Государство иезуитов в Парагвае

Несравненно важнее, чем вопрос о средствах, применявшихся иезуитами в охоте за душами, является вопрос о том, к каким результатам привела их деятельность. На этот вопрос они пытались ответить в многочисленных отчетах о своей миссионерской деятельности в разных областях. Однако в качестве типичного примера достаточно взять одно из их наиболее значительных созданий, самое известное, самое могущественное, стоившее наибольших жертв, оказавшее наибольшее влияние на судьбу ордена, — так называемое иезуитское государство в Парагвае.

Географическое положение, этнографический состав и история возникновения этого государства нам уже известны. Теперь нам остается лишь бросить взгляд через его строго охраняемые входные ворота. Для этой цели присоединимся на некоторое время к храброму тирольцу отцу Антонию Сеппу, посланному в 1691 году к гуаранисам. Во время своего пребывания среди «народа Япейю» он составил в высшей степени оригинальный рассказ о своих приключениях. Сепп введет нас в государство иезуитов и покажет его нам.

1 мая 1691 года мы встречаем Сеппа с двумя десятками членов ордена в уединенном заливчике Ла-Платы, на расстоянии четырех часов пути к западу от Буэнос-Айреса. В этот момент он как раз садится на судно, чтобы отправиться в государство иезуитов.

Попасть туда можно только водным путем по Паране и Уругваю, и эта речная дорога доступна не всем судам вследствие наличия в ее течении большого количества подводных камней и порогов. Поэтому иезуиты, предпринимая свои ежегодные путешествия в Санта-Фе или Буэнос-Айрес, пользовались мелко сидящими судами, которые были похожи скорее на плоты и легко разбирались. Их можно было без труда провести через подводные камни или перенести по земле там, где встречались пороги. В заливе стоят двенадцать таких лодок; на каждой из них находится маленькая хижина, в которой могут поместиться два-три человека. Иезуиты могут здесь спокойно молиться, читать, писать, заниматься наукой, как в коллегии, потому что 300 индейских гребцов, которых они взяли с собой, не шутят, не поют, не кричат и не говорят. Молчаливые, как могила, они на веслах ведут вверх по течению маленькую флотилию через безмолвный девственный лес, который тянется по обоим берегам величественной реки. Проходит неделя, две, четыре; не видно ни малейшего признака человеческого жилья. Наконец как будто прекращается и сам водный путь. Бешеные пороги заставляют иезуитов выйти на берег и совершить, таща с собой лодки, мучительный обход, чтобы добраться до верховьев порогов. Но в то же время эти пороги образуют барьер, замыкающий с юга государство иезуитов.

Вскоре, вечером 1 июня, путешественники замечают на левой стороне реки поселение, расположенное на возвышенности и хорошо защищенное стенами и рвом. Это — Япейю, самый южный город иезуитского государства и в это время резиденция его губернатора — «великого отца». Но когда утром 2 июня иезуиты уже готовились сойти на берег, внезапно раздался страшный шум и грохот. На реке показались два фрегата. Они изображают морскую битву, непрерывно обмениваясь холостыми пушечными выстрелами. В то же время на берегу вступают в сражение два эскадрона кавалерии и две роты пехоты с таким воинственным пылом, что изумленные зрители не могут поверить своим глазам и ушам. «Блестят мушкеты, бьют барабаны, звучат рожки, флейты и трумпеты», и среди всего этого все громче раздаются воинственные кличи индейцев, которые словно вырастают из-под земли, чтобы, согласно индейскому обычаю, встретить вновь прибывших. Наконец иезуиты сходят на берег. Их немедленно ведут в церковь под эскортом нескольких тысяч индейцев, «под радостный колокольный звон, через ряды обвитых зеленью триумфальных арок».

Здесь их ждет привлекательная картина: огромная площадь, осененная зеленью прекрасных пальм, окруженная со всех сторон крытыми галереями, за которыми возвышаются великолепные здания из камня и дерева. Одна сторона этой четырехугольной площади целиком занята огромной церковью, к которой примыкает иезуитская коллегия. Возле коллегии находятся обширные фабрики общины, магазины, арсенал, тюрьма, прядильная мастерская для старых женщин и для тех, которые совершили какой-нибудь проступок, аптека и больница. Напротив жилище и канцелярия туземного коррехидора. Далее идут разделенные на правильные квадраты жилища туземцев, большей частью простые хижины в одну комнату, сделанные из земли и кирпичей, в которых теснятся «отец, мать, сестры, братья, дети, внуки вместе с собаками, кошками, мышами, крысами и т.д.; здесь кишат тысячи сверчков и тараканов, известных в Тироле под названием швабов».

Новичку скоро становится дурно от невыносимого смрада. Куда с большим удовольствием он посещает сады и огороды иезуитов, которые полны овощей, цветов, кустов, виноградной лозы, и кладбище, где растут апельсинные и лимонные деревья и пальмы. Сады образуют первую зону обработанной земли. Далее идут обширные поля маиса, табака, пшеницы, бобов, гороха вперемежку с плантациями чая, хлопка и сахарного тростника. Все эти поля содержатся в великолепном порядке. Только некоторые из них представляют весьма печальный вид: это участки, предоставленные в частное пользование туземцам. Выйдя за пределы полевых угодий, путешественник видит беспредельную ширь прерий и зарослей. Здесь пасутся 500000 голов рогатого скота, 40000 овец и 1000 ослов и лошадей Япейю. Лишь кое-где на горизонте виднеются немногочисленные хижины; это жилища пастухов, которые служат убежищем для тех краснокожих, которым поручена охрана стад.

Уже один внешний вид этого поселения, повторяющийся с весьма небольшими отклонениями у чикитосов, мохосов и везде, где живут иезуиты, ясно показывает, какова была природа социальной и экономической организации этих колоний. Перед нами везде коммунистические общины, управляемые двумя-тремя отцами-иезуитами.

Действительно, понятие частной собственности совершенно не известно индейцам. Единственное исключение составляет женский наряд, представляющий, впрочем, лишь очень небольшую ценность. Все, чем владеет и пользуется «христианин», — хижина, в которой он живет, поле, которое он обрабатывает, скот, который доставляет ему пищу и одежду, инструменты, при помощи которых он работает, даже единственный столовый нож, который получает каждая молодая чета, когда она основывает собственное хозяйство, все это — собственность Бога. В соответствии с этим «христианин» не может свободно располагать ни своим временем, ни своей личностью.

На попечении матери он остается лишь в возрасте грудного ребенка. Как только он научится ходить, он попадает в руки иезуитов и их агентов, которые стараются научить ребенка уже во время игр разного рода полезным работам. Когда ребенок подрос, его учат, если это девочка — прясть и ткать, а если это мальчик — читать и писать, но только на языке гуаранисов, который иезуиты весьма старательно разрабатывают. В интересах миссионерства и цивилизации они изобрели для него письменность.

Как только молодая девушка достигнет четырнадцати лет, а мальчик — шестнадцати, их спешат женить из опасения, чтобы они не впали в плотский грех. Только очень веские причины позволяют отдельным лицам остаться девственниками по достижении этого возраста. Ни один из туземцев не может стать ни священником, ни монахом, ни тем более иезуитом. Высшим званием, которого может достигнуть индеец, если он обладает особенными способностями, является должность коррехидора, занимая которую он делается чем-то вроде фельдфебеля при отце-губернаторе. Если индеец обнаруживает особенную способность к какому-нибудь ремеслу, его немедленно начинают старательно обучать ему. Но его будущее определяет не он сам, а отцы-иезуиты. Впрочем, индеец и не был бы в состоянии самостоятельно сделать выбор, даже если бы он имел на это право, — так мало он привык сам распоряжаться своей личностью. Ему не позволяется даже по собственному желанию покидать территорию поселения, ни тем более отправляться в европейские колонии.

Он всегда находится под надзором. Фактически индеец — несвободный человек. Но в материальном отношении он, несомненно, чувствует себя счастливым при этом патриархальном режиме. Все, в чем он нуждается для поддержания своего существования, — говядина, потребляемая им в огромном количестве, парагвайский чай, введенный иезуитами с целью отучить население от алкоголя, соль, которой он приправляет свою пищу, одежда, которую носит, и табак, который курит, — все это он находит в изобилии и самого лучшего качества в магазинах. Индеец не обременен также и работой. Воскресенье и многочисленные праздники — дни безусловного отдыха. Из рабочих дней обычно два в неделю ему даются для обработки его собственного поля.

Утром после мессы отряды рабочих, выстроившись в правильные ряды, с пением отправляются в поле; перед ними несут священные изображения. Вечером они таким же порядком возвращаются в деревню для молитвы с четками. Иезуиты, разумеется, заботились об устройстве для «христиан» пристойных увеселений и развлечений. В воскресенье происходят стрельба в цель, конные скачки, футбол, военные игры или катание на лодках с концертом; в престольный праздник, продолжающийся три дня, разыгрывают комедию; на Рождество, по крайней мере во время пребывания отца Сеппа, — представления марионеток; на Пасху ставят мимическую драму Страстей Господних и т.д. Но особенно культивируют свой хор с «бесчисленным количеством теноров» и, кроме того, хорошо обученный индейскоевропейский оркестр, в котором рядом со скрипками фигурируют бамбуковые свистки, рядом с контрабасами — кастаньеты и индейские барабаны, рядом с флейтами, кларнетами и гобоями — странные инструменты, сделанные из хвоста броненосцев. Кроме того, почти в каждой церкви имеется орган.

Таким образом, и богослужение, и работу в «христианской республике» всегда сопровождает музыка, нередко даже очень хорошая музыка. В этой глуши раздаются прекрасные старинные мелодии Нидерландов и Испании; к ним присоединяются иногда удачные композиции самих отцов-иезуитов. Многие из них, например благодушный отец Сепп, среди чикитосов слывут еще и «известными композиторами» и довольно часто, даже каждый вечер, устраивают регулярные концерты на площади, к великой радости «христиан». Танцы или, лучше сказать, балет играют в поселениях такую же большую роль, как и музыка. Танцы в обычном смысле слова, конечно, запрещены. Напротив, мимические движения всякого рода старательно поощряются. Миссионеры сами управляют ими. В этих балетах одинаково вызывает удивление и замечательная ловкость «христиан», и блестящая роскошь их костюмов.

Так беззаботно и радостно протекает жизнь краснокожих христиан. Иезуиты заботятся о них, как отцы; и, как отцы, они наказывают их за малейшие проступки. Смертная казнь неизвестна в этой счастливой стране: кнут, пост, тюрьма, выставление у позорного столба на общественной площади, публичное покаяние в церкви являются единственными наказаниями, которые грозят христианину даже за самые тяжелые преступления. Строго запрещено выдавать преступника светским судьям. И красные дети Парагвая не знают другой власти, кроме власти своих добрых отцов. Они едва ли подозревают о существовании верховной власти испанского короля. Даже монеты с изображением короля они видят только в одном случае — в день свадьбы, когда, по испанскому обычаю, жених и невеста обмениваются несколькими реалами. Они почти никогда не видят ни губернатора провинции, ни епископа, потому что и тот и другой принадлежат к числу тех белых, посещение которых настолько неприятно для отцов-иезуитов, что они всячески стараются избежать его.

Но можем ли мы на этом основании сказать, что миссия гуаранисов была настоящим государством? Не представляют ли из себя названия «христианская республика», «государство иезуитов» простые образные выражения? Точно ли выражают они сущность этого создания миссионеров? Ведь в таком случае пришлось бы считать автономными государствами и сотни других иезуитских миссий, а также миссии францисканцев, капуцинов, августинцев, потому что и они организованы таким же образом. На самом деле эти замечательные коммунистические общины не являются автономными государствами; они образуют лишь особую разновидность колоний, которую вызвало к жизни само испанское правительство и развитию которой оно содействовало в собственных интересах; колоний, искусственную изолированность которых от всех европейских поселений оно само стремилось поддерживать при помощи строгих законов и с начальниками которых оно предпочитало общаться непосредственно через головы высших должностных лиц провинции.

Христианская республика Парагвая отличается от других колоний этого рода лишь в том отношении, что монашеское правительство и связанная с ним коммунистическая система хозяйства достигли здесь большего совершенства, чем где бы то ни было. Но не говорит ли этот строгий коммунизм, по крайней мере, о политических и социальных тенденциях, которые составляют исключительную особенность Общества Иисуса? Нисколько. Во всех колониях этого рода мы находим зародыши коммунизма, и во всех них эти зародыши развились самостоятельно одинаковым путем. До принятия христианства гуаранисы не были знакомы ни с домашними животными, ни с железными орудиями, ни с оседлой жизнью, ни с частной собственностью. Они узнали все это только от иезуитов.

Поэтому вполне естественно, что орден сохранил в своих руках распределение этих вещей, тем более что дикари не сумели бы рационально пользоваться ими. Можно только спросить себя, разумно ли поступали иезуиты, оставляя индейцев в состоянии вечного детства; разумно ли было превращать в постоянный институт патриархальный коммунизм, навязанный первоначально силой обстоятельств; и соответствовали ли результаты этой системы воспитания огромным жертвам, принесенным ими для обращения гуаранисов?

Первое впечатление при виде иезуитских поселений, конечно, поразительно: индейцы как будто вполне цивилизованы, они как будто могут делать все. Все, что они потребляют: съестные припасы, одежда, домашняя посуда, рабочие орудия, машины, мебель, церковные украшения, музыкальные инструменты, предметы культа, — все изготовляется на месте самими христианами. Они умеют даже отливать пушки, колокола, полиграфический шрифт, изготавливать часы, печатать книги, ваять статуи, писать картины.

Таким образом, совокупность поселений Параны и Уругвая составляет большой экономический организм, самостоятельно производящий все, что потребляет. Только соль и железо иезуиты вынуждены, к своему великому сожалению, ввозить извне с большими издержками. Но чем ближе присматриваешься к этой цивилизации, тем более поражаешься ее искусственным характером. Как только «христиане» перестают получать от иезуитов модели и руководящие указания, они уже не в состоянии сделать ничего хорошего. Может быть, у них отсутствуют творческие способности? Нисколько. Несомненно, что они бедны в смысле цивилизации, но отнюдь не неспособны к ней.

К несчастью, иезуиты не развили их естественных творческих дарований; в своем нетерпеливом стремлении создать как можно скорее цивилизацию по европейскому шаблону они выдрессировали индейцев, превратив их в настоящие машины. Избавив индейцев от материальных забот, они лишили их и той небольшой доли инициативы, которая существовала у них раньше. Поэтому высокая культура миссий является, в сущности, лишь искусственным, оранжерейным продуктом, который несет в самом себе зародыш смерти. Ибо, несмотря на всю дрессировку, гуаранис остался в своей основе тем, чем был: ленивым, ограниченным, чувственным, прожорливым и грязным дикарем. Он, как утверждают сами иезуиты, работает лишь до тех пор, пока чувствует за собой палку надсмотрщика. Как только его предоставляют самому себе, он равнодушно позволяет жатве гнить на полях, приходить в упадок орудиям, погибать стадам.

Случается даже, что во время полевых работ он вдруг распрягает вола, закалывает его, разводит костер из деревянных частей плуга и вместе со своими товарищами пожирает полусырое мясо, вплоть до последнего куска. Он хорошо знает, что за это получит 25 ударов кнута и что добрые миссионеры ни в коем случае не позволят ему умереть с голоду. К несчастью, его прожорливость, как показывает приведенный выше пример, так же велика, как и его лень. Семь тысяч жителей Сан-Мигуэля ежедневно съедают сорок быков. Но слово «есть» является эвфемизмом в применении к этому способу еды, так как «христиане» с такой жадностью поглощают огромные куски полусырого мяса, что «кровавый сок стекает с обоих углов их прожорливого рта».

Еще печальнее, чем этот старый каннибальский аппетит, их грубая чувственность. Отталкивающее впечатление производит слабое развитие чувств, весьма важных для общественной жизни: любви к родителям и супругам, отвращения к грубо-безнравственным поступкам, привязанности к родному дому, к очагу, к родине. Все эти чувства известны гуаранису-христианину, имеющему за собой полдюжины предков-христиан, не более, чем лесному индейцу, который обращается со своей женой как с вьючным животным, хладнокровно покидает своих старых родителей в нужде или даже убивает их и чувствует себя хорошо всюду, где находит еду.

Нравственная жизнь гуараниса благодаря воспитанию иезуитов обогатилась лишь небольшим количеством новых приобретений, но они производят в этой обстановке странное впечатление. Он превратился в благочестивого и суеверного католика, который всюду видит чудеса и находит удовольствие в самых жестоких самоистязаниях; он научился повиноваться и питает, правда, не очень глубокую, но зато весьма упорную чисто детскую привязанность к добрым отцам-иезуитам, которые так заботливо пекутся о его благосостоянии. Этот не слишком блестящий результат в достаточной мере доказывает, что воспитательная система ордена страдала серьезными недостатками.

В чем заключались эти недостатки? Очевидно, в том, что иезуиты никогда не старались развивать в своих краснокожих детях творческие способности и чувство ответственности, что они сами изобретали за своих «христиан» игры и танцы и вообще думали за них вместо того, чтобы заставить их самих думать; словом, ограничивались чисто внешней дрессировкой дикарей, а не воспитывали их. Этот недостаток отчасти объясняется слишком малым числом миссионеров: учитель, которому приходится заниматься с большим количеством детей, всегда будет склонен скорее дрессировать, чем воспитывать их. Но наиболее серьезная ошибка состояла в том, что миссионеры поверхностно понимали свою задачу — ошибка, которая повторяется во всех иезуитских миссиях, — они слишком много заботились о внешних массовых успехах и почти не обращали внимания на развитие в душах действительно религиозных чувств и интеллектуальной и моральной культуры.

Новая Франция. Заключение

Существовала обширная территория, где духовная конкиста не только не была разрешена, но даже строго запрещалась, где правительство наилучшим способом разрешения индейского вопроса признавало смешение европейцев и индейцев, которому оно и содействовало всеми силами. Это — большая французская колония в бассейне реки Святого Лаврентия, Канада и соседние с ней территории. Как поняли здесь иезуиты свою задачу? Какие услуги оказали они здесь цивилизации?

Когда в 1611 году иезуиты прибыли в Канаду, в девственных лесах по берегам реки Святого Лаврентия жило еще более 200000 индейцев. Почти все французские колонисты сосредоточились в Квебеке, и эта горстка людей состояла большей частью из гугенотов. Иезуиты нисколько не хотели уступать Новую Францию гугенотам, и в этом отношении Ришелье был вполне согласен с ними: в 1628 году он запретил евангелическое богослужение в колонии. Таким образом, Канада была отдана католической церкви и иезуитам; но вместе с тем наиболее богатая капиталами, наиболее предприимчивая, наиболее склонная к эмиграции часть французского населения была потеряна для Канады. Она стала переселяться в Пруссию, Голландию, Англию, английские колонии.

Несмотря на то что иезуиты делали все возможное, чтобы привлечь в Канаду французских эмигрантов-католиков, и хотя их восторженные описания страны находили много сочувственных откликов во Франции, французская эмиграция всегда оставалась слабой. В 1663 году в Канаде было только 3200 белых, в 1763 году — 65000, между тем как в Новой Англии, колонизация которой началась на двадцать пять лет позднее, в 1640 году было уже 24000 белых, а в 1763 году — более 2 миллионов. Но если иезуитам не удалось превратить Канаду в большую земледельческую колонию Франции, к чему они страстно стремились, удалось ли им, по крайней мере, обратить в христианство и приобрести для католической Франции кочевые племена, издревле населявшие девственные леса Канады: гуронов, ирокезов, алгонкинов, абенакисов?

В первую очередь отцы-иезуиты обратили свои взоры к гуронам, среди которых работали уже некоторое время францисканцы-реколлекты. В апреле 1634 года из Квебека отправились три иезуита с целью проникнуть в страну гуронов у берегов озер Гурон, Онтарио, Эри. Но канадские леса были в это время совершенно непроходимы. Миссионеры должны были путешествовать по индейскому способу, подымаясь на лодке вверх по реке Святого Лаврентия и Оттаве. Сколько раз приходилось им при этом бросаться в воду, чтобы не дать быстрому течению унести утлые челны, сколько раз должны были они вытаскивать свои лодки на сушу и переносить их на спинах через береговые заросли, чтобы обойти пороги! С окровавленными ногами, в лохмотьях, опухшие от укусов комаров, истощенные лишениями и усталостью, они достигли наконец стоянок гуронов.

Но здесь их ждали новые разочарования. Гуроны оказались гораздо более дикими, грязными и подозрительными, чем представляли себе иезуиты, а пребывание в темных, прокопченных дымом вигвамах, кишащих насекомыми, среди беспокойных, грязных детей и полудиких собак представляло собой непрекращающееся мучение. К этому присоединялась суровая зима Канады, постоянная опасность подвергнуться внезапному нападению со стороны свирепых краснокожих, риск быть привязанным к столбу пытки, оскальпированным и медленно зажаренным на углях. Чтобы при этих условиях не потерять всякого мужества, необходим был могучий энтузиазм, способный видеть во всех этих несчастьях настоящую милость, с радостным порывом стремиться к мученичеству, видеть всюду чудеса, укреплять себя видениями, считать всякую борьбу, которую приходилось выносить, за борьбу с сатаной.

Отцы Бребеф, Даниэль и Даву были проникнуты этим энтузиазмом; и им удалось постепенно приобрести доверие гуронов. После шестилетней работы они собрали большое количество гуронов в постоянные поселения и основали четырнадцать миссионерских пунктов вокруг форта Святой Марии у озера Гурон. Но как раз в это время, в 1641 году, вспыхнула страшная, истребительная война, начатая ирокезами против гуронов и союзных с ними французов. Иезуиты не бежали перед жестокостями этой ужасной борьбы, которая продолжалась двадцать шесть лет. Но каков был результат? Начиная с 1648 года ирокезы разрушили один за другим все их дома и перебили самым ужасным образом всех, кто носил черные рясы.

В марте 1649 года при взятии Сен-Луи они захватили отцов Лалемана и Бребефа. У Жана Бребефа, который, несмотря на все мучения, не издавал ни одной жалобы и, привязанный к столбу, стойко продолжал проповедовать, они отрезали нос и губы, скальпировали ему голову, разрубили ноги и начали сдирать мясо на голенях, пока наконец один воин, пораженный его стойкостью, не вырвал из его груди бьющееся сердце и не съел его еще теплым, чтобы увеличить свою силу кровью храбреца.

Гуроны были почти уничтожены в этой войне. Около 700 из них удалось найти убежище вблизи Квебека, остальные вошли в состав племени своих смертельных врагов. Миссия иезуитов более не существовала. Тем не менее иезуиты не отказались от надежды обратить краснокожих реки Святого Лаврентия, канадских озер, Иллинойса, Огайо, Гудзона. Они переходили от одного племени к другому, хотя в течение целых недель у них не бывало другого ложа, кроме жестких скал, и другой пищи, кроме горсти индейского маиса. Даже в самый разгар войны они рисковали проникать в вигвамы ирокезов; они снова возвращались туда даже после того, как их скальпировали, отрезали им пальцы, а затем и руки, как у отца Жогеса.

Но какой жалкий результат — собрать несколько сот краснокожих в три деревни канадской миссии! Огромное большинство дикарей оставалось язычниками, и в то же время они сильно уменьшались в числе от оспы и алкоголя. Иезуиты смогли бы положить предел этому опустошению только в том случае, если бы они получили возможность по испанскому способу совершенно изолировать индейцев и сохранить их национальность, их обычаи, их язык. Но французское правительство не хотело и слушать об этом. Оно принуждало иезуитов переселять индейцев во французскую колонию, превращать их как можно быстрее во французов, всеми силами содействовать развитию отношений и даже бракам между краснокожими и бледнолицыми. Эта недальновидная политика, оспа, водка и томагавк ирокезов сделали безрезультатными все попытки иезуитов разрешить индейский вопрос и привели к крушению колониальной державы французов.

Иезуиты были первыми европейцами, исследовавшими северные озера и поселившимися у их берегов, они первые ясно поняли значение области канадских озер и настояли, чтобы французское правительство завладело ими. Они одни превзошли белокожих лесных бродяг и умели находить стоянки самых отдаленных и свирепых индейских племен, так что у краснокожих вошло почти в привычку приветствовать приходивших к ним европейских путешественников словами: «Черные рясы были уже здесь».

Смелость и отвага, проявленные орденом на европейской арене, не изменили ему и в языческих странах. Поразительна была широта его предприятий, удивительны то благоразумие и энергия, с которыми он работал над их осуществлением, возвышенны и достойны преклонения самоотречение и душевная сила, которые проявили его ученики в лесных дебрях, пустынях и лихорадочных болотах, среди людоедов и коварных охотников за черепами. Но там, где много света, бывает и много тени. Отважность на миссионерской арене слишком часто превращается в нетерпеливую жажду завоеваний. Иезуиты стремились достичь внешнего успеха какими угодно средствами. Там, где языческая культура казалась непобедимой, как, например, в Китае и Индии, они вместо христианства насаждали смешанную христианско-языческую религию. Там же, где организация языческой религии слаба, они часто довольствовались внешней христианизацией — массовыми обращениями и крещениями. Внутреннее усвоение религии считали возможным возложить на позднейшее воспитательное влияние церкви.

Такое воспитательное влияние оказалось неосуществимым в Индии, Китае, Японии, самые прекрасные создания ордена быстро разрушились. Там, где оно было внезапно прервано уничтожением ордена, как в колониальных империях Испании и Португалии, новообращенные христиане быстро впадали в первобытное варварское состояние и деградировали, потому что иезуиты не догадались научить туземцев правильному пользованию свободой.

Таким образом, результаты всех этих предприятий далеко не соответствовали тем материальным средствам, крови, духовной силе и идеалистическому воодушевлению, которые затратил на них орден, но виновата в этом не только естественная дикость обращенных, не только низость и корыстолюбие белых колонистов и купцов, кровавые следы которых встречаются, конечно, достаточно часто и в истории иезуитских миссий, но и сам характер миссионерства. Именно характером миссионерства объясняется и огромность его непосредственных успехов, и незначительная длительность его результатов.

Date: 2015-12-13; view: 414; Нарушение авторских прав