Внутренняя борьба и упадок

Армия сохраняет боевую способность лишь до тех пор, пока ее генерал и офицеры остаются на высоте своих задач, пока войска покорно соблюдают дисциплину. Орден иезуитов представлял из себя армию, наиболее строго дисциплинированную и наиболее крепко организованную армию Нового времени. В своем развитии он должен был испытать справедливость этого закона. Пока генералы и офицеры исполняли свой долг, пока дух войск оставался верным старому идеалу, орден казалось невозможным одолеть. Он выходил победителем из любых тяжелых внутренних кризисов, которые ему приходилось переносить. Эти кризисы только закаляли его силы, потому что каждое удачно перенесенное испытание увеличивает единство общества, особенно если это единство является необходимым условием его жизни.

Мы видели, что уже Игнатию пришлось серьезно бороться с национальным духом португальцев. Но эта борьба была детской игрой в сравнении с той ожесточенной оппозицией, которая поднялась на том же Пиренейском полуострове против четвертого преемника Лойолы, ловкого и хитрого неаполитанца Клавдия Аквавивы (1581—1615).

Испанские иезуиты были недовольны уже тем, что в генералы ордена избрали не испанца; но их раздражение достигло крайних пределов, когда они увидели, что молодой генерал при назначении на наиболее важные посты ордена стал отдавать предпочтение молодым людям, и не испанским иезуитам, а главным образом неаполитанцам. В своем ожесточении они составили план, главным инициатором которого был уже упоминавшийся нами отец Мариана, ограничить верховную власть генерала над испанскими провинциями ордена, передать высшую власть в Испании генеральному викарию и отнять у генерала право назначать высших должностных лиц в провинциях.

План не был безнадежным: недовольные могли рассчитывать на могущественных союзников, в первую очередь — на испанскую инквизицию и Филиппа II. Но Аквавива путем необыкновенно искусной политики сумел привлечь на свою сторону папу Сикста V и этим нанести первый удар оппозиции. Лишь при Клименте VIII, когда Аквавивы не было в Риме, недовольным удалось, при содействии испанского посла Оливареца, тайно склонить папу против генерала.

Не дав себе труда даже предварительно выслушать Аквавиву, Климент именем своего верховного авторитета немедленно назначил созыв парламента ордена — генеральной конгрегации. Но оппозиция, думавшая, что благодаря этому ее дело выиграно, жестоко обманулась в своих расчетах. Прежде всего Аквавива оказал сильное давление на выборы делегатов и, таким образом, отстранил целую группу наиболее опасных противников, в том числе и Мариану; затем на первом же заседании генеральной конгрегации, 4 ноября 1593 года, он сам внес предложение назначить комиссию для строгого расследования собственного управления. Этим он сразу обеспечил себе доверие большинства. Как можно было ожидать, расследование закончилось блестящим оправданием генерала, и оппозиция оказалась разбитой в одном из главных вопросов. После этого направлять дебаты стала уже не она, а Аквавива, и это естественно привело к тому, что все предложения по изменению конституции потерпели крушение. Искусная тактика генерала обрекла их на полное поражение. Если бы в последний момент папа не заставил орден принять некоторые из этих предложений, все усилия оппозиции оказались бы совершенно безрезультатными. Но Аквавива сумел, проявляя самое полное подчинение папе, фактически обезвредить все внесенные по его приказанию изменения.

Результатом этой долгой борьбы было не ограничение, а укрепление самодержавной власти генерала. В конце концов выдающийся талант Аквавивы одержал верх не только над оппозицией, но также и над Филиппом II и папой. Конечно, испанцы были крайне огорчены этой неудачей. Полный затаенной ненависти, Мариана написал, не осмелившись, впрочем, опубликовать, свой знаменитый памфлет «О недугах Общества Иисуса», в котором подверг желчной критике самодержавие генерала и господствовавшую в ордене систему доносов. Что касается испанского правительства, то оно твердо решило избавиться от столь неудобного генерала. Филипп II думал достигнуть этого, предложив Аквавиве архиепископство в Неаполе, а Филипп III[85]составил даже план пригласить его в Испанию и здесь посадить в тюрьму. Но Аквавива был слишком хитер, чтобы попасться в сети своих противников. Он в самых вежливых выражениях отклонил их предложения и тем лишил их всякого повода открыто жаловаться на себя.

Ту же необычайную мудрость генерал проявил и в великом догматическом споре, который в это время завязался в Испании между доминиканцами и иезуитами по поводу учения о благодати. Он счел необходимым не допускать этого спора на рассмотрение испанской инквизиции. Но в то же время он не хотел навлечь на себя гнева этого могущественного трибунала. Поэтому он выжидал до тех пор, пока должность великого инквизитора не стала вакантной, и лишь тогда убедил папу перенести спор на рассмотрение в Рим (1597 год).

Климент VIII назначил специальную комиссию для расследования этого вопроса. Но дебаты этой комиссии не приводили ни к какому результату, так как ни одна сторона не хотела делать уступок. Папа лично склонялся в пользу доминиканцев. Но, как только он выражал намерение высказаться в этом смысле, иезуиты начинали грозить ему требованием созыва Вселенского собора. Это так пугало папу, что он предпочел молчать и не вмешиваться. Он умер 5 марта 1605 года, не разрешив спора. Комиссия прервала свои работы. Великий спор закончился ничем. Но иезуиты получили, по меньшей мере, возможность продолжать свободно развивать свое учение. Таким образом, и в этом споре авторитет их остался неколебимым — прежде всего благодаря хитроумной политике Аквавивы.

Аквавива был последним из великих генералов ордена. С его преемником, римлянином Муцио Вителлески (1615— 1645), этим мягким и склонным к компромиссам «ангелом мира», который мог лишь просить, вместо того чтобы повелевать, и увещевать, вместо того чтобы наказывать, начинается упадок ордена. Генерал уже не управляет орденом, а лишь представляет его. Управление все более переходит в руки генерального штаба и офицеров, то есть профессов, так что в конце концов орден превращается из самодержавной монархии в многоголовую олигархию, которая ревниво борется с генералом за свои права и власть, подобно тому как некогда венецианская синьория боролась с дожами.

Эта эволюция внешним образом проявилась прежде всего в изменении положения профессов. Вместо того чтобы вести в своих домах скромную и бедную жизнь нищих монахов, как предписывали статуты, или же работать среди еретиков и язычников в качестве посланцев папы, профессы стали стремиться в коллегии, куда статуты допускали только схоластиков и коадъюторов, не только для того, чтобы занимать там наиболее видные должности, но для того, чтобы спокойно пользоваться богатыми доходами этих учреждений. Они больше заботились о мирном наслаждении жизнью, чем о работе, и «охотно предоставляли молодым всю тяжесть реальных дел».

Имеются весьма поучительные свидетельства об ослаблении военно-монашеского духа. Вместо того чтобы отказываться от своего состояния немедленно после вступления в орден, иезуиты откладывали отказ до четвертого года после своего принятия. Случалось даже, что и по истечении этого срока их приходилось настойчиво призывать к выполнению лежавшей на них обязанности, потому что они находили всякого рода предлоги для дальнейших отсрочек.

Они отписывали свое состояние не ордену, как настойчиво советовал Игнатий, а обычно одному из учреждений; и вместо того, чтобы отложить после отказа всякое попечение о своем имуществе, сохраняли за собой право управлять им. Благодаря этому они фактически продолжали оставаться собственниками, и принесенный ими обет бедности превращался в простую фикцию. Раз иезуиты могли свободно управлять собственным имуществом, ничто не мешало им брать в свои руки заведование имуществом занятых родственников, вести гражданские процессы в светских судах, ликвидировать банкротства и вмешиваться в дела, которые совершенно не входят в компетенцию монаха. Игнатий строго осудил бы эти проявления в жизни ордена. Но орден в своем большинстве не видел в этом ничего зазорного. Он терпел еще худшие злоупотребления. Некогда он усиленно подчеркивал полную бесплатность обучения в своих школах. Этот принцип поддерживался по-прежнему, но только на словах. Иезуиты, нисколько не смущаясь, принимали подарки всякий раз, когда это было возможно, — подарки настолько значительные, что о бесплатном обучении более не могло быть и речи.

Орден умышленно искал богатых учеников и старался по возможности убедить их вступить в орден, несмотря на то что они еще не достигли возраста, предписанного статутами. Еще больше порицаний вызывала та поспешность, с которой иезуиты всюду бросались в торговлю и промышленность с целью увеличить свои доходы. Римская коллегия изготовляла огромное количество сукна и открыто продавала его на ярмарках. Индийские миссии вели доходную торговлю колониальными продуктами, а антильские, мексиканские и бразильские миссии конкурировали с ними. На Мартинике один особенно предприимчивый прокуратор мог, не встретив препятствий со стороны старших, создать обширные плантации, которые он обрабатывал руками купленных для этой цели рабов-негров совершенно так же, как это делали богатые плантаторы.

Еще зазорнее, с точки зрения современников, было близкое знакомство иезуитов с банковскими и денежными операциями. Коллегии не только вели свои собственные дела при помощи вексельных операций, но производили подобные операции для посторонних. Так, например, орденская касса в Риме производила по поручению португальского правительства выплаты португальскому посольству. Когда Август Сильный отправился в Польшу, венские отцы открыли этому вечно нуждавшемуся в деньгах монарху кредиту варшавских иезуитов. В Китае отцы кредитовали купцов под очень высокие проценты — как говорят, 25 процентов, 27 и даже 100. Понятно, что орден всюду прослыл корыстолюбивым.

Вителлески уже в 1617 году замечает, что этот порок везде ставится в вину ордену. Генерал Караффа специально предостерегает прокураторов, советуя им действовать умеренно при взыскании даже законных долгов, дабы не навлечь на себя обвинения в корыстолюбии; генерал Никкель разослал большое циркулярное письмо с целью напомнить ордену об апостольской бедности. Но мирские интересы так захватили орден, что иезуиты в своем стремлении к богатству нередко относились с полным презрением к правам своих ближних. Даже такой преданный друг ордена, как польский король Ян Собеский, ввиду ряда возмутительных фактов этого рода вынужден был написать генералу Оливе: «К моему великому сожалению, я замечаю, что добрая репутация ордена чрезвычайно страдает от того, что вы чрезмерно стремитесь увеличить свое богатство, нисколько не заботясь о правах ближних. Я считаю своим долгом обратиться к вашему преподобию с настойчивой просьбой предостеречь иезуитов от корыстолюбия и жажды власти, которые слишком заметны у иезуитов других стран. Ректора стремятся обогатить свои коллегии всеми средствами. Это их единственная забота».

Во время управления Оливы (1664—1681) эти тяжкие упреки делались иезуитам со всех сторон. Впрочем, они не производили никакого впечатления на этого сибарита, который вел самую беспечную жизнь в римской метрополии ордена Гезу и на своей прекрасной албанской вилле. Но даже если бы на его месте был другой человек, он едва ли смог бы уничтожить эти злоупотребления. Он, конечно, не был бы в состоянии заставить орден отказаться от них, потому что профессы и высшие должностные лица в Риме получили уже при Вителлески такую силу, что не потерпели бы энергичного генерала.

Генерал Госвин Никкельбыл вынужден в 1661 году передать управление генеральному викарию, то есть фактически был низложен, не только вследствие своего возраста, но и потому, что влиятельные члены ордена в Риме не могли перенести его властного характера. Генерал Тирс Гонзалес де Санталла, пытавшийся искоренить безнравственные моральные учения ордена, подвергся бы той же участи, если бы он не согласился вовремя пойти на уступки, которые противоречили его внутренним убеждениям. Таким образом, в глазах беспристрастных наблюдателей преемники Игнатия из абсолютных самодержцев превратились в орудие подозрительной олигархии. То, к чему стремилась испанская оппозиция при Аквавиве, полностью осуществилось в конце XVII века. Конституция ордена фактически изменилась, несмотря на все усилия формально не изменять статутов.

Это роковое развитие, незаметное для мира, было бы невозможно, если бы в ордене сохранилась первоначальная железная дисциплина. Но, подобно тому как иезуиты успели сделать недействительным обет бедности, они уже не признавали себя обязанными к безусловной субординации, к «повиновению трупа» по отношению к генералу, чего так решительно требовал Игнатий.

Если иезуиты плохо повиновались генералу, то еще менее они повиновались верховному командиру своей армии — папе. Во время столкновения Людовика XIV с Иннокентием XI французские иезуиты стали на сторону не курии, а короля. Когда французское духовенство решительно высказалось против учения о непогрешимости папы и его неограниченной власти над церковью, они отнюдь не выступали в защиту этих принципов, которые некогда защищал Ленец со всей силой своей железной логики, а, напротив, присоединились к противникам этих принципов и осмелились даже писать в защиту так называемых галликанских идей, так что в 1687 году в Риме пришлось сжечь рукой палача несколько иезуитских произведений.

Подобные проявления открытого неповиновения повторялись все чаше и чаше. Когда в 1705 году папский легат Турнон запретил китайским христианам культ предков и Конфуция, иезуитские миссионеры не только не подчинились, но стали вести против Турнона интриги, пока китайский император не изгнал его из Небесной империи. Они поступили точно так же, когда курия торжественно запретила в 1715 и 1735 годах так называемые «китайские обряды». В ордене нельзя было найти и следов той безграничной и величественной в своем роде самоотверженности, которая некогда заставила Игнатия посвятить себя и своих учеников служению папскому престолу. Орден повиновался теперь только тогда, когда повиновение соответствовало его интересам. Лишь только папа, как, например, серьезный и энергичный Иннокентий XI, осмеливался идти наперекор его намерениям, орден немедленно проявлял готовность начать борьбу с самим папой.

На другие церковные власти и на старые монашеские ордена иезуиты обращали еще меньше внимания, чем на курию. Они, казалось, приняли за правило не допускать никаких соперников. Когда они проникали в миссионерскую территорию, где до них проповедовали Евангелие другие ордены, они боролись со своими соперниками до тех пор, пока те не уступали им своего места. Там, где, как, например, в Китае, другие ордена позволяли себе вмешиваться в сферу их деятельности, иезуиты вступали даже в союз с языческими властями, чтобы избавить себя от этих смутьянов. Так же они поступали и с неугодными для них епископами. Не следует удивляться, что в значительной части церковных сфер, и особенно среди старых орденов, иезуиты возбуждали не только зависть, но также ненависть и отвращение.

Корыстолюбие и властолюбие, полное презрение к обетам и отказ от старых идеалов можно было бы еще перенести, если бы иезуиты значительностью своих услуг доказали, что церковь не может обойтись без них. Но с конца XVII века об этом уже не могло быть и речи. Действительные успехи орден делает только в области языческих миссий. Напротив, в других отраслях его деятельности проявляется печальный недостаток в талантах, и даже в иезуитских школах проявляется вызывающий беспокойство упадок.

В то время как в Западной и Центральной Европе в школьное дело всюду проникали новые идеи и новые идеалы, иезуитские школы упорно сохраняли учебные планы, составленные по Школьному указу 1599 года. Они не могли отказаться даже от старой пагубной системы беспрерывной смены учителей, не говоря уже о дурных педагогических приемах. Иезуитская школа не только не развивалась, она приходила в упадок. В XVIII веке невежество духовенства нигде не было так велико, как в тех странах, где учителями семинарий были иезуиты; нигде умственная деятельность не была так слаба, как в тех странах, где ордену принадлежала абсолютная монополия преподавания; нигде университеты не пали так низко, как там, где читали лекции представители ордена.

Дисциплина в их учебных заведениях, пользовавшаяся некогда широкой известностью, также пришла в упадок, и даже латынь их учеников уже не отличалась прежним бесспорным превосходством, хотя латынь всегда оставалась единственным предметом, который изучали абсолютно во всех иезуитских коллегиях. Понятно, что австрийское, баварское и в конце концов даже испанское правительства пытались бороться с этим печальным положением вещей. К сожалению, орден не имел ни силы, ни желания приступить к радикальной реформе. С этого момента стало очевидным, что роль иезуитов как преподавателей и воспитателей пришла к своему концу. Действительную пользу в этом отношении он продолжал приносить лишь в Южной и Центральной Америке. Но, принимая во внимание невысокий уровень развития населения этих стран, мы должны признать, что это не слишком большая заслуга.

Упадок ордена в конце XVII и в начале XVIII века был настолько глубоким, что Игнатий едва ли смог бы узнать свое создание. Породивший его энтузиазм угас; дисциплина, бывшая одной из основных причин его успехов, была серьезно потрясена; конституция, которой он более всего был обязан своими блестящими победами, была расстроена и уничтожена. У тех, кто судил о нем не по отдельным исключениям, а по всей его деятельности в целом, не могло уже быть сомнения в том, что час его пробил. Ибо для проведения реформы собственными силами у ордена уже не хватало благоразумия и энергии, а о принудительной реформе, навязанной ему извне, нельзя было и думать.

Date: 2015-12-13; view: 366; Нарушение авторских прав