь – и задал бы тебе добрую порку! Сегодня ты не будешь спать подле меня. Ступай сейчас же и ложись у моих ног, ты, похотливая лиска!

– Но ты отвечал на мои поцелуи! – злобно прошипела она. Шлепки причинили ей боль, но она не расплачется, словно глупое дитя…

– Повинуйся мне, Зейнаб! – в голосе уже звучала угроза.

– Я буду спать на полу, – не унималась она.

– Ты будешь спать там, где я велю! У меня в ногах! В этом доме есть комната для наказаний, я уверен. А у кнута есть особый наконечник, который не оставит отметин на коже. Тебя никогда не привязывали между двух столбов и не хлестали бичом, Зейнаб? Мне говорили, что боль при этом воистину мучительна. Если ты тотчас же не подчинишься, я потребую, чтобы Донал Рай приказал слугам выпороть тебя. Двадцать плетей – думаю, неплохо для начала. Ты должна научиться послушанию. Полнейшая покорность – вот одна из основных добродетелей хорошей Рабыни Страсти. А из моего, дома не вышло еще ни одной негодной рабыни! Теперь иди и ложись у моих ног.

Будь поблизости кинжал – она заколола бы негодяя! Вместо этого она покорно отползла в изножье постели. Угрозы все еще звенели у нее в ушах. А взгляд Карима неопровержимо свидетельствовал, что он не шутит. Он и вправду прибьет ее, если она не покорится!

– Ненавижу тебя! – прошипела она, сверкая от ярости глазами.

– Вот и хорошо, – сказал он. – Мне не нужна твоя любовь, Зейнаб. Полюби того, кого Судьба назначила тебе в повелители, но не меня. Меня же ты станешь уважать за то, чему я научу тебя. Учись прилежно, и будешь любима могущественным калифом. Если это случится, мой цветочек, у тебя будет райская жизнь. И тогда ты вспомнишь меня добрым словом. А теперь спи. Ты очень быстро преодолела глупые страхи – и я удовлетворен. А поутру мы начнем заниматься всерьез.

И через каких‑нибудь две минуты он ровно задышал. А Зейнаб лежала, свернувшись калачиком у его ног, и внутри у нее все кипело. О нет, она вовсе не боялась его. Он доказал ей, что страсть и вправду существует, что мужчине вовсе не нужно быть жестоким с женщиной на ложе любви. И за это она благодарна ему, но как он ранил ее гордость, когда отшлепал ее, словно непослушное дитя! А она уже начинала было думать, что по‑настоящему ему нравится… Теперь же совершенно ясно, что он оказывает дружескую услугу Доналу Раю – и не более. Ну что же, она еще покажет этому Кариму‑аль‑Малике! Она станет самой восхитительной Рабыней Страсти, которая когда‑либо выходила из его рук. А когда она ею станет, то жестоко отомстит! Она заставит его полюбить ее и телом, и душою! Ну а когда это случится, она простится с ним и с легким сердцем отправится к кордовскому калифу. А сердце Учителя Страсти – если у этого непостижимого существа вообще есть сердце – будет разбито! Она не станет тосковать по нему и «с радостью будет сознавать, что он чахнет по ней и казнит себя за то, что своими руками научил ее тому, за что она стала любимицей калифа. Зейнаб мрачно улыбалась во тьме. Все‑таки она истинная дочь Сорчи Мак‑Дуфф! Месть ее будет достойна кельтской женщины!

Когда настало утро, Зейнаб вела себя так, словно между ними вечером ничего эдакого не произошло.

– Доброго утра, мой господин! – ласково приветствовала она Карима.

Он ответил на нежное приветствие и прибавил невозмутимо:

– Сегодня мы приступим к изучению мужского тела – пока лишь при помощи рук. Пойдем в баню – мы с Эрдой покажем, как тебе следует купать своего господина.

– Как прикажет мой господин, – ответствовала девушка.

Он пристально поглядел на нее:

– Похоже, ты все осознала. Даже удивительно!

– Мне плохо спалось нынче ночью, – кротко сказала Зейнаб. – И у меня было время хорошенько обо всем подумать… Я хочу понравиться калифу, мой господин. Донал Рай был очень добр ко мне. И его дар калифу должен снискать ему расположение владыки. А если я буду плохо себя вести, то причиню ему вред.

Все это звучало вполне разумно. И все же это подозрительно… Чересчур разительная перемена произошла в ней за одну ночь. Она умна – это он уже знал. Просто совершенно неопытна, и, похоже, в детстве ее не приучили к послушанию. Она привыкла быть своевольной, но, может быть, впервые наказав ее, он разом выбил из нее упрямство? Ну‑ну…

Они отправились в королевство Эрды. Старуха уже поджидала их. Эрда была прекрасной банщицей, а Зейнаб способной ученицей. Она старательно копировала действия Эрды, тщательно водила скребком по телу Карима, потом сполоснула его теплой водичкой… Подражая Эрде, она грациозно запустила ручку в алебастровый кувшин с мылом, растерла ароматную жидкость по широкой груди Карима, покрыв все его тело воздушной пеной. Ее нежные ладошки скользили по его мускулистой спине…

– Сегодня у меня все кости ломит, Зейнаб, – заохала Эрда. – Преклони колени, девочка, и вымой ноги Кариму‑аль‑Малике, но помни: каждый палец нужно мыть отдельно.

Когда Зейнаб справилась с заданием и подняла голову, взгляд ее неожиданно уперся прямо в его мужское достоинство. Ошарашенная, она лишь вопросительно взглянула на учителя.

– Действуй с нежностью. – В этом и заключался весь инструктаж, но его в сапфировых глазах плясали чертенята.

– Да, мой господин, – кротко ответствовала Зейнаб. – Вещь невелика, я справлюсь быстро, – прибавила она невинно.

Эрда даже крякнула, но старуху позабавила эта скрытая насмешка.» Что‑то между ними эдакое происходит, – думала она, – вот только что именно?«

Зейнаб тем временем намыливала член Карима‑аль‑Малика и его» тайник жизни» своими легкими пальчиками… Она нежно массировала член, зачарованно наблюдая, как он увеличивается в длину и ширину. Это и впрямь было удивительно, но на прелестном личике девушки не отразилось ни восхищения, ни страха. Когда же член стал совершенно каменным и поднялся вверх, Зейнаб как ни в чем не бывало встала и, протянув руку к ближайшей чаше, до краев наполненной водой, сказала:

– Позвольте мне ополоснуть вас, мой господин, мыло, должно быть, жжет нежную кожу…

– Зейнаб!!! – раздался предостерегающий крик старухи, но девушка уже окатила Карима‑аль‑Малику с головы до ног. – Это же холодная!..

Долгое время было тихо – слышалось лишь мирное журчание фонтана да звук падающих на мраморный пол капель…

– О Бо‑о‑оже… – тихо и растерянно протянула Зейнаб. Предмет мужской гордости Учителя Страсти Карима‑аль‑Малики тотчас же съежился и скрылся в потайных складках.

…Она сделала это нарочно, размышлял он. Ну конечно же! Это отмщение за вчерашнее его рукоприкладство.

– О господин мой, простите! – молила Зейнаб. – Я уверена была, что в чаше теплая вода. Эрда всегда заранее все подготавливает. Я думала…

– Но, курочка моя, разве я не просила тебя это сделать? – укоризненно воскликнула Эрда, указывая на кувшин с горячей водой. – Боюсь, ты позабыла…

– Глаза мои были ослеплены мужской мощью моего господина. Ведь я всего лишь невежественная северная дева… – И, не тратя попусту слов, ополоснула все его тело, но на этот раз приятной теплой водицей.

…Еще бы! Разумеется, это злой умысел. Карим опасался, что все‑таки придется прибегнуть к порке – и в то же время уже был совершенно уверен, что это будет лучшая Рабыня Страсти, непревзойденная гурия, его гордость!..

Ласково улыбаясь, она за руку подвела его к бассейну.

– Вам уже лучше, господин мой? – заботливо спросила она.

– Рыжая хитрая лиска! – тихо произнес он.

– Да, мой господин… – столь же тихо ответствовала она.

– Ты схватываешь все на лету, – сказал он. – Ты прекрасно меня вымыла, совершив лишь один мелкий промах. Не повторяй впредь подобной ошибки, Зейнаб, иначе отведаешь моего кнута. Больше предупреждать не стану, мой цветочек…

– Как прикажет мой господин, – кротко прошептала Зейнаб, опустив золотые ресницы, но скромность была явно показной.

…Она объявляет ему войну. Тут он понял это совершенно отчетливо. Внешне она будет покорной, а душою не покорится никогда! Вызов брошен… Но Карима это лишь раззадорило. Он приручит ее, не сломив, однако, духа девушки. Ведь сломленная, она будет лишь одной из прекрасных ликом и телом жемчужин гарема, но долго там не протянет… Нет, она должна быть сильна, и в то же время уметь склоняться. Полно, да возможно ли такое?..

Они воротились в свою спальню. Надевая верхнее платье, Карим сказал:

– Мне нужно в гавань – проследить, как идет погрузка товаров в трюмы «И‑Тимад». Прикажи Оме принести тебе что‑нибудь перекусить. Отдохни хорошенько – днем я ворочусь и мы продолжим уроки.